Книга: Урожай собрать не просто
Назад: Глава 2 Проблемы наследства и наследников
Дальше: Глава 4 Основы безопасности жизнедеятельности в ярмарочных условиях

Глава 3
Превратности сельскохозяйственного шпионажа

— Прямо так и сказал? — Алисия едва не поперхнулась чаем, который мы пили вприкуску с обсуждением последних событий, воспользовавшись отсутствием ее родителей. — И что ты сделала? Надо было дать ему пощечину! А Лас вызвал его на дуэль?
Кажется, мою подругу гораздо больше беспокоило мнение господина Клауса о моей персоне, высказанное в язвительном тоне, чем невыполнимые условия заключенного с ним договора.
— Стоп-стоп-стоп. Ты явно перечитала любовных романов. Я не пылкая героиня, Лас не рыцарь-защитник чести. К тому же мы подслушали разговор (пусть и случайно), а это не та ситуация, в которой можно выскочить перед носом обидчика с криком: «Как вы смеете, подлец!»
— И что ты собираешься делать?
— Ничего.
— Подобное оскорбление нельзя забыть! — Алисия с таким ожесточением сломала в руках сушку, что один из ее кусков нырнул ко мне в чашку.
— Я верю, что ты будешь мстить за меня жестоко и беспощадно. — Отчаянного ныряльщика пришлось осторожно выловить ложкой.
— Николетта, побудь хоть немного серьезной! Ты должна что-нибудь предпринять! Знаю! Вынудим его сделать тебе предложение, и ты его отвергнешь! Так и скажешь: «Еще недавно ваше мнение обо мне было настолько ужасным, что, памятуя о нем, я просто не могу стать вашей женой». — Глаза подруги горели экстазом. В своем воображении она уже поставила этот безумный спектакль. — Не правда ли, красиво звучит?
Я забулькала, безуспешно стараясь сдержать смех:
— И после этого ты меня призываешь к серьезности?
— Не смейся!
— Ну как же не смеяться, если ты противоречишь любой логике? С чего бы господин Клаус стал делать предложение? Ты слышала, какого он обо мне мнения?
— Я тебя научу, как его заставить.
— Боюсь, твои уловки мне не подойдут. К тому же это безнравственно — пытаться играть чувствами человека. У меня сейчас совершенно другие заботы.
— И почему именно ты обязана так печься о вашем имении?
— А потому, что, если вдруг мне суждено остаться старой девой, я вынуждена буду жить у своего брата, и в таком случае хотелось бы жить в довольстве и комфорте.
— Как всегда, расчетлива.
— Меня волнует другое: почему Лас так же не хочет жить в довольстве и комфорте?
— Просто у него отсутствует мотивация, — пожала плечами Алисия. — Он обеспечен всем, что нужно.
Значит, ему должно требоваться больше. У меня в голове возникла шальная идея:
— Я знаю, как создать у него мотивацию! Он сделает тебе предложение, а твоя матушка, как всегда прямолинейно и без церемоний, скажет ему, что он слишком беден, чтобы надеяться на успех!
Теперь уже забулькала чаем Алисия:
— Но разве кое-кто пять минут назад не говорил, что безнравственно играть чужими чувствами? К тому же в данном случае речь идет о чувствах родного брата!
— Он же не щадит моих чувств, когда я переживаю за его будущее и будущее его наследства! Ну Алисия, ну, пожалуйста, тебе и надо-то всего лишь улыбаться ему чуть чаще.
— И как я умудрилась завести столь бессердечную подругу? — Алисия сощурила красивые глазки. — Но учти, мне нужен равноценный обмен: я улыбаюсь Ласу, а ты улыбаешься господину Клаусу.

 

На следующий день я оделась попроще, под тоскливо-голодный взгляд Оськи набрала в корзинку столичных конфет на гостинцы и отправилась покорять прилегающие фермерские просторы. Покорять предполагалось с помощью мелких подарков и скромного личного обаяния — другим оружием я не располагала. В общем, успех мероприятия был крайне сомнителен.
Начинать следовало с не очень добрых, но все же знакомых, на полях которых работали (отбывали наказание) родственники. Фермера, которому я отдала на растерзание Ефима, звали Станом. Он был очень высок, крепок и явно не рад моему появлению.
Общую недоброжелательную атмосферу усугубляли упрямая коза, которую фермер вытаскивал за веревку из сарая, а также печальная фигура Ефима на горизонте, обессилено повисшая на черенке лопаты и гипнотизировавшая картошку взглядом — видимо, в надежде, что когда-нибудь та выкопается сама. Господин Стан оказался на редкость изобретательным и здравомыслящим человеком, не отправил моего брата на общее поле, а заставил вкалывать на небольшом, но самом сложном участке, окруженном кустарниками и плодовыми деревьями.
— Вы не вовремя. — Фермер озвучил очевидное, а коза подтвердила сказанное противным блеяньем.
— Простите, но я только хотела с вами побеседовать. Может, я вам помогу? — дружелюбие и еще раз дружелюбие — больше крыть мне все равно было нечем.
— Бе-э-э!
При этом заявлении у господина Стана, похоже, начался нервный тик. Но когда его взгляд упал на зависшего над корнеплодами Ефима, душераздирающее зрелище, видимо, напомнило ему о том, что у нас вся семейка с приветом.
— Бе-э-э!!
— Держите козу, — протащив упирающееся животное на метр вперед, он вручил мне веревку.
— Бе-э-э?
Когда я говорила о помощи, то имела в виду, что могу принести что-нибудь, сбегать за батраками или дать бесполезный совет. При идеальном стечении обстоятельств собеседник должен был от моей помощи отказаться, испытав при этом прилив горячей благодарности. Ведь главное что? Конечно же благородный порыв!
Надо ли упоминать, что состязание с козой в перетягивании каната совсем не входило в мои планы?
— А зачем ее надо держать? — Я не показала своего разочарования и даже улыбнулась, пусть это и было нелегко: рогатая не признала за мной хоть сколь-нибудь весомого авторитета и поэтому продолжала натягивать веревку с такой силой, что мои каблуки уже начали боронить землю.
— Не пускайте ее внутрь, а я пока почищу хлев. — Фермер развернулся и скрылся в сарае. Может, мне, конечно, и показалось, но настроение у него значительно улучшилось.
— Бе-э-э?!
Я очутилась в самом глупом положении — впрочем, как всегда, пора уже перестать так удивляться. Если хорошенько подумать, то вместо того, чтобы вручать веревку мне, фермер всего-то и должен был, что привязать животное к колышку около сарая. Не знаю, в чем заключался его коварный замысел, но проявлять чудеса сообразительности теперь уже было поздно. Я поглядела на колышек, оценила расстояние, затем решила воззвать к козе:
— Ну хватит уже, пойдем со мной, смотри, какая около столбика травка вкусная, сочная… идем, будь умницей.
Коза прекратила блеять и поглядела на меня скептически.
— Зеленая травка, — заискивающе повторила я.
Взгляд козы стал оценивающим, и на секунду она перестала натягивать веревку. Кажется, рекламная кампания места отдыха под названием «столбик» имела успех.
— Хорошая девочка, — ворковала я. — Идем, моя умница.
«Хорошая девочка» вдруг взяла разбег и, низко наклонив голову с маленькими, но острыми рожками, понеслась на меня. Я только и успела, что ахнуть и отпрыгнуть в сторону. Веревка выпала из рук.
— Бе-э-э!!!
В отличие от меня, коза не испытала никакого замешательства, резво проскакала мимо, звеня колокольчиком и путаясь в длинном конце бечевы. Путь ее лежал прямо по направлению к огороду, достигнув которого животное стало жевать первый попавшийся куст, ревниво косясь на меня одним глазом.
В дальнейшем, стоило подкрасться к концу веревки и протянуть руку, чтобы ухватиться за нее, демоническое животное отбегало к следующему кусту.
— Сдавайся, сестренка, уж козу-то тебе ни перепрыгать не удастся, ни взять интеллектом. — Тут как тут нарисовался Ефим. Сон, который сморил его над грядками с картошкой, словно рукой сняло при виде моих злоключений. Может быть, он и переживал за меня по-братски, но внешне ничем этого не выдавал. Если не считать белозубую улыбку признаком глубокого сочувствия.
— Ты говоришь это с такой уверенностью, будто пытался, — отмахнулась я.
Ответом мне было сконфуженное молчание.
Так, понятно. Значит, я не первый участник этого аттракциона.
— Обойди с другой стороны, и я погоню ее на тебя.
— Может, лучше я погоню ее на тебя? — Ефиму мое предложение пришлось явно не по вкусу.
Пока мы препирались, коза, скорее всего, осознала всю опасность своего положения и поэтому, нисколько не чинясь, залезла в заросли крапивы рядом с оградой, откуда насмешливо смотрела, жуя резные листья со жгучих стеблей.
Мы с братом переглянулись: никто из нас не обладал такой крапивоустойчивостью.
— Ты вообще зачем сюда пришла? Следишь за мной? — Ефим попытался скрасить положение светской беседой.
— Сдался ты мне. У меня здесь важное дело — сельскохозяйственный шпионаж, — я заметила кончик веревки, заманчиво выглядывающий из зарослей крапивы, но стоило податься в его сторону, как коза слегка повернулась — веревка исчезла в опасной траве, а я едва не полетела за ней следом. Сейчас такой заряд природной бодрости получила бы! На весь день хватило бы, еще и на следующее утро осталось.
— Бе-э-э!!!
— Вы ее едой попробуйте приманить, — внезапно раздался девичий голосок.
Я оглянулась: около ограды стояла молоденькая девушка с не по годам смышлеными глазами и русой косой до пояса. Перевела взгляд на Ефима: щенячье обожание на лице брата моментально определило незнакомку в дочки к фермеру. Ну что ж, хорошо хоть так, а то я уже опасалась, что это будет какая-нибудь румяная дуреха с бессмысленным взором, лузгающая семечки на завалинке.
Легко сказать «приманите едой», у нас сейчас из еды под рукой имелась только сырая картошка — на месте козы я бы на такое не повелась. Корзинка с конфетами осталась висеть на заборчике рядом с хлевом — пока за ней сбегаешь, коза успеет что-нибудь отколоть. Да и, по совести говоря, жалко мне было для нее конфет. Глядя на мою растерянность, девушка достала из кармана кусочек сахара:
— Марта, Марта.
Но коза не шла: она посмотрела сначала на лакомство в руках хозяйки, потом на меня и упрямо продолжила жевать крапиву, как бы заявляя: «Что мне ваш сахар, если есть крапива».
Что ж, делать нечего, принесем кого-нибудь в жертву.
— Ефим, придется тебе вытаскивать ее оттуда, — решительно сказала я. Чем решительнее тон, тем больше шансов, что тебе подчинятся.
— Ты что! Там же крапивы до самых ушей! — справедливо возмутился брат. — Тебе надо, ты и вытаскивай.
— Я же для нашего общего благосостояния стараюсь! Может статься так, что к тому времени, когда ты соберешься жениться, нам нечем будет оплатить твою свадьбу.
Видимо, связь между козой, крапивой и нашими финансами была для Ефима слабоощутимой, потому что разумный довод произвел обратный эффект.
— Тогда я не стану жениться. Я, собственно, и не собирался.
Конечно, в шестнадцать лет никто не собирается.
— Ну хочешь, я ее вытащу? — неожиданно предложила девушка, которая после неудачи с сахаром не вмешивалась в нашу перепалку. На губах ее играла провокационная улыбка, истолковать которую можно было двояко: и как шутливую заботу о бюджете будущей семьи, и как похвальбу собственными навыками в деле животноводства.
— Не двигайся с места, не вздумай! — запротестовал Ефим. Конечно же он не мог позволить даме сердца (не то что собственной сестре!) лезть в крапиву.
Братец спустил закатанные рукава, девушка сбегала до сарая за грубыми перчатками — в общем, вид Ефима стал очень даже героическим. Сила любви творит чудеса. Коза немного пометалась по зарослям, но без энтузиазма, скорее для поддержания образа. Бежать ей было некуда: с одной стороны — изгородь, с другой — мы. Брат вытащил упрямицу из крапивы буквально за острые рожки. Я быстро схватилась за веревку и, во избежание повторения инцидента, намотала конец на руку.
Под таким двойным конвоем коза и была доставлена к хлеву, из которого, будто подгадав минуту, как раз вышел фермер. Он оглядел нашу измученную группу и хмыкнул в усы:
— Могли бы просто ее привязать, а не выгуливать.
«Что ж вы сами-то ее не привязали?» — хотела обвинить его я, но вовремя взяла себя в руки. Зря, что ли, наравне с козой скакала по полю?
Пришло время действовать дальше.
— Может, вы все же уделите мне несколько минут и покажете поле, засеянное марью? — немного заискивающе спросила я, поглядев снизу вверх в глаза господина Стана.
— Хорошо, только сначала лам покормим, — со странной улыбкой сказал фермер, загоняя обиженную потерей всеобщего внимания козу в хлев.
— Папа! — возмутилась девчушка с косой.
Так, похоже, эта странная улыбка означала, что хозяин решил и дальше поднимать себе настроение за мой счет.
— Нет, ну должны же мы их кормить.
— Правда, сестренка, иди, покорми лам, они дружелюбные, — встал на сторону фермера Ефим.
Подхалим несчастный. За кого они меня принимают?
— Мы же взрослые люди, может, обойдемся без лам? — попыталась я свести все на шутку. Не то чтобы хоть раз в жизни видела лам, но общая атмосфера подавала интуиции ненавязчивые сигналы.
— Как скажете, — пожал плечами господин Стан и повернулся ко мне спиной: — Я же говорил, что очень занят.
Кажется, я поняла: он пытался, пусть и вполне безобидно, отомстить мне за ситуацию, в которую попал, придя к нам в дом с пойманным за руку Ефимом. Этому человеку совсем не нравилось оказываться в смешном положении, поэтому он на свой лад пытался ответить нашей семейке тем же. Одному лешему известно, что уже успел претерпеть здесь мой брат.
Ну что ж, я достаточно уверена в себе, чтобы не обижаться, когда надо мной беззлобно подшучивают. В конце концов, не съедят же меня эти ламы. Или съедят?
Увидев кроткие верблюжьи глаза, я сразу поняла, что как минимум выживу. Животные были пугливыми и гладить свою мягкую шерсть не позволяли. В чем тут подвох? Может быть, мне придется насильно кормить каждую с ложки?
Фермер отлучился на минуту, а затем вернулся с двумя ведрами какого-то пахучего корма и вручил мне одно. А я думала, что эти неземные создания питаются только травой.
По какой-то странной прихоти кормушка для лам была круглой и находилась почти в самом центре загона. Господин Стан снял задвижку замка с ворот и посмотрел на меня с видом человека, готового махнуть стартовым флажком перед забегом на короткую дистанцию: его лицо советовало приготовиться, чтобы не замешкаться на старте — иначе будет худо. Наверное, он нарочно преувеличивал, потому что ламы держались поодаль от забора и намеренно не глядели в нашу сторону. Меня не так-то легко запугать.
Я решительно протиснулась в приоткрытую им дверцу и только ступила на взрытую десятками копыт землю, как поняла, что атмосфера вокруг резко переменилась. В кротких глазах лам сверкнул зловещий огонек: они поняли, что к ним зашла еда…
Пока животные мешкали, размышляя, насколько безопасно приближаться к незнакомому человеческому существу, я мигом оценила ситуацию и припустила к центру загона, стараясь не раскидать корм по дороге. Ламы бросились за мной, пока еще не быстро, но достаточно резво, чтобы не отставать. Должно быть, со стороны моя фигура, бегущая по загону во главе табуна лам, представляла собой довольно жизнеутверждающее зрелище, потому что мне вслед несся захлебывающийся смех фермера.
В момент, когда я почти достигла кормушки, ламы окружили меня плотным кольцом и ясно дали понять, что так просто от них не уйти. Животные толкались мягкими горячими боками, лезли носами в ведро, и в конце концов кто-то особенно шустрый цапнул меня за рукав, отчего весь корм полетел на землю. Вот и все.
Я нисколько не расстроилась: запустили меня в этот загон явно не для того, чтобы донести ведро до кормушки, а как раз для того, чтобы тесно познакомиться с ламами. Можно было считать миссию выполненной. Фермер тоже вошел внутрь, и животные окружили его еще более смело. Но ему всего-то и надо было, что поднять ведро повыше — еще ни одна лама не научилась прыгать на высоту двух метров.
Воспользовавшись тем, что господин Стан увлечен кормежкой своих шерстяных подопечных, я преспокойно вышла из загона, с чувством выполненного долга закрыла дверь на задвижку и, сложив руки на груди, стала ждать.
Всем известно, что хорошие защелки на загонах делаются таким образом, чтобы изнутри до них нельзя было ни дотянуться, ни тем более открыть. Наш фермер, естественно, был рачительным хозяином.
— Хорошая попытка, леди, — посмеялся он надо мной, когда, подойдя к выходу из загона, сообразил, что я имела смелость запереть его на собственной ферме.
Я, конечно, немного не учла почти двухметрового роста господина Стана, и, глядя, как кончики его пальцев тянутся к железной щеколде, на долю секунды упала духом, но нет… Ему не хватало каких-то сантиметров!
— Великолепная попытка! Чего уж тут скромничать! — Я тоже улыбнулась.
— Ну ладно. — Фермер примирительно поднял огромные натруженные ладони. — Пошутили, и хватит. Открывайте.
— А вы мне экскурсию по полю с марью проведете? — подозрительно спросила я.
— Проведу, — сдался узник.
— И больше никаких практических занятий по животноводству?
— Обещаю.
— И еще пусть купит мне ленты, красные, атласные, — раздался живой девичий голосок над моим ухом.
А фермерская дочка не промах — как по волшебству появилась в нужное время и в нужном месте.
— И красные ленты, — добавила я, памятуя, что должна этой девчонке за козу.
— И красные ленты, — обреченно повторил господин Стан, к которому снова стали проявлять интерес ламы. Насытившиеся животные, видимо, требовали тепла и ласки.
— И башмачки… — попробовала ухватить момент подружка Ефима, но не тут-то было.
— Хватит с тебя и лент! — в два голоса заявили мы с фермером, затем уважительно друг другу улыбнулись, будто наконец пришли к взаимопониманию.
Я хотела взять с него еще и слово честного человека, но теперь такие предосторожности не понадобятся, можно отпирать.

 

Поле с марью оказалось красивым. Издали его можно было принять за вересковое, но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что для вереска эти растения слишком высокие. Некоторые из них доставали мне до макушки, а от их сиреневых метелок исходил странноватый горький запах: не хороший и не плохой, а просто особый. Такие запахи сложно забыть, они часто ассоциируются с какими-то событиями прошлого.
Я взяла одну метелку в руки, и под моими пальцами она стала потихоньку осыпаться. Руку пришлось срочно отдернуть — а ну еще фермер скажет, что я порчу его урожай.
— Да не бойтесь вы так: в мари метелки не главное, — успокоил меня господин Стан, — нужны только стволы — из них добывается сок. Вам ведь известен этот процесс?
Я помотала головой. Ничего мне не было известно: ни что такое марь, ни тем более как ее обрабатывают.
— Ну… из меня рассказчик плохой, — разочаровал фермер. — Вы к господину Клаусу обратитесь, уж он мастак объяснять. Если сядет на любимого конька — не остановишь.
Ага, как же, пойду я к фабриканту. Хорошо, если с порога метлой не выгонит.
— А когда сбор урожая? — спросила, хотя к мари скорее подходило слово «покос».
— Да завтра, наверное, и начнем, пока дожди опять не зарядили.
Значит, середина — конец сентября.
— И какая урожайность?
— Да по четырнадцать центнеров с гектара в среднем.
Так и знала, что собственному приказчику стоит верить больше, чем заезжему дельцу. Плакали наше имение и моя безбедная старость.
— А больше может быть?
— Да почему ж не может. Может, наверное. Только еще не выходило. Вон, у катонцев, у тех, наверное, больше. Только они над каждым растением трясутся, а у меня столько свободных рук нет. Да и времени за батраками приглядеть — тоже нет.
Снова эти катонцы и их коллективное хозяйство. Чувствую, следующий пункт моего путешествия уже определен.
— Что же, у вас сыновей нет, чтобы приглядывать?
— Нет, леди, нет, — сокрушенно развел руками господин Стан. — Не послали боги. Дочка, да и та одна-единственная.
Мой мозг моментально начал работу по схеме, из-за которой я всегда смеялась над всеми престарелыми кумушками.
— А вам зять не нужен?
Огорошенный неожиданным вопросом фермер смотрел на меня недоверчиво.
А что? Дочка единственная. Хозяйство зажиточное, может, еще и побольше, чем наше. И братьев у меня целый ворох. Что до титула, так его только Лас и наследует, да и то детям не передаст. Так что партия выгодна со всех сторон. Буду продвигать Ефима — главное, чтобы он прекратил свою оголтелую беготню за каждой юбкой.
Ну а с фермером мы как-нибудь договоримся, когда пройдет первый шок.
Шучу, конечно. Хотя…

 

Коллективное хозяйство катонских переселенцев… хорошо бы для начала представлять себе, что это за организация. Сильно сомневаюсь, что к ним вот так запросто можно зайти под предлогом добрососедского визита или экскурсии. А зная суровый нрав катонцев, легко предположить, что меня расстреляют с наблюдательной вышки еще на подходах. Тем не менее я упрямо мерила шагами ухабистую дорогу, решив, что если уж не удастся зайти на территорию хозяйства, то за невинные прогулки по окрестностям никто с меня строго не спросит.
Катонцы и раньше приезжали в Греладу, многие потом оставались навсегда. Эти невысокие жилистые люди вгрызались в самую трудную работу с недюжинным упорством только ради шанса обосноваться в благополучном королевстве. Греладцы их недолюбливали — кому же охота иметь перед глазами живой укор национальной привычке работать размеренно, иногда даже с ленцой, и надеяться на вечное и нерушимое «авось». Теперь же, когда буквально через считаные недели королевой Грелады должна была стать принцесса из Катона, у переселенцев и вовсе дела обещали пойти на лад. Чувствую, еще взвоет наше народное хозяйство от такого конкурентного пришпоривания.
Взобравшись на очередной крутой пригорок, я увидела, как по спускающейся вниз дороге вышагивает доктор, а за ним плетется с какой-то тяжелой ношей в руках… кто бы вы думали? Один из моих братьев, Михей. Неожиданная встреча! Я-то все думала, где в последнее время пропадает наш профессиональный ученик? А он на этот раз решил податься в доктора. Не то чтобы я была против. Но обучение в медицинской академии стоит недешево.
Решив разузнать, как обстоят дела у моего братца, а заодно поболтать с сэром Мэверином, я, словно мячик, скатилась с горки и едва не сшибла обоих, не успев вовремя затормозить.
— Добрый день, сэр Мэверин!
— О боги, леди Николетта, вы нас заиками оставите! — вскричал перепугавшийся доктор. — Знакомого мне мальчишку вот так же однажды напугали, так он потом не мог произнести ни одного слова длиннее трех букв.
— И что же, он таким на всю жизнь остался? — поинтересовался Михей.
— Нет, не остался, но мой коллега после этого случая купил себе породистую лошадь.
Брат заулыбался во все зубы: такой благоприятный исход истории его явно радовал и сулил безоблачное будущее. Наверное, он даже на секунду подумал, что мы могли бы работать с ним в паре. Кстати, о странных парах:
— Куда вы направляетесь вдвоем?
— Конечно же к пациенту! Леди Николетта, я думал, что ваш брат решился помогать мне с полного вашего одобрения и согласия, иначе никогда не взял бы его с собой, — слегка нахмурился сэр Мэверин и искоса посмотрел на Михея.
Брат был спокоен и непоколебим: до этого момента он особо не стремился обсуждать свои действия даже с родителями, не то что со мной. Так и жил, словно перекати-поле, порой заявляясь домой, только чтобы поспать. А то и вовсе не заявлялся, к примеру, как в те несколько дней своей жизни, когда серьезно был настроен стать лесником. Но потом комары и вокальные данные местных волков начисто отбили у него пристрастие к этой профессии одиночек.
— Знаете, в нашей семье не принято ограничивать детей в их занятиях, — пояснила я, слегка смягчая реальность.
— Как я вам завидую. Мои родители были решительно против моего выбора профессии: отец хотел, чтобы я стал военным.
— Дайте угадаю, — перебила я, — но вы были слишком ленивы. Все эти бессмысленные марши и построения, а также сон и еда по расписанию…
— Ну почти, — усмехнулся доктор, — мне не нравилась военная форма. Я на редкость прискорбно выгляжу в любого вида галифе. К слову, а куда направлялись вы?
— Хотела хоть одним глазком взглянуть на коллективное хозяйство катонцев, — я решила не врать, а немного недоговорить, — но совсем не представляю, как это сделать.
— Что может быть проще! — с энтузиазмом воскликнул сэр Мэверин и скомандовал: — Ассистент, запасной фартук!
— Да, сэр!
Михей тут же открыл докторский саквояж, который все это время держал в руках, и извлек из него длинный медицинский фартук, снабженный по бокам завязками.
— Леди Николетта, если вы будете так любезны и наденете это, то мне не составит труда выдать вас за сестру милосердия, вызвавшуюся помочь.
Я непонятливо уставилась на доктора:
— В чем помочь?
— Ах, я же забыл вам сказать: мы как раз и идем к катонцам делать одному из них перевязку.
В такое благоприятное стечение обстоятельств сложно было поверить, и я, боясь спугнуть наконец-то улыбнувшуюся мне удачу, поскорее влезла в фартук.
— Вы очень мило выглядите, — не преминул сделать комплимент доктор. — Настоящая сестра милосердия.
— Нет, настоящая сестра милосердия из меня не вышла бы.
— Почему же? Вы к себе несправедливы.
— Потому что при изготовлении медицинских фартуков милосердие, насколько мне известно, в них не вшивается.
Михей на заднем фоне прыснул в кулак и согласно закивал. Зря кивал: к медицинскому саквояжу тоже не прилагаются врачебное чутье и терпение. Но я, по крайней мере, отдавала себе в этом отчет, не то что мой брат.
— Если бы вы знали, сколько всего не вшивается в эти фартуки и сколько должно быть вшито, то не были бы так категоричны, — загадочно ответил сэр Мэверин.
— Пойдемте, не хочу вас задерживать, — сказала я, не найдя в ответ достойной реплики. С завязками фартука было покончено.
Дорога тянулась в обход Кладезя дальше на юг, поэтому такой неблизкий путь поневоле хотелось скрасить беседой.
— Я надеюсь, мой брат не доставляет вам хлопот? — поинтересовалась, когда Михей, придавленный грузом саквояжа, немного поотстал.
— Наоборот. Посмотрите, как бодро он несет мои инструменты — а ведь это не один и не два килограмма! — Доктор явно был счастлив.
— Так много?
— Я вам уже, наверное, надоел напоминаниями о своей лени — поверьте, это в последний раз. Так вот, мне просто лень каждый раз выкладывать ненужные инструменты и лекарства.
— Но вам не лень носить их с собой?
— Нет, ведь их теперь носит ваш брат. Жаль, что продлится это очень недолго.
— Вы все же собираетесь выгнать его?
— Почему же, он уйдет сам после первой же обработки открытой раны. Которая как раз будет сегодня. И я даже опасаюсь, что он не просто уйдет, нам с вами придется приводить его в чувство, а потом провожать до дома.
— Если бы я знала, то взяла бы экипаж.
— Приезжать к больному в экипаже с надписью «похоронная контора» — плохая примета, — рассмеялся доктор, а я покраснела, поняв, что рассказы про наш выезд уже распространились по всем окрестностям. — Простите меня, не обижайтесь. Я бы и сам выкупил эту карету вперед вашей матушки, если бы не подобные глупые, но тем не менее очень распространенные среди больных суеверия.
— То есть вы считаете, что врачевание — это не призвание Михея? — Я поспешила вернуться на более безопасную почву. — Очень жаль. Уже со счета сбилась, сколько профессий он перебрал за несколько лет.
— Успокою вас и расстрою одновременно: люди, перебирающие различные профессии, в итоге рано или поздно становятся писателями, а люди, с самого начала желающие стать писателями, находят себя в чем-то другом.
По-видимому, сегодня сэр Мэверин был настроен на какой-то странный философский лад и испытывал удовольствие от того, что ставил собеседника в тупик своими головоломками.
— И что же из этого должно меня успокоить, а что расстроить? — сдалась я.
— Успокоиться вы должны оттого, что в его поисках все же есть конечная точка. Ну а расстроиться оттого, что точка эта является довольно опасной профессией. — Доктор сверкнул на меня хитрым взглядом из-под очков, специально выдерживая паузу, чтобы я задала-таки очередной вопрос.
Не стану его разочаровывать. Вообще не стоит разочаровывать людей, настолько склонных к самолюбованию, — иначе вас могут счесть за неприятного собеседника.
— И какие же опасности таит в себе процесс вождения пером по бумаге? — удержаться хотя бы от капли сарказма было сложно.
— О, вы даже представить себе не можете! Верите ли, нет, но совсем в ранней юности, — сказано это было таким тоном, чтобы никто не посмел сомневаться, что юность длится до сих пор, — я и не помышлял о карьере врача, но с удовольствием брался за перо. Правда, потом был вынужден бросить писать, так как деятельность эта прямо угрожала моему здоровью.
Я оказалась сбита с толку.
— Неужели тогдашние чернила были настолько токсичны? И что же вы писали?
— Не в чернилах дело. А именно в стихах, которые я писал. Да-да, не удивляйтесь, я хотел стать поэтом.
— И вы прочтете мне что-нибудь?
Сэр Мэверин как будто только и ждал этого приглашения: он оглянулся, словно желая удостовериться, что никто не подслушивает его на этой безлюдной дороге, затем откашлялся и продекламировал:
Трали-вали тили-тили,
По дворам чинуш водили!
Посмотри, честной народ, что за чудо-бармаглот!
Ни один не бьет баклуши, даже взяток не берет!
По приказу короля на просмотр дают три дня,
Ну а дальше, знамо дело, вышлют в дальние края,
Потому как редким кадрам нету места у руля.

Я уставилась на него с изумлением, не зная, каким образом похвалить сие сочинение и при этом не попасть в ряды государственных преступников.
— Самое удачное творение, на мой взгляд. И вы знаете, на тот момент я не мог позволить своим произведениям пылиться в ящиках письменного стола, — сказал он, и только тут я все же заметила, что слова доктора пропитаны немалой долей самоиронии, — я желал нести свои творения людям, декламируя на улицах и площадях! К сожалению, любителей тонкой поэзии среди наших соотечественников не так уж много, и еще меньше их в рядах городской стражи. Я не снискал известности, зато уже тогда поднаторел в лечении сломанных ребер.
Сэр Мэверин закончил беспечно и, как ему казалось, на оптимистической ноте. Его истории были так увлекательны и порой так нелепы, что я уже начинала подозревать, что главным достоинством нашего врача являлась вовсе не выдающаяся лень, как он сам утверждал, а виртуозная ложь. Об этом стоило упомянуть, а то бедняга зазря растрачивал свой талант на мои неблагодарные уши:
— Вы зря бросили писать. Может быть, поэзия и не ваше призвание, но истории вы рассказываете на редкость увлекательно. Было ли что-то забавное в вашей практике в последнее время? Интересные пациенты?
— Был один. Ваша, если не ошибаюсь, двоюродная тетушка на днях прислала ко мне мальчика-посыльного с запиской: «Грегор заболел! Доктор, вся надежда на вас! Умоляю, приходите так быстро, как только сможете! Вопрос жизни и смерти!»
Я напрягла память:
— Но я что-то не помню в окружении тетки никого с именем Грегор.
— Погодите, леди Николетта, вы забегаете вперед. Я собрался как можно скорее и, наплевав на остывающий ужин, — тут рассказчик сделал особое ударение, чтобы подчеркнуть свою самоотверженность, — на всех парах полетел спасать больного. Каково же было мое удивление, когда меня провели к козе! Мало того, к рожающей козе!
Сегодня богатый на коз день.
— И что же вы?
— Едва ли не впервые в жизни попробовал отказаться от пациента, мотивировав это тем, что я, конечно, доктор, но никак не ветеринар. На что ваша тетушка, со всем уважением добавлю, несгибаемая женщина, сказала, что боги не простят мне смерти ее драгоценного Грегора. Как уж тут можно было рисковать милостью богов?! — Сэр Мэверин с лукавой усмешкой развел руками: — Мы, врачи, народ суеверный.
Из всей этой нелепой истории у меня в голове не укладывался только один момент:
— Но если это была коза, а не козел, как же тетушка могла не заметить? Ведь Грегор это мужское имя!
— Вот-вот, еле уговорил ее заодно по такому случаю проверить зрение, — на этом моменте сэр Мэверин замолчал и о чем-то задумался. Наверное, о том, что после всех его стараний основная прибыль отошла городскому окулисту.
— А как же счастливый конец? — насмешливо спросила я.
— Какой счастливый конец? — удивился доктор.
— У каждой истории должен быть счастливый конец — это знает любой автор.
— Счастливый конец… — протянул он, как сказочник перед любопытными детьми. — Ну допустим, доктор помимо полагающейся в этом случае двойной оплаты был удостоен еще и того, что родившегося козленка в его честь назвали Мэвом.
Сэр Мэверин немного поморщился.
— Остается только надеяться, что Мэв потом не вырастет в козу и вам не придется принимать у него роды, — жизнерадостно заявила я, чем все же умудрилась хоть немного, да смутить самоуверенного доктора.

 

К счастью, при подходе к коллективному хозяйству меня так и не расстреляли с вышек. То ли оттого, что я была с доктором, то ли потому, что у них не было вышек. Просторное подворье огораживал самый обычный частокол не выше человеческого роста — как раз такой и нужен, чтобы не забредала чужая живность (включая вороватых мальчишек) и не разбредалась по округе своя. Из охраны — только сытый пес, который тявкнул два раза при нашем появлении, а затем решил, что этим уже отработал свой ужин. Дорожки внутри оказались чистыми, усыпанными галькой и словно бы проведенными по линейке. Цветы, кусты, деревья и дома были ухожены до такой степени, что походили на раскрашенный чертеж. И вместе с тем даже самый придирчивый взгляд не нашел бы здесь ничего лишнего и вычурного. В общем и целом — за километр отдавало иностранщиной.
Ну сами посудите: где еще, кроме греладских сел, так залихватски петляют тропинки на зависть любой кружевнице, где еще в самых неожиданных местах тянутся к свету ромашки и маки вперемешку с крапивой и лебедой. Это у нас оставляют топор в чурбаке, а окна порой крашены разной краской — той, которая осталась. Брешущие собаки, шкодливые трехцветные кошки с пучком перьев, застрявших во рту, куры с куцыми хвостами, из которых эти перья были вынуты, ребятня, то и дело галдящим клубком выкатывающаяся тебе под ноги из самых неожиданных углов, — и над всем этим привычный запах молока, навоза и горькой полыни. Вот с чего бы получилось живописное полотно.
— А тут тихо, — несколько пришибленно сказала я, глядя на идущего к нам по гальке дорожки смуглого старого катонца.
— И чисто, — добавил Михей.
— И жутко, — закончил доктор.
Мы с братом посмотрели на него так удивленно, что он вынужден был продолжить свою мысль:
— И жутко даже представить, сколько они вынуждены работать каждый день, чтобы эту чистоту поддерживать. Не хотел бы я родиться катонцем.
— Катонцы бы тоже были в ужасе, родись у них такой ленивый ребенок, — пошутила я, но никто не успел посмеяться, потому что встречающий уже оказался в двух шагах от нас. Только Михей позволил себе тихонечко фыркнуть в кулак — ничто так не радует учеников, как те моменты, когда кто-то шутит над их учителем.
Катонец немного подивился тому, что доктор появился со столькими сопровождающими, но, видимо, фартук сидел на мне достаточно убедительно, поэтому без лишних вопросов нас проводили к больному. Перед входом в дом сэр Мэверин немного замешкался и с сомнением посмотрел на меня:
— Может, вам все же не стоит заходить? Этот человек напоролся на косу и раскроил себе ногу. Обработка раны — не самое лучшее зрелище для леди.
— Ничего, я гораздо более стойкая, чем многие знакомые вам леди, — на самом деле я, конечно, не была в этом так уверена, но могла сказать с определенностью, что от вида крови дурно мне не делалось. В нашем семействе было столько синяков, царапин, разбитых носов и коленок, что мне как старшей сестре поневоле пришлось освоить первую медицинскую помощь. Да что уж там говорить: у самой на коленках имелась парочка шрамов, которые считались непристойными для дочери младшего лорда.
— Ну смотрите, если упадете в обморок — больше я вас никуда не возьму.
Да мне, собственно, больше и не надо. На территорию коллективного хозяйства я попала, оставался сущий пустяк: выяснить, в какой стороне тут поле с марью. Только вот этот сущий пустяк я так и не удосужилась обдумать, заслушавшись праздной болтовней сэра Мэверина.
В доме пахло лекарствами, но не было тяжелого духа болезни — значит, рана заживала хорошо, по крайней мере, мне так показалось. Чтобы хоть как-то оправдать свое присутствие, я добросовестно взялась за кувшин с водой — полить доктору на руки, пока Михей раскрывал докторский саквояж и раскладывал инструменты.
— Вам не кажется, что для пущего эффекта надо заставить вымыть руки и вашего ассистента? — деликатно намекнула я, кивнув на брата. А то толку будет от всех санитарных предосторожностей, если Михей начнет подавать инструменты грязными руками.
— Вы правы, недосмотрел.
— Он и сам должен был сообразить, — с нажимом заметила я, зная, что это заявление станет началом конца. Михей увлекался профессией ровно до первого замечания, высказанного в его адрес, дальнейшее быстро разочаровывало. Легко восхищаться красивой посадкой кавалериста, но трудно чистить лошадь.
В этот момент я заметила, что больной смотрит на нас круглыми от ужаса глазами.
— Не волнуйтесь, мы всего лишь добровольные помощники, ну или, вернее сказать, ученики, — попыталась успокоить я его, а то, глядя на количество лиц, сопровождающих доктора, можно было решить, что намечается как минимум ампутация. — Ничего страшного не происходит.
Последняя фраза была явно лишней. Потому что, как правило, после слов «ничего страшного» именно все самое страшное и начинается. В общем, больной попытался бежать, мы втроем его еле остановили, и то только после грозного окрика жены страдальца, которая призвала его перестать трусить и отдаться в целительные руки доктора.
Не знаю, как там насчет целительности, но изрядной ловкостью эти руки обладали. Сэр Мэверин с такими сноровкой и аккуратностью снимал бинты (игнорируя вопли больного), что я поневоле прониклась к нему уважением, которого теперь во мне не могли поколебать никакие легкомысленные байки и рассуждения о лени.
Я отвлеклась всего на секунду, чтобы поставить на место кувшин и свернуть полотенце, а когда повернулась, ко мне под ноги тряпичной куклой уже оседал Михей. На пару с женой больного мы успели подхватить горе-медика прежде, чем он полностью отключился. Отлично, братец, — лучше раньше, чем позже! Упасть в обморок сейчас гораздо своевременнее, чем через два месяца таскания докторского саквояжа.
Вместе с катонкой я вытащила Михея во двор, на воздух, и стала брызгать брату водой в лицо, надеясь привести того в чувства. Возвращаться не имело смысла: сэр Мэверин справится и без моей незаменимой помощи, честь семьи, которую Михей в буквальном смысле уронил на пол, теперь уже не восстановишь, а вот время для маневра на маревое поле мне было крайне необходимо.
Несостоявшийся доктор застонал, приоткрыл глаза, приподнялся на локте и сказал неприличное слово, за что я тут же выплеснула ему в лицо остатки воды из кувшина.
— Это чтобы ты окончательно пришел в себя и понял, где находишься, — пояснила я обиженно моргающему брату и сунула ему в руки пустой кувшин. — В дом не ходи, а когда выйдет доктор, первым делом перед ним извинись, а потом помоги донести саквояж.
— Это я что, в обморок хлопнулся? — все еще не вполне понимая, на каком он свете, спросил Михей.
— Еще как хлопнулся. — Я решила приукрасить его подвиги. — Стук был такой, что в доме картины со стен попадали. Ты голову-то проверь, не раскололась ли?
— Да нет вроде. — Брат доверчиво пощупал затылок.
— Вот-вот, сегодня нет, а завтра да. Врач вообще опасная и неблагодарная профессия. — Я с ложным сочувствием похлопала братца по плечу.
Главное, ни от чего парня не отговаривать, а то ведь из упрямства не откажется носить за доктором чемодан. А так, глядишь, сопоставит собственную боязнь вида крови с тяготами суровых врачебных будней да и придет к правильному решению.
Ладненько, брата оживила — пора провести ориентирование на местности. Где поле, я не знала. Вопросы к катонцам привели бы к еще большим вопросам с их стороны. Хотя… марь видна издалека — главное найти дерево покрепче… или…
Я задумчиво посмотрела на водонапорную башню посреди двора. Она возвышалась над всеми зданиями в округе, да еще вдобавок создавалось впечатление, будто сама судьба подсказывает мне путь — башня была снабжена длинной лестницей. Лазанье по деревьям отменялось.
Я оглянулась по сторонам: двор оказался пуст. Начало осени — вовсе не пора для праздного времяпрепровождения. Вполне успею добраться до середины лестницы, прежде чем меня кто-то заметит — а там попробуйте, снимите! Сестра милосердия на водонапорной башне — это вам не кошка на заборе.
Отчетливо понимая всю нелепость ситуации, я резво пересекла двор и стала взбираться наверх. Наверное, существовал какой-то другой, более дипломатичный и менее глупый способ разузнать все, что надо, но раз уж события так удачно занесли меня в нужное место, искать этот способ не имело смысла.
До верха я добралась с трудом, периодически наступая на край собственного подола. Но все же добралась. Оу! Высоко-то как! Даже казалось, что лестница немного крутилась под ногами или это мир крутился вокруг лестницы? Лучше не опускать глаза вниз, это явно лишит меня боевого настроя и породит малодушное желание позвать на помощь. Вокруг до самого горизонта простирались поля, посреди них, в уютной ложбинке между двумя пологими холмами, приютились черепичные крыши Кладезя, виднелись кусочек фермы господина Стана и трубы новой фабрики, наше же имение скрывалось где-то по другую сторону холмов. Я повертела головой, ища сиреневые пятна маревых полей. Их было на удивление много по всей округе, а ближайшее находилось всего-то в пяти минутах ходьбы — должно быть, именно оно и принадлежало катонскому хозяйству. Этак я до обеда обернуться успею!
— Что вы там делаете? Слезайте! Разобьетесь! — очень некстати раздался голос внизу.
— Господин доктор велел выяснить направление ветра, а заодно и санитарную обстановку в округе. — Я решила сбить с толку старика-катонца, который, видимо, остался приглядывать за порядком в поселении, пока остальные работают. К тому же всегда лучше заранее переложить ответственность за свои подозрительные действия на кого-нибудь другого. Надеюсь только, что потом они не начнут спрашивать сэра Мэверина, можно ли пить настойку от радикулита при полном штиле.
Я начала свой нелегкий спуск. Все это время сторож молчат, видимо, пытался уложить в своей голове мой ответ. Ответ никак не укладывался.
— И что ветер? — с какой-то древней ехидцей спросил он, когда до земли мне оставалось всего пяток ступенек.
— Ветер есть, — авторитетно заявила я, стараясь не очень сверкать панталонами.
— А санитарная обстановка? — не унимался въедливый старик.
— Подлежит уточнению. — Моя серьезность украсила бы любого политика. — У вас эпидемий не было?
— Боги миловали, — покачал головой катонец.
Я хотела выпалить «будут», но вовремя прикусила язык — вышло бы совсем уж нагло и негуманно.
— Михей, скажи доктору, чтобы не ждал и не искал меня! — крикнула я брату.
— А ты куда?
— Да есть тут у меня еще дела. Потом дома расскажу.
— Это какие же такие дела? — цепкими пальцами сжал меня за локоток сторож. Нюхом чует, как дворовый пес на пенсии, что дело неладно, а объяснить не может. В крови, что ли, у них эта подозрительность?
Ладно, отвязаться от него мне теперь все равно не удастся, придется брать с собой.
— Скажите, дедушка, далеко тут у вас поле с марью?
От такого резкого перехода с серьезности на ласку моему собеседнику стало не по себе.
— А что? — вкрадчиво и отчего-то вполголоса спросил «дедушка».
Я решила подыграть и поманила его к себе пальцем, а когда старик подошел, наклонилась к поросшему седыми волосами уху:
— А мало ли что… — выдержала многозначительную паузу. — Пойдемте, на всякий случай посмотрим.

 

Обман был вполне безобиден и никому не наносил вреда: не собиралась я под его прикрытием ни красть сапог, ни уводить овец, но все равно, каждый раз при взгляде на старика, идущего рядом по дороге в направлении маревого поля, в душе просыпалось и неуклюже шевелилось чувство какой-то вины. Наверное, именно его знающие люди называют совестью и именно к нему я так привыкла взывать, отчитывая своих братьев. К счастью или к несчастью, людей, годящихся в заклинатели моей совести, поблизости не было, иначе я очень быстро раскаялась бы, и разведывательная операция оказалась бы под угрозой срыва. Шпион из меня никудышный.
Старичок же, видимо, в своей жизни частенько сталкивался с соглядатаями, потому не спускал с меня подозрительных глаз и все продолжал выспрашивать:
— А чего это у меня, детонька, суставы каждый раз к вечеру болят?
— Не знаю, дедушка, не знаю, — рассеянно отвечала я, потому что впереди уже показались лохматые сиреневые верхушки.
— А чего же ты тогда, такая молодая да незнающая, в сестры милосердия-то пошла, ась? Руки-то, вон, холеные какие, работы не знают. — Наметанный глаз катонца оценил мою наружность, наверное, еще за первые секунды встречи.
— А это я благотворительностью занимаюсь, социальную помощь оказываю.
— Ишь ты, сошиальную помощь… — недовольно пожевал губами старик. — Что мы, бедные, что ли?
— Так я не только вам, но и всем помогаю, вот доктору тоже.
Видимо, отговорка была хорошей, потому что некоторое время мой проводник молчал.
— Сошиальная помощь, ишь ты, лучше завтра приходи, картошку копать поможешь да варенье из яблок варить.
От печальной участи, сходной с участью Ефима, меня спасло только наше прибытие на маревое поле.
Я замерла в восхищении. Не было в этом поле ни капли сходства с фермерским: ровные стебли растений больше походили на стволики молодых деревьев, а пышные сиреневые метелки колосились где-то над моей головой. Все посадки шли ровными рядами, а не как попало, нижние листья оказались аккуратно обрезаны, наиболее высокие растения стянуты веревками в пучок — чтобы не падали. Везде чувствовалась строгая рука хозяина, вернее, хозяев.
— Это что, какой-то особый сорт? — спросила я, задрав голову, чтобы хотя бы примерно прикинуть высоту растений. Выходило около двух метров, тогда как у фермера хорошо если достигало полутора.
— Почему же? Самый обычный. — Дедок явно был горд.
Я подобрала юбки и села на корточки, чтобы лучше присмотреться к земле, даже между пальцами раздавила несколько комьев, хотя и ничего в этом не понимала. Земля как земля.
— Значит, используете какие-то удобрения?
— Да ничего не используем. Даже навоза с перегноем: попробуй на такой территории разбросай… — Катонец обвел рукой частокол из травяных стеблей.
— Ну, может, химическое что-то? — не сдавалась я, пытаясь найти секрет такой урожайности.
— Да нет, гадость все это, — с отвращением сказал мой сторож. — Все только своим трудом: там прорядишь, тут листья обрежешь, сорняки уберешь, ну или кротов распугаешь — глаз да глаз нужен за полем.
Вдалеке я заметила телегу: несколько катонцев большими тесаками рубили марь под корень, срезали метелки и аккуратными рядами складывали ровненькие стволики. Эх, нам бы таких работничков, а ведь не переманишь.
Итак, если это самый обычный сорт мари, специальных удобрений катонцы не используют, природные условия в точности такие же, как и на поле господина Стана, то, на мой взгляд, действительно остается всего один существенный фактор — человеческий. Именно благодаря усилиям, которые коллективное хозяйство приложило к посадке, прополке, обрезке и прочему уходу, эта трава превратилась в джунгли. И вот тут вставал вопрос: возможно ли в первый же год приучить наших батраков к такому труду?
Лицо мое помрачнело. Думаю, что даже удвоенная оплата не сможет переломить национального характера. Если я начну рассказывать деревенским мужикам, что марь надо не сеять, а сажать ровными рядками, надо мной сначала будут долго смеяться, а потом все равно сделают по-своему. В общем, в лесу толстых и сочных стеблей мари катонского поля мне виделся темный бесславный конец нашего имения.
Я даже немного вздрогнула, когда между ровными стволами действительно мелькнула черная тень.
— Вы говорите, кроты вас достают? — уточнила у старика.
— Достают, — горестно и одновременно подозрительно (и как только это у него выходило?) вздохнул тот. — А что?
— И крупные кроты?
Темная тень снова стремительно пронеслась в зелени, заставив сиреневые метелки заколыхаться пахучей волной.
— Так еще бы не крупные. Во-о-от такие. — Старик развел руки жестом бывалого рыбака. — Иные с собаку величиной попадаются.
Надеюсь, он шутит. Я на всякий случай сделала шаг назад от поля, потому что черная тень начала расти, явно направляясь в нашу сторону. Вслед за ней гнулись и тревожно шуршали метелки. Дедок наконец тоже заметил неладное и стал вглядываться в зелень:
— Нет, ну не до таких же размеров, — попытался отшутиться он, но голос неуверенно дрогнул.
Наши детские страхи развеял выпрыгнувший из зарослей черно-белый дог — собака разразилась громким недружелюбным лаем, но мы со стариком после первого испуга все же дружно выдохнули. Дог показался мне смутно знакомым, и когда следом за ним вышел хозяин, я поняла, откуда знала собаку.
— Зельда, сидеть! Тихо!
У меня появилось настоятельное желание спрятаться за спину старика, потому что к нам вышел господин Клаус собственной персоной. Едва услышав его команду, собака села и замолкла, но не сводила с нас своих умных глаз.
— Добрый день, — поздоровался фабрикант со стариком, а, увидев меня, да еще в фартуке сестры милосердия, не смог сдержать не совсем тактичного вопроса: — Вы-то что здесь забыли?
— Общественно полезная деятельность, — несколько неуверенно и даже с вопросительной интонацией ответила я, будто бы пытаясь найти подходящее объяснение для столь двусмысленной ситуации.
Темные брови господина Клауса слегка приподнялись, поставив под сомнение подлинность моей склонности к филантропии. Складывалось впечатление, что этот человек видит меня насквозь.
— И много полезного сделали? — спросил он, едва скрывая усмешку.
Да, понимаю, я не образец жертвенности и человеколюбия, но откуда ему-то об этом знать? Зачем недостойными сомнениями губить в зачатке все благородные порывы? Которых, впрочем, не было… Я смущенно кашлянула… Но, к счастью, раздавшийся в эту секунду пронзительный окрик помог мне избежать ответа.
— Николетта!!!
На дороге, огибавшей поле, показалась пестрая группа соседей, которую возглавляла моя подруга Алисия — вся в зеленых лентах и сливочных кружевах, с Ласом под руку. К слову, у брата был вид несчастной комнатной собачки, проводящей большую часть жизни на коленях у хозяйки. Девушка радостно махала мне рукой. За ними следовали предводитель общественного собрания — он же мэр — со своей старшей дочерью и отец Алисии, сэр Гвидон, который что-то оживленно втолковывал леди Раде.
В страшном сне не могло привидеться такой встречи. Лучше уж оправдываться перед фабрикантом, чем придумывать отговорки для всех этих людей. Господин Клаус с явным удовольствием следил за переменами в моем лице. И почему я не отдала доктору перед уходом этот треклятый фартук сестры милосердия?
Но, кажется, фартук мало кого волновал.
— Николетта, где ты была? У нас намечается экскурсия на фабрику господина Клауса, — жизнерадостно затараторила Алисия, едва оказавшись рядом. — Я решила заехать и за тобой, но тебя не было дома, и никто не знал, куда ты пошла. Я так расстроилась!
Остальные кивнули мне довольно сдержанно. Даже леди Рада отчего-то недовольно поджала губы. Алисия тем временем сняла свой захват с Ласа и, оттеснив меня от основной компании, шепотом приказала сквозь зубы:
— Сейчас же снимай этот фартук! Не знаю, чем ты занималась (расскажешь потом), но момент для маскарада крайне неудачный.
Я подчинилась, потому что и сама уже минут десять мечтала избавиться от неуместной вещи. При виде моего платья у подруги на лице отобразилась крайняя степень отчаяния, и она тут же потребовала вернуть фартук на место и не снимать его больше ни под каким предлогом. Ну да, я изначально вышла из дома в худшем, что нашлось в гардеробе, а потом дополнительного шарма наряду добавило тесное общение с козой и ламами. Так что это платье с богатым прошлым придавало бесспорной элегантности фартуку.
— Лучше ты мне скажи, что вы все здесь делаете? — Я позволила выплеснуться наружу панике. — Если бы у меня была хоть малейшая надежда на подобную «счастливую» встречу, я бы сегодня даже не вылезла из-под одеяла.
— Я тоже рада тебя видеть. — Алисия бросила взгляд на своих спутников, занятых разглядыванием посадок и беседой со стариком-катонцем. — Господин Клаус пытается уговорить отца выращивать марь (ты же знаешь, у нас есть пустые поля!), и для этого организовал что-то вроде экскурсии. Я думала, тебе тоже будет полезно послушать-посмотреть, но тебя дома не оказалось — поэтому пришлось прихватить Ласа. Кстати, твой брат абсолютно непробиваем! Смотрит на меня как на пустое место! У меня такое ощущение, что рядом с ним я начинаю седеть!
— Не у тебя одной, — успокоила я страдалицу. — А что здесь делают остальные?
— Я же и говорю: заехала к тебе домой, а на обратной дороге встретили мэра с дочкой и леди Раду. Они напросились с нами на экскурсию.
— Как так, просто взяли и напросились? Что ж им господин Клаус не отказал? Он не похож на человека, наслаждающегося подобной компанией. — Я бросила взгляд на фабриканта, который терпеливо растолковывал что-то леди Раде, хотя было видно, что терпения у него осталось не так уж много.
— Откажешь тут, если он арендует фабричную территорию у города, — естественно, без одобрения сэра Бэзила тут не обойтись. А у леди Рады, как и у нас, тоже есть свободные земли. Вот и крутится. Незавидная у этих дельцов доля.
— Еще вчера он не заслуживал сочувствия, и ты собиралась ему мстить, — не подумав, напомнила я, а когда до меня дошел смысл сказанного, было уже поздно: глаза Алисии сверкнули фанатичным огнем.
— Да, кстати, я сегодня улыбнулась Ласу минимум пятнадцать раз, два раза рассмеялась на его наискучнейшие замечания и уже полчаса гуляю с ним под руку — пора тебе начать отдавать долг. Если во время осмотра фабрики ты хоть на шаг отойдешь от господина Клауса, наша сделка отменяется!
О боги, верните меня в загончик к ламам!
Алисия развернулась к своим спутникам и нарочито громко воскликнула:
— Николетта, ты обязательно должна поехать с нами! Мы будем только рады такому прибавлению в нашем обществе! Не правда ли, господин Клаус?

 

Придумав какую-то полутеатральную сценку, моя подруга Алисия не гнушалась самым явным плутовством ради претворения своих замыслов в жизнь. Я уже и не припомню, сколько раз желала, чтобы природа одарила девушку менее богатым воображением и чуть более покладистым характером. Но природа ничего не хотела слышать.
Как оказалось, вся компания приехала на трех экипажах: один принадлежал мэру, второй отцу Алисии, а третий представлял собой открытую двухместную коляску, которой седоки обычно правят сами — из чего следовало, что это собственность фабриканта. Я, естественно, пошла вместе с Алисией, надеясь получить место в ее карете. Вот внутрь залез сэр Гвидон, затем Алисия, опираясь на руку Ласа. Надо отдать брату должное: он даже обернулся, чтобы подсадить и меня. Но подруга (если ее можно так назвать после дальнейших действий) широко расправила многочисленные юбки своего платья, а затем притворно ахнула:
— Ники, боюсь, что у нас тебе не найдется места. Лас еще поместится, но вдвоем с тобой нам никак не влезть. Ты уж прости. Но не беспокойся, я тебя пристрою, — с этими словами она высунула свою хорошенькую головку из кареты и звонко возвестила. — Господин Клаус, будьте так добры, подвезите мою подругу! Мы никак не помещаемся!
Фабрикант согласился без особого энтузиазма. Но, видимо, желание заключить сделку было так велико, что он стерпел бы, даже если бы в его коляске собралось ехать все семейство сэра Гвидона вместе с соседями и знакомыми.
У меня невольно вырвался вздох. Если выбирать между двумя экипажами, в одном из которых угнездилась леди Рада, а в другом господин Клаус, то лучше уж было идти пешком. Правда, тогда мне не грозило попасть на экскурсию.
Делать нечего: я обреченно полезла в коляску к фабриканту, считая, что выбрала меньшее из двух зол — то, которое, по крайней мере, охотно молчит.
Первое время так оно и было: господин Клаус правил, а я с самым что ни на есть светским выражением лица смотрела в другую сторону, якобы увлекшись пейзажем. Но потом правила хорошего тона одержали нелегкую победу над взаимной неприязнью, и мой спутник спросил:
— Неужели вы не могли найти более простого и честного способа получить интересующую вас информацию?
— Более честным («Но не более простым!» — добавила я про себя) способом мне удалось узнать только то, что у наших фермеров не растет такая марь, как у катонцев.
Если он собирается меня стыдить, то я не поддамся. У самого рыльце в пушку.
— И тогда вы устроили маскарад. — Господин Клаус немного свысока взглянул на меня, словно укорял школьницу.
— А что мне оставалось?
— Могли бы обратиться ко мне.
Он шутит?! Или издевается?
— Если вы не помните, то в прошлый раз мы не очень хорошо расстались…
— Но не настолько, чтобы это помешало деловому общению. Согласен, пить чай я бы к вам не пошел, но отказ от предоставления нужных сведений — это прямое нарушение контракта. Я несколько раз повторил леди Иветте, что ей не стоит рассчитывать на урожайность катонцев… Но ваша матушка стояла на своем — мне показалось, что ей просто нужны были деньги, и как можно скорее, — по какой-то неведомой причине господин Клаус пустился в пространные объяснения.
Очень складно — похоже, что не обманывает. Он же должен понимать, что я могу прямо сегодня написать матери. Но в любом случае это объяснение никоим образом не снимало с него подозрений в посягательстве на наши земли.
— Кстати, почему этим делом занимаетесь вы, а не кто-то из ваших братьев? — не унимался фабрикант.
Я вздохнула, сознательно затянув тяжелую паузу, чтобы он прочувствовал всю трагичность положения.
— Вы уже видели старшего из моих братьев. Познакомьтесь с остальными, и если найдете, что кто-то из них прямо сейчас способен взять в руки управление имением, — сообщите мне, я буду несказанно рада.
— Просто в голове не укладывается… — пробормотал господин Клаус. Да уж, пусть он далеко не самый приятный в мире человек, но бьюсь об заклад, что его сестрам не приходится решать проблем сложнее, чем выбор фасона шляпки или меню на следующий день.
— Приходите к нам на чай, — усмехнулась я.
— Чтобы познакомиться с вашими братьями?
— Нет, просто хотела проверить, действительно ли вы откажетесь от предложения, как обещали.
— А если соглашусь? — отчего-то решил поиграть со мной фабрикант.
Да, такого поворота событий я не ожидала. К счастью, умения жонглировать словами мне не занимать — спасибо дворцовой практике.
— Значит, вашему слову нельзя верить, — впервые с начала разговора улыбка у меня вышла ненатянутой.

 

На фабричном дворе оказалось еще оживленней, чем в прошлый раз. На тачках, носилках, в мешках и вагонетках, налево и направо, вдоль и поперек перемещалась марь — если бы это был сон, то я бы проснулась в полном убеждении, что видела кошмар.
— Если вы меня спросите, где я нахожусь, то отвечу, что в аду. — Леди Рада не только успела вылезти из кареты раньше своих спутников, но и незаметно подкралась ко мне. Всем бы такую прыткость в ее годы! — А вы, милочка, молодец, что занимаетесь благотворительностью.
Я даже слегка опешила от неожиданной похвалы. Может, у этой мари есть какие-то галлюциногенные свойства?
— Только надеюсь, вы не помогаете в лечении мужчин? — добавила она, уткнувшись длинным носом в надушенный платок, чтобы перебить запах мари.
Слава богам! Никаких галлюцинаций!
— То есть вы хотите сказать, что, если больной, даже умирающий мужчина будет просить о помощи, ему в этой помощи должно отказать? — Я почему-то испытала глубокую обиду за свой форменный фартук.
— О нет, что вы! Как вам такое могло прийти в голову? Отказать умирающему! Ведь всякий настоящий мужчина и джентльмен предпочтет скорее умереть, чем стеснить подобной просьбой благородную даму! Поэтому отказывать вам не придется.
Даже любовные романы прошлого столетия были менее наивны и безжалостны, чем высказывания этой дамы.
— Скорее уж наоборот, — покачала я головой.
Не знаю, до чего бы дошла наша беседа, если бы в этот момент рядом не оказалась Алисия. Она тут же вставила свою реплику, а всякая ее реплика с недавних пор имела свойство оттеснять меня в окрестности господина Клауса.
— Сабэль, до чего мы с тобой непростительно невнимательны! Леди Рада едва на ногах стоит от усталости! — обратилась она к дочке мэра. Та с энтузиазмом подхватила пожилую даму под руку, и, судя по всему, захват был настолько умелым, что последней не удалось вырваться. Алисия тем временем настойчиво толкала меня в сторону фабриканта и приговаривала:
— Улыбайся, улыбайся. Расспрашивай про марь. Прикоснись к нему случайно — мужчины это любят.
— Чтобы их за руки хватали? — недоверчиво спросила я.
— Зачем же хватать? Ненавязчиво смахни пылинку. — С этими словами Алисия наконец от меня отстала. Она подошла к Ласу и сделала вид, что стряхивает что-то невидимое с его плеча. Затем мимолетная улыбка, которая, похоже, тронула даже братца.
Не-э-эт… Она определенно держит мужчин за идиотов. Любая глупость, проделанная красавицей, вызывает какой-то трепет, но то же самое в исполнении обыкновенной девушки в лучшем случае будет встречено с недоумением. Чем обыкновенней девушка, тем больше окажется недоумение.
Конечно, в свое время я тоже пыталась строить глазки и перенимать женские уловки… Правда, было это, пожалуй, лет в тринадцать. В роли заезжего принца выступал приехавший на каникулы племянник соседки. На одном чаепитии я долго бросала на него томные взгляды, пока предмет воздыхания не подошел ко мне с ласковым и печальным видом. Его глаза горели такой участливостью, такой нежностью, что у любой глупышки дрогнуло бы сердце. Он опустился передо мной на одно колено, чтобы наши лица оказались на одном уровне, и с дрожью в голосе, выдававшей, как мне тогда показалось, крайнее волнение, спросил:
— Девочка, тебе плохо?
Заезжий принц учился на ветеринара (правда, не очень прилежно), и в моей пантомиме ему привиделись угрожающие признаки бешенства.
Эти слова стали самой действенной прививкой от использования глупых женских уловок и заставили меня в дальнейшем довольствоваться сравнительно небольшой долей кокетства. Поэтому чем меньше я донимала фабриканта, тем лучше. Я остановилась от него в нескольких шагах и, несмотря на все знаки Алисии, не желала двигаться.
Наконец господин Клаус, до этого обсуждавший какие-то детали с одним из рабочих, сам подал голос:
— Леди и джентльмены, во время осмотра, пожалуйста, не отходите от меня далеко — вы потеряетесь, а на фабрике может быть опасно, — чувствовалось, что подобные экскурсии ему водить не впервой.
Всегда найдется человек (в особо запущенных случаях даже группа людей), который потом будет утверждать: «Я всего лишь оглянулся на эту птицу (люстру, картину, старинную церковь), как все куда-то убежали. Признайтесь, вы нарочно бросили меня там одного». Конечно, нарочно! Все общество только для того и ехало осматривать древние развалины, чтобы потерять господина N в зарослях орешника, а госпожу А в подвалах винного погреба. Мы злые люди, которые обожают тратить свое время на поиск потерявшихся, но при этом тайно надеются, что те впоследствии добавят руинам романтики своей скелетной композицией.
Господин Клаус повел нас через двор, бесстрашно рассекая потоки мари, несущиеся со всех сторон.
— Клаус, скажите, откуда вам доставляют столько мари? — недоуменно спросил сэр Гвидон. И верно, по здравом размышлении наши фермеры столько поставить не могли.
— Из многих хозяйств в округе — главное, чтобы доставка не занимала более суток, иначе марь становится непригодной для обработки. Сейчас как раз пора сбора урожая — поэтому мы приостановили производство загустителей и кинули все силы на обработку. — Он вел нас к большому вытянутому зданию.
— Скажите, а вы правда производите косметику? — с любопытством спросила Алисия.
— Нет, различного вида маревые загустители — наш конечный продукт, а вот уже они используется в косметике, в кондитерском деле, для изготовления некоторых лекарств и всего прочего.
Мы вошли в здание, и горький запах стал еще резче. В воздухе витали стружка и тончайшая пыль. По стенам шли длинные желоба, спускавшиеся в один-единственный чан. Над ними стояли рабочие с острыми ножами, делали на стволиках мари разрезы и, убедившись, что на них выступает сок, отправляли взрезанные растения в чан.
— Растения в чане тщательно перемалываются, а затем получившаяся масса пропускается через фильтр — так добывается сок, но использовать его без дальнейшей очистки нельзя, — прокомментировал фабрикант, — на подобную работу ставятся только самые опытные люди. Несмотря на кажущуюся простоту, правильно сделать разрез не так уж легко.
Он поднял небольшой стволик и взял нож.
— Кто-нибудь хочет попробовать? — словно школьников, спросил нас господин Клаус.
Думаю, предложение главным образом адресовывалось сэру Гвидону и, может быть, Ласу. Но Алисия восприняла его совершенно по-своему: одно движение бедром, и я была вынуждена сделать шаг вперед. Может быть, при упоминании ее мне теперь использовать термин «лжеподруга»?
— Леди Николетта? — неприятно удивился фабрикант. — Вы уверены, что вам можно доверить нож?
— А вы думаете, я настолько опасна для общества? — в пику ему ответила я, после чего пришлось взяться за нож.
С разрезом я справилась легко, хотя было видно, что окружающие напряглись и приготовились бежать за бинтами и льдом, если мне вдруг вздумается оттяпать палец себе или кому-нибудь другому. Сок из растения потек, но слабо.
— На самом деле это делается немного под углом и в определенных местах. — Фабрикант отнял у меня нож и стебель. — Объясняю вам, потому что только так можно проверить, готово ли растение к уборке. Резать надо прямо вот по этим фиолетовым прожилкам под углом около тридцати градусов к стеблю. Если пойдет желтый густой сок с горьким запахом — то время пришло.
Господин Клаус воткнул нож в стебель, и оттуда действительно засочился именно такой сок.
— Как вы умело это сделали! — захлопала в ладоши Алисия, явно давая понять, что для меня сейчас жизненно важно присоединиться к ее аплодисментам.
— Да-да-да, очень ловко, — промямлила я, с силой похлопала фабриканта по плечу и тут же улыбнулась во все тридцать два зуба. — На вас тут какая-то гадость налипла.
Фабрикант вздрогнул и едва не воткнул нож себе в ладонь. Алисия прикрыла ладонью глаза. То-то же! Пусть видит, к чему приводят методы обольщения в неумелых руках.

 

Когда вся компания перешла в следующее помещение, где стояли огромные чаны для отстаивания и очищения маревого сока, я улучила момент и втихаря вышла во двор. Сделать это оказалось несложно: чаны были большие и круглые, а фабрикант с недавних пор старался держаться от меня подальше.
Во двор как раз подвезли новую партию мари. Дородный мужик с полуседой бородой при помощи рабочих сгружал вязанки с трех телег. Каждая вязанка тут же взвешивалась въедливого вида служащим фабрики и записывалась в пухлую тетрадь. Привезший марь бородач был явно неместным и поэтому, когда он на секунду показался мне незанятым, я отважилась подойти:
— Добрый день! Извините, если помешала. Но скажите, пожалуйста, вы давно выращиваете марь для господина Клауса? — вид мой сделался очень кротким и милым, я старалась, чтобы у собеседника не возникло желания послать меня пешком до Сабакской пустыни.
— Да уже почти четыре года, еще с того момента как фабрика в Земске стояла, — благодушно начал объяснять мужик, но потом вдруг насторожился. — А ты, сестричка, почему интересуешься?
Сестричка так сестричка. Все время забываю про фартук.
— Мои родители тоже хотят выращивать марь. Только вот не знаю, можно ли доверять господину Клаусу — он здесь не так давно.
— Ну меня, по крайней мере, он ни в чем не обманывал. Все честно, но строго. Правда, если встанешь у него на пути — переедет, даже не оглянется. Железной хватки человек.
— Спасибо.
Судя по характеристике, этот «железной хватки человек» уже должен был положить меня на одну ладонь, а другой прихлопнуть — так я его достала. И прихлопнет ведь, если не поспешу вернуться к нашему маленькому обществу. Я уже собралась припустить через двор обратно, но остановилась, не в силах пройти мимо одной сцены. Двое рабочих убирали открытую часть склада: один стоял на втором уровне здания, широкой лопатой спихивая вниз по железному желобу, предназначенному для спуска материалов, накопившиеся труху и грязь, второй на земле с помощью совка собирал этот мусор в мешок. О целесообразности такой системы уборки можно было поспорить, но не в этом суть. Главное состояло в том, что уборку свою они закончили.
— Савва, отойди! Я сейчас лопату в желоб сброшу, а потом сам спущусь! — крикнул тот, который был наверху.
— Может, не надо? — ответил благоразумный Савва.
— Да что ей станет-то, она ж железная?
Лопата и впрямь была из тонкого гнущегося листового железа.
— Не надо бросать лопату! — не могла не вмешаться я.
— Не надо командовать моими людьми, — раздался вкрадчивый голос над ухом. Мурашки пошли по всему телу.
Я обернулась и наткнулась на непроницаемое лицо господина Клауса. От этой непроницаемости стало не по себе.
— Но…
— Убедились, что я не шарлатан? Или, может быть, вы решили еще и рабочим устроить допрос на предмет доверия ко мне? — Фабрикант цедил слова сквозь зубы.
— Но…
— Первый пошел! — В этот самый момент рабочий все же решил запустить лопату в свободный полет. Как я и предполагала, инструмент оказался превосходным снарядом: прогрохотав по желобу, он с завидным ускорением выскочил на каменную кладку двора и, не встретив препятствий, полетел дальше — прямо под копыта лошади, запряженной в коляску господина Клауса. Животное было явно испугано и возмущено таким неуважением к своей персоне. Сначала двор огласился ржанием, затем по лопате с силой прошлись подкованные копыта. К счастью, лошадь не пострадала, чего не скажешь об инструменте.
Фабрикант тут же кинулся к месту трагедии и, поймав скакуна под уздцы, попытался его успокоить.
— Вашим людям просто необходимо, чтобы ими кто-то командовал. — Мне наконец удалось вставить слово.
Не знаю, чем больше был раздосадован господин Клаус — порчей имущества, самим происшествием или тем, что я оказалась права, — но он ясно и аргументированно, не использовав при этом ни одного непечатного слова, изложил мужикам, откуда у них растут руки и чем набита голова, которая этими руками управляет. Не знаю, сыграло ли в сей виртуозности свою роль мое присутствие как дамы, или просто фабрикант был хорошо воспитан, но рабочие все равно прониклись речью. Тот, который стоял внизу, от переизбытка впечатлений бросился подбирать и выправлять погнутую лопату и тут же порезался об ее зазубрившийся край. Мужик взвыл и беспомощно посмотрел на нас, держа окровавленную ладонь на расстоянии от себя.
— Савва, ты живой? — спросил невпопад виновник трагедии, не спешивший спускаться на землю к жаждущему расправы хозяину.
Савва промычал в ответ нечто мучительное.
Через минуту кто-то принес медицинский ящичек для оказания первой помощи и стал доставать бинты. Но фабрикант властно остановил процесс:
— К счастью, среди нас есть сестра милосердия, — сказал он с явным удовлетворением в голосе. — Доверим дело профессионалу.

 

Наверное, он надеялся, что у меня закружится голова или как минимум будут трястись руки и я запятнаю честь незаслуженно надетого фартука. Но не тут-то было. Как я уже говорила, долгое пребывание в моем семействе закаляло волю и заставляло приобретать самые неожиданные навыки. В общем, ладонь я перебинтовала, но вот на просьбу «Сестричка, поцелуй, чтобы не болело!» — высказанную из дальних рядов собравшихся зрителей, пришлось ответить отказом. Если бы мой поцелуй обладал хоть каким-нибудь мало-мальски целебным действием, сейчас бы к нашему дому аж до самого Катона строились очереди страждущих.
К основной компании мы возвращались через жаркое помещение, наполненное мерным гулом механизмов. Воздух был тяжелым, глаза будто застилала какая-то дымка. Несколько женщин в передниках колдовали над железными резервуарами: их согнутые фигуры казались неповоротливыми и усталыми. Они что-то помешивали, добавляли, удаляли мусор, поминутно утирали пот, крупными каплями собиравшийся на лбу. Господин Клаус черной прямой фигурой прорезал это затуманенное пространство, уверенно огибал машины, перебрасывался ничего не значащими фразами с работницами и отдавал распоряжения служащим. Наконец мы вышли в следующее помещение, где было не так влажно, но зато повсюду витали маревые волокна.
— Это правда, что вы некоторое время были управляющей во дворце? — неожиданно спросил фабрикант, будто до сегодняшнего дня воспринимал эту информацию как неудачный местный анекдот.
Я пожала плечами. Пусть понимает, как хочет.
— Может, тогда выскажете пару наблюдений о моей фабрике? — неожиданно предложил он.
Опять какой-то подвох? Я с подозрением посмотрела на господина Клауса, но тот снова нацепил на лицо непроницаемую маску.
— Я же ничего так и не видела. — В этот момент какая-то травинка залетела мне в нос, так что пришлось прервать свою речь громким чихом. — Ужас какой-то! Если ваши работники постоянно находятся в таких нечеловеческих условиях, то мусор, который летает в воздухе, скоро забьет им легкие и начнутся хронические болезни. Откуда вообще все эти пыль и волокна?
— Мы используем отходы для производства шпагата и мешковины, — мрачно ответил фабрикант.
— Так вот, если начнутся болезни, — я продолжила свою мысль, — вы потеряете рабочую силу. У нас местность не бедная, заработать на жизнь можно, и не подвергая ее опасности.
— И что же вы предлагаете? — В голосе собеседника мне почудилась насмешка, но я не остановилась.
— Можно, наверное, придумать какое-то техническое решение. Соорудить систему вентиляции. Ну или самое простое: почаще проводить уборку и проконсультироваться с врачом — может, работникам стоит носить повязки для защиты дыхательных путей.
На этот раз выражения лица фабриканта я не поняла.
— А как же затраты?
— Вы подозреваете, что за краткое время отсутствия я успела заглянуть в ваши бухгалтерские книги? — Брови приподнялись сами собой. — Ну же!
— Что?
— Сейчас вы должны сказать, что все это наивный бред.
— Отчего же. На днях я как раз собираюсь на ярмарку достижений промышленности и сельского хозяйства в Земск, чтобы найти решение для системы принудительной вентиляции фабрики. — Он посмотрел на мое удивленное лицо и пояснил: — Да-да, светлые идеи приходят мне в голову так же часто, как и в вашу.
— Я все слышала! — тут же долетел откуда-то голос Алисии. — Вы говорили про какую-то ярмарку! Как вам не стыдно, господин Клаус, скрывать от нас такое событие!
Назад: Глава 2 Проблемы наследства и наследников
Дальше: Глава 4 Основы безопасности жизнедеятельности в ярмарочных условиях