Глава 11,
в которой ланцтрегер фон Раух торгует домашней птицей
На седьмой день пути они достигли границы. Там, за устьем широкой реки, именуемой в верхнем течении Ягравой, в среднем – Ягдрой и в нижнем – Ягердом, начиналась земля Гизельгеры.
Очень часто в жизни случается, что одно и то же событие или явление для одних оборачивается бедой, но другим приносит пользу. Именно так вышло с Гизельгерой. Если бы не атака Тьмы, вряд ли путники увидели бы на современных картах государство с таким названием. В лучшем случае это был бы махтлаг, вассальный королевству Эренмаркскому.
Гизельгера была королевством небольшим и слабым (площадь ее лишь немногим превосходила земельные владения отца Йоргена), однако очень выгодно расположенным между двумя крупнейшими, а главное, ведущими друг с другом активную торговлю державами Континента: Силонийская империя с юга, Эренмаркское королевство с севера.
И настал однажды такой день, когда северный сосед задался вопросом: какой смысл платить грабительскую транзитную пошлину, если можно ее не платить вовсе, приложив к тому самый минимум усилий? И приглашенный на тайные переговоры сосед южный дал понять торговому партнеру: он не возражает против расширения его границ, поскольку сам не имеет территориальных интересов по ту сторону Ифийского хребта. В общем, дни независимости Гизельгеры были сочтены, большое эренмаркское войско уже подтягивалось к ее северным границам. Но тут нагрянула Тьма, и не до захвата новых земель стало королю Хагену – старые бы, исконные удержать! Короля Эдуарда Шестого, правителя Гизельгеры, чуть удар не хватил от злорадства, но подданные его восторгов не испытывали, справедливо полагая, что лучше под чужой короной жить, чем под своей умереть в пасти ночной твари.
… – Они, окаянные, так и шастают в округе нашей, так и шмыгают! Мелкие, а злые! Кровищщу любят! И тени не отбрасывают вовсе, будто они прозрачные! – внушал молодым путникам седовласый разговорчивый паромщик. – Совсем житья не стало нам, грешным. Едва не кажный день во храме молимси, а толку? Позабыли нас Девы Небесные, не хотят беду отвратить…
Кальпурций слушал и бросал на Йоргена красноречивые взгляды: «На улице больше не ночуем!» Тот в ответ невинно моргал и делал вид, будто не понимает намеков. Ему нравилось поддразнивать не по летам серьезного и рассудительного товарища, пожалуй, это обещало войти в привычку.
Переправа прошла спокойно, только в самом конце пути кобылка Кальпурция вдруг вознамерилась спрыгнуть с парома и добраться до берега своим ходом, тот едва успел ее остановить.
– Наверное, она купаться хочет, – предположил Йорген. – Фельзендалы любят воду, это у них в крови.
– Глупая скотина! – сердился Кальпурций. – Мало ли что она хочет! Совесть-то надо иметь!
– Надо! – не стал спорить Йорген. – Особенно лошадям!
На самом деле привередливый силониец ругался на фельзендалок зря. Лошадки были совсем не плохи – смирные и покладистые, выносливые как мулы и для своего скромного роста весьма быстроногие. Трех часов не прошло после паромной переправы, а путники наши уже въезжали в ворота первого гизельгерского города. Назывался он Хайдель, был довольно велик и богат, о чем свидетельствовали чистые мощеные улицы, красивые фасады двух– и трехэтажных каменных домов и шумная ярмарка, расположившаяся в квартале от ворот.
Ярмарочная площадь гизельгерского Хайделя ничем не отличалась от себе подобных в Эренмаркском королевстве. Набитые всяким товаром лари, длинные ряды прилавков под полосатыми навесами из парусины, развевающиеся на ветру вывески, крикливые разносчики сладостей, коробейницы с мотками лент и волосяных цепей, лошади, повозки, воры, толчея и суета – много, много раз видел Йорген подобные картины и ничего интересного в них для себя не находил. В отличие от друга Кальпурция, очарованного экзотикой северного быта.
Но и для Йоргена в конце концов на ярмарке нашлось развлечение. Толстый, гладко отесанный, чем-то скользким обмазанный столб стоял посреди площади, и на вершине его сидел привязанный за ноги петух. Вокруг кольцом теснился народ, то один, то другой желающий – все больше молодые парни – отделялся от толпы и, протянув мелкую монету посмеивающемуся зазывале, шел на штурм высоты… и с позором, под хохот и улюлюканье зевак, скатывался вниз, не одолев и половины пути!
Ни Кальпурцию, ни даже Йоргену, куда более сведущему в жизни простонародья, такая забава была незнакома. Должно быть, она пришла с востока, может, даже из-за гор, очень уж по-нездешнему выглядел широколицый зазывала. И петух был необычным – расписным, черно-бело-рыжим, подробности не позволяла различить изрядная высота.
Поток желающих попытать счастье не иссякал. Несколько минут благородные путники наблюдали за чужими неудачами, правда не испытывая при этом никакой радости. В чем причина всеобщего веселья, они оба недоумевали, потому что искренне желали успеха каждому из карабкающихся на столб парней. Но тем их добрые пожелания впрок не шли, вожделенная добыча оставалась недосягаемой. «Вот увальни деревенские, – досадовал про себя Йорген. – Это же проще простого! Только последние гроши зря переводят! Убил бы, честное слово!» Почему-то его ужасно раздражала чужая неловкость.
Наконец он не выдержал, объявил: «Я тоже хочу!» и, прежде чем старший товарищ успел его остановить, направился к столбу. Толпа загоготала. Благородное происхождение у ланцтрегера Эрцхольма было только что не на лбу прописано, и дорожные одежды выглядели простыми, но отнюдь не дешевыми. Люди предвкушали редкостное удовольствие – увидеть, как осрамится высокородный господин.
Но их ждало жестокое разочарование. Йорген так быстро все это проделал, что Кальпурций на миг даже заподозрил его в колдовстве. Легкий и цепкий как кошка, он без видимых усилий вскарабкался на самую верхушку, сцапал петуха и эффектно скатился вниз. По толпе прокатился одобрительный рев. Такой конец представления им тоже пришелся по нраву. «Странные люди, – отметил про себя ланцтрегер, – сами не знают, чего хотят!»
А внизу его уже поджидал Кальпурций, сын славного рода Тииллов.
– Объясни мне, пожалуйста, – потребовал он сурово, – зачем нам эта птица? – Он ткнул пальцем в петушиную голову. Тот в ответ клекотнул сердито и попытался долбануть обидчика клювом. – Ай! Нет, ты посмотри, злой какой! Из такого и супа хорошего, наверное, не сваришь!
В другой ситуации Йорген охотно объяснил бы своему спутнику, что качество пищи от характера птицы, пошедшей на ее приготовление, никоим образом не зависит. Но его слишком задела сама постановка вопроса.
– Эх! Кто это его отдаст на суп?! Он мне живой нравится! – выпалил «добытчик». Однако он не мог отрицать, что живой петух – не лучшая компании в дальнем и опасном походе, поэтому добавил примирительно: – В крайнем случае мы его продадим.
Кальпурций возвел очи горе:
– Люди нашего с тобой происхождения не должны лазить по ярмарочным столбам. Не должны доставать живых петухов. И уж тем более не должны ими торговать! – очень раздельно и громко, как глупому, внушал он. – Это противоречит всем нормам поведения благородного человека. Это удел простонародья, бедняков, коим недоступны иные развлечения в силу ограниченности ума, обусловленной отсутствием должного воспитания и обучения…
Йорген слушал его с очаровательной улыбкой на лице, не перебивал, согласно кивал головой, но, когда возмущенный силониец закончил-таки речь, промурлыкал ностальгически:
– Право, как же ты похож на мою родную мачеху!
И Кальпурций вдруг понял, что в словах этих нет ни малейшей иронии и расценивать их надо как комплимент.
– Ладно, пойдем уже! – Он устало махнул рукой. – Поищем какой-никакой ночлег. Не думаю, что в приличные заведения этого благословенного города допускают петухов.
Пристанище нашлось неподалеку – вполне респектабельный с виду трактир, небольшой и чистый, на вывеске – красивая курица в короне, на двери – объявление о сдаче комнат внаем.
– А с петухами пускаете?! – недолго думая Йорген водрузил на прилавок свой трофей.
Реакция хозяина оказалась непредсказуемой. Его круглое сытое лицо вдруг побледнело и исказилось, губы задрожали, будто он собирался расплакаться.
– Девы Небесные! ЧТО Я ВИЖУ?!
Дрожащим перстом трактирщик указывал на петуха, и Кальпурций решил, что им довелось столкнуться с удивительной, никому не известной разновидностью фобии – боязнью домашней птицы. Сообразить, что человек, страдающий столь редким недугом, вряд ли смог бы содержать трактир, он не успел. Потому что Йорген истолковал поведение мужика правильно.
– Хороша птица, да?! – гордо спросил он и подул петуху в затылок, пониже алого гребня. Легкие расписные перышки вспушились веером.
– Хаалльский ситцевый! – простонал трактирщик с вожделением, на глаза его навернулись слезы умиления.
– Он самый! – подтвердил ланцтрегер с видом большого знатока. Он развлекался.
– Продайте, добрый господин, – заканючил трактирщик. – Всякая птица есть – как раз такой породы не хватает! Главное, курочка-то имеется, петушка добыть не могу! Облагодетельствуйте! А уж я его как любить буду! Холить и лелеять буду, пылинки сдувать! И Дев Небесных за вас молить! Вы человек дорожный, военный, мало ли какая оказия в пути? А птичке покой нужен. Она, птичка, нежная! Она, птичка, красивая… – Последние воркующие слова были обращены уже непосредственно к «птичке», тревожно озирающей помещение злым желтым глазом.
Кальпурций был совершенно уверен: сейчас обрадованный Йорген совершит еще один акт чистого добра и проблема будет исчерпана. Но он ошибался. Тот расставаться с трофейной птицей не спешил. Торчал у прилавка и изображал муки сомнения: качал головой, воздыхал тяжко.
– Три… пять золотых! – выпалил трактирщик отчаянно. Громко сглотнул и прибавил: – И семь… десять дней бесплатного проживания с полным пансионом.
– Ну… – замялся ланцтрегер фон Раух, – не знаю… Мы тут всего на одну ночь… А золото… Что такое золото в сравнении… Ай! – Это Кальпурций больно наступил ему на ногу. – Ладно! Вижу, ты добрый человек, и любимцу моему будет у тебя хорошо.
– Это не извольте сомневаться, благородный господин! Пуще сына родного обожать буду! – Хозяин принял птицу в трясущиеся ладони, прижал к обширной груди, ласково взъерошил перья. – Ах ты мой хороший… Ах ты мой красавец… А как имя его, добрый господин?!
– Его имя, – очень торжественно объявил Йорген, – его имя – Молодой Видар. Он наречен в честь короля моей страны!
– Я буду звать его «ваше величество»! – восхитился трактирщик и предложил продемонстрировать «добрейшим господам» свое куриное хозяйство.
Но Йорген поспешил отказаться под тем предлогом, что должен пережить разлуку в одиночестве, для чего и был с величайшим почетом препровожден в лучшую из комнат заведения. Туда же незамедлительно был доставлен великолепный ужин, состоящий из доброго ломтя кабаньего окорока, морского окуня, жаренного в сухарях, с гарниром из тетрагонов, большой миски тушеной капусты и кнедлей со сливовым джемом. Из напитков был эль, было кислое ифийское вино и морс из морошки – очень странное сочетание, посетовал Кальпурций и надолго замолк, занятый едой.
Только покончив с изрядным куском окорока, он заговорил снова, и это опять были слова осуждения.
– Сознайся, ради Дев Небесных, – потребовал он, – зачем ты устроил это душещипательное представление с петухом?! Ввел бедного человека в такой расход. Для нас эти несколько золотых – мелочь, для него – целое состояние! Грешно наживаться на чужой страсти. Почему ты просто не отдал ему птицу?
– О тебе же заботился, а ты недоволен! – Йорген не слишком натурально изобразил обиду.
– А я тут при чем? – поперхнулся вином силониец. – Какая связь?!
– Самая непосредственная! Помнишь, как ты мерз, когда мы ночевали на берегу? Вот я и подумал: надо купить на рынке палатку. На случай если вновь окажемся без крыши над головой.
Вместо ожидаемой благодарности за заботу Кальпурций продолжал удивленно хмуриться. Слова ланцтрегера ничего ему не объяснили. Сама по себе идея с палаткой очень разумна, признал он. Но неужели им не хватило бы собственных денег на такую малость? Он снова задал вопрос Йоргену.
– Не в том дело, – был ответ. – Считается, что оружие и военная амуниция лучше всего служат в том случае, если являются трофейными, взятыми в бою. Вот я и решил: петух этот – своего рода трофей. Значит, и палатка будет как бы трофейная. Иначе где такую возьмешь? Ну не грабежом же нам заниматься, в конце концов?
– Глупые солдатские суеверия! – проворчал просвещенный силониец.
– Я тоже всегда так считал, – признался ланцтрегер. – Но вдруг в них все же есть рациональное зерно? Тебе же плащ со склада не помог?
– Не помог. Потому что он плащ, а не потому что он со склада! А палатка поможет любая вне зависимости от ее происхождения!
– Это весьма отрадно! – важно кивнул Йорген, ему стоило большого труда сохранять видимую серьезность. – Раз так, давай проявим истинное благородство и пустим эти деньги на благотворительность. Возвращать их трактирщику я не хочу, есть на свете и более нуждающиеся люди. Сдается, он не так уж и беден, если готов платить золотом за курятину!
Силониец с сомнением покачал головой:
– Не скажи! Просто ты не знаешь, каково это – быть одержимым страстью к собирательству! Такие люди порой последнее готовы отдать! К примеру, если я вижу редкую книгу… – Тут он умолк, сообразив, что вряд ли его личный пример будет показательным, поскольку их фамильного состояния не то что на редкую книгу – на целую библиотеку хватило бы с лихвой.
– Отчего же не знаю? – возразил Йорген. – Я тоже не могу устоять, когда вижу изображение овцы!
От изумления силониец выронил нож.
Его не удивило бы оружие – это было бы как раз в стиле Йоргена. Не удивили бы чужеземные монеты, сердоликовые камеи, перья хищных птиц, статуэтки коней или охотничьих собак на худой конец – подобные безделушки часто являются объектами собирательства придворной знати. Но мирные и робкие копытные животные, по мнению Тиилла, гораздо больше соответствовали вкусам невинных дев, нежели грозных начальников Ночной стражи!
– Что?! Ты собираешь изображения ОВЕЦ?!
– А разве ты не видел, у меня в комнате… А, ну да! Ведь я держу их в сундуке, под замком. Чтобы дневальные не лазили, не болтали потом. А то в казарме на смех поднимут… Вот вернемся – я тебе покажу! У меня там сотни овец, всяких! Из камня, из обожженной глины, стекла, шерсти! Есть картины с овцами, и монеты, и вышивки с овцами… Я даже хотел на своем щите, в верхней части декстера, разместить силуэт овцы. Но потом решил, что это будет нескромно. В смысле чересчур далеко от истины.
– Да уж! – от души поддержал Кальпурций. – Но откуда такой, уж извини, необычный интерес?
– А! Все дело в моем достойном отце, ландлагенаре Норвальде! Он тоже с ранней молодости увлечен собирательством, его страсть – изображения львов. Так вот, сначала мне просто хотелось ему досадить. Но потом сам не заметил, как втянулся!
– Слушай! – вдруг хлопнул себя по лбу Кальпурций. – Вспомнил! У нас во дворце есть лугрской эмали блюдо, так на нем целое стадо овец и пастух в придачу! Как доберемся – я его тебе подарю!
На следующее утро, после обстоятельного доклада трактирщика о самочувствии «его величества», они вновь отправились на рынок за походной палаткой, но увы – таковых в продаже не нашлось. «Ступайте в Гамр, почтенные господа, – в один голос советовали торговцы. – Тамочки военной амуницией торгуют».
Зато столб стоял на прежнем месте, и на нем сидел новый, возможно, еще более редкой породы петух. Только ланцтрегер фон Раух за ним больше не полез, заявив, что и с прежним вышло слишком много хлопот. Кальпурций так и не понял, что именно имел в виду его непредсказуемый спутник.