ВОСПОМИНАНИЕ ВОСЬМОЕ
Кажется, эта история произошла еще до того, как меня сожрал вестузианский аршалот, и я три месяца вместе со звездолетом протомился у него в кишечнике, прежде чем, захворав несварением желудка, аршалот соблаговолил исторгнуть меня из своих недр. Впрочем, не исключено, что она произошла и после, во всяком случае, я бы этому не удивился: с тех пор как голову мне насквозь прошил микроскопический, всего с песчинку, метеорит, моя временная ориентация значительно ухудшилась, а последовательность тех или иных событий вообще стала загадкой. Из-за этого проклятого метеорита до сих пор приходится мучительно размышлять над самыми простыми вещами, из-за чего близкие называют меня чудаком.
Но факт, что все описанное далее действительно произошло. Я уверен в этом настолько, что готов отдать на отсечение правую руку.
В тот год я странствовал по южному полушарию неба в созвездиях Скульптора и Печи, мечтая заарканить набитый полезными ископаемыми астероид и сбыть его в какой-нибудь промышленный мир. Но, к сожалению, дела шли неважно. Хотя я и забрался далеко за границы освоенной части Вселенной, ничего подходящего не попадалось, а те астероиды, что мне встречались, не стоили и рубля за сто тонн.
Наконец, отчаявшись, я решил попытать счастья где-нибудь в другом месте, но, рассмотрев повнимательнее карту, обнаружил в соседнем созвездии Скульптора карликовую эллиптическую галактику. Состояла она в основном из старых звезд небольшой массы и содержала очень мало газа и пыли. Направив на нее телескоп, я присвистнул. Вид у этой карликовой галактики был таким древним и заброшенным, словно она несколько миллиардов лет пылилась в сундуке космического старьевщика. Судя по всему, когда-то эта галактика была одной из самых обширных и ярких в созвездии, но со временем прогорела, расфукала газ и пыль и теперь подобно головне тихо дотлевала на задворках Вселенной, никого не беспокоя и не привлекая ничьего внимания.
«Ладно, загляну еще сюда. Может, и повезет», – подумал я.
Задав Мозгу координаты эллиптической галактики, взял засаленную колоду карт и стал раскладывать пасьянс. В то время я уже устал от умных книг, мои мозги нуждались в некотором отдыхе.
Суток через двое звездолет достиг карликовой галактики, и я стал колесить от одной старой звезды к другой. Зрелище было удручающее: почти весь газ выгорел, некоторые из светил давно и всерьез задумывались – не разлететься ли им вдребезги и не превратиться ли в белых карликов? Я обшаривал звездные системы одну за другой, но не находил ни одного стоящего астероида. Порой мне попадались престранные планеты, точно подросток прыщами, испещренные кратерами правильной формы, но желания изучить их вблизи не было, тем более что локатор показывал полное отсутствие полезных ископаемых.
Наконец мне повезло. Я облетал угасающую звезду, которая то с отчаянной щедростью выбрасывала во Вселенную порцию излучения, то нахохливалась и почти затухала; только в трех-четырех местах на ее поверхности закручивались огненные протуберанцы. Внезапно – а такие вещи всегда любят происходить внезапно – локатор закудахтал, точно большая курица, собравшаяся снести яйцо. Справа по курсу на удалении всего в несколько миллионов километров был большой астероид, судя по спектральному анализу, напичканный всевозможными полезными ископаемыми. Нет, даже не астероид, а наглядная иллюстрация к таблице Менделеева! Что говорить, одного серебра там было почти десять тонн, не говоря о рубидии, меди, кремнии, марганце и других веществах, которые охотно купил бы любой промышленный мир. Это был буквально летающий сейф, дрожащий от нетерпения распахнуть свою дверцу тому, кто первый им завладеет.
Я человек не особенно корыстный, но при виде этого астероида у меня слюнки потекли. В воображении замелькали гоночные звездолеты, бриллиантовые запонки и роскошные мулатки курортных миров, приносящие мне по утрам горячий шоколад и банановый коктейль «банго-бунго» в чашах из кокосовых орехов.
Кое-как уняв нервную дрожь в руках и коленях, я направил звездолет к объекту. Приблизившись, я снизил скорость и, развернув «Блин» соплами вниз, осторожно пошел на снижение. Чем меньше метров отделяло посадочные подножки от поверхности астероида, тем удивительнее вела себя моя ракета. Не слушаясь руля, она целеустремленно направлялась к площадке на дне глубокого кратера, хотя изначально я выбрал для приземления совсем другое место. Когда же я навалился на руль всем своим телом и включил форсаж, желая все-таки изменить направление посадки корабля, «Блин» окончательно утратил видимость послушания и, вопреки законам физики, камнем обрушился на дно кратера.
Ругаясь на чем свет стоит, я надел скафандр и выскочил из ракеты. «Блин» стоял на ровной каменистой площадке, окруженной со всех сторон отвесными скалами – такими гладкими, что по ним не вскарабкался бы даже муравей. Это место словно специально было создано природой для ловушки, впрочем, природой ли? Об этом я задумался, когда, оглядевшись, увидел еще с десяток кораблей, притулившихся в разных углах кратера. Один походил на спрута; другой – на три больших шара, скрепленных тонкими стержнями; третий представлял собой длинную спираль, которая, по замыслу создателей, должна буквально «ввинчиваться» в космическую пустоту; четвертый напоминал пушечный снаряд, заканчивавшийся хрустальной чашей; остальные корабли я даже затруднюсь описать, поскольку они вообще были лишены какой-либо симметрии и в основе их лежала непонятная землянину логика.
Логика, ха! Что ты можешь знать о ней? Вы называете логикой или элементарные закономерности, или простейшие цепочки последовательностей. Глупцы, разве логика ограничивается лишь этим?
Один я знаю все... Спирали созвездий, зачатие новых звезд и взрывы сверхновых... Нет радости в жизни и ужаса в смерти! Время не имеет начала и конца. Безгранично огромное, оно образует множество колец, подчиняющихся лишь Могущественному. В каждом из них – череда бесконечных повторений. Ничего нового не может возникнуть, и ничто старое не исчезнет. Все, что будет, – уже было. Прошлое и будущее, ближнее и дальнее, древнее и новейшее, холодное и горячее, большое и маленькое, жизнь и смерть – все это части единого целого. Один лишь я знаю все!..
Чья-то чужая мысль, страшная и хаотичная, вторглась в мое сознание, зацепила его край и, разлетевшись ледяными осколками, покинула его. Я подумал, что допрыгался и начинаю сходить с ума. Сумасшествия я всегда боялся, имея к нему наследственную предрасположенность. Мой дедушка, допиваясь до чертиков, утверждал, что видит сквозь стол свои носки, а бабушка привязывала себя веревкой к спинке кровати, опасаясь, что во время сна ей взбредет в голову выпрыгнуть в окно.
Потоптавшись немного на месте, я решил обойти кратер. Изредка под моими ногами что-то лязгало – чаще всего это были части обшивки или детали давно рассыпавшихся звездолетов, ковром покрывавшие дно каменной чаши. Судя по плачевному виду, большинство из них находилось здесь не первый десяток, а то и сотню тысяч лет. Были и такие, что сохранились неплохо, а иные, особенно самые древние, превратились почти в труху, и я с большой осторожностью проходил между ними, опасаясь, что какая-нибудь полутонная железка, которой давно надоело висеть на своем месте, захочет шарахнуть меня по макушке. Я испытал суеверный ужас, представив, что многие из этих звездолетов находились уже здесь, когда наши предки, почесывая лбы, только еще прикидывали: что выйдет, если привязать к палке обтесанный камень?
Вначале я решил, что все корабли принадлежат одной неведомой цивилизации, но потом отбросил это предположение: слишком уж разными и непохожими они были в сравнении друг с другом...
Одним словом, это было невеселое местечко, способное испортить сон и отбить аппетит даже такому неисправимому оптимисту, как я. Ни с того ни с сего мне вспомнилось стихотворение Жуковского «Поэт на смиренном кладбище», а замершие неподвижно корабли показались надгробиями неведомых хозяев.
Я оглянулся на «Блин». Свеженький, недавно покрашенный, он настолько оживлял общий пейзаж и вписывался в него, словно решил обосноваться здесь навсегда. Настроение вмиг испортилось, как если бы кто-то затолкал мне в душу тухлую селедку.
Не глядя шагнув, я споткнулся обо что-то и упал, едва не проткнув скафандр. Перед носом торчал длинный металлический стержень, выступавший непосредственно из дна кратера. Внезапно мне стало ясно, почему приборы фиксировали наличие тут металлов, в том числе и серебра: этот чертов астероид искусственного происхождения! Более того, он – ловушка для олухов вроде меня!
Зачем бежать от звезды к звезде? Никуда не надо спешить, ибо никуда нельзя опоздать. Корень вечности – в неподвижности. Твои атомы разбегутся каждый в свою сторону, но пройдут триллионы лет, и они соберутся снова – не в этой Вселенной, так в той, которая будет после. Ведь и дороги разбредаются от перекрестка, но рано или поздно встречаются. Раз так, стоит ли метаться? Оставайся на месте и пытайся осознать истину, что мудрость не в движении, а в его отсутствии...
Пораженный этой пугающей, определенно чужой мыслью, забрезжившей вдруг в моем сознании, я бросился в ракету, включил двигатель и с места решительно дал полное ускорение. По логике вещей, меня должно было впечатать в стену, а «Блин» – пулей рвануться ввысь, но ничего этого не произошло.
Мой звездолет лишь чуть вздрогнул и остался на месте, и я, выглянув в люк, увидел вокруг все те же ржавые остовы. Должно быть, и они пытались когда-то взлететь, а теперь лишь равнодушно смотрели на меня пустыми глазницами иллюминаторов. Раз за разом я включал ускоритель, но все было тщетно: звездолет влип в кратер, как муха в варенье.
После множества безрезультатных попыток я осознал, что мулатки и бриллиантовые запонки отодвинулись на неопределенное время. Скорее всего, мне уготованы гороховый суп и одинокая старость на искусственном астероиде в незавидной роли смотрителя космического кладбища. В космосе у меня давно появилась привычка разговаривать с самим собой, и я громко спросил:
– Допрыгался, жадная твоя морда? Астероид заарканить захотелось? Застрял здесь навсегда, а, Тит? Сел на гигантский магнит?
– Магнит здесь ни при чем. Это я удерживаю тебя, поглощая стартовую энергию ракеты. От меня зависит, взлетит твой примитивный корабль или нет,– внезапно прозвучал громкий и ясный ответ.
Я испуганно огляделся, пытаясь определить, откуда доносится голос, разнесшийся по каюте гулким эхом. Одновременно он показался мне знакомым, как если бы я много раз слышал его прежде, и это особенно тревожило.
– Не трудись искать меня. Я говорю через динамик ракетного Мозга. Прежде я пытался связаться с тобой через твое сознание, но оно слишком хаотично и бестолково устроено, вдобавок страх парализовал твои мозговые реакции.
Я что-то промычал, пытаясь взять себя в руки и осмыслить происходящее. Попутно я продолжал тревожно озираться, словно некий шутник мог сидеть на шкафу с микрофоном и дразнить меня, дистанционно управляя Мозгом.
– Ты сказал, что от тебя зависит, взлечу я или нет. Вряд ли ты что-то имеешь против меня лично. Почему бы тебе меня не отпустить? – неуверенно предложил я.
– Ты должен пройти испытание. Что за испытание, я сообщу тебе позже. Если справишься – свободен, если же нет – твой корабль навсегда останется здесь и разделит судьбу других. Кстати, хочу сразу предупредить: вероятность того, что ты справишься с заданием, минимальна. За минувшие тысячелетия никто отсюда не улетел.
– Не смей мне угрожать! Да кто ты такой? – крикнул я, раздраженный менторскими нотками, так сильно напоминавшими мне занудство моего Мозга.
– Не надо лишних эмоций, гуманоид! Они только все ухудшат, испортив и то неважное впечатление, которое ты на меня производишь. Хочешь узнать, кто я? У меня сотни миллионов имен, но я выберу из них то, которое тебе будет проще всего осмыслить. Я – Всезнающий.
– Всезнающий? – ошарашенно повторил я. – А где ты находишься?
– Вопрос сформулирован неверно. Надо спрашивать не где нахожусь Я, а где находишься ТЫ! Вы с твоим звездолетом всего лишь жалкие блохи, ползающие по моему прекрасному корпусу! Весь астероид – это я! Я существую много миллионов лет, сотворенный самой могущественной цивилизацией из всех, которые когда-либо существовали во Вселенной. Я – олицетворение ее мудрости, всех ее навыков и познаний. Меня нельзя уничтожить – моя конструкция саморемонтируется, и даже когда моя звезда взорвется, превратившись в белого карлика – а это произойдет ровно через тысячу двести двенадцать лет и шесть дней, – я продолжу свое существование.
– Прости, конечно, за любопытство, но кто ты вообще такой? Робот? Компьютер? – спросил я, пораженный таким самодовольством.
– Я несоизмеримо больше, чем робот или компьютер, которые представляют собой примитивные схемы. Я – вершина эволюции – абсолютное мыслительное устройство. Я создан для того, чтобы знать обо всем, что происходит во Вселенной. Тайны жизни и тайны смерти, расположение всех созвездий, галактик и звездных систем, время их появления и время, когда они исчезнут, движение атомов, позитронов и нейтронов, алгоритмы зарождения сверхновых звезд, материи и антиматерии – для меня все эти вопросы элементарны. Я могу тысячей способов доказать существование Могущественного и тысячей же способов это опровергнуть. Я ведаю многое из того, чему на твоем языке нет названия, что ты и осмыслить-то не можешь в силу ограниченности гуманоидного сознания вообще и твоего конкретного сознания в частности.
– М-м... Очень рад, что ты такой мудрый, – протянул я, оскорбленный невысокой оценкой, данной моей персоне. – А что стало с той цивилизацией, которая тебя сотворила? Могу ли я как-нибудь с ней связаться? Возможно, твои хозяева отнесутся ко мне снисходительнее и не будут против, если я улечу.
– Моей цивилизации уже нет. Я – ее последнее воплощение. Народ, построивший меня, исчез, достигнув максимально возможного совершенства.
– Странно, что такая великая цивилизация просто исчезла. Взрыв звезды? Объелись шпинатом? – спросил я вызывающе, так как уже предвидел, что мне предстоит остаться на астероиде навсегда.
– Твои рассуждения глупы, делая выводы, ты не выходишь за границы привычной логики. Моя цивилизация сознательно уничтожила себя, как только почувствовала, что ею достигнут предел совершенства, подняться выше которого невозможно. Перед тем как самоуничтожиться, она создала меня – единственный высший продукт своей эволюции.
– Самоуничтожилась? Но зачем, я не понимаю... – растерялся я.
– Это меня не удивляет,– с бесконечным презрением произнес Всезнающий. – Ваша гуманоидная цивилизация, как и многие другие народы низшего типа, не ставит перед собой конечной цели. Вы существуете стихийно, не задумываясь – зачем? – как бактерии или дождевые черви. Единственное, к чему вы стремитесь, – это к простейшему биологическому размножению и заселению представителями вашего вида максимально возможных территорий. Верх мечтаний каждого гуманоида – здоровье, богатство, удовольствие, безопасность, комфорт и размножение. Все, что не вписывается в эту схему, кажется вам нелогичным. Вы, как водомерки, скользите по поверхности бытия, воспринимая его ровную плоскость и не догадываясь о глубине, которая раскинулась под вами!
– А у вашей цивилизации, конечно, было не так? – поинтересовался я.
– Молчи, ничтожный! Моя цивилизация имела другие ценности. Если вашим идеалом является бесконечное увеличение численности или, на худой конец, ее поддержание, то нашим стремлением было достижение совершенства. Изначально нас было много, многие миллиарды бессмертных мудрых существ, внешне прекрасных и вечно молодых. Мы могли обучаться бесконечно и бесконечно много умели. Нам не нужны были ни одежда, ни кров, мы не знали ни сна, ни отдыха в стремлении к мудрости. Мы не желали бестолково плодиться и занимать собой место, пожирая вещество Вселенной, как черные дыры. Мы понимали, что право на жизнь имеют лишь самые достойные, но, увы, мы были бессмертны – даже самые ничтожные из нас!
Первым величайшим нашим изобретением стала смерть – да-да, именно смерть, который вы все так боитесь. Чтобы изобрести смерть, нам потребовались многие тысячелетия. Мы пробовали один способ за другим, и все было тщетно: наши разрубленные тела срастались, мы не горели в огне и не тонули в воде, даже ядерный взрыв, увы, не мог навредить нам. Наконец, после долгих веков способ уничтожения себя был найден – весьма сложный способ, но он действовал. Да будет славен открывший его гений, который, кстати, первым опробовал свое изобретение на себе. Теперь мы могли прерывать существование, и это был величайший шаг вперед. Каждый, кто чувствовал, что достиг потолка развития, радостно, со спокойным сердцем и без страха – ибо страх тоже был нам неведом – уничтожал себя, освобождая жизненное пространство для других, более совершенных. Для любого из нас не было большего позора, чем признать, что есть предел нашей мудрости.
Шли годы, цивилизация крепла. Не существовало таких горизонтов и таких созвездий, куда не долетели бы наши корабли, не было такой задачи, даже самой смелой и невыполнимой, перед которой мы бы спасовали. Закрутить спиралью галактику? Пожалуйста! Собрать звездную пыль – нет проблем! Скажу только, что треть известных вам светил и планет, включая Юпитер и Сатурн в вашей системе, созданы нами.
Наконец нашелся другой гений, доказавший, что и этого мало. Достаточно ли совершенны оставшиеся или, может быть, лишь считают себя таковыми? Да и возможно ли, чтобы все были мудры в равной степени? Тогда мы стали проводить ежемесячные состязания в мудрости. Правила приняли исключительно простые: наши мудрецы, а мудрецами были у нас все, поочередно задавали друг другу вопросы, и тот, кто не мог достойно ответить, удалялся и убивал себя, ибо смерть считалась менее мучительной, чем признание собственного несовершенства.
Прошло несколько тысячелетий, прежде чем наконец все несовершенные уничтожили себя. Из целого народа остались только трое – Великий Философ, Великий Физик и Великий Биолог. В них сосредоточились все знания нашей цивилизации. Великий Философ знал все, что касается бессмертия души, Великий Физик голыми руками тушил и зажигал звезды, а Великий Биолог всего за несколько мгновений из кучи ничего не стоящей протоплазмы мог слепить любой организм – вроде тебя например.
Шли столетия. Мудрость этих троих увеличивалась и наконец вобрала в себя всю Вселенную и все мироздание. Не осталось ничего непознанного – все было известно, все пройдено, все элементарно, и мудрецы приуныли, так как им не к чему стало стремиться. Их знания достигли к тому времени такого уровня, что втроем они с закрытыми глазами могли бы возродить Вселенную, случись с ней что-нибудь.
И вот однажды, когда великие мудрецы сидели под гаснущим солнцем нашей планеты – юные и прекрасные, хотя каждому из них давно перевалило за миллион лет, Великий Философ сказал: «Братья, мы достигли совершенства, и нет никого во Вселенной совершеннее нас. Но разве, взятые вместе, мы не были бы совершеннее каждого из нас, взятого в отдельности?» – «Это так», – ответили слушавшие. «А раз так, – продолжал Философ, – то почему бы не объединить нас троих в единое целое и не получить действительно совершенное существо, которому не будет равных во всем мироздании?»
Остальным двоим идея понравилась, и они принялись за работу. Вскоре стало ясно, что ни одно биологическое существо не в состоянии вместить в себя их общие знания, равные знаниям Вселенной. Тогда Великий Физики построил меня – совершенную, вечную машину, и каждый из троих мудрецов вложил в мою плоть знания, которыми обладал. Когда все было закончено, они устроили мне испытание, очень тяжелое испытание, но я с честью выдержал его, ибо знал действительно все. Тогда Великий Философ посмотрел на меня и спросил, вытирая слезы умиления: «Братья, разве он не прекрасен, разве он не всезнающ? Разве не совершеннее он любого из нас? Разве сможем мы когда-либо достичь подобного совершенства?» – «Ты прав, никогда не сможем! Он – настоящий венец нашей цивилизации, выше нам по отдельности никогда не подняться», – ответили Великий Физик и Великий Биолог. «А раз так, разве мы имеем право существовать и продолжать поглощать вещество, если во Вселенной есть кто-то совершеннее нас?» – продолжал Философ. Мудрецы переглянулись и одновременно убили себя; остался лишь я – высшее воплощение величайшей и благороднейшей из цивилизаций.
Голос машины растроганно дрогнул.
– Мрачноватая история! Выходит, целая цивилизация самоуничтожилась, создав тебя, Всезнающего, – эдакое совершенное устройство, похожее на громадный бильярдный шар, который болтается во Вселенной, все знает и ничего не делает? – прокомментировал я.
– Молчи, маловер! Ты – ноль в сравнении со мной! Жалкая, бессмысленная молекула, которую мне ничего не стоит раздавить!– взревела машина так громко, что я едва не оглох и, спасая барабанные перепонки, был вынужден закрыть уши ладонями.
– Послушай, если я столь жалок, почему бы тебе не отпустить меня? Дай мне взлететь, я исчезну, а ты сможешь и дальше плавать в бульоне собственного величия, – предложил я.
– Не умоляй меня, существо! Прежде ты пройдешь испытание. Если выдержишь его, улетишь. А не выдержишь, то либо убьешь себя (разумеется, если у тебя хватит силы духа), либо останешься здесь навеки.
– Как экипажи тех звездолетов?
– Да. Кстати, большинство из них, ничтожных, влачило тут долгую бесполезную жизнь, проклиная свою судьбу.
– Не надейся, что это сойдет тебе с рук. Меня будут искать. Я успел послать лазерограмму о бедствии и свои координаты! – заявил я.
– Ты нагло лжешь, ничтожество! Никакой лазерограммы послано не было. Я делаю это заключение на том основании, что твои зрачки расширились, а потоотделение, артериальное давление и дыхание усилились. Но даже если допустить невозможное и лазерограмма все-таки была послана, то довожу до твоего сведения, что вокруг моего астероида существует нуль-поле, поглощающее все исходящие отсюда сигналы. Хватит болтать! Или ты немедленно соглашаешься на испытание, или я засчитываю тебе поражение.
Я уныло кивнул:
– Хорошо, согласен. Надеюсь, ты не будешь проверять мою способность вариться в кипящем масле?
– Нет, это не обязательно,– не поняв иронии, ответил Всезнающий. – Испытание будет традиционным для нашего народа. В моей программе, составленной тремя Великими, заложена необходимость состязаться с каждым, кто прилетит сюда, в абсолютных знаниях. Даже за дверью вечности они хотят быть уверены в незыблемости достигнутого ими совершенства.
– А как будет проходить состязание? Есть какие-то правила? – спросил я.
– Самые простые. Я задам тебе один-единственный вопрос. Ответишь – свободен, нет – остаешься здесь.
– Значит, нечто вроде загадки Сфинкса?
– Абсолютно верно. Только в отличие от загадки, допускающей одновременно несколько толкований, мой вопрос будет вполне конкретным. Учитывая общий низкий уровень твоего развития, не стану касаться ни гуманитарных наук, ни биологии, ограничусь элементарной арифметикой. Задание, с которым у нас смог бы справиться далее полный дебил, закручивающий спирали галактик в другую сторону. Ну что, начинаем? Не говори потом, что прослушал. По нашим правилам вопрос звучит только раз. Ты готов?
Я сглотнул слюну и кивнул.
– Отлично. Сосчитай, сколько атомов во Вселенной?
Я в панике потянулся было к калькулятору, хотя не представлял, чем он может мне помочь, но калькулятор рассыпался прямо у меня в руках.
– Использование дополнительных устройств запрещается. Отвечай немедленно! Вопрос элементарный,– строго предупредил Всезнающий.
– А как насчет времени на раздумье? – в тревоге забормотал я.
– Времени на раздумье у тебя нет,– отрезал Всезнающий. – Ну же, отвечай!
– Ладно, – выпалил я. – Атомов во Вселенной много, очень много, колоссально много!
– Ответ не может быть засчитан, ибо он весьма приблизителен,– отрезал Всезнающий.
– Почему не может? Разве «очень много» это не ответ? – закричал я, хватаясь за соломинку. – И вообще, математика не моя область! Хочу вопрос из гуманитарных областей. Я требую! У вас же тоже была специализация!
– Ты хочешь гуманитарный вопрос? Пожалуйста! Как понимают высшую ценность жизни жители планеты Брабус в созвездии Возничего?
– Доброта, любовь, справедливость? – выпалил я наудачу, так как никогда не слышал о такой планете.
– Ответ неверен. Высшая ценность состоит в освещении звездными лучами каждого квадратного сантиметра их медузообразных тел и в сложных ассоциативных образах, которые образуются у жителей Брабуса, когда лучи преломляются сквозь их зрительную сетчатку. Все существование этой цивилизации есть непрерывная игра воображения. В своем воображении они кто угодно: красавцы, герои, рыцари, даже порой галактики и сверхновые звезды. Каждый из них живет в собственном придуманном мире, бесконечно прекрасном и многообразном, благоухающем вонятлами и занюхлым цветом, с зубчатыми стенами лесов и бездонными океанами, в которых звучат трубные призывы влюбленных плевунов. Если бы кто-то из них увидел на миг свое истинное рыхлое тело, лежащее на голых камнях, подпитывающееся звездной энергией и размножающееся вегетативными отростками, как куст щуплени, то не поверил бы, что это он, а поверив, умер бы от омерзения. Теперь убедился, что ты ничего не знаешь? Итак, какую смерть предпочтешь? Быструю и славную, или долгую старческую агонию?
– Я не согласен! – закричал я в панике. – Это была не моя область! Хочу вопрос из физики!
– Ты все еще надеешься на удачу? Так и быть, ничтожество. Если прошлого позора мало, то вот тебе еще вопрос. Какова предельная скорость движения куратрониума в отрицательном пространстве?
– Куратрониум? Что это такое? – обреченно воскликнул я.
– О, это одно из малых физических тел, настолько малое, что ваши ученые никогда не смогут его открыть, даже гипотетически! Максимальная скорость его движения в отрицательном пространстве составляет одну сотую долю миллиметра за период в пять триллиардов лет. Итак, ты проиграл, землянин, и никогда не покинешь этого кратера! Надеюсь, ты признаешь справедливость этого решения?
– Не признаю! Мы изначально были в неравном положении. Ты задавал мне вопросы, а я тебе нет! – запротестовал я.
Всезнающий расхохотался так громко, что в динамике Мозга лопнула мембрана и голос его стал звучать хрипло.
– Что? О чем ты, глупец, можешь спросить меня, знающего абсолютно все во Вселенной? Ну что ж, попытайся! Испытай меня! Что, интересно, это будет за вопрос? Тайна бессмертия? Число звезд во Вселенной? Последовательность растасовки фонем в языке виожийцев? Правила игры в шахматы? Температура ядра какой-нибудь крошечной планеты с точностью до миллионной доли градуса? Количество волосинок в гриве у картезианского жирафа?
– Нет, Всезнающий, я хочу спросить тебя не об этом. Мой вопрос будет совсем иным. Возможно, внешне он звучит простовато, но кто знает, не в простоте ли следует искать глубинный смысл? – сказал я.
– Не разглагольствуй, глупец! Задавай свой вопрос!– нетерпеливо потребовал Всезнающий.
– Хорошо. Как моя бабушка называла моего дедушку, когда на него злилась? – зажмурившись, лихорадочно выкрикнул я, зная, что в этот миг моя судьба повисает на волоске.
– Что-что?– ошарашенно переспросил Всезнающий.
– Ваши правила, кажется, запрещают повторять. Но так и быть, не буду придираться. Я спрашиваю, как моя бабушка называла моего дедушку, когда он вконец доставал ее своими выпивонами?
– Эта информация не является важной,– после некоторого раздумья откликнулся Всезнающей.
– Напротив, – возразил я, – чтобы утверждать, что ты знаешь все, нужно знать действительно все. ВСЕ ДО МЕЛОЧЕЙ! Не деля знания на важные и неважные, стоящие и нестоящие. Никто не ведает, какая действительная связь существует между различными явлениями во Вселенной. Ну что, признаешь, что тебе это неизвестно?
– Не зли меня! Я знаю все, что происходит во Вселенной! Жди! Я тебе отвечу!– взревел Всезнающий.
Он замолчал, и вдруг я ощутил, как пол ракеты завибрировал. Внутри искусственного астероида начало что-то потрескивать. Я догадался, что Всезнающий роется в своей огромной памяти, перерывая триллионы байт всевозможной информации в поисках единственно правильного слова. Его нетерпение выдать ответ было столь велико, что астероид трясся, как в белой горячке. Система трещала, гудела, лопалась, скрежетала, а из вентиляционных отверстий валил густой черный дым.
Ракета ходила ходуном. Предметы падали со своих мест, а одна незакрепленная кастрюля, сорвавшись с кухонной полки, так огрела меня по затылку, что я рухнул как подкошенный. Попытался встать, но не тут-то было. Я уже не мог устоять на ногах и повис – на кресле, перевалившись животом через его подлокотник. Повернув шею, я увидел в иллюминатор, как рассыпаются от тряски инопланетные корабли.
– Она называла его молодцом, голубчиком, солнышком, красавцем? Отвечай: да или нет?– страшным голосом выкрикнул Всезнающий.
– Нет! Ответ неверный! – упрямо заявил я.
Невдалеке, всего метрах в тридцати от моей ракеты, грянул глубинный взрыв и, вырвавшись из-под поверхности астероида, в небо полетели какие-то колеса и детали. Механизм не выдерживал огромных нагрузок и разваливался на ходу.
– Чудовищем? Приживальщиком? Гадким типом? Алкашом? Иродом царя небесного? Говорила, что он испортил ей жизнь?– буквально стонал Всезнающий. Голос у него прыгал, как на старой пластинке.
– Нет! – отрицал я.
– Неужели не то? Тогда дураком, идиотом, болваном, хамом? Отвечай, так или нет?
– Похоже, все же придется признать, что ты чего-то не знаешь, – заявил я.
– Нет! Не могу не знать! Не имею права! Если я чего-то не знаю, пускай даже мелочи, дряни – значит, я несовершенен!
Всезнающий издал высокий звук, похожий на рыдание. Затем на несколько секунд тряска прекратилась, зато внутри астероида стал нарастать грозный низкий гул.
– Убирайся отсюда! Вон! Пошел прочь, или я распылю тебя на атомы!– крикнул вдруг Всезнающий.
Словно отброшенный могучей рукой, «Блин» сорвался с места и, бестолково вращаясь, отлетел на несколько тысяч километров. Я не был готов к такому резкому старту, поэтому описал в воздухе полукруг и со всего размаху впечатался носом в иллюминатор. Взвыв от боли, я увидел яркое белое пламя, которое, разом прорвавшись в нескольких местах, охватило только что покинутый астероид и слилось в мгновенную вспышку, ослепившую меня. Когда вспышка погасла, астероид исчез, и лишь град искореженных деталей забарабанил по бортам «Блина».
Смывая над раковиной кровь из разбитого носа, я вздохнул. Всезнающий уничтожил себя, не пережив позора незнания, столь исчерпывающе доказавшего ему собственное несовершенство.
Впрочем, надо признать, что вопрос, который я ему задал, изначально был сложнее требования сосчитать атомы во Вселенной. Как я и думал, машина, знавшая абсолютно все по физике, химии, биологии, астрономии и гуманитарным наукам, едва ли была осведомлена в психологии человеческих отношений, особенно таких запутанных, как у нас, Невезухиных.
Да и откуда ему, инопланетному существу, не знакомому с нашей семьей и ее традициями, могло быть известно, что моя бабушка, женщина весьма красноречивая и языкастая, называла моего назюзюкавшегося дедушку «проспиртованным крокодилом»?