Глава XVI
ПРАДЕДУШКА БНУРГ

Прадедушка Бнург сидел на крыше одного из московских небоскребов и смотрел на полную луну. В горле у него клокотало. Он ощущал непонятную тоску и одиночество. Почему-то луна очень беспокоила его, и он словно разговаривал с ней своим монотонным воем. «Наверное, я унаследовал это от моих предков-волков», — задумался он и почти сразу спохватился, что никаких предков-волков у него не было.

«Все в голове мешается!» — выругал себя прадедушка и собрался уже взять себя в руки, но вместо этого, повинуясь мгновенному импульсу, задрал лапу у центральной антенны. Ему льстила мысль, что ни одна собачка еще не поднимала ногу так высоко над городом. Но почти сразу он уловил слабый запах от одной из труб. Кажется, какой-то ленивый жилец небоскреба уже присобачился выводить на крышу свою псину.

Бнург оскорбленно залаял и несколько раз дернул задними лапами, отбрасывая назад воображаемую землю. Тут на глаза ему опять попалась луна, и одновременно с этим в его гениальной голове вспыхнула до смешного простая мысль: «А что, если мне поднять ногу на Луне и повыть оттуда на Землю?»

Не откладывая, прадедушка перенесся на Луну. Пристроившись у одного из кратеров, он с разочарованием обнаружил, что задирать на Луне лапу не так интересно, как он думал, за счет ее слабого притяжения. Но все равно прадедушка был первой собакой, делавшей это на спутнике Земли, и он почувствовал вполне заслуженную гордость.

Прадедушку Бнурга, с тех нор как он принял постоянную форму собаки, тянуло устанавливать своеобразные рекорды, превосходящие все вероятные возможности. «Чего я только не делал! — самодовольно припомнил он, глядя с Луны на Землю. — Штаны на американском президенте рвал. Лучшей выставочной кошке полхвоста отгрыз! Породистой чау-чау, которую хозяева даже на улицу боялись выпускать, щенков сделал! Да, будет о чем вспомнить на старости лет!»

Вернувшись на Землю, Бнург ощутил близость майстрюка. «Похоже, я заигрался и пропустил что-то важное», — с тревогой подумал Бнург и подобрался поближе к майстрюку.

Даже теперь, когда прадедушка давно утратил материальную сущность, он не мог смотреть на майстрюка без страха и омерзения. Один из шаров пожирателя еще сохранял контуры головы погубившей Сайда Али Ахмеда красавицы. Хищник выглядел потрепанным. После взрыва укорененного фантома один из его шаров был полностью уничтожен, а другой серьезно пострадал, но уже начинал восстанавливаться. Майстрюк висел над Москвой в пелене облаков и ждал, пока шар полностью воссоздаст свою структуру, чтобы продолжить охоту.

Бнург стал искать Грзенка и Лирду, чтобы сообщить им об этом, но наткнулся на множество ложных двойников. Все двойники Грзенка были скрытными и не выдавали, где может находиться их хозяин. Да, вероятнее всего, и не знали.

«Узнаю своего правнука: все его фантомы на редкость гупые и скучные, без проблеска гениальности», — раздраженно подумал Бнург.

Прадедушка сунулся было к шлявшейся по магазинам тонконогой манекенщице, фантому Лирды, но та, увидев собаку, только ошалело заморгала огромными глазами и стала спрашивать: «Песик, ты чей? Хочешь колбаски?»

Бнург разрешил ей себя погладить, а потом забежал за телефонную будку и исчез. Он решил на время отложить поиски и еще понаблюдать за майстрюком.

К майстрюку как раз подлетел один из разведочных шаров, и, увидев его, Бнург заскулил от внезапно нахлынувшей тоски. В этом шаре, беловатом, расплывчатом, неуловимо отличающемся от других шаров, Бнург узнал родную материю своей жены Дымлы. Ему захотелось прижаться к этой материи, войти в нее, но теперь это был лишь колеблющийся зыбкий шар, сквозь который проглядывало соседнее облако. Эта некогда столь родная материя теперь совсем не замечала Бнурга и, как и все шары, была преисполнена охотничьего азарта.

Дымла перешла в иллюзорную сущность несколькими годами раньше, чем Бнург, по неосторожности высунувшись из статического поля и позволив майстрюку перехватить ее импульс. Больше ему и не понадобилось. Через минуту на нее набросилось восемьдесят шаров, и она сама стала восемьдесят первым. Возможно, гибель жены послужила главной причиной, почему Бнург не слишком боролся за свою жизнь, когда его самого стал выслеживать тот хищник.

Майстрюки были очень неглупы. Даже этот молодой неопытный майстрюк за неполный день охоты многому успел научиться. Так, он понял: чтобы свести риск к минимуму, ловушки нельзя устраивать более чем одним шаром. Поспешных атак также лучше не предпринимать. После того как раненый шар восстановит свою структуру, хищник решил разделиться и зорко наблюдать за всеми фантомами.

Фантомы не наделены способностью менять форму, как настоящие мрыги, и майстрюк это знал. Значит, и добыча из опасения выдать себя теперь вынуждена будет постоянно находиться в одной форме. Как только мрыги попытаются изменить ее, они выдадут себя. Посмотрим, кто окажется хитрее! Фантомная тактика, возможно, не так уж плоха, но она лишает добычу целого ряда преимуществ.

Грустно глядя на полупрозрачный, меняющий очертания шар майстрюка, когда-то бывший его женой, Бнург думал об относительности всего сущего и даже об относительности того, что мы обычно вкладываем в слово «любовь». Его чувство к Дымле и ее чувство к нему, которым они когда-то так гордились и которое, как им казалось, достигало иногда почти запретного накала страсти, в действительности было всего лишь привязанностью двух физических оболочек, совместно заботившихся о воспитании детей и внуков, но не более.

После смерти их духовные сущности какое-то время по привычке пытались держаться вместе в Иллюзорном мире, но потом стали разбегаться вначале на несколько дней, а потом на все более и более продолжительные сроки.

У него появились свои интересы, у нее — свои, и интересы эти не пересекались. Бнург сотворил свой собственный иллюзорный мирок на маленькой планетке и, воображая себя Богом, населял его и творил историю его народов. Потом, когда принимать все решения за свой мирок ему стало неинтересно, Бнург подарил мирку свободу воли и… забросил его, так как при этой свободе ему самому уже не было места. Теперь он только изредка навещал его и спасал от войн и катаклизмов, до которых быстро развивающийся мирок то и дело докатывался.

А Дымла странствовала вверх-вниз по шкале времени от самых первых веков до последних и достигла в этом высокого совершенства. Но потом это ей надоело, и Дымла придумала себе новое увлечение. Парадоксы любви, как она сама называла эту игру. Поначалу. Пока она еще осознавала, что это игра.

Она стала творить себе поклонников и великодушно позволяла им то любить, то мучить себя, как ей того хотелось. Бнургу не нравилось, что жена всякий раз является к нему в сопровождении нового воздыхателя, настолько све-жесотворенного, что взгляд невольно искал на нем следы оберточной бумаги. Это мог быть и холодный лощеный франт в черном фраке, презрительно сквозь зубы цедивший слова, и купец Паратов из «Бесприданницы», и кинозвезда, а то и простоватый неандерталец, который, ревнуя, омерзительно скалил зубы и пытался огреть Бнурга дубинкой.

Но это все еще был не идеальный возлюбленный, который представлял бы серьезную угрозу, а, так сказать, первые шаги к нему. Дымла постоянно экспериментировала, сочетала несочетаемое, брала у каждого по черте, училась на ошибках и с каждым разом подбиралась все ближе и ближе к своему идеалу, к этакому универсальному герою, которым она сама, его создательница, могла бы увлечься.

Эта игра в любовь вскоре так затянула Дымлу, что Бнург, творивший свой непонятный призрачный мирок, стал казаться ей скучным и малоинтересным. Он говорил не то и не так, не вовремя приходил, не вовремя уходил и допускал ошибки, каких никогда не допустил бы даже самый простенький фантом, которому изначально, еще в интимный момент сотворения, нашептывалось в ушко, что любит и что не любит его хозяйка.

Теперь они виделись только раз в десять циклов на семейных советах, отдавая дань традиции, и все меньше и меньше могли рассказать друг другу, пока не стали совсем чужими. Со времени последней встречи Бнурга и его жены прошло уже более полусотни циклов, когда они не встречались даже случайно: Иллюзорные миры так огромны, что в них легко затеряться. Лишь однажды от Лирды, связывавшей все нити их огромной семьи, Бнург узнал, что Дымле, кажется, удалось сотворить себе такого героя, который совершенно прибрал ее к рукам и заставил забыть о дальнейших поисках. «Бабушка говорит, что он деспот, роскошный мягкий деспот, и она от него без ума», — брезгливо подобрав щупальца, сказала тогда Лирда.

Но эта новость мало тронула Бнурга, с увлечением осваивавшего для себя прелести новой формы — формы дворняги. По правде сказать, он вообще не вспоминал о Дымле, пока шар майстрюка внезапно не напомнил ему о ней.

В Бнурге шевельнулось забытое чувство, и захотелось вновь увидеть жену. К тому же момент для семьи настал критический, ее последние представители, существовавшие не в иллюзорном, а в реальном мире — Грзенк и Лирда, — находились в опасности. Не исключено, что прабабушка могла дать им полезный совет.

Несмотря на свои многочисленные слабости и легкомыслие, Дымла обладала одной почти сверхъестественной способностью, которой Бнург полностью доверял, — темпоральной интуицией. Темпоральная интуиция в самых простых проявлениях — это умение заглядывать в еще не наступившее будущее, а в наибольшем развитии — способность связывать события прошлого, настоящего и будущего по малозначащим для стороннего наблюдателя признакам и приметам.

Примет у Дымлы было множество, внешне часто нелепых, но самое странное, что они все работали. Запахи, звуки, вкус — все выстраивалось в прочную логическую взаимосвязь.

Бнург вошел в телепатическое пространство и окликнул Дымлу. Сигналы связи в ирреальном мире проходят очень быстро. Категория пространства здесь весьма относительна, да и категория времени существует в основном для удобства перемещения по его шкале.

Ответ от Дымлы поступил почти сразу, и оттуда, откуда Бнург и не ожидал его получить. Вселенная огромна, и в ней масса прекрасных миров, но Дымла тоже была здесь, на Земле, и уже довольно давно. Она сообщила название маленького гавайского атолла, где, как она сказала, у нее был крошечный домик. Бнург немедленно переместился туда.

«Крошечный домик» оказался виллой, занимавшей добрую треть небольшого атолла. По роскоши и излишествам эта вилла вполне могла принадлежать римскому императору времен упадка. Белые колонны подпирали массивный портик, от колонн к океану спускалась мраморная лестница, нижние ступеньки которой омывал прилив.

Бнург побежал по лестнице вверх, но неожиданно заскулил и поджал лапу, уколотую шипом. Ступеньки были покрыты живым ковром из роз, причем розы были явно не фантомного происхождения. «Какой идиотизм!» — подумал Бнург и с досады превратил все розы в кактусы.

У входа стоял огромный гаваец с широким, явно турецким ятаганом за поясом. Дымла плохо знала историю и смешивала эпохи смелее голливудских режиссеров. Привратник с удивлением покосился на пса, потом на океан и опять на пса, соображая, откуда он взялся, и, с чувством размахнувшись, попытался пнуть Бнурга. Пес мимоходом цапнул гавайца за икру и вбежал во дворец.

Проскочив под ногами у изумленных слуг, Бнург вбежал в огромный зал и от неожиданности поджал хвост. Такого великолепия видеть ему еще не приходилось.

Похоже, Дымла, мало склонная к лукавому мудрствованию, заимствовала весь интерьер у царицы Клеопатры. Сама она полулежала у трона на мягких атласных подушках, а два красавца-атлета почтительно обмахивали ее опахалами на длинных рукоятках.

Заметив подбежавшую к трону собаку, Дымла приподняла холеную руку и жестом, полным царственной небрежности, указала Бнургу место возле себя. Она была в прозрачном шелковом хитоне, почти не скрывавшем роскошного тела ухоженной, избалованной вниманием женщины.

Пышные груди с темными сосками, красивый плоский живот, чуть полноватая нога, согнутая в колене — вся внешность и поза Дымлы дышали томной негой и спокойствием. Ее широкоскулое лицо с большими, словно под углом прорезанными глазами, вздернутым носом и пухлыми губами не выражало ничего, кроме лени. Впрочем, Бнург слишком хорошо знал свою жену, чтобы доверять первому впечатлению.

— Пр-ривет! Рад тебя видеть! — Бнург вильнул прямым как палка хвостом, доставшимся его форме от мамы-овчарки. А за квадратную мощную морду и густую жесткую шерсть надо было сказать спасибо папе-ризену.

— И я тоже… рада, — сказала Дымла.

При этом Бнургу почудилось, что она слегка от него отодвинулась.

— Я купаюсь в пруду, и блох у меня нет. Во всяком случае, не больше, чем положено, — с обидой сказал Бнург.

— Я не знала, что ты на Земле, — лениво произнесла Дымла. — Давно ты здесь?

— Около двадцати циклов. А ты? Дымла слегка приподняла брови.

— Чуть меньше. Оказывается, мы все время были рядом и ни разу не встретились — вот загадка.

— В Иллюзорном мире случаются вещи и более странные. Здесь можно жить в одной капле молока, и не будет тесно… Рр-ав! — сказал Бнург, невольно следя глазами за мерными взмахами опахала на длинной рукояти. Его верхняя губа помимо его воли ползла вверх, обнажая клыки.

— Тебя что-то беспокоит? — спросила Дымла.

— Палка, — смущенно пожаловался пес. — Ничего не могу с собой поделать.

Дымла подала знак слугам, и они исчезли.

— Давно ты в этой форме?

— Давно.

— И не меняешь?

— Очень редко.

Бнург почувствовал на себе ее сострадательный взгляд.

— Вот уж не думала, что тебе так мало нужно. Когда-то ты подавал большие надежды…

— Каждому свое. — Бнург с вызовом почесался задней лапой. — Сама понимаешь, захоти я такой дворец и десяток дуболомных фантомов — они бы появились тотчас же.

Дымла распустила пышные волосы, и они рассыпались по плечам. Мальчик лет четырнадцати подошел бесшумно и поставил столик с фруктами и красным вином. Дымла взяла бокал.

— Выпьешь за встречу?

Пес понюхал бокал и поморщился.

— Как ты неотесан, — вздохнула Дымла. — Ну уж от этого-то ты не откажешься.

Подошел еще один мальчик и поставил рядом с Бнургом миску, в которой лежала большая говяжья кость с остатками мяса и восхитительной беловатой жилой. Пес с подозрением обнюхал ее: все фантомные кости обычно отвратительны на вкус, но эта была очень даже ничего — значит, настоящая.

Услышав, как он с треском разгрызает кость, Дымла усмехнулась. Она взмахнула рукой, и тотчас в зале возник (водный мужской хор во фраках с галстуками-бабочками и грянул «Из-за острова». Бнурга уже не удивляло, что вся прислуга во дворце состояла только из мужчин. Женские фантомы Дымла не любила. После хора появились два абрека в белых черкесках, лихо исполнившие танец с кинжалами. Под конец один из абреков разогнался, упал на коле-пи и по гладкому мрамору подкатился прямо к своей госпоже. Бнург ревниво зарычал. Дымла удивилась было, но сообразила, что он охраняет кость.

— А где твой романтический герой? — поинтересовался Бнург, убедившись, что его лакомству ничего не грозит.

Дымла вздрогнула. Почуяв ее грусть, лихие абреки и мужской хор растаяли в воздухе.

— А ты откуда знаешь про него? — подозрительно спросила она. — Это, конечно, Лирда проболталась? Девчонке совершенно нельзя доверять секретов.

— Ты уходишь от темы…

— А ты бестактен. Но все равно… Ты хотел знать, где мой герой? Так вот, я его убила.

— Как это? — недоверчиво переспросил Бнург.

— Ты что, не знаешь, как убивают? Весьма странно слышать это от собаки… Стерла в порошок, уничтожила, разрушила. В конце концов, это был всего лишь жалкий фантомишка. — В голосе Дымлы прозвучала горечь.

— Не переживай особенно. Любовь к фантому не то чувство, на которое стоит делать ставку, — успокоил ее Бнург. Он никогда не умел успокаивать жену и всегда говорил что-то не то. Так произошло и на сей раз.

Неожиданно Дымла всхлипнула, да так жалобно, что пес едва не подвыл ей.

— Вначале у нас было все так хорошо, я даже закрывала глаза на его недостатки… Подумаешь, заикается, одна нога короче — я ведь сделала его случайно, совсем не ожидала, что получится, — сказала Дымла сквозь слезы. — А он меня бросил, влюбился в какую-то библиотекаршу, пухлую, страшную… как крашеная подушка. И знаешь, как он мне это объяснил? «Видишь ли, милая… Для меня наши отношения были лишь стартом, это не могло продолжаться вечно». Выслушать такое от фантома! Я вспылила и рассыпала его, потом, конечно, пожалела, да сделанного не воротишь.

— А восстановить никак нельзя? Плевое же дело, удивился Бнург.

— Зачем? — Дымла улыбнулась, слезы у нее почти высохли. — Мне даже нравится чувствовать себя несчастной. Я поняла одну важную вещь: романтический идеал — это быть несчастной, но не сильно, а чуть-чуть, чтобы внутри была загадка.

— Для меня все это как-то непонятно: эти твои метания, страдания… Тебе не кажется, что ты попала под власть запретных чувств?

— А ты увяз в форме! — Дымла дернула дворнягу за вислое ухо.

— Все-таки странно, что мы так давно не виделись, — сказал Бнург.

— Ничего странного. Мы с тобой как два рельса — всегда рядом, но никогда не пересекаемся. И так было всегда. Ты никогда не понимал моего внутреннего мира, а мне были скучны игры твоего разума.

— А как же мы жили?

— Как жили, так и жили, какая теперь разница? Кстати, что заставило тебя вдруг вспомнить обо мне?

— Лирда и Грзенк здесь… Они ищут Великое Нечто. Майстрюк загнал их, он же уничтожил звездолет.

Ресницы Дымлы дрогнули. В тот же миг дворец исчез. Они стояли на песке на берегу океана.

— Это тот же майстрюк, что убил меня? — тихо спросила она.

— Нет, — пролаял Бнург, удивляясь, как она смогла это почувствовать. — Просто у него твой шар.

— Родительский?

— Да, родительский. Он совсем еще молодой. Это его первая охота.

Дымла зашла по колено в океан, пес покрутился на берегу, боясь замочить лапы, а потом отважно прыгнул в воду, высоко подняв морду.

— Посмотри, какого цвета волны… как пахнет ветер. Чувствуешь? — сказала Дымла.

— Р-р… Ну да.

— Вчера на закате луна была красная, и чайка уронила мне на порог рыбий хвост. А потом моя тень оторвалась и улетела к звездам…

— Р-р… — ничего не понимая, на всякий случай сказал Бнург.

— Я давно знала, что Великое Нечто близко. Мы все слетаемся к нему, как мотыльки на свечу.

Бнург стал уставать от неопределенности.

— У Лирды и Грзенка совсем мало времени. Ты можешь что-то посоветовать?

— Забавно. Очень забавно, — продолжала Дымла, словно не расслышав. — Ты, я, Грзенк, Лирда, потом майстрюк… и вдруг все вместе, независимо друг от друга оказываемся на этой далекой планетке. Нет, это зов. Его зов.

— А где оно? Где его искать? Или хотя бы на что оно похоже? — настойчиво повторил Бнург.

— Видишь чайку? — Дымла показала рукой наверх. — Великое Нечто — это чайка. Видишь океан? Великое Нечто — это океан. Как и мы с тобой, оно не связано формой. Великое Нечто — может быть всем, а может не быть ничем.

Дымла вышла на берег. С ее прозрачного хитона стекала вода.

— Ты приходил за советом? Вот мой совет: пускай Лирда и Грзенк его ищут. Если Великое Нечто захочет, чтобы его нашли, они его найдут. Ведь зачем-то же оно призвало их сюда?

— Р-р… Ты веришь в судьбу? — спросил пес.

— А почему бы и нет? Нужно же во что-нибудь верить? Вот нам суждено было встретиться, и мы встретились. Разве это не судьба? — Дымла повернулась к псу, но тот уже исчез. Лишь на мокром песке были следы лап.