Ресторан «Жигули», г. Москва,
Россия
8 января, четверг, 12:30
— Как вам наш традиционный русский обед? Нравится?
Скалли кивнула, затравленно прожевывая пятый блин с красной икрой. Молдер нервно дул национальный русский напиток, который официант назвал «yorsh». А бедолаге Чарли, до сих пор не пришедшему в себя после жуткой перестрелки в аэропорту, пришлось утешаться странным блюдом под названием «solyanka», заедая его плоским коричневым пирожным, именуемым «pechatny pryanik».
…Они некоторое время кружили по русской столице в странной машине без шофера. А холодный голос их нового знакомца оповещал специальных агентов, что «сейчас они проезжают мимо Донского монастыря, знаменитого своим некрополем». Или Государственной российской библиотеки. У голоса был неприятный акцент гарлемского негра еврейского происхождения. Молдера от этого акцента просто в дрожь бросало, и Скалли понимала напарника — Фокс до сих пор не забыл, как однажды в Гарлеме черномазаятолстая колдунья попыталась его одновременно соблазнить и зомбировать.
Наконец голос объявил, что они приехали перекусить. Мол, русские всегда отличались хлебосольством, и он не может не предоставить возможности гостям из дружественной Америки вкусить блюда местной кухни.
Вылощенный метрдотель провел спецагентов в VIP-кабинет. Стены кабинета были зеркальными. То есть агенты могли видеть всех посетителей ресторана, агентов же не видел никто. Скалли это раздражало — к зеркальной стене с той стороны все время подходили дамочки и прихорашивались. А один несимпатичный джентльмен долго корчил рожи, не зная, что за его ужимками наблюдают.
Но более всего раздражало спецагентов сознание того факта, что они попались. И то, что они не имеют чести созерцать своего пленителя, отнюдь не добавляло им оптимизма.
А ехидный невидимка разливался соловьем:
— Поверьте, господа спецагенты, нигде вас не накормят так вкусно, как в этом ресторане! Впрочем, я не уточнил, вы, возможно, предпочитаете китайские блюда? В американских боевиках все супер-герои питаются в чайн-тауне…
— Так это в боевиках, — огрызнулась Скалли. Блины, конечно, были невероятно вкусными, но это может плохо отразиться на фигуре. А в свой фитнес-центр при ФБР Дэйна теперь сможет попасть очень не скоро…
— Послушайте, сэр, — решил расставить все акценты Молдер. — Не могли бы вы стать видимым?
— А зачем? — тут же отозвался ехидный голос.
— Врага надо знать в лицо, — твердо ответил Молдер.
— Врага?! Помилуйте, дорогой Фокс, я вовсе вам не враг. Наоборот, я предлагаю вам вполне достойное и взаимовыгодное сотрудничество. Оно в интересах и вашей и моей страны.
— Фокс, будь осторожен, — предупредила Скалли. — Обычно, когда нам предлагают сотрудничество, это плохо кончается. Помнишь, как некий крезанутый ученый предложил тебе сотрудничество в эксперименте по использованию машины времени? И как ты попал в собственное будущее, а вернувшись, угодил в психиатрический приют, так как долго не мог решить, какой именно ты из будущего вернулся?
— Скалли, у нас, похоже, нет выхода, — грустно оторвался от бокала с русским напитком Молдер. — Мы попали, как цыпленок в перьещипательную машину.
— У нас в России говорят: «Попал, как кур в ощип», — поправил спецагента бесплотный голос. — Но в одном вы правы, мистер Молдер. Долой невидимость! Будем откровенны с теми, кто становится по нашу сторону баррикад!
С этими словами по кабинету пронесся вихрь холодного воздуха. Чарли схватился за голову и закрыл глаза. Молдер и Скалли едва сдержались, чтоб не последовать его примеру. Неожиданно одно из зеркал исказилось, поплыло, как патока с тарелки, и из серебряной его глубины выступило существо, вид которого поверг спецагентов ФБР в состояние предкоматозного ступора.
У существа имелось две головы на одном, покрытом перьями и плоской бронзовой чешуей тулове. Одна голова напоминала птичью, а другая — бычью. Но в природе еще не обнаружено птиц с двенадцатью глазами и быков с тремя рогами и двумя парами постоянно двигающихся челюстей. Монстр также обладал шестью развитыми псевдоподиями, напоминавшими промасленные суставчатые паучьи лапы с наманикюренными когтями на концах. Вместо ног или лап у него имелись гигантские клешни, все в наростах, напоминавших позолоченные бородавки. Сзади наблюдался длинный пурпурно-черный хвост, мерно ходивший из стороны в сторону, словно сломанный шлагбаум на железнодорожном переезде. А из груди уродливого и мерзкого существа росли три коричневатых лакированных шипа. На одном из шипов висел мобильный телефон «Сименс».
— Что, хорош? — проскрежетало существо, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, дабы спецагенты ФБР могли оценить все совершенство его фигуры.
Скалли автоматически отметила, что с момента превращения голос монстра звучит менее совершенно и гладко. Видимо, мутации не проходят для него бесследно.
Молдер отчаянно расхрабрился:
— Рады знакомству, сэр. В своей многолетней практике мы встречались с разными образцами жизни, но, разумеется, все они не идут ни в какое сравнение с вами. Скажите, а вот эти бородавочки вы сами золотили, или такими они у вас и вырастают?
— Молдер, опомнись, что ты говоришь! — всплеснула руками Скалли. — Во-первых, это может быть не сэр, а леди. А во-вторых, какое тебе дело до его бородавок?
— Не волнуйтесь, миз Скалли. — Существо свило хвост кольцом и уселось на него, как на надувное кресло. — Вопросы мистера Молдера меня отнюдь не обижают. Что же касается моей половой принадлежности, то я мужчина. Хотя в это трудно поверить. И я сразу открою вам карты, дорогие спецагенты. Вы нужны мне для того, чтобы я мог вернуть себе человеческий облик. Согласитесь, это не противоречит принципам гуманизма.
— Не противоречит, — кивнула Скалли. Она уже начала привыкать к облику русского монстра. — Но только в том случае, если вы не станете при этом прибегать к противозаконным действиям.
Молдер поморщился. Скалли с ее вечной дилеммой «закон или человечность» была иногда просто невыносима.
— Дэйна, — сказал он. — Полагаю, нам стоит выслушать все аргументы этого джентльмена.
— Благодарю, мистер Молдер. — Чудовище приложило одну из лап к шипованной груди. — Я почему-то был уверен, что вы пойдете мне навстречу. Конечно, я чересчур жестко повел себя с вами в момент нашего знакомства. Но поверьте, это не от недостатка воспитания или неприязни к вам, а из опасения, что эти типы в аэропорту просто вас растерзают. У них ведь нет ничего святого! Что такое жизнь американского спецагента для русских гангстеров!
— Это были гангстеры? — удивился Молдер. — А я почему-то подумал, что нас сцапали знаменитые ваши спецслужбы. Как они сейчас называются? Фи-эс-би?
— Спецслужбы о вас ничего не знают. И я приложу все усилия, — чудище полыхнуло глазами, — чтобы такая ситуация сохранялась и впредь. Мне нужна ваша помощь, и не в моих интересах отдавать вас на растерзание парням с Лубянки. Много им будет чести! Кстати, мистер Молдер, скажите вашему реликтовому другу, чтобы он успокоился и открыл наконец глаза. Я вовсе не собираюсь его уничтожать. Наоборот, сочту за большую удачу, если он согласится поболтать со мной о принципах английского реализма. У меня ведь нет никаких нормальных собеседников!
Чарли открыл глаза.
— Вы любите Диккенса, сэр? — дрожащим голосом поинтересовался он у чудовища.
— Обожаю! — искренне воскликнул тот. — И Теккерея, и Голдсмита! А Гарди, Голсуорси, Шоу! Какой кладезь культуры! Только в последние годы из-за активной мутации моих зрительных клеток я не имею возможности читать книги. Когда у тебя двенадцать глаз, процесс чтения превращается в какие-то американские горки. Как я страдаю из-за этого, мой друг!
— О-о, — протянул Чарли с пониманием. — Если угодно, сэр, я буду читать вам вслух.
Чудовище воздело свои псевдоподии к потолку:
— Это великолепно! Чарли, вы настоящий джентльмен! Я буду вам безгранично признателен, только…: Боюсь, у нас не будет времени на столь приятное занятие. Нас ждут серьезные дела.
— Какие же? — напрягся Молдер.
— Для этого, господа, вам сначала нужно выслушать мою историю. Это правдивая история, но чтобы вы до конца поверили мне и не сомневались, что наше сотрудничество носит государственный характер, я вам скажу следующее: «Somewhere away, it's very far…»
— There are rains during sunshine, — осипшим голосом добавил Молдер. — Боже мой! Так вы согласовали свою операцию с нашим начальством?
— Разумеется, — кивнуло чудище своей птичьей головой. — Я имел приватный разговор с мистером Скиннером, обрисовал ему ситуацию и попросил тайно направить в Россию двух лучших агентов ФБР, то есть вас. Тут, ребята, скоро начнется такая заварушка, что ваша помощь будет просто неоценима. Кстати, на ваши счета уже переведено мною по миллиону долларов. И это только аванс.
— Вау, — сказал Молдер. — Мы внимательно слушаем вас, дорогой сэр.
— Да, да, — кивнула Скалли, старательно отгоняя от себя мысль о том, сколько пластических операций она сможет сделать на такую прорву денег.
— Начну с того, что мне уже более пяти веков, — заговорило чудовище. — И из этого времени только первые двадцать лет я провел в человеческом облике.
— Мой бог! — потрясенно прошептала Скалли. Так вот, оказывается, как воздействует на русских эта их ужасная экология!
— Нет, экология здесь ни при чем. — Чудовище словно разгадало мысли Скалли. — Дело было так. В те давние времена у Руси существовал параллельный вариант бытия — Тридевятое царство. Информация о его существовании закодирована в наших русских сказках. И никто не подозревает о том, что оно существовало на самом деле. А я был тамошним царевичем. Мои родители — царь Агапий и царица Митродора родили меня, будучи людьми уже почтенных лет…
— Отчего же это? — проявила живой интерес Скалли.
— Матушка была поначалу бесплодна. Но вот однажды на купальской неделе в граде Кутеже, резиденции моих царственных родителей, объявился некий человек, возвестивший всем, что он есть непревзойденный лекарь, врачующий любую хворь, немощь и травму. И, кроме того, помогающий женщинам навсегда забыть о бесплодии…
Рассказчик вздохнул. Его вздох напоминал работу аэродинамической трубы.
— Царица Митродора немедленно испросила у супруга дозволения на то, чтобы пройти курс лечения у заезжего медицинского светила. Царь дозволил, ибо его снедало беспокойство по поводу отсутствия наследника. Вы ведь знаете, господа, какая у нас история… даже и прямых наследников режут в жестокой борьбе за власть, что же может начаться в стране, если наследника вообще не будет! Это просто крах империи! И хоть Тридевятое царство — не Россия, это его тоже касается. Так вот. Лекаря пригласили во дворец, в матушкины покои. По словам дворцовой челяди, выглядел сей целитель препакостно: плюгавый мужичонка, голова с одного боку брита, с другого — стрижена, ноги босы, грязно тело и едва прикрыта грудь… И вот этот неприятный тип заявил, что излечит матушку от бесплодия! От денежного вознаграждения он отказался, сказав, что только по факту зачатия и рождения дитяти предъявит права на благодарность. И также сказал, что выбор, какова должна быть благодарность, оставляет за собой.
— Это выглядит подозрительно, — пробормотал Молдер, захваченный повествованием. Похоже, наклевывалось самое неожиданное и потрясающее дело «Секретных материалов». Все-таки молодчина Скиннер, что послал спецагентов в Россию! А какой колоритный этот древний русский царевич! Как сияет позолота на его бородавках!
— Совершенно с вами согласен, мистер Молдер, — заметило чудище. — Итак, целитель затворился в покоях царицы и не велел никому туда входить в течение недели. Многие слышали, как заунывным и противным голосом изрекает лекарь непонятные словеса, как призывает падших духов…
— Гипноз. Или оккультное воздействие, — быстро определила Скалли.
— По истечении недели царица Митродора вышла из своих покоев к царю. Точнее, ее вывел лекарь, потому что царица была столь слаба, что не могла самостоятельно передвигаться. На расспросы батюшки, каким образом целитель лечил ее, матушка отвечала, что быстро заснула и во сне слышала только заунывное чтение. А когда проснулась, то почему-то поняла, что уже беременна.
— Внушение? — нахмурила бровки Скалли.
— О нет. Вскоре действительно обнаружилось, что царица понесла, и плод рос не по дням, а по часам. По дворцу, а потом и по всему городу Кутежу поползли нехорошие слухи: дескать, это лекарь самолично обрюхатил государыню и теперь рожденное дитя никак нельзя будет признать законным наследником. Эти слухи дошли и до самого царя. Батюшка мой был вспыльчив и ко всяким слухам благорасположен. В гневе он призвал к себе лекаря и повелел ему дать отчет о своем гнусном деянии. На что лекарь только рассмеялся царю в лицо и осыпал его оскорблениями. Тогда царь повелел бросить лекаря в темницу.
— What there is «dungeon»? — уточнил Молдер.
Тут неожиданно для всех подал голос доселе пришибленно молчавший Чарли.
— Мистер Молдер, сэр, возможно, я ошибаюсь, но полагаю, что «темница» — это древнерусское название изолятора временного содержания для особо опасных государственных преступников, — смущаясь, сказал гоминид.
— А-а, — протянул Молдер и глянул на монстра. Тот утвердительно кивнул.
— Итак, лекаря бросили в темницу. А царь с вполне понятным волнением стал ожидать разрешения царицы от бремени. И вот наконец свершилось. Я родился. По свидетельству царских мамок-нянек и прочих кормилиц я был очаровательным младенцем с кудрявыми волосами цвета спелой пшеницы, голубыми глазами и нежной розовой кожей. И пухленькими пальчиками с ноготками перламутрового блеска… Совсем не тот урод, который сидит перед вами теперь!
— Как трогательно, — прошептал Чарли и уронил на свою мохнатую щеку крупную мутноватую слезу.
— Царь стал искать во мне признаки сходства с опальным лекарем. Но их не оказалось! Наоборот, налицо имелись явные признаки, подтверждающие, что мой отец — царь Агапий! Например, родимое пятно в виде орла, распростершего крылья. Или веснушки на пятках, по сто сорок две на каждой. Именно такое число веснушек имелось и у самого царя. Я не буду говорить о том, что у меня, как и у царя, тоже были голубые глаза! Мой венценосный родитель понял, что совершил ужасную ошибку, поверив ничтожным слухам и посадив в темницу невинного человека. Он немедленно лично отправился к заключенному, дабы даровать ему прощение и осыпать милостями, но, увы, было поздно. Свершилось непоправимое!
— Что именно? — затаив дыхание, одновременно спросили Скалли, Молдер и Чарли.
— Несчастный лекарь лежал бездыханным на полу темницы. Тело его ссохлось и почернело, словно смерть наступила много лет назад, одежда превратилась в прах. И тут мой батюшка увидел еще одно неопровержимое доказательство того, что лекарь никак не мог обесчестить мою матушку. Сей загадочный целитель не имел на своем теле ничего, напоминающего главное мужское достоинство.
«О горе мне! — вскричал тогда царь Агапий. — Я в гордыне своей оклеветал невинного человека, и теперь на мое царство придут многочисленные напасти!» — «Отчего ты так думаешь, государь?» — встревожилась царица Митродора.
И тут царь поведал ей о том, что во времена своей молодости, еще не будучи венценосцем, он, охотясь с легкомысленными приятелями на медведя, повстречал в кутежанских глухих лесах девицу необычайной красоты. Разумеется, и он, и его легкомысленные приятели (все родом из боярских семейств) стали приставать к девице с непристойными предложениями. Но она ответила на это так, что у нахальных юнцов кровь застыла в жилах.
«Вас, — сказала девица, испепеляя юнцов своими сверкающе черными глазами, — ждет скорый несмываемый позор и страшная смерть. А тот, кто потом станет царем, однажды пожалеет, что не умер молодым. Ибо ему суждено оклеветать невинного и навлечь проклятие на свое царство, а на свое потомство — великий ужас. Что, круто я вас запугала, лохи боярские? То-то же. Будете впредь знать, как предлагать всякие пакости одиноким порядочным девушкам!»
Правда, девушка после этих слов на глазах у ошеломленной компании перекувырнулась через пень, на котором сидела, и превратилась в черную лису с вороньими крылами и змеиным хвостом. «Ведьма!» — завопили несчастные и бросились было к нечисти, дабы зарубить ее мечами, но не смогли и рук поднять — завязли в неожиданно загустевшем воздухе, словно мухи в варенье. В дурном настроении возвращались молодые витязи с этой охоты, хотя и уговаривали друг друга не верить вздорным пророчествам чертовки. Однако не прошло и года, как половина пророчества сбылась — все клевреты царя Агапия скончались страшной и позорной смертью. Дождями размыло старые Навозные горы, что возвышались за царскими конюшнями, и навоз стал общей могилой для благородных боярских сыновей. Правда, непонятно было, как они оказались в районе зловонных гор — ведь даже золотари и те посещали их лишь в случае крайней необходимости и за большие деньги. Видно, не обошлось здесь без злого колдовства. Царь Агапий объявил государственный траур. С годами забылось сие несчастие, и само пророчество тоже почти стерлось из памяти царя, но теперь, когда умер по царскому самодурству невинный человек, все припомнилось, и стала грызть самодержца лютая тоска. А тоску русский человек, пусть даже и уроженец царства Тридевятого, заливает обильным количеством водки либо самогона…
— What is samogon? It too is your national drink?
— It's our national property, — почему-то совсем не гордо ответил двуглавый царевич Тридевятого царства и продолжил дальше тянуть суровую нить своего печального повествования.
В одночасье ушел царь Агапий в жестокий запой и живым из него уже не вернулся. Затосковала царица Митродора, передала бразды правления державой юному царевичу и отправилась в дальний монастырь — молиться о спасении души своего непутевого супруга. Царевич же (звали его, кстати, Филимон) принялся владычить разумно и толково, ибо сызмальства имел склонность к книжным трудам, из которых черпал наставления о государственном устройстве и политических премудростях. А едва царевичу минуло двадцать лет, порешил он найти себе достойную, мудрую и прекрасную деву, заключить с нею союз брачный и упрочить тем самым свое царственное положение. По Тридевятому царству объявили о начале смотрин царских невест, в Кутеж потянулись девицы: и родовитые, и богатые, и красивые, и умные. Царевич Филимон с каждой имел деликатную и целомудренную беседу об изящных искусствах и философской этике, а потом через доверенную няньку сообщал о своем решении. Так тянулось сватанье до того момента, как появилась в царских палатах некая девица, назвавшаяся Антиномией.
Сия Антиномия весьма была изобильна красотой лика и остротой ума. О чем бы ни заговорил с нею царевич Филимон: об эклектических ли веяниях постмодернизма или о социальных концепциях поздних экзистенциалистов — на все у прекрасной Антиномии был готов достойный и свидетельствующий о ее незаурядном уме ответ. Филимон от восхищения позабыл обо всем на свете и тут же объявил, что нашел себе невесту. Всех остальных претенденток, дабы они не уезжали из Кутежа разочарованными, оставили погулять на царской свадьбе, потанцевать с молодыми витязями — глядишь, и для них найдутся женихи не хуже самого царевича…
Свадьба царская по роскоши и веселью превосходила все мыслимые пределы. Иностранцы, которые и в будни не упускали случая в Кутеже бесплатно разговеться печеными гусями да медовыми пряниками, на царской свадьбе вообще обнаглели — не только ели-пили в три глотки, а еще и в карманы со стола ястий и питий опускали бессчетно. Но то кутежан не сердило: пусть знают чужеземцы, как умеет народ в Тридевятом царстве праздновать и не жалеет куска для чужого рта. Долго длился свадебный день под перезвон гуслей да лихой посвист берестяных рожков, но наконец наступил и сладостный вечер, напоминающий влюбленному царевичу о первой брачной ночи. И вот молодых отвели в опочивальню, украшенную ветвями хмеля и цветами любистока. Да только случилось тут страшное событие. Едва затворились за Филимоном и Антиномией двери, как пылкий царевич приник к устам молодой супруги. Та ответила ему с нежностью… И словно в кипяток его лицо опустили — такая боль пронзила бедного молодого мужа! Все его тело извивалось в корчах, кожа пузырилась, вместо одной головы на плечах выросли две, и притом нечеловечьих, из боков брызнули расколовшиеся ребра, а вместо них вылезли отвратительные суставчатые лапы, ноги свело в клешни… Чудище, бывшее минуту назад симпатичным царевичем Филимоном, с горестным ревом рухнуло на праздничный ковер опочивальни — к ногам прекрасной Антиномии. А та закричала в ужасе: «Опять! О я несчастная! Да когда же я смогу нормально с мужчиной поцеловаться, не говоря о большем!» — и тоже грянулась в обморок.
В обмороке молодые пролежали недолго. Антиномия очнулась первой, взяла в углу опочивальни кувшин с квасом и вылила его на обе царевичевы головы. Тот кое-как в себя пришел, хотя, когда Антиномия по его просьбе подвела его к зеркалу, опять едва не брякнулся без сознания.
— Прости меня, милый Филимон! — заливаясь горючими слезами, сказала Антиномия и погладила царевича по чешуйчатому плечу. — Не думай ты худого обо мне. Не ведьма я, чернокнижница, не злодейка, что мужчин губит бессчетно. Просто такая уж у меня, многогрешной, генетическая карма!
И рассказала Антиномия царевичу, что сызмальства обладает она невероятной способностью — если какого мужчину поцелует, так тот незамедлительно в ужасающее чудовище превращается. И нет разницы — поцелует ли Антиномия мужчину из любви или почтительности. Еще будучи девочкой малолетней, поцеловала она как-то перед сном папеньку своего — превратился папенька в помесь дракона, бегемота и кенгуру. А ведь был до сего момента высокородным и владетельным герцогом, на чьи обширные поместья зарились все менее богатые соседи.
— Папенька, однако, на меня не рассердился, — утирая слезы, рассказывала Филимону Антиномия. — Наоборот, даже возрадовался. Отныне, мол, никто не посмеет у меня, такого чудовища, пытаться вотчину отвоевать! Все соседи страшиться станут! А чтоб еще более страху на всех нагнать, повелел мне папенька перецеловать всех его вассалов, пока они спали, — чтоб не только он был таким чудищем, но и подчиненные. Ослушалась я папеньку — жалко мне стало мужчин губить — и бежала из родимого замка. Долго скиталась по лесам да равнинам, потом набрела на деревушку бедную, прибилась к одной доброй вдове. Стала у нее вместо дочери. Всю работу выполняла с удовольствием, а еще ходила в местную школу, где хороший был учитель: и об искусстве с нами говорил, и о философии, и о науках естественных… Десять лет я в той деревне прожила, многому научилась, и к тому же стала девушкой, на которую все парни заглядываются, хоть и было мне всего шестнадцать. Но я все их заигрывания отклоняла, помнила, чем это может им грозить… Только сердце ведь не камень. Влюбилась я в сына нашего учителя. Но никаких волностей не допускала. Думала, может, это только поцелуи мои так на мужчин влияют? А если поцелуев не разрешать, — может, все благополучно окончится? Но не довелось мне это узнать. Юноша тот очень страдал, что не разрешала я ему себя даже в щечку поцеловать и сама сего никогда не делала. И вот как-то на Пасху, в храме, он возьми и поцелуй меня прямо в губы, а я опешила и ответила ему. Ох какое горе было! На глазах у врех прихожан превратился он в такого монстра, что многие за сердце схватились и пали бездыханными от ужаса. А я опять бежала! В городах больших обращалась я к различным лекарям со своей бедой, но медицина тут оказалась бессильна. И колдуны-хироманты-астрологи мне тоже не помогали, только денег требовали. Правда, грешна, одного мужчину я сознательно чудищем сделала: был то известный распутник, соблазнивший многих невинных девиц и тем самым доведший их до крайнего отчаяния. Когда он стал меня домогаться, я взяла и поцеловала его как следует — из женской солидарности, чтоб он больше никому жизнь не ломал. Чудище из него получилось отменное: туловище жука, голова крысы, лапы таракана, а вместо хвоста оленьи рога растут — остриями внутрь. И главное, он каменным стал. Теперь стоит он в том городе как памятник — в напоминание всем распутникам, что их тоже может постигнуть такая же участь. А все девицы считают своим долгом на памятник тот плюнуть презрительно… Годы шли, и подумала я, что избавилась от своей проклятой способности. Да и замуж мне хотелось, как всякой приличной женщине, — сколько можно по земле скитаться? Тут я прослышала, что в Тридевятом царстве невест выбирают для молодого царевича, и явилась сюда — на твое, Филимоша, горе… Надеялась, сначала объясню все тебе, а уж потом мы разберемся по-семейному, как нам лучше свою интимную жизнь устроить. Ан не успела…
Долго рыдала-каялась Антиномия на плече у супруга чудовищного. А потом отерла слезы и сказала:
— Слыхала я от добрых людей, Филимоша, что есть на земле некое чудо, вроде волшебной палочки. И чудо это рукой прозывается. Может оно, говорят, все желания исполнить и помочь тому, кто самый несчастный человек на земле. А есть ли кто нас с тобой несчастнее? Я ужасный дар имею, ты облик человеческий потерял… Надо нам с тобой эту руку искать, чтобы молить ее о помощи.
Подумал царевич, что сказка это, про чудеснуюто руку, но ведь не было у него выхода. И тайно, ночью глухой, покинул он с молодой женой царство, отправился на поиски…
Чудовище замолкло. Чарли рыдал в салфетку, Скалли рыдала в лацкан Молдерова пиджака.
— Боже мой, — выдохнул Молдер. — Это драма покруче гибели «Титаника»! И что же, ваше высочество…
— Можно просто Филимон.
— И что же, Филимон, все эти пять столетий ваша супруга вместе с вами занимается поисковыми работами?
— Нет, что вы… Разве я мог допустить, чтобы горячо любимая мною женщина старилась и страдала? Сразу из Тридевятого царства мы отправились в Швейцарские Альпы, к тамошним гномам. Ведь известно, что эти мастера кирки и отбойного молотка изготавливают высококачественные темпоральные резервуары замкнутого типа.
— Мм? — не понял Молдер.
— Это компактные емкости, внутри которых время замкнуто само на себе. Нечто схожее с кольцом Мебиуса. Если поместить живой организм в этот резервуар, он не будет стареть, нуждаться в пище и питье. Кстати, именно в такой резервуар гномы поместили ту сиротку, Белоснежку… Помните?
— Но это же сказка! — Скалли, слушая все это, перестала плакать и обрела профессиональный скептицизм.
— Разумеется, — кивнуло чудище. — Эту сказку сочинили сами гномы, чтобы никто не нарушал их спокойствия и не приставал с требованиями наладить массовое производство темпоральных резервуаров. Ведь если люди поверят, то все захотят заснуть на сто-двести лет, а потом проснуться молодыми и полными сил! И жить в прекрасном будущем!
— Да, это было бы круто, — дрожащим голосом подтвердила Скалли.
Несмотря на скептицизм, у рыжеволосой Дэйны Катерины было игривое воображение. И это воображение нарисовало перед нею такие перспективы…
— Гномы поначалу отказывали нам с женой в этой услуге. Вы уже, конечно, понимаете, о чем речь. Я хотел погрузить в темпоральное кольцо свою милую Антиномию. Чтоб разбудить ее только тогда, когда найду этот артефакт. Эту руку! И мне в конце концов удалось убедить гномью бригаду изготовить для моей жены резервуар. Правда, взамен я отписал гномам все полезные ископаемые Тридевятого царства. И говорят, эти предприимчивые ребята за полтысячи лет так почистили наши недра, что там даже лишнего дождевого червя не найдешь. Но на что не пойдешь ради любимой жены…
Воцарилось молчание, нарушаемое только деликатным сморканьем реликтового гоминида в салфетку.
— Значит, вы ищете таинственный артефакт, который должен вернуть вам человеческий облик и излечить вашу жену так, чтобы она своим поцелуем не превращала мужчин в мутантов? — решил на всякий случай уточнить Молдер.
— Да, — печально и торжественно ответил царевич Филимон.
— И этот артефакт выглядит как человеческая рука? — тоже внесла ясность Скалли.
— Не выглядит. Это и есть рука. Только не человеческая, а женская.
— Хм, — поджала губки Скалли. Ну конечно, царевич Тридевятого царства! Откуда ему знать о современных концепциях феминизма!
— А вам известен принцип действия искомого артефакта? — Агент Молдер отбросил сентиментальности и задавал вопросы деловым тоном, свидетельствующим о том, что активированы все его дедуктивно-аналитические способности. — Каким образом он функционирует? Что лежит в основе контактности артефакта с субъектом, которого мы условно обозначим как «Самый несчастный человек»?
— Увы, мне ничего неизвестно об этом, — развел царевич Филимон второй парой лап. — Все сведения, которые я черпал из старинных манускриптов, касающихся данного вопроса, отрывочны, бессвязны и противоречивы. Но в одном они сходятся — рука действительно существует. И может помочь тому, кого возьмет под покровительство.
— Кстати, у меня вопрос к вам, мистер царевич, — Скалли тоже вспомнила о своих обязанностях спецагента. — Каким образом вам удается становиться невидимым?
— Чего же проще? — удивился Филимон. — Это у меня шапка-невидимка. У нас в Кутеже их исстари шить навострились и на экспорт в разные страны поставлять. Очень удобно. Согласитесь, миз Скалли, кто бы пустил такого урода в кафетерий или в библиотеку? Кроме того, есть такие секретные архивы, куда можно проникнуть только невидимкой…
— А для нас вы таких шапочек не припасли? — загорелся энтузиазмом Молдер.
— Конечно, припас. Ведь нам столько дел предстоит! Только вот беда — я вашему Скиннеру про двух агентов писал, а вас трое. На Чарли у меня шапочки нет. А возвращаться за нею в Тридевятое царство сейчас никак невозможно — вектор не тот. Вынесет не туда — и пропадет весь труд моей жизни.
— Ничего, — улыбнулся Молдер. — С Чарли мы вопрос решим.
— Благодарю вас, мистер Молдер, сэр.
— А теперь, мистер Филимон, — строго-спокойным голосом потребовала Скалли. — Объясните нам, что от нас, как спецагентов ФБР, требуется.
— Как? — удивился царевич. — Чего ж тут непонятного? Вы мне поможете найти эту руку. У вас ведь такой опыт работы в неординарных ситуациях!
— Допустим, — протянула Скалли. — А что, среди русских нет агентов такого уровня?
— Возможно, и есть, — уклончиво ответил царевич. — Но русские агенты обладают одним серьезным недостатком, который может помешать работе.
— Оу! И каким же?
— Много пьют и почти не закусывают.
— Ясно, — кивнул Молдер. — Тогда не будем медлить, приступим к работе. Филимон, какова предполагаемая зона поиска артефакта?
— Видите ли… Я точно не знаю. Но, по некоторым сведениям, она сейчас должна находиться в России.
— А, ну это мелочи, — махнул рукой Молдер. — За неделю управимся.
— Полагаете? — двинул челюстями царевич, что, видимо, означало улыбку: — Россия большая…