Книга: Признак высшего ведьмовства
Назад: Глава пятая INCEDIS PERIGNES SUPPOSITOS CINERI DOLOSO[5]
Дальше: Глава седьмая IN FLAGRANTIDELICTO[8]

Глава шестая
ABYSSUS ABYSSUMINVOCAT

Лариса снова осталась одна в огромном и печальном поместье фламенги. Впрочем, заявление это не совсем точно. Во-первых, Лариса практически неотлучно находилась при девочках-близнецах, с каждым днем открывая в себе новые таланты материнства. А во-вторых, поместье без Фриды все-таки не было чрезвычайно печальным. В саду, на много миль окружавшем дворец фламенги, стоял неизменный, бесконечный и прекрасный май. Цвели, не опадая, яблони и вишни; в траве, совершенной, как нефритовые драгоценности, золотыми монетами сияли головки неувядающих одуванчиков. Поляны розовых, лиловых, белоснежных гиацинтов источали аромат, по которому можно было, как по незримой библейской лестнице, подниматься прямо в безоблачное, бирюзово-лазурное небо. Кусты шиповника были осыпаны цветами, превосходящими по совершенству и красоте все драгоценности мира. В прудах, окаймленных бархатной травой, зеркальную гладь воды нарушали диковинные карпы и форель, выпрыгивая вверх всем упругим телом, рассыпая нестерпимо сверкающие брызги и ловя зазевавшуюся мошку. Укромные дорожки парка заросли пушистыми соцветиями гусиного лука, купавок, крокусов, медуницы и стали похожи на разноцветные ленты, вплетенные в косы какой-нибудь кап— ризной красавицы… Утром обитателей поместья будили жаворонки, а по вечерам долго не давали заснуть соловьи, облюбовавшие заросший черемухой и ландышами глухой овраг.
Лариса всегда тосковала, если Фрида надолго покидала поместье. Но теперь она запретила себе тоску: на ее попечении остались Леночка и Анечка, кроткие, некапризные малышки, казалось бесконечно благодарные за любое доброе дело (будь то кормление, смена пеленок или прогулка) своей приемной матери. Точнее, одной из приемных матерей. Лариса, кстати, волновалась по поводу того, чем станут питаться крошки, перейдя в ипостась фламенг, покуда Фрида будет отсутствовать, но проблема разрешилась сама собой. К удивлению Ларисы, за все время, пока Фриды не было в поместье, крошки ни разу не преобразились, оставались сросшимися сиамскими близнецами вполне человеческого облика. Только цвет глаз у них каждое утро был другой — Лариса не знала, как это объяснить… И потом, изменение цвета глаз — это не самое удивительное, что присутствовало в малышках. Лариса никогда не понимала буквально выражение «ангельский ребенок», справедливо полагая, что дети на самом деле напичканы капризами, младенческим эгоцентризмом и сильной неприязнью к родителям, вынудившим их к жизни на этой скорбной и непри-ветливой земле. Но Анечка и Леночка по характеру были истинными ангелами, словно то Высшее Нечто, которое послало их в мир, отняв у девочек нормальное строение тел, взамен наделило их души живой всеобъемлющей любовью, кротостью, благодарностью и терпением. Лариса боялась этого. Она знала, что кроткие наследуют землю, но она также знала, о какой именно земле говорилось в этом-евангельском стихе…
Лариса каждый день, окончив кормление, клала малюток в двухместную детскую коляску и отправлялась на прогулку — чтобы Аня и Лена могли своими разноцветными глазами смотреть на яблоневый сад, на ветки вишен, окутанные прелестью нескончаемого цветения. Возле одного из прудов была выстроена элегантная и простая, как костюм от Шанель, беседка. В ней Лариса и девочки отдыхали после долгих прогулок, наслаждались теплом вечного майского дня, слушали пение птиц и плеск карпов в пруду… Близнецы дремали, Лариса погружалась в чтение очередной книги, прихваченной из библиотеки фламенги. Жизнь густела и застывала, как капля меда на солнце; волнения, страдания, печаль и несбывшиеся мечты не имели к теперешней жизни Ларисы ни малейшего отношения. Но бывшая отравительница, до сих пор не расставшаяся с тем внутренним «я», которое больше всего походило на удар катаны, предполагала, что такое бездеятельное счастье не может длиться долго. И она не ошиблась.
Фрида вернулась столь же внезапно, как и уехала. Впрочем, внезапные исчезновения и появления были вполне во вкусе фламенги, — возможно, она делала это для того, чтобы не позволить Ларисе затосковать рядом с ней, пресытиться страстью и ласками. А вот тосковать без Фриды — о да, это пожалуйста. Фла-менга хотела, чтобы Ларисины чувства к ней всегда были свежи, как роса поутру.
Итак, Фрида вернулась. Стоял майский вечер, пленительный, как и прочие вечера в поместье фламенги. Лариса только что уложила детей спать и вышла в сад подышать воздухом, насыщенным ароматом шиповника и фрезии. Когда она подошла к скамейке, то услышала шорох гравия на подъездной дорожке. Лариса обернулась:
— Фрида!
Фламенга стремительно подошла к ней, нежно и крепко обняла:
— Вот ты где прячешься! Милая Лара… Как ты, как дети?
— Все в порядке, Фрида. Но мы скучали без тебя.
— Неужели?
— Воистину так.
— Я растрогана, — улыбающаяся Фрида легким поцелуем коснулась Ларисиных губ. — Но идем в дом. У меня есть новости. Ты ужинала, кстати?
— Конечно. Твой повар, кажется, решил превратить меня в толстуху: из-за того, что я кормлю девочек грудью, он подает мне на стол такие лакомства, что просто невозможно удержаться. Ведь это твое коварство?
— Да, любовь моя. Не волнуйся, полнота тебе не грозит. Так что поужинай со мной.
— Фрида!
— Что такое?!
— Зачем ты меня томишь? К чему эти разговоры об ужине?! Давай сразу к делу — ведь ты не зря пропадала столько времени в том мире.
— Ларочка, ты, как всегда, гений проницательности.
— Ничего подобного. Просто ты любишь тянуть кота за хвост, а я предпочитаю этот хвост отрубить одним махом.
— Бедный кот!
— Фрида…
— Хорошо, идем в дом. Я действительно должна серьезно поговорить с тобой. Но, надеюсь, ты хотя бы позволишь мне перед этим разговором взглянуть на наших малюток?
Разумеется, это был риторический вопрос. Фрида не только проверила, как обстоят дела у прелестных Ани и Леночки, но и заставила-таки Ларису разделить с нею легкий ужин.
Когда с ужином, любованием младенцами и прочими мелочами, которыми Фрида словно задалась целью изводить нетерпеливую Ларису, было покончено, фламенга позвала Ларису в библиотеку.
Там они сели в старинные уютные кресла напротив низенького восьмиугольного стола. На столе всегда стоял подсвечник с новыми свечами — и слуги в доме, и Лариса знали, что Фрида не любит электрического освещения, предпочитая живой и близкий к ее собственной сущности огонь.
Лариса зажгла свечи, их мягкий, словно сливочный свет лег на ртутное лицо Фриды и отразился в этом лице, как в зеркале.
— Итак? — вопросительно посмотрела на Фриду Лариса.
— Итак, — с улыбкой согласилась Фрида.
И, словно фокусник извлекает из рукава бумажный букет, фламенга неуловимым движением длинных пальцев извлекла из своей ладони маленький, радужно сверкнувший в свете свечей диск.
— Компакт-диск? — удивилась Лариса. — И ты из-за этого пропадала столько времени?
— Совершенно верно. Только это не обычный компакт-диск, изготовленный людьми. Этот диск, можно сказать, плоть от плоти моей…
— Не понимаю. Прости, никогда бы не подумала, что ты имеешь хоть малейшее отношение к компьютерам и всякой, связанной с ними мелочовке. В твоем поместье нет ни одного компьютера. Так зачем тебе диск?
— Лариса, иногда ты рассуждаешь как ребенок. Мой очаровательный, нежно любимый ребенок. Зачем мне компьютер, если я сама способна стать накопителем информации… Я, право, полагала, что ты спросишь меня, что находится на этом диске.
— О да. Спрашиваю.
— Здесь находится информация, которую я украла…
— Копировала?
— Нет, именно украла, основательно разрушив базу данных некой Ложи Магистриан-магов. Ты что-нибудь слышала о Ложе Магистриан-магов, Ларочка? В прошлой жизни тебе никого из ее членов не приходилось травить?
Лариса подумала мгновение и ответила очень серьезно:
— Нет, не приходилось. Я помню всех своих клиентов. Среди них не было ни одного, как его бишь, Магистриан-мага. И спешу тебя уведомить, я никогда не слышала о существовании той организации, про которую ты мне только что сказала. Это что, клуб по интересам? Общество любителей изображать из себя специалистов в области магии?
— Ты несколько неточно дала определение. Да, это общество. Только не любителей и не специалистов в области магии. Это общество магов. Настоящих магов, душа моя.
— Фрида, я вспоминаю один наш недавний разговор. В нем мы пришли к убеждению, что магии как реальной силы не существует, а существуют лишь человеческие домыслы о ней. Выражаясь литературно, си-мулякры.
— Верно. Но адепты ложи мыслят иначе. Для них магия была и остается силой, знанием, властью — поскольку они беззаветно верят в нее. Их вера воззвала к бытию небытие, и несуществующая магия стала существующей, реальной и действенной.
— То есть ты хочешь сказать, что они способны проделывать всяческие фокусы по управлению стихиями неба и земли (не знаю, чем там еще занимается магия)?
— Да, способны. Я же говорила тебе, что магия становится в человеческом мире все более реальной, а значит, ее носители активны и дееспособны. Они уже мнят себя властителями мира, Лариса. У Ложи Маги-стриан-магов имеются адепты и филиалы по всему миру. Они, как бы это выразиться, реабилитируют и пропагандируют магию, вербуют неофитов из людей с хорошим потенциалом воображения и постепенно делают из этих людей магов. И однажды ложа захочет полной власти над миром.
— Фрида, это невозможно. Во всяком случае, хотя бы потому, что сейчас мир реально принадлежит вам, фламенгам, и лишь номинально — людям. Ваш вид —
первый в Последовательности Видов.
— Верно, — серебряные губы Фриды сжались в тонкую полоску. — Только, похоже, маги уже поняли это и решили внести свои изменения. Уничтожить фламенг.
— Что? — не поверила своим ушам Лариса. — Это невозможно.
— Тем не менее это факт.
— Но вы — неуничтожимы…
— Чистые фламенги — да. Но полукровки, чет-вертькровки…
— Не понимаю.
— Вот этот диск, — фламенга-коснулась острым как игла ноготком блестящего диска, — говорит о том, что охота на фламенг началась.
— Но…
— Минуту. Ты все увидишь сама. И, кстати, поймешь, почему мне не нужен компьютер.
Фрида отняла палец от поверхности диска, и тут Лариса увидела, как от ногтя фламенги к центру диска тянется тонкая серебристо-голубоватая нить. Фламенга качнула пальцем, нить засветилась, а диск поднялся с поверхности столика и завис в воздухе примерно на уровне груди фламенги.
— Информатика — это жалкие потуги человеческого разума объять необъятное. Смотри, Лара, как это принято у фламенг.
Фрида снова слегка качнула пальцем. Нить засветилась сильнее, а висящий в воздухе диск вдруг завра-щался с бешеной скоростью, превратившись в какое-то туманно-блестящее пятно.
— Не смотри на диск, это бесполезная трата времени, — спокойным тоном сказала Фрида Ларисе. — Смотри мне в глаза.
Лариса подчинилась. Ее собственные глаза при этом постепенно затуманились, а затем превратились в такие же зеркальные холодные лабиринты, как и глаза фламенги. И она увидела…
… глазами девочки-подростка толщу мутной воды, давящей сверху, с боков, снизу, последние пузырьки воздуха, поднимающиеся вверх, наступающую багровую темноту удушья.
Она услышала…
… ушами едва сформировавшейся девушки рев поезда, страшный, как трубный глас, возвещающий конец света, рев, сменяющийся протяжным воплем неизбывного ужаса и звуком удара, после которого тишина звучала, как предательство и насмешка.
Она почувствовала…
… тонким носиком другой девушки запах газа, шедшего из раскрытой духовки газовой плиты. Это ощущение было уже на пределе восприятия — газ шел слишком долго, и вот девушка сделала последний вдох и выдох.
Она ощутила…
… в неверных дрожащих пальцах совсем юной девочки жалящую податливость лезвия бритвы. Взмах, взмах, взмах — и теперь ощущалась горячая кровь, бьющая из располосованных вен и растекающаяся под струями душа розово-багровеющей лужей на кафельном полу.
Она проглотила…
… пятидесятую таблетку снотворного и посмотрела на себя в зеркало. Зеркало отразило красивую девушку, которой предстояло жить, взрослеть, любить и рожать детей. Но таблетки уже начали действовать, и изображение девушки в зеркале исказилось, потускнело, словно переходя из реальности в мир безвозвратных сновидений…
— Лариса! — вдруг взорвался ее мозг криком фла-менги. — Достаточно! Закрой глаза! Лариса хотела подчиниться, но…
… Ее душа сейчас была рядом с душой девушки, стоявшей на крыше высотного здания. Кругом выл ветер, толкал в спину, звал. И девушка подчинилась зову. Она шагнула с крыши и…
— Лариса, довольно!
Ледяная ладонь фламенги легла на пылающий лоб Ларисы, потом скользнула чуть ниже, мягко и настойчиво прикрыла веки застывшей в трансе женщины.
И теперь Лариса закричала, неистово и ужасно, будто одержимая дьяволом.
… Она недолго приходила в себя. Вновь открыв глаза, она увидела только знакомые стены библиотеки и Фриду, с тревожным видом сидящую напротив. Никакого диска уже не было.
— Выпей. — Фрида протянула Ларисе хрустальный бокал с темной жидкостью. — Выпей. Это твое любимое фандагейро. Тебе станет легче.
— Вино… А как же кормление детей? — слабо спросила Лариса, вновь всеми своими чувствами говоря «здравствуй! » окружающему ее реальному миру.
— Ничего. Сегодня-завтра я их покормлю. А тебе бокал вина пойдет на пользу. Ах, моя милая Лара, как ты меня напугала! Я боялась потерять тебя. Я не думала, что человеческое в тебе еще так властно и сильно.
Лариса выпила бокал фандагейро до дна. Дивное вино словно закутало Ларису в дорогие меха и шелка, успокоило, умиротворило.
— Что это было, Фрида? — Лариса поставила пустой бокал на столик. — Что я видела?
— Ты видела то же, что и я. Ты видела, как погибли Зося Маковцева, Мирта Ишкольц, Галя Иевлева, Ирма Луиза Саанредам, Шарлотта Шпайер и Светлана Кудрявцева. На самом деле я хотела показать тебе весь список погибших, но ты еще слишком слаба, твоя человеческая часть уже не выдерживала…
— Список погибших? — переспросила Лариса и тут же поняла, что зря переспрашивала. Потому что перед ее внутренним взором вспыхнули алые, кровавые буквы Списка:
«Валленберг Луиза Агнесса, 15 лет. Княжество Лихтенштейн, г. Вадуц. Скончалась 3 июня 2018 года.
Гончар Марина, 14 лет. Беларусь, г. Витебск. Скончалась 24 сентября 2018 года.
Доспевска Барбара, 13 лет. Болгария, г. Стара Заго-ра. Скончалась 4 октября 2018 года.
Иевлева Галина, 15 лет. Россия, г. Калуга. Скончалась 8 марта 2019 года.
Ингефелъд Селъма, 14 лет. Швеция, г. Гетеборг. Скончалась 13 ноября 2018 года.
Ишколъц Мирта, 15лет. Венгрия, г. Дебрецен. Скончалась 5 апреля 2019 года.
Кудрявцева Светлана, 14 лет. Россия, г. Екатеринбург. Скончалась 12 декабря 2018 года.
Кулабина Анастасия, 13 лет. Россия, г. Воронеж. Скончалась 1 августа 2018 года.
Ланнерфиц Стефания, 15, 5лет. Австрия, г. Инсбрук. Скончалась 6 сентября 2018 года.
Маковцева Зося, 13, 5 лет. Россия, г. Щедрый. Скончалась 25 марта 2019 года.
Саанредам Ирма Луиза, 15 лет. Нидерланды, г. Утрехт. Скончалась 8 марта 2019 года.
Стишковская Агата, 15 лет. Польша, г. Гданьск. Скончалась 12 июня 2018 года.
Халгримаа Эдда, 12 лет. Исландия, г. Кефлавик. Скончалась 6 сентября 2018 года.
Шпайер Шарлотта, 15, 5 лет. Германия, г. Эссен. Скончалась 12 марта 2019 года».
— Я не понимаю, — сказала Лариса, помотав головой. Ей было тягостно и тоскливо — как перед сильной грозой или бедой. — Какое отношение…
— Я объясню, — сказала Фрида. Успокаивающе погладила Ларису по руке. — Дело в том, что погибшие девочки из Списка — фламенги. Не чистые, конечно. Но в их крови в большей или меньшей степени присутствовала сущность фламенг.
— Как ты узнала об этом? Обо всем?
— Узнала случайно. Виной тому смерть Зоси Маковцевой.
— Тринадцать с половиной лет… Совсем ребенок.
— Да. Но она была необычным ребенком. В ней была лишь треть человека, а оставшиеся две трети принадлежали сущности фламенги. Я наблюдала за Зосей почти с самого ее рождения. Так получилось, что ее родственники имели кое-какие кровные связи с членами той общины, которую я основала. Помнишь, я рассказывала тебе?
— Да. Родители наших Ани и Леночки — тоже из той общины, верно?
— Верно. Но сейчас о бедной Зосе Маковцевой. У Зоси были редчайшие вокальные данные. Все дети, имеющие сущность фламенг, обладают необычайными способностями, эти способности могут проявляться как угодно — и как паранормальные (употреблю этот человеческий термин), и как просто слишком высокие для возможностей человека. Зося получила потрясающий дар — у нее оказался настоящий голос фламенги.
— Так она могла петь, как фламенга?
— Да. А ты уже знаешь, что такое наше пение.
— Знаю. Когда я впервые услышала, как ты поешь… Этим пением можно разрушать и создавать це-лые Вселенные. Это даже не пение в общепринятом смысле слова. Это мир, счастье, величие…
— Именно, Лара. Со временем Зося стала бы величайшей певицей на земле. Ее голос покорял бы миллионы, приводил в сладкое исступление, заставлял забывать о войнах, нищете, ненависти. Я возлагала большие надежды на Зосеньку, хотя не могла вмешиваться в ее жизнь-напрямую. Я посчитала, что моя благотворительность и опека здесь лишние, талант Зосей настолько велик, что ему не нужно никаких подпорок и никакой помощи. И вот я просчиталась. Бедная девочка погибла. Точнее сказать, ее убили.
— Убили?!
— Да, как и всех остальных девочек-фламенг.
— Но я ощущала, видела — они кончали с собой!
— Да, это выглядело как самоубийство. Но все самоубийства были спровоцированы. Буквально навязаны разуму детей. Знаешь, под каким кодовым названием находилась эта информация в базе Ложи Маги-стриан-магов? «Наведенная смерть».
— Наведенная ?!
— Да. Именно поэтому вся информация о гибели девочек-фламенг находилась в базе данных магической ложи. Потому что они считают, что девочки стали жертвами именно магического вмешательства. Некий маг, или ведьма, или колдун «навел» на них смерть, методами магического внушения заставил их наложить на себя руки.
— Маг… Он или она — из ложи?
— Вот этого я не знаю, — вздохнула фламенга. — Но с другой стороны, стали бы они собирать досье на самих себя? Ведь эту информацию я украла у так называемого Особого отдела ложи — того, который, по их утверждениям, занимается расследованием пре-ступлений, совершенных с помощью магии. Я знаю также и то, что следствие по делу «Наведенная смерть» ведет некий Магистриан-маг Рэм Теден. Но я решила провести свое следствие. Такие смерти девочек-фламенг не случайны. Это значит, что кто-то из магов уже начал против нас войну. Возможно, они вообще ведут двойную игру: Особый отдел ложи якобы занимается расследованием, а кто-то из мелких адептов тем временем внушает жертвам мысли о смерти!
— Послушай! Но разве человек с сущностью фламенги может быть внушаем?
— Да, и чрезвычайно. Потому что у такого получе-ловека-полуфламенги высоко развито воображение, интуиция, ясновидение. Поэтому они беззащитны даже перед обычным гипнотизером. Не говоря уже о маге.
— Я не могу поверить, что тут замешана магия, колдовство и прочая чушь. То, что на самом деле является досужей выдумкой и исторической фальсификацией, не может работать. Не может убивать.
— Может, как видишь, — резковато ответила фламенга.
— Хорошо, я верю тебе. Но я не могу понять одного: мотивов уничтожения девочек-фламенг. Неужели лишь потому, что они имеют отношение к вашей расе, их убивали?
— Такое возможно, — сказала Фрида. Встала с кресла, принялась расхаживать по комнате. Свечи бросали на ее серебряное тело тревожные блики. — Мило того. Скорее всего, это единственная причина убийства. Меня смущает не это.
— А что?
— Лариса, ты сама долгое время была убийцей. Подумай с точки зрения убийцы, что здесь не так.
Лариса помолчала, разглядывая причудливые искрящиеся грани пустого бокала. Затем сказала:
— С точки зрения убийцы эти убийства чересчур… вычурны. Продуманы. Нечеловечески идеальны. Подвергнуть жертву психическому воздействию, чтобы она сама лишила себя жизни… На это способен слишком талантливый и слишком осторожный убийца. И при этом стопроцентно уверенный в себе — он не сомневался, что его внушение сыграет на девочках, как на музыкальных инструментах. Я не только была убийцей, я хорошо знала мир убийц. И могу сказать одно: такое не мог совершить человек.
— Вот здесь, моя милая Лара, ты попала в яблочко. Я тоже считаю и даже более чем уверена, что убийца — не человек. Хотя выглядит он как человек. В своем обычном состоянии.
— Морфер? — дрогнувшим голосом спросила Лариса. — Но ведь их больше нет, они, как бы это выразиться, сошли со сцены…
— Морферы тут ни при чем, вообще забудь о них. Вряд ли им суждено возвратиться, этот мир переживет их потерю. Убийца — маг, я готова поклясться в этом.
— Маг?
— То есть существо, абсолютно уверовавшее в магию, сделавшее ее реальной и овладевшее ею. Такое существо уже не может считаться человеком, согласись. В нем нет ничего человеческого. Магия, и больше ничего.
— Я никогда не видела воочию магов или ведьм. Потому соглашусь с тобой. Но скажи, Фрида…
— Да?
— А ты не рассматриваешь такой версии, что в гибели девочек-фламенг повинна такая же фламенга?
— Это исключено, — отрезала Фрида.
— А я бы не стала говорить столь категорично! — воскликнула Лариса. — Я не могу до конца поверить в то, что какие-то люди возомнили себя чародеями и решили бороться за мировое господство, начиная при этом с убийства ни в чем не повинных детей-фламенг. Откуда, допустим, пресловутые маги могут знать о существовании расы фламенг вообще? Разве вы афишируете свое бытие на земле?!
— Тут ты права. О расе фламенг знают лишь те, кому фламенги позволили это узнать.
— Вот!..
— Но может случиться всякое. Наверняка существуют любопытствующие личности (назовем их так), которым судьба подкинула фактик-другой: о том, что есть на земле те, чья сущность — невещественное пламя: о том, что человек — вовсе не венец творения, а побочный продукт евгенических экспериментов по межмолекулярным связям морферов и фламенг…
— Что? — переспросила Лариса. — Человечество — побочный продукт по скрещиванию морферов и фламенг?
— Не совсем… — медленно протянула Фрида. — Постой-ка. Меня, что называется, осенило.
— Да?
Фрида заговорила, словно с трудом подбирая слова:
— Я тут перед тобой вела долгие речи о том, что магии в действительности не существует, что маги — просто фантазеры и выдумщики с хорошо развитым воображением, и потому… Лариса, я была неправа.
— То есть?
— Не маги существуют потому, что есть магия, а магия реальна потому, что есть маги. И знаешь, кто они, эти маги, ведьмы, ясновидцы? Они и есть удачный результат скрещивания морферов и фламенг! Как я раньше этого не могла понять! Ведь знание об этом буквально лежало на поверхности! О, как все просто и как сложно!
— Но тогда… Зачем какому-то магу, потомку фламенг и морферов, убивать фламенг, своих единокровных? Точнее, единосущных…
— Мы не единосущны, — отрезала фламенга. — Они — другой вид. И, каким-то образом узнав о нас, они использовали это знание во зло.
— И что же?
— А то, что получивший такое знание может здраво и толково рассудить, что фламенги опасны человечеству. И не только человечеству, но и той его части, что получила ирреальную, то есть магическую, сущность. Впрочем, и морферы при таком рассуждении опасны.
— Ну, с морферами разобрались вы сами.
— Да. Но теперь кто-то жаждет разобраться с нами. И мне это не нравится.
— Мне тоже не нравится, когда детей толкают на смерть. Какими бы эти дети ни были.
— Самое страшное, что это только начало, Лариса. И самое печальное то, что я не знаю, каким будет продолжение.
Они помолчали.
— Что ты намерена предпринять? — спросила Лариса.
— Найти убийцу. И — выяснить, кто стоит за ним. Если это возможно.
— Как ты собираешься это сделать?
— Стать магом.
— Что?!
— Ведьмой, волшебницей, колдуньей, как это у них называется. Внедриться в эту магическую паути-ну. Подергать кое-какие ниточки. Слушать. Смотреть. Анализировать.
— Фрида…
— Да, любовь моя?
— Помнишь, как началась наша связь? Ты внедрила меня в курортную зону морферов «Дворянское гнездо», для того чтобы я выполнила заказ на убийство Веры Червонцевой…
— Помню. К чему ты клонишь? Лариса выразительно приподняла брови.
— Что? Нет, милая Лара. Я не хочу повторяться. Я не собираюсь тебя никуда внедрять. Тогда я еще не дорожила тобой. Теперь — дорожу. Слишком дорожу. Ты останешься здесь и будешь матерью наших милых крошек. Будешь ждать меня. Мне приятно возвращаться домой, зная, как ты меня ждешь.
— Но, Фрида…
— Я не подвергну тебя опасности, Лара, — твердо сказала фламенга. — В конце концов, я совершеннее тебя. И не забывай — меня нельзя уничтожить. Так что маги мне не страшны.
— Фрида! — стукнула кулаком по столу Лариса. — Как ты можешь так говорить! Выходит, ты ничего из цела не оставляешь мне? Выходит, я беспомощна? Ни на что не годна?
— Отнюдь, милая Лара. — Фрида подошла к Ларисе, мягко опустилась у ее ног, положила свою прекрасную серебристую голову ей на колени. — Я ведь не прямо сейчас отправляюсь на поиски убийцы. Нам предстоит немало подготовительной работы. Анализировать, строить планы, разрабатывать стратегию. А ты у меня, Ларочка, несравненный стратег. Это не комплимент.
— Спасибо, Фрида…
— Что это? Ты плачешь?.. Не надо, милая моя. — Руки Фриды нежно гладили Ларису.
— Я схожу с ума всякий раз, когда тебя нет рядом, — пробормотала, всхлипнув, Лариса. — Мне кажется, я вообще не живу, когда ты уходишь… Я не могу без тебя…
— Любимая моя девочка, сокровище мое, если бы ты знала, как я по тебе тоскую даже в самой короткой разлуке. Я люблю тебя так, как ни один человек не любит другого человека… Я воистину принадлежу тебе, и поверь, я никому и никогда не говорила и не скажу больше таких слов. О, Лара, возлюбленная моя! Что же нам делать — ведь помимо любви у нас еще есть долг, долг хотя бы перед этими несчастными девочками. Хочешь, я расскажу тебе о каждой из них? Сельма Ингефельд в будущем могла бы стать той, кого вы, люди, называете ясновидящими. Мирта Ишкольц писала стихи. Пока детские стихи, но со временем ее стихи превратились бы в новое откровение, нечеловечески гениальное откровение для мира, и прославили бы ее маленькую страну. А знаешь, что принесла миру Шарлотта Шпайер в свои неполные шестнадцать лет?! А Галя Иевлева…
— Довольно, — тихо сказала Лариса. — Я поняла. Ты права. Но позволь мне хотя бы помогать тебе.
— Без твоей помощи мне не обойтись, Лара, — серьезно сказала фламенга. — А теперь идем. Я соскучилась по тебе. Соскучилась по девочкам и даже по своему дворцу. Как здесь хорошо! Когда я возвращаюсь из мира, бывшего твоего мира, в мир мой, кажется, что краски вокруг становятся ярче, воздух прозрачнее, ароматы нежнее и изысканнее. Впрочем, почему кажется? Так оно и есть. Вот почему я не хочу, Лариса…
— Да?
— Чтобы ты вновь покинула границы моего мира и заново соприкоснулась с твоим. Я боюсь, что это убьет тебя. А ты должна жить…
Они уже вышли из библиотеки и стояли на открытом балконе, оплетенном шпалерными розами. Розы благоухали так, словно цвели они в раю.
— Как меня пьянит этот аромат, — прошептали серебряные губы фламенги. — Так пахнет твоя кожа, моя возлюбленная Лариса…
С этими словами фламенга поцеловала Ларису — долгим, изнурительным и страстным поцелуем. Зеркально блестящие руки фламенги ласкали женщину, наполняя ее тело огнем невыносимого для человека наслаждения и блаженства. Но, подчиняясь этим ласкам, задыхаясь от аромата роз, Лариса думала о том, что Фрида раскрыла ей не всю правду о деле «Наведенная смерть».
То, что не попало в досье ложи. Германия, г. Эссен, 12 марта 2019 года, смерть Шарлотты Шпайер
— Лотхен, милая, — зовет ее тетя. — Взгляни на часы — мы почти опаздываем!
Тетя панически пунктуальна. Эту пунктуальность не излечивают даже ее регулярные визиты к психотерапевту герру Брюнтнеру.
— Иду-у-у, тетя! — отвечает из своей комнаты Шарлотта. Голос ее весел и звонок, как только может быть звонок голос девушки, которой вот-вот будет шестнадцать.
Шарлотта придирчиво осматривает себя в зеркале. Правильный овал лица, высокий лоб, который она принципиально не прячет под челкой, серые, как небо Эссена, строгие глаза, нежные губы, неоскверненные помадой. Светлые, густые волосы зачесаны назад, стянуты в пучок, упрятанный в черную сетку, — ни один локон не посмеет выбиться. Такие прически не носят ровесницы прекрасной Шарлотты. Но она не такая, как все. Не только прическа, выражение лица, но и одежда это подчеркивают. Сегодня девушка одета в длинную, до лодыжек, прямую бархатную юбку (и никаких разрезов!), шелковую блузку с серо-стальным отливом и черный бархатный жакет, не оживленный ни брошью, ни каким-нибудь легкомысленным бантиком. В довершение всего — черные туфли-лодочки на низком каблуке. Шарлотте ни к чему все эти модные шпильки и платформы, на которых щеголяют сверстницы, пестрые и крикливые, как сойки. При росте метр семьдесят девять необходимость в обуви на высоких каблуках отпадает сама собой.
Итак, Шарлотта Шпайер оглядывает себя, такую строгую, повзрослевшую и чопорную в большом, вделанном в дверь платяного шкапа, зеркале. И остается довольна осмотром. Возможно, будь ее характер и увлечения иными, она выбрала бы для себя сладкую карьеру фотомодели, звезды подиума, красавицы с обложки модного журнала. Такая мысль мелькает в прелестной головке фройляйн Шпайер, но вызывает на губах лишь презрительную насмешку. Шарлотта уже выбрала свой путь. И познала, каков смысл ее жизни. Ее ведет вперед высокая лучезарная звезда, и никто и ничто не сможет помешать ей.
Шарлотта отходит от зеркала и бросает прощальный взгляд на свою комнату. Здесь тоже все строго, рационально и даже несколько аскетично для столь молодой девушки. Стеллажи, доверху заполненные книгами, рабочий стол для расчетов и чертежей, второй рабочий стол с компьютером; никаких мелочей, суетно оживляющих интерьер. Лишь в простенке между окнами висит портрет в строгой, мраморного цвета раме.
С портрета на Шарлотту внимательно и с одобрением смотрит довольно молодая, но лишенная привычной красоты женщина. Лицо женщины на портрете дышит целеустремленностью и волей, высокий гладкий лоб говорит о проницательности, глаза полны мудрости, а губы напоминают губы греческой камеи. Женщина облачена в строгое платье позапрошлого века, белеет скромный стоячий воротничок, и больше нет никаких украшений. Шарлотта смотрит на портрет и едва заметно ему кланяется. Это поклон перед своим кумиром, перед своей повелительницей — королевой науки.
На мраморной раме золотом тиснута надпись: Der Professor der Mathematik Sofia Kowalewskaja
— Сегодня мое первое выступление, фрау Ковалевская, — говорит Шарлотта портрету. — Пожелайте мне успеха.
Русская королева математики смотрит на фройляйн Шпайер одобрительно и с пониманием.
— Спасибо, фрау Ковалевская, — шепчет Шарлотта. — Я иду.
— Лотхен, деточка! — квохчет снизу, из холла их польшого дома, тетя Бригитта. — Нельзя заставлять ждать университетских профессоров!
Шарлотта покидает комнату, торопливо, но изящно поддерживая подол своей академической юбки, спускается в холл. Там ждет ее тетя Бригитта, единственная родственница, заменившая девушке отца и мать, отправившихся в Экваториальную Африку с миссией доброй воли и пропавших там без вести. Но сегодня Фердинанд Шпайер, этнограф, и Жени Шпайер, врач, гордились бы своей единственной дочерью. Шарлотта понимает это, берет под руку взволнованную, но тоже официально выглядящую тетушку и выходит с нею во двор, к подъездной дорожке, где лимузин тети и шофер тети сверкают под мартовским солнцем от предстоящего торжества. Торжество — научно-практическая конференция по математике. Участники конференции — не только маститые профессора из Берлина и Стокгольма, но и студенты самых престижных и старинных университетов. И совсем немного школьников — одного возраста с Шарлоттой, допущенных на столь серьезное мероприятие только по одной причине. По причине особой одаренности.
То, что Шарлотта Шпайер — необычайно одаренный ребенок, выяснилось почти с первого года ее рождения. Казалось, девочка родилась на свет для высокой миссии познавать его при помощи науки, делать лучше, благороднее, мудрее. В трехлетнем возрасте Шарлотта уже в совершенстве знала два языка — родной немецкий и английский (универсальный язык ученых) и читала не только популярные книги по математике, физике, химии, астрономии, но и смело осваивала серьезнейшие научные трактаты. С Шарлоттой по индивидуальной программе занимался доктор математики Коблерштрасс — светило в области абелевых интегралов, доктор физики Шаклар — автор монографий по теории ядра и популярного учебника «Физика твердого тела». Маститые ученые поражались природным математическим и аналитическим способностям маленькой девочки и прочили ей боль-шое будущее. А когда шестилетняя Шарлотта внесла неожиданные, верные и смелые дополнения в известную теорему Коши-Ковалевской, доктор Коблерштрасс назвал девочку «Эссенской Софи», подразумевая тем, что Шарлотта в своей одаренности подобна великой русской ученой Софье Ковалевской.
И с шести лет образ, жизнь, труды Софьи Ковалевской пленили Шарлотту. Она поклялась, что станет такой же, как эта русская женщина-гений; более того, она превзойдет своего кумира на поприще математики.
Несколько лет Шарлотта посвятила теории дифференциальных уравнений в частных производных. Затем изучала высшие трансцендентные функции. Но к двенадцати годам фройляйн Шпайер поняла, что оставшуюся жизнь она должна посвятить доказательству знаменитой теоремы Ферма. И к этому решению Шарлотту подтолкнула не кто иная, как Софья Ковалевская.
Шарлотта никогда не забудет того рождественского вечера! Тетя Бригитта — всемогущая, богатая, добрая — заказала праздничный ужин в самом дорогом ресторане Эссена. Ужин был поистине королевский, мало того, тетя разрешила своей гениальной племяннице выпить полбокала коллекционного шампанского… А потом, когда они вернулись из ресторана домой, тетя сказала:
— Моя дорогая девочка, у меня есть для тебя подарок. Надеюсь, тебе понравится.
Шарлотта улыбнулась:
— Милая тетя, я тоже приготовила для вас подарок…
— Дитя мое, ты — лучший подарок для меня. Каждый день я благословляю Бога за то, что он послал на землю такого математически одаренного ангела!
Тетя и племянница рассмеялись. Шарлотта шутливо погрозила тете пальчиком:
— Чур, я первая дарю подарок, тетя!
Она буквально взлетела по лестнице наверх, в свою комнату, и взяла в руки заранее подготовленную коробку в подарочной упаковке и с большим блестящим бантом. Когда она спустилась вниз, в парадную гостиную, тетя ждала ее у сверкающей огнями елки и таинственно улыбалась.
— Вот, тетя! — радостно воскликнула Шарлотта и протянула тете коробку. — С Рождеством!
— Ах, детка, как это мило с твоей стороны… Но погоди минутку, я ведь тоже должна вручить тебе подарок. А потом вместе развернем наши подарки и посмотрим, да?
— Да! — просияла глазами Шарлотта. Несмотря на свои успехи в высшей математике и теоретической механике, она все-таки была ребенком и радовалась подаркам, как и положено ребенку.
Тетя подошла к журнальному столику и взяла с него нечто большое, прямоугольное, завернутое в атласно блестящую кремовую бумагу и перевитое серебряной лентой с надписью: «С Рождеством! » Протянула подарок девочке:
— С праздником тебя, милая. Осторожно — это тяжелое!
А затем наступил черед разворачивать подарки и наполнять гостиную радостным смехом и восклицаниями:
— Шарлотта, дорогое мое дитя! Неужели это то, о чем я так долго мечтала?!
— Да, тетя, это саженцы роз для твоего розария. Тот самый новый элитный сорт — Королева Альп.
— Но как тебе удалось?! Этот сорт вывел герр Щпеймахер и совершенно не желал им делиться с другими коллекционерами роз. Как тебе удалось задобрить этого короля роз?!
Шарлотта засмеялась счастливым смехом человека, для которого в жизни не существует ничего невозможного.
— Я за месяц до Рождества позвонила герру Шпей-махеру и предложила ему партию в шахматы. Тетя, ты же знаешь, что герр Шпеймахер обожает шахматы не меньше, чем розы. В случае моего выигрыша он поклялся подарить мне саженцы Королевы.
— И ты выиграла?!
— Легко. Мат в три хода!
— О, мое дорогое гениальное дитя! Твой подарок поистине королевский. Мой гораздо скромнее…
— Не верю! Я сейчас посмотрю!
Шарлотта с каким-то замиранием сердца развязывает бант, разворачивает бумагу. Внутри еще слой бумаги, прозрачной и легкой точно калька. Долой и ее!
— Ах, — говорит Шарлотта. И отступает от своего подарка с выражением того благоговения, с каким библейские патриархи отступали от являвшихся им ангелов. — Какой прекрасный портрет, — шепчет девочка.
С портрета на нее смотрит женщина, чье имя стало Для Шарлотты Шпайер символом науки и гениальной Дерзновенности.
«Der Professor der Mathematik Sofia Kowalewskaja».
— Я заказала написать этот портрет очень хорошему живописцу, — для чего-то говорит тетя.
— Я вижу, — шепчет девочка. — Она… так прекрасна. Как будто живая и сейчас заговорит со мной.
Шарлотта бросается к тетке на шею:
— Я вам так благодарна, милая тетя! Можно этот портрет прямо сейчас повесить в моей комнате?
— Значит, тебе понравился мой подарок?
— У меня нет слов, чтобы выразить, как он прекрасен! Так можно повесить портрет прямо сейчас? Я могу сама…
— Что за феминистические замашки, детка?! Женщина может все, но некоторые вещи лучше позволять делать мужчинам…
— Ха-ха-ха! — смеется Шарлотта, впрочем не поняв тонкости шутки тети Бригитты.
— Я позвоню в садовый домик нашему Отто, — говорит тетя, — он немедленно придет и сделает все, что ты пожелаешь. А мы подарим за это Отто бутылку бургундского. Все-таки Рождество!
Меланхоличный и немного нетрезвый Отто, исполняющий в доме тети Бригитты роль слесаря, уборщика садовых дорожек и вообще человека на все руки, явился по первому зову. Поздравил тетю и племянницу с праздником, спросил, что угодно.
— Нужно повесить этот портрет в моей комнате, — сказала Шарлотта. — Прямо сейчас. Отто, пожалуйста…
— Будет сделано, фройляйн.
… Когда портрет Софьи Ковалевской воцарился в комнате Шарлотты, девочке показалось, что от лица этой мудрой и прекрасной женщины исходит неземное сияние. Девочка стояла посреди комнаты, не в силах отвести взгляда от портрета, хотя снизу ее звала тетя Бригитта — пить чай со сдобой.
— Простите, фрау Ковалевская, — тихо сказала маленькая Шарлотта женщине на портрете. — Мне нужно идти, тетя зовет. Но я вернусь.
Шарлотта шагнула к двери, и тут ей показалось…
Хотя, возможно, это был отсвет уличной иллюминации, украшавшей дом…
Шарлотте показалось, что женщина на портрете едва заметно кивнула ей.
Девочка тогда послушно пила чай с тетей, поддерживала беседу, в которой тетя Бригитта мечтала поскорей заняться саженцами новой розы… Но мысли Шарлотты были в комнате наверху, где со стены задумчиво взирал на мир портрет Софьи Ковалевской.
Наконец чаепитие закончилось. Тетя и племянница пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по спальням. Впрочем, Шарлотта в своей спальне только выжидала момента, когда уснет тетя Бригитта. Едва в доме раздался мощный, никакими стенами не сдерживаемый тетин храп, Шарлотта вскочила с постели и, стараясь не шуметь, отправилась в свою комнату для занятий, которую тетя гордо именовала «кабинетом будущего светила науки».
Едва Шарлотта вошла в комнату, как ее пронзил мгновенный страх — а вдруг портрета вовсе нет? Но нет. портрет был на месте, и королева математики по-прежнему мудро взирала с него.
— Тебе не кажется, что живописец сделал меня чересчур красивой? — раздался позади Шарлотты мягкий, удивительно чистый голос.
Шарлотта резко обернулась. Она хотела испугаться, но неизвестно по какой причине в сердце девочки но оказалось и капли страха. Она увидела сидящую в компьютерном кресле женщину — в строгом длинном платье и с высокой прической. И лицо этой женщины маленькая Шарлотта узнала бы из тысячи лиц.
— Давайте знакомиться, — улыбнулась женщина. Кстати, она превосходно говорила по-немецки. — Меня зовут…
— Софья Ковалевская! — выпалила Шарлотта. — Вы гений математики и физики! Я читала ваши работы: «К теории дифференциальных уравнений в частных производных», «О приведении одного класса абе-левых интегралов к интегралам эллиптическим» и «Дополнения и замечания к исследованию Лапласа о форме кольца Сатурна».
— Я поражена, — сказала Ковалевская. — Ваш юный возраст и мои работы… Как вас зовут, милая девушка?
— Шарлотта Шпайер. — Девочка сделала книксен.
— Пожалуйста, присядьте, Шарлотта, — сказала Ковалевская. — Я вижу в вас незаурядные способности. Итак, вы неравнодушны к математике?
— Да! — воскликнула Шарлотта.
— В таком случае позвольте мне быть вашей наставницей. Надеюсь, вы не считаете меня плодом вашего воображения или, чего хуже, привидением?
— Нет, — твердо ответила Шарлотта. — Вы мой кумир, я знаю о вашей жизни все. Но я никогда не верила в то, что вы умерли. Математика не позволила бы вам умереть.
— Вы совершенно правы, Шарлотта. Математика сделала меня бессмертной, она вознаградила меня за все страдания и труды. Отдайте себя этой великой науке, Шарлотта, и вы тоже станете бессмертны.
Они немного помолчали — девочка и женщина. Затем Ковалевская спросила:
— Над чем вы работаете сейчас, Шарлотта?
— Я ищу общий случай доказательства теоремы Ферма.
— О, — уважительно заметила Ковалевская. — Вы вступили в область чистого знания, Шарлотта. Теоретическое решение великого уравнения xn+yn=zn есть несбыточная мечта каждого истинного математика, для которого наука — не совокупность отвлеченных и сухих понятий, а настоящая симфония жизни и поэма Творения. Полагаю, вы испытываете трудности?
— Да, но трудности меня не страшат, — храбро ответила двенадцатилетняя девочка.
— Это ответ настоящего математика, — снова мягко улыбнулась Ковалевская. — Что ж, Шарлотта. Теперь мы будем работать вместе. И полагаю, недалек тот день, когда вы потрясете весь математический мир вашим доказательством теоремы Ферма…
Шарлотта побледнела:
— То есть, госпожа Ковалевская, вы хотите сказать, что я смогу найти значение n для частных случаев теоремы?..
— Нет. Я хочу сказать, что вы докажете теорему
Ферма.
Шарлотта резко выдохнула, зрачки ее глаз расширились.
— Но это… невозможно!
Ковалевская легко взмахнула рукой. В сумраке комнаты ее рука оставила за собой несколько серебристо-голубых мерцающих линий.
— На самом деле в мире нет ничего невозможного. — сказала Софья Ковалевская. — Разве то, что я сейчас сижу перед вами, не доказательство моих слов?
— Да, — сказала завороженная Шарлотта.
— Я вижу, вы утомлены, — мягко сказала Ковалевская. — Утомлены и потрясены. Вам следует отдох-нуть, Шарлотта. Ступайте к себе в спальню и спите.
— А… вы?
— Я уйду. Вам не нужно видеть, как я буду уходить. И, предвидя ваш безмолвный вопрос, отвечу: я вернусь. До скорого свидания, Шарлотта.
Софья Ковалевская сдержала свое слово. Теперь она регулярно появлялась в кабинете Шарлотты по вечерам, когда давно были закончены основные занятия девочки. Королева математики была удивительно приятной собеседницей, доброй подругой и умной советчицей. С нею Шарлотта могла рассуждать обо всем: об экзистенциальной философии, интегральных счислениях, теории Большого Взрыва, ядерной энергии… Но разговоры заканчивались, и наступала пора торжества чистого математического знания: Софья Ковалевская и Шарлотта Шпайер штурмовали неприступную твердыню теоремы Ферма. Иногда они забывались и разговаривали слишком громко. Это привлекло внимание тети Бригитты. Она как-то спросила племянницу:
— Лотхен, с кем ты споришь так эмоционально?
— С Софьей Ковалевской, — честно ответила девочка.
— Хм, — попыталась улыбнуться тетя Бригитта, — не слишком ли ты перенапрягаешься со своими занятиями математикой?
— Нет. К тому же фрау Ковалевская мне помогает…
— Ах, Лотхен, я уже жалею, что поДарьла тебе этот портрет! Не думала, что у тебя появятся такие странные фантазии! Милая, может быть, тебе стоит отдохнуть? Хочешь, съездим во Флоренцию? Или на какой-нибудь хороший курорт? Мне кажется, ты переутомилась.
— Ничуть, тетя, — улыбнулась Шарлотта. — Я прекрасно себя чувствую.
— Ты уверена? Я тревожусь за тебя, дорогая моя. Твои гениальные способности пробудились так рано, это может привести к истощению юный организм.
— О нет, тетя, не волнуйся на этот счет. У меня к тебе будет небольшая просьба…
— Да, дорогая?
— Можно мне в кабинете поставить второй письменный стол? Мне иногда неудобно делать расчеты, — сидя за компьютерным столом…
— Все что угодно, детка.
Второй стол поставили незамедлительно. Но предназначался он совсем не для Шарлотты, как думала тетя Бригитта. За этим столом во время занятий сидела Софья Ковалевская и посвящала растущую девочку во все более притягательные и завораживающие тайны точного знания…
Так прошло несколько лет. Имя юной Шарлотты Шпайер стало хорошо известным в научных кругах. Она предложила несколько новых, весьма оригинальных решений уравнения теплопроводности, опубликовала в научных журналах статьи, касающиеся математических доказательств теории Большого Взрыва и существования антивещества. А ее книга «Тернистые тропы и ловушки математического анализа» воистину стала научным бестселлером. И, разумеется, никто не знал, что за успехами девушки стоит Софья Ковалевская. А если бы и узнали, сочли бы это нонсенсом, бредом, фантастикой, но только не реальностью.
Несмотря на все свои успехи, Шарлотта не почивала на лаврах и не останавливалась на достигнутом. Ее с каждым годом затягивала великая теорема Ферма, которая становилась ее навязчивой идеей, смыслом жизни.
— Не бойся, Шарлотта, — однажды сказала девушке Софья Ковалевская, когда та расплакалась над очередным неудачным доказательством. — Когда-нибудь нас ждет успех. Верь мне.
Шарлотта и не думала не верить. И что же? Этот день настал.
День, когда она и Софья Ковалевская доказали недоказуемое. Совершили невозможное. Перевернули все представления науки. Доказали теорему Ферма.
. Доказательство было прекрасным, точным и простым, как истинное Божье Творение. Оно вызывало на глазах слезы благоговения, а в душе — почти религиозный экстаз.
— Что ж, — сказала Софья Ковалевская, — теперь ты должна возвестить миру о том, что сделала.
— О том, что мы сделали, фрау Ковалевская! Ваш вклад неоценим…
— Девочка, для всего мира, кроме тебя, я умерла еще в тысяча восемьсот девяносто первом году. Тебя сочтут сумасшедшей, если ты заявишь, что вела исследования совместно с Софьей Ковалевской.
— Я смогу облечь эту данность в более приемлемую для ограниченного человеческого разума форму, — улыбнувшись, пообещала Шарлотта.
… И вот теперь настал день торжества. Шарлотта вместе с тетей едет на научную конференцию, где ей предстоит сделать доклад «Некоторые новые аспекты решения уравнения Ферма». Но доклад — лишь предлог. На самом деле Шарлотта на глазах у солидной ученой публики совершит невероятное: представит им неопровержимое доказательство теоремы Ферма.
Машина мчится к стеклянно-бетонному зданию Дворца Науки. Шарлотта тихо улыбается. Ее не забо-тит слава, которая обрушится на нее после… Она не думает о том, что произведет настоящий взрыв в умах. Она мысленно благоДарьт Софью Ковалевскую за то, что та даровала ей смысл жизни. А теперь настал момент даровать миру невероятное открытие. И Шарлотта сделает это — просто, без самодовольства или гордыни, именно так, как учила ее великая Ковалевская.
Шарлотта и тетя входят в здание Дворца Науки, проходят регистрацию, затем поднимаются в стеклянном лифте на пятнадцатый этаж, представляющий собой не что иное, как огромный конференц-зал.
— Ты волнуешься, Лотхен? — спрашивает тетя.
— Почти нет, — отвечает Шарлотта. Она действительно не испытывает какого-то особого волнения. Чувство торжественности грядущего момента — да, это она чувствует и не хочет пустым, слишком человеческим волнением принижать его.
Двери лифта открываются прямо в конференц-зал, точно так же, как и двери других шести лифтов, то и дело с легким звоном распахивающихся и впускающих в огромное помещение все новых и новых делегатов. Шарлотта сверяется с данной ей программой конференции, оглядывает зал… К ним подходит солидных лет джентльмен, облаченный в безукоризненный костюм-тройку и ослепительно белую рубашку с дорогим галстуком. Седые волосы джентльмена немного напоминают нимб вокруг его головы.
— Фройляйн Шпайер, рад вас видеть, — кланяется девушке седовласый.
— Здравствуйте, профессор Либхе, — улыбается в ответ девушка. — Тетя, знакомься, это профессор Либхе, я консультировалась у него по теории бесконечно малых…
— Скорее это я консультировался у нашей гениальной Шарлотты, — умело льстит профессор и старомодно целует тете руку. Тетя расцветает. Ее племянница сейчас в зените славы — разве это не то, ради чего стоило прожить жизнь?
— Фройляйн Шпайер, ваш доклад будет заслушан вторым, — говорит профессор Либхе. — Сразу после выступления академика Даговица. Так что будьте готовы.
— Безусловно, — улыбается Шарлотта.
— Позвольте, я провожу вас на ваши места, — источает любезность профессор Либхе.
Шарлотта сидит рядом с тетей, стараясь не глазеть по сторонам, хотя кругом мелькают знаменитости научного мира. Но вот конференция начинается, звучит вступительное слово, представляются члены почетного президиума…
— Лотхен, — шепчет тетя. — На трибуну поднялся академик Даговиц! Следующей выступаешь ты! О как я волнуюсь за тебя, сердце мое! О если бы сейчас здесь были твои дорогие родители, они гордились бы тобой!
Шарлотта улыбается внутренней улыбкой и говорит:
— Несомненно, дорогая тетя.
Девушка собранна и спокойна. То, что она должна поведать этой аудитории, а затем и всему миру, не терпит суеты, трусости и малодушия.
— Слово для доклада предоставляется фройляйн Шпайер!
Это звучит как гром среди ясного неба. Тетя приглушенно взвизгивает. Шарлотта встает со своего места и неожиданно слышит громкие аплодисменты. Ах да… Это ей за книгу о математическом анализе. Они еще не знают, какой сюрприз Шарлотта Шпайер приготовила ученому миру сегодня.
Она поднимается на кафедру. Рядом с кафедрой воздвигнута огромная черная доска — специально для тех \ченых, которые привыкли доказывать и излагать свои теории с куском мела в руках. Шарлотта не собирается отступать от этой традиции, но сначала — несколько вступительных слов.
Шестнадцатилетняя Шарлотта Шпайер легко подавляет внезапный порыв волнения и, глядя в зал, говорит звонким, твердым голосом:
— Господа! Среди всех наук, открывавших человечеству путь к познанию законов природы, самая могущественная, самая важная наука — математика. — Она переводит дыхание и слышит тишину зала. И продолжает: — Этими гениальными словами начала свою первую лекцию в Стокгольмском университете Софья Ковалевская. Эти слова актуальны и до сих пор, как и труды госпожи Ковалевской. Именно благодаря трудам этой великой женщины-математика я совершила открытие в науке. Я знаю, что мой сегодняшний доклад называется «Некоторые новые аспекты решения уравнения Ферма», но на самом деле я стою на этой трибуне по другой причине. Я собираюсь представить вашему вниманию полное, научное и неопровержимое доказательство теоремы Ферма.
Маститые академики, сидящие в президиуме, поначалу недоуменно переглядывались, а с последними словами Шарлотты откровенно захохотали. Вслед за ними захохотал и весь зал.
— Я прошу тишины и внимания, — спокойно, негромко сказала Шарлотта. — Меня никто не слышит? Что ж, как угодно.
Она подошла к доске и взяла кусок мела.
— Фрау Ковалевская, помогите мне, — прошептала девушка, выводя первую формулу.
Через пять минут методичной работы Шарлотты у доски стих смех и разговоры в зале и президиуме. Тогда Шарлотта заговорила, сопровождая каждую новую запись точными и логичными комментариями. Постукивал о доску мел, новые формулы вставали стройными рядами, а в зале царила уже та мертвая благоговейная тишина, которая наступает именно тогда, когда человечество сталкивается с чем-то непостижимым и неподвластным разуму.
Наконец Шарлотта вывела последнюю формулу и закончила свое выступление классической фразой:
— Что и требовалось доказать.
Немое изумление царило недолго. Первым закричал академик Даговиц:
— Это шарлатанство! Теорема Ферма недоказуема! Но этот крик потонул в других криках и воплях.
Потому что на обычной грифельной доске было выведено обычным мелом то, что перевернуло всю математическую традицию. И сделала это строгого вида девушка шестнадцати лет.
В зале и около доски творилась буря:
— Немыслимо! Это, невозможно!
— Но как просто! Неужели доказано недоказуемое!
— Это величайший день в истории математики!
— Что вы, коллега! Это величайший день в истории человечества! Важнее, чем пришествие Христа! Вы только представьте, какие перспективы!
Некоторые дамы из зала вскрикивали: «Мне дурно! Уведите меня! » С несколькими студентами и магистрами случилась настоящая истерика. К Шарлотте подскакивали, будто пружинные игрушки, маститые профессора и академики, глядели на нее как на живое диво, требовали новых записей, и она послушно сделала еще три или четыре раза полный ряд доказательства. Через некоторое время сквозь толпу к Шарлотте удалось пробиться тете.
— Лотхен, милая! — кричала тетя. — Что ты натворила! Ты свела их всех с ума!
Шарлотта оглядела беснующуюся у доски с уравнениями толпу. Новое, доселе неизведанное чувство тоски и сожаления внезапно заполнило ее сердце.
«Я метала бисер перед свиньями. Вот что я делала. Бисер перед свиньями. Они недостойны чистого знания. Они никогда не поверят в него. Не поймут и не оценят. Им нужна мертвая наука, но не живая. Это и убило госпожу Ковалевскую».
— Тетя, — тихо сказала Шарлотта. — Пожалуйста, давай немедленно вернемся домой.
— Да, да, конечно! — залопотала тетя. — Девочка моя, что ты натворила!
— Совершила невозможное, — пробормотала
Шарлотта. — Только и всего.
Тете как-то удалось вместе с Шарлоттой выбраться из толпы и попасть в лифт. Шарлотта заметила, что никто даже не обратил на них внимания, не обратил внимания на нее, только что сделавшую мировое открытие…
— Помните, дорогая Шарлотта, — сказала ей как-то Софья Ковалевская. — Слава не нужна истинному математику. Ему нужно бессмертие, которое он обретет благодаря своим трудам. А слава — это для обычных людей.
— Вы были правы, фрау Ковалевская, — прошептала Шарлотта, уносясь на лифте вниз, прочь из конференц-зала. — Вы, как всегда, были правы.
Ей было грустно. Но не потому, что не получилось ее триумфа. Потому что они все-таки не поверили.
— Лотхен, ты так бледна, — встревоженно сказала тетя Бригитта, когда они вернулись домой. — Я всегда говорила, что такие занятия не прибавят тебя здоровья. Прошу тебя, давай уедем отдыхать! На Ривьеру, в Альпы, в Египет — куда угодно, лишь бы подальше от этой математики, которая выпила из тебя все соки.
— Я подумаю над этим, тетя, — механически сказала Шарлотта. Какая-то мысль, еще не оформившаяся в слова, не давала ей покоя, жгла, точно укус осы… — Я пока поднимусь к себе, хорошо?
— Да, конечно. Детка, что тебе подать к обеду? Шарлотта, начавшая было подниматься по лестнице наверх, в свой кабинет, застыла.
— К обеду… — вяло повторила она. — Тетя, я бы хотела немного поспать. А обед потом…
— Как скажешь, дитя мое. — Тетя внезапно расплакалась, словно только теперь увидела, как исхудала, осунулась и побледнела ее гениальная племянница.
— Я только на минутку зайду в кабинет, — сказала Шарлотта.
Она вошла в свой кабинет и замерла на пороге.
Что это?!
Еще сегодня утром кабинет сиял, вдохновлял, был наполнен особой атмосферой стремления к знанию. Сейчас же это была унылая комната с беспорядочно разбросанными повсюду книгами, распечатками и компьютерными дисками. А еще…
Софьи Ковалевской на портрете не было.
Та женщина с топорными, грубыми и тупыми чертами лица, что смотрела на Шарлотту с портрета, никак не могла быть утонченной, мудрой и великой Ковалевской!
— Фрау Ковалевская, — прошептала Шарлотта и без сил опустилась прямо на пол. — Что же мне теперь делать? Где вы? Ответьте!
Но все вокруг молчало. Зато ответ пришел изнутри, из самых недр души:
«Ты доказала теорему Ферма. Действительно доказала. Весь мир теперь будет безумствовать по этому поводу. Тебя прославят и обессмертят. Но как ты дальше будешь жить? »
— Как? — повторила Шарлотта. «Доказательство теоремы было смыслом всей твоей
жизни. Единственным смыслом. Ты сделала это, и жить тебе больше не для чего. Какое б следующее открытие ты ни совершила в науке, оно будет ничтожным по сравнению с теоремой Ферма, которую теперь, видимо, назовут теоремой Ферма-Шпайер! И лучшее, что ты можешь сейчас сделать, — это уйти».
— Умереть? — спросила Шарлотта.
«Уйти. Как ушла Ковалевская. Ведь биологическое существование ничего не значит. Ты уже бессмертна — благодаря математике. И твой уход — еще один великий шаг. Или ты боишься? »
— Нет, — сказала Шарлотта. — Но я очень устала. «Так отдохни. Усни. Уйди вместе со своим сном.
Это будет прекрасно и безболезненно».
— Да, — сказала Шарлотта. — Мне необходим сон.
Долгий сон.
Она поднялась и вышла из кабинета, даже не бросив прощального взгляда на портрет в мраморной раме.
Шарлотта вошла в спальню, выдвинула нижний ящик комода и достала из-под груды полотенец пузырек с таблетками. Это было довольно сильное снотворное, прописанное тете Бригитте. Но на самом
деле у тети был крепчайший сон, поэтому пузырек тихо перекочевал в комнату Шарлотты. Она сама не знала, зачем вытащила его из ломившейся от лекарств тетиной аптечки. А теперь выяснилось, что сделала она это не зря.
Шарлотта раскупорила пузырек, пересчитала высыпавшиеся на ладонь маленькие розовые таблетки. Ровно пятьдесят штук. Этого хватит… для очень крепкого сна. Она налила из графина стакан воды.
— Погоди! — вдруг лихорадочно крикнула она сама на себя. — Погоди, нельзя же так! Что из того, что ты лишилась смысла жизни?! И потом, это неправда! Доказательства теорем, решение задач — еще не смысл жизни. Сама жизнь и есть смысл…
«Тебе будет скучно, — отозвался в душе жестокий голос. — Смертельно, адски скучно жить с таким смыслом. Уж поверь».
И Шарлотта больше не противилась. Она проглотила все таблетки, запила их водой и прилегла на кровать, ожидая пришествия долгого сна.
Назад: Глава пятая INCEDIS PERIGNES SUPPOSITOS CINERI DOLOSO[5]
Дальше: Глава седьмая IN FLAGRANTIDELICTO[8]