Глава одиннадцатая
PERICULUM IN MORA
У будущей звезды прикладной психологии, красавицы, умницы и отличницы Марьи Белинской в последнее время жизнь складывалась отнюдь не светло и сладостно. Хотя в недавнем разговоре с сестрой Марья об этом даже не заикнулась. Когда твоя сестра — могущественная ведьма, к неполным двадцати годам совершившая головокружительную карьеру и обладающая властью, которой позавидовали бы иные монархи и президенты… Так вот, когда у тебя такая во всех отношениях превосходная сестра, нет ни малейшего желания выглядеть на ее ослепительном фоне этакой бедной родственницей, этакой бесцветной личностью, способной только на жалобные стенания по поводу неудавшейся жизни и бессильную зависть. В конце концов, Марья тоже была дочкой потрясающей мамы-ведьмы и папы-писателя и тоже, как и Дашка, получила соответствующее воспитание. А основными постулатами этого воспитания было: не жаловаться и улыбаться даже под дулом пистолета. Причем улыбаться искренне!
В последние несколько дней соблюдать «заповедь об искренней улыбке» Марье Белинской становилось все труднее. Действительность словно задалась целью стереть с Машиного лица остатки оптимизма и погрузить девушку в бездну астено-депрессивного синдрома. И надо сказать, астено-депрессивная бездна была к Марье все ближе и ближе.
Началось все с мелочи (впрочем, Марья уже вывела своеобразный закон своей жизни: все пакости для нее начинаются с какой-нибудь мелочи). Профессор Раз-башев, Марьин научный руководитель, до последнего времени бывший душкой и симпатягой, внезапно превратился в склочного, вздорного и крайне мрачного типа, считающего, что студентка Белинская вместо того чтобы продвигать вперед науку, стремится нагло завладеть рукой, сердцем и прочей недвижимостью самого профессора. Чего, разумеется, Марья и в мыслях не держала, поскольку геронтофилия не входила в число ее жизненных приоритетов. Так вот. Неизвестно что возомнивший о себе профессор Разбашев вдруг взял и зарубил новую Машину статью для университетского журнала. При этом раскритиковав помянутую статью в самых нелестных выражениях. Марья, возлагавшая на публикацию своей статьи определенные тщеславные чаяния, само собой, расстроилась. Не так чтоб расшибить о лысину профессора Разба-шева гипсовый бюст Зигмунда Фрейда, украшавший профессорский стол, но все-таки…
Следом за обломом со статьей потянулся целый караван неприятностей, которые, хоть и не имели глобального масштаба, жизненный тонус таки понижали и со всей вопиюшей откровенностью давали понять, что действительность в солнечных зайчиках и приветственных флагах — это не для Марьи Белинской.
Ну, получила она с электронной почтой несимпатичное письмецо, раскрыв которое обнаружила в нем только одно слово «Sorry». После чего антивирусная защита Машкиного компьютера приказала долго жить, начали одна за другой дохнуть программы, и, не кликни Марья вовремя знакомого парнишку из машинных реаниматоров, все могло закончиться довольно мелодраматично. Впрочем, получить с электрон-ной почтой вирус — кто ж на этом не ловился, старые штучки. Так что Маша это легко пережила.
Потом ни с того ни с сего Марья подхватила какую-то непонятную, но крайне противоестественную простуду, не поддающуюся никаким порошкам-таблеткам-микстурам. Марья страшно не любила напрягать проблемами своего здоровья университетскую поликлинику, а потому занималась самоисцелением: антибиотики плюс шоколад плюс кофейный ликер плюс настойка какой-то полуколдовской травы, подаренной сестрицей Дарьей на прошлый хэллоуин… Результатом этой интенсивной терапии стало то, что Марья практически потеряла голос, постоянно чихала и выглядела крайне непрезентабельно — и это тогда, когда кругом весна, птичье пение, сияние солнышка сквозь тучи и первые квелые столичные одуванчики…
А вот то, что Марью откровенно, бессовестно и нагло бросил Тим Васильев, было для нашей героини последней соломинкой, переломившей гипотетический хребет ее жизнеутверждающего настроения!
Нет, в одном Марья сестре не лгала: поклонников у нее действительно было множество. Но все они классифицировались как несерьезные и ни к чему не обязывающие. Были поклонники, с какими не стыдно пойти на шикарную вечеринку, были воздыхатели, годные в конный поход, рафтинг либо участие в исторической ролевой игре. Ну, еще наличествовала парочка приятелей, с которыми Марья вкушала прелести виртуального секса… Словом, несерьезные люди. Не для высокого чувства, романтического трепета и стихов до рассвета. В ранней юности у Марьи как раз был такой поклонник, Роман Кадушкин — тут хватало и стихов, и романтики, и сердечного трепета. Но Марье не повезло с Романом — возлюбленный ока-зался вампиром и в результате некой масштабной ан-тивампирьей акции безвозвратно почил, оставив после себя только томик лирических баллад…
Строго говоря, Марье в плане личной жизни грех было жаловаться. Она уже несколько лет считалась официальной мваной Алуихиоло Мнгангуи Сото Оха-вало Второго, верховного колдуна крайне далекого и чрезвычайно экзотического государства-племени Мо-шешобо, в результате трех революций и одного бананового бунта отделившегося от королевства Лесото. Обстоятельства, при которых русская девушка Маша стала мваной африканского колдуна, не подлежат здесь пространному изложению, скажем лишь, что были они в достаточной степени романтическими, экзотическими и незабываемыми. Колдун Сото регулярно посещал свою русскую мвану на Рождество и ее именины, звал ехать с ним в Африку, но Марья никак не могла решиться столь радикально поменять образ своей жизни. Бросить университет, отправиться за тридевять земель в затерянное племя, где земля буквально усыпана алмазами и кокосами, но нет и в помине Интернета, крема для депиляции и гигиенических салфеток. К тому же Марья подозревала, что в племени она будет не единственной законной мваной любвеобильного Сото. Как ей стерпеть такое — ей, при всей ее уникальности и несомненных достоинствах! Нет, собирать бананы в Африке она всегда успеет!
А потом на сердечном горизонте Марьи Белинской появился некий прекрасный юноша со взором, исполненным тайной неги и порочной страсти, по имени Тим Васильев. Тим Васильев был аспирантом, мастером игры в гольф и воплощенным обаянием. В Тиме все было прекрасно: лицо, фигура, одежда, машина и будущее. Насчет души, правда, не все оказалось глад-ко, но до души ли было Марье, ослепленной своей внезапной сто тринадцатой любовью! И то, что аспирант Тим, купающийся в обожании университетских девиц, как в ванне с шампанским, вдруг обратил свой пристальный лучистый взор на Марью Белинскую, поначалу показалось девушке грандиозным подарком судьбы. Она отлучила от своей персоны прежних поклонников (даже озабоченных виртуальным сексом) и сосредоточилась на Тиме, стараясь максимально походить на ту Галатею, которую изваял в своем воображении этот современный Пигмалион в белоснежных джинсах и изумрудно-золотой атласной рубашке, сшитой (как говорят) на заказ лучшим портным Гонконга, поскольку Китай снова был в моде.
Тим умело сводил с ума и доводил до экстаза свою новую пассию; Марья изнемогала под грузом свалившейся на нее всеобщей зависти, почти не ела, почти не спала, вместо рефератов по подростковым девиациям и статей о формировании психологического портрета личности она принялась кропать стихи и рассказики в недавно заведенный сентиментальный дневник, украшенный плюшевым розовым мышонком… Любовная лихорадка находилась в самом разгаре, Марья уже строила далеко идущие планы, рисуя лучезарные картины ее дальнейшего совместного бытия с Тимом, — как все в одночасье закончилось. Тим перестал ночевать в Машиной квартире и забрал оттуда все свои вещи, вплоть до электрической зубной щетки и зачитанного до дыр томика Шопенгауэра. Марья наступила на горло своей гордости и некоторое время донимала неподатливого аспиранта звонками, мессиджами и примитивным соглядатайством. В результате чего женская половина университета принялась с особым тщанием перемывать ей кости, а Тим как-то при встрече окатил презрением и выдал нечто ужасное: «Тебе еще не надоело за мной таскаться? »
Понятное дело, это была драма. Впору сотворить над собой что-нибудь этакое, впасть в депрессию, в запой, проклясть весь мир и торжественно уничтожить злополучный дневник, укращенный розовым плюшевым мышонком… Но Марья Белинская была создана из закаленного металла. И хотя по ночам, в гордом одиночестве, она позволяла себе порыдать в подушку, днем мир видел ее великолепную улыбку и жизнерадостность, которой позавидовали бы ангелы в раю. Как раз именно в это время Марье позвонила сестра, но и тут все сошло отлично: Марья скорее удавилась бы, чем созналась великой ведьме Дашке, что у нее жизнь пошла несахарно.
Впрочем, был в этом и некий практический момент. Марья Белинская, как будущий психолог семейных отношений, в глубине души понимала, что реально ее разрыв с неким мужчиной — явление малозначимое. В общемировом контексте. Таких мужчин у Машки еще будет — связками носи. В конце концов, всегда есть Африка и Сото… Когда Марья успокоила сопя таким образом, ей стало легче дышать и проще улыбаться. Только одно всерьез стало мешать ее жизни. Сны.
В отличие от сестрички-ведьмы, Марья Белинская равнодушно относилась к снам, здраво полагая их проявлением сумеречного сознания, реакцией на дневные тревоги, заботы и проблемы… Но теперь ей снились такие сны, после которых страшно было выходить на улицу; душа съеживалась, разум коченел… Нет, никаких особенных кошмаров Марья не видела, но…
… Взять хоть ту же комнату с зеркалами! После этого сна Марью частенько бросало в дрожь даже посреди душного суетливого дня. А еще часто снились девчонки — больше дюжины. В Марьином сне они затевали что-то вроде игр со считалкой или кружились в хороводе, но заканчивались такие сны одним и тем же:
«Ты следующая! — хором сообщали девчонки Марье. При этом лица девочек становились ртутно-се-ребряными, а вместо глаз сияли какие-то протуберанцы. — Ты не избежишь нашей участи! Ты следующая! »
… Когда из ночи в ночь компания страшненьких девиц заявляет тебе, что скоро ты к ним присоединишься, это кого хочешь выведет из равновесия и лишит оптимизма. Марья поколебалась и сделала себе расклад на картах — как учила сестра. Расклад вышел мутный, противоречивый, что еще больше раздосадовало девушку. С некоторых пор она стала чувствовать, что в ее вполне нормальную жизнь начало просачиваться нечто аномальное. Но Марья решила твердо не придавать этому значения, поскольку знала по опыту: пусти нечто «этакое» на порог, оно обнаглеет и полностью займет твою душевную жилплощадь.
А потом оказалось поздно рассуждать и прибегать к уловкам здравомыслия и рассудительности. Потому что появились они.
Выглядело это до крайности ненатурально, литературно и надуманно. В первый раз их присутствие Марья почувствовала, когда сидела в университете на семинаре по психоэмоциональным проблемам. Все было как обычно, но Марья — дочь ведьмы и сестра ведьмы — в какой-то момент ощутила, что среди людей, скучающих на семинаре, присутствуют и нелюди. Незримые, неощутимые, неизвестные, но нелюди. И, что самое интересное, Марья поняла — это появление нелюдей напрямую связано с ней. Только с ней. Нелюди словно контролировали ее. Или… Оберегали?
Словом, весь семинар Марья Белинская была занята размышлениями на тему, какого инкуба нечто оккультное и сверхъестественное вознамерилось ворваться в ее вполне приличную жизнь. Видимо, в связи с этими размышлениями некоторые сочли лицо Марьи Белинской как-то особенно похорошевшим и загадочным. И эти некоторые, а именно аспирант Васильев, который, собственно, и вел семинар, после занятии внезапно оказался в радиусе действия Машкиного взгляда.
— Привет, — притормозил Марью аспирант Тим на широкой университетской лестнице. — Как дела?
— В норме, — обронила Маша, не особенно даже и понимая, что до разговора с нею снизошел ее бывший любовник и мучитель сердца. Ее сейчас больше заботило, где находятся нелюди. А они — именно они во множественном числе! — обретались где-то поблизости, она это чувствовала. Если им что-то нужно от Марьи Белинской, то что?!
— Ты все еще обижаешься на меня, детка? — мешал какими-то дурацкими вопросами дурацкий аспирант. Как Марья могла раньше от него млеть? Зануда, прилипала и плохо выбрит.
— Нет, я не обижаюсь, — машинально ответила Марья. — Позволь пройти. Я спешу.
— Вот как? — оторопел аспирант Тим. — А разве я не могу тебя проводить?
— Ну, если тебе это так нужно… — бросила Марья и зашагала прочь. Аспирант с секунду постоял соляным столпом, а потом поволокся вслед за Марьей Бе-линской, вдруг ставшей страшно недоступной и оттого мучительно желанной.
А Марье было не до аспиранта и его желаний. Она шла к остановке маршрутного такси и ощущала, что те не отстают от нее ни на шаг. Интересно, они и в такси с нею сядут? Что им от нее нужно? Эх, вот сейчас приходится пожалеть, что нет рядом никого из ок-культно одаренных родственников. Дарья научила сестру только чувствовать нелюдское присутствие, но как от него защититься — указаний не дала. Видимо, предполагала, что к Марье, как к родной сестре Госпожи Ведьм, никто не посмеет приблизиться… Но вот, посмели же.
Марья садится в такси. Странно оглядывается.
— Я здесь, — обиженно-возбужденно напоминает о себе аспирант Тим, но надо ли говорить, что Марья оглядывалась вовсе не для того, чтобы убедиться в его наличии. Они. Да, они тоже тут, каким-то непостижимым образом — и в такси нет ни одного свободного места.
— Мы могли поехать и на моей машине, — мешает Марьиным размышлениям аспирант, а она довольно грубо заявляет ему, что если ему надо, так пусть едет хоть на «роллс-ройсе» некой всемирно известной поп-звезды.
Такая грубая, неприступная, погруженная в себя Марья еще больше распаляет аспиранта Тима. Он вдруг понимает, что просмотрел в этой девушке массу скрытых и непознанных достоинств. И ближайшая его задача — эти достоинства открыть и познать.
А Марья тем временем думает о том, что нелюди, по всей вероятности, не хотят ей зла. Во всяком случае, они не нападают. Может быть, они хотят напасть на нее дома? Но квартира Марьи Белинской давно и надежно защищена еще мамиными заклинаниями от любого несанкционированного магического проникновения. Или они считают себя настолько могущественными?
Марья специально поднимается к двери своей квартиры по лестнице, игнорируя лифт. Ей претит сама мысль о том, что в лифте ей придется быть с ними, ибо они не отстают ни на шаг. Вот аспирант, тот слегка отстал, ворчит по поводу пешего подъема, но все равно плетется за ней. «И что ему от меня надо? — тоскливо думает Марья. — Не видит он, что ли? Мне но до него».
Перед дверью своей квартиры Марья Белинская на мгновение замирает. Касается пальцем замочной скважины. И рывком тянет тяжелую незапертую дверь на себя.
— Кто здесь?! — потеряв терпение, кричит она в гулкую глубину квартиры, да так кричит, что аспирант, находящийся в тылах, пугается.
От крика Марьи в коридоре вспыхивает свет. А еще звучит голос:
— Сестричка, а кого ты ждала?!
Марья врывается в квартиру, позабыв обо всем… В гостиной навстречу Марье вскакивает с дивана девушка, как две капли воды похожая на нее.
— Дашка?! — Ну!
— Дашка!!!
— Ха! Рада меня видеть?!
— Конечно! Но… Как ты попала в квартиру?
— Магический круг чертила, руны пела… Машка, что ты такие глупости спрашиваешь?! У меня же есть второй ключ от нашей квартиры! Забыла, да?!
— Забудешь тут… Я просто чуть с ума не сошла, увидев тебя! Ты — и вдруг в Москве! Так неожиданно!
— Надеюсь, ты мне хоть немного рада? — робко улыбаясь, спрашивает Госпожа Ведьм.
— Спрашиваешь! — Марья прочно повисает у сестры на шее. И шепчет: — Дашка, за мной идут нелюди. От самого универа. Я их почувствовала.
— Да, я теперь тоже что-то такое ощущаю. — Дарья аккуратно отцепляет от себя руки сестры. — Маша, спокойно. Побудь здесь, мало ли что… Я сама справлюсь.
Госпожа Ведьм выходит в коридор. Дверь все еще распахнута и в проеме робко мнется аспирант Тим.
— Машка! — кричит Дарья. — Ты ничего не перепутала? Это обычный парень!
Марья высовывается из гостиной и только теперь замечает Тима Васильева:
— А, это… Это просто парень. Из универа.
— Понятно, — хмыкает Дарья. — Привет, просто парень. Что, клеишься к моей сестричке? Ты для этого выбрал неподходящее время. Потому что я приехала к ней в гости. Так что гуляй, не до тебя. А вот вас, господа, я попрошу остаться и снять чары невидимости. Только после того, как я увижу ваши истинные лица, я решу, разрешить ли вам войти в квартиру или применить к вам заклятие Умраз.
— Дашка, ты ни за что не применишь заклятие Ум-раз! — раздается из ниоткуда звучный мужской голос. — Это запрещенная магия.
— Кто же лучше может рассуждать о запрещенной магии, как не магистр Ложи Магистриан-магов! — хлопает в ладоши Дарья. При каждом хлопке из ее ладоней выстреливают серебряные искры.
— Вы угадали, Госпожа Ведьм, — церемонно кланяется магистр Рэм Теден, сбросив с себя чары невидимости. — Это действительно я, ваш покорный слуга. Благословенны будьте.
— Благословение святой Вальпурги на вас, магистр! — не менее официально отвечает Дарья Белинская. — Что привело вас к дверям жилища моей сестры? И кто ваш спутник? Пусть он станет видимым, иначе я не допущу его на порог этого дома.
— Дарья, нам многое нужно обсудить, — торопливо говорит Рэм. — Это касается дела «Наведенная смерть»…
— Входи, магистр! А твой спутник…
— Мне не нужны ваши разрешения, — преодолевая барьер заклятия, в квартиру входит женщина, словно бы созданная из жидкого серебра, с глазами, сверкающими, как протуберанцы. Когда она минует оборонную линию заклятия, ее тело охватывает пламя, но серебряная женщина стряхивает с себя это пламя так же легко и походя, как лепестки осыпавшихся вишен…
Дарья безумными глазами смотрит в глаза серебряной женщины…
— Магистр Рэм, ты привел мне убийцу! — кричит Госпожа Ведьм искаженным нечеловеческим голосом. — И я сама стану судить ее!
Взмахом руки Дарья захлопывает дверь, отрезая квартиру Белинских от всего внешнего мира и, кстати, от Тима Васильева, который, узрев воспламенившуюся женщину, живописно рухнул в обморок (но нам сейчас не до него).
— Дарья, позволь все объяснить! — вскрикивает Рэм Теден, но с Госпожой Ведьм творится что-то невообразимое:
— Это она — убийца! Она пришла за моей сестрой и за мной! За близнецами! Не выйдет!
Дарья вскидывает вверх руки в ритуальном жесте заклятия Лишающего Слова. Она не видит себя со стороны, погрузившись в пучину заклинаний, она не сознает, что руки ее стали серебряными, все тело вытянулось и заструилось переливчатой ртутью, лицо стало походить на серебряную треугольную маску, а в глазах вспыхнули ослепительные радуги… Дарья концентрирует в руках свою силу, и эта сила сейчас напоминает пульсирующий сгусток плазмы…
— Да, — говорит Дарье серебряная женщина. — Я догадывалась об этом, а теперь и получила подтверждение своих догадок. Ударь этим в меня, дитя. Узнай меня.
Дарья бьет в незваную гостью сверкающим разрядом. Та вытягивает свои неестественно длинные и узкие ладони и принимает разряд. Теперь между двумя серебряными женщинами струится, изгибаясь вверх, нечто вроде водопада дивного невещественного пламени, чистейшей энергии…
— Ты — как и я, — говорит женщина.
Обычная московская квартира вокруг двух серебряно сверкающих женщин преображается в пространство, наполненное энергией стихий. Здесь впору возникать новым звездам и рождаться галактикам.
Магистр Рэм Теден, с минуту поглядев на этакий кошмар, тихо хмыкнув, чертит вокруг себя защитный пентакль:
— Хороши вы, девочки, нечего сказать… С вами на атомы распылишься и сам того не заметишь.
Среди сполохов безумного света, исходящего теперь отовсюду, вдруг появляется Марья Белинская. Сказать, что на лице ее написано живейшее удивле-ние — погрешить против истины. На лице ее написан животный ужас. И какое-то странное… влечение.
— Даша, что происходит? — кричит Марья и вдруг видит, что крик ее материализовался и бело-серебряной плетью хлестнул по всему окружающему. — Что с тобой? И что… что со мной?!
Дарья Белинская оборачивается к Маше и скрежещет-просит:
— Уходи…
— Не могу, — отвечает сестра. Это даже не голос, а какой-то странный прорыв в атмосфере. Похоже, после таких локальных катаклизмов в столице будут перебои с электроэнергией. — Меня к тебе… тянет.
Марья смотрит на свои ладони. С них стекает кожа, обнажая зеркально-сверкающую поверхность. Марья делает шаг в сторону сестры и вдруг понимает, что сделала этот шаг не ногами. Ног у нее больше нет. Ноги у них с Дарьей теперь одни на двоих. Они — сестры Белинские — теперь жуткое серебрянотелое, ртутноглазое существо, сросшееся, как сиамские близнецы…
— Так вот вы какие на самом деле, — говорит женщина. — Удобно ли вам в вашем истинном облике, сестры?
— Кто ты? — вопрошает Марья-Дарья.
— Та же, кто и вы обе.
— Тогда кто мы?
— Вы не люди.
— Это… понятно.
— Вы — фламенги. Высший вид. Высшая Сущность.
— Это — твое колдовство?
— Это вообще не колдовство. Ну же, девочки, пока вы находитесь в таком состоянии, обратитесь к своей истинной памяти! Там многое должно храниться для того, чтобы вы поняли, кто вы есть на самом деле. И еще… Тогда вы поймете, что я вам — не враг.
Видимо, странное существо, которое можно было с натяжкой идентифицировать как Марью-Дарью Белинскую, вняло совету и действительно обратилось к глубинам своей истинной памяти. Об этом говорило ослепительное неживое сияние, окружавшее существо, превращавшее окружающую действительность в череду ничего не значащих мишурных декораций… А потом существо заговорило, и, как впоследствии выяснилось, от этого голоса магистра магии Рэма Тедена не спас и пентакль, потому что магистр получил сильный ожог…
— В начале был Огонь, и Огонь тот был Дочерью Божией, и без этого Огня ничего не создано в мире, что создано. Люди — есть творение Бога, творение Его по Его образу и подобию. Но есть и чада Огне-вдохновенной Дочери — существа по ее образу и подобию. Имя им фламенги. Суть их — чистое невещественное пламя, свойство их — проникать в начала всех вещей, желание их — стать едиными с людьми и усовершенствовать род человеческий.
Чистая фламенга, без примеси человеческой крови и плоти, не знает увядания, не страшна ей смерть ни в каком виде, не распадается она, но лишь созидает себя. Фламенга, соединившаяся с человеком, порождает полукровок, существ, обладающих свойствами фламенги и немощами человека…
Фламенги были всегда… Фламенги останутся, когда ничего уже не будет, когда не будет и самой земли…
Голос серебряного существа «Марьи-Дарьи» постепенно стих, медленно угасло и сияние, окружавшее их жутковатую фигуру. Когда же сияние угасло оконча-тельно, Марья и Дарья Белинские, отделившись друг от друга, без сил упали к ногам фламенги Фриды, глядящей на них с какой-то материнской нежностью.
— Очнитесь, не бойтесь, — спокойно сказала девушкам Фрида. — Теперь вы снова вернулись в свое человеческое состояние. Но отныне вы поставлены в известность насчет того, что вы имеете и иную сущность.
— Прошу вас, — простонала Дарья, не поднимаясь с пола. — Объясните, зачем вы нам это открыли?
— Как мы будем с этим жить? — проговорила Марья.
— Давайте поговорим обо всем спокойно и последовательно, — улыбнулась серебрянолицая гостья. — Как и подобает фламенгам. И, может быть, мы все, наконец, пройдем в гостиную? Рассядемся в креслах, нальем вина…
— Машка, у тебя есть что выпить? — слабым голосом поинтересовалась Дарья, потихоньку отлипая от пола прихожей. Мир, кружившийся вокруг Госпожи Ведьм разноцветной карусельной вьюгой, понемногу приобретал знакомые очертания и выглядел вполне безопасным…
— Кажется, оставался какой-то коньяк, — теперь и Марья попыталась принять вертикальное положение. В глазах у нее снова сверкнуло серебро, и девушка без сил прислонилась к стенке коридора. — Уфф… Коньяк все пьют?
— Что ж, для первого знакомства годится и коньяк, — сказала фламенга. — Ничего, девочки. Со временем вы узнаете, что такое настоящее вино фламенг. Думаю, это время наступит очень скоро… А кто это у нас так жалобно стонет?
Дарья встала, на нетвердых ногах сделала несколько шагов в сторону распростертого на полу тела мужчины.
— Это Рэм Теден, магистр магии, — констатировала она. — Это он стонет. Кажется, наше превращение не прошло для него безболезненно. Магистр Рэм, ты меня слышишь?
— О-у-у-у!
— Слышит. Магистр, как самочувствие? Да? А ругаться-то зачем? Да еще такими словами, да при моей целомудренной сестре… Ох, прости, Рэм, я только сейчас заметила эти ожоги! Это мы тебя так?! Не волнуйся, я сейчас заговорю твою рану…
— Не расходуй силы, девочка, — сказала Дарье фламенга. — У тебя их много, но это не значит, что ты можешь тратить их до бесконечности. Я потом объясню тебе и это. А пока вашего магистра на попечение возьму я. Тем более что именно благодаря мне этот несчастный человекомаг влип во всю эту историю. Ну, для начала надо его подлечить…
Фламенга простерла над телом магистра руки, и сестры Белинские, с трепетом наблюдавшие сию сцену, увидели, как ожоги стали быстро затягиваться; мало того, даже дыры, прожженные на одежде, исчезли, и теперь Рэм Теден, как говорится, сиял, будто новый юбилейный червонец.
— Магистр, — все еще держа ладонь над простершимся ниц лидером магической ложи, сказала Фрида. — Если вы не в силах передвигаться самостоятельно, я вас перенесу…
Фламенга качнула ладонью, и тело магистра приподнялось на несколько сантиметров от пола.
— Не надо, — резво ожил магистр. — Я сам. Я, в конце концов, мужчина и маг!
— Ну, коли так, — усмехнулась фламенга, — поторопитесь.
Магистр Рэм встал на ноги, оглядел всех и сказал мрачно:
— Сколько себя помню, но такого экзистенциального ужаса не ощущал ни разу! Святой Руфус, покровитель чернокнижников, с кем я связался… Нет, объяснять не надо, я практически все понял. Что ж, где тут зал для переговоров?
— У нас просто гостиная, — сообщила Марья Белинская, довольно-таки восхищенными глазами глядя на оживающего магистра Рэма. — А скажите, магистр…
— Да?
— У вас все чернокнижники такие… симпатичные?
Магистр Рэм слегка покраснел:
— Нет, в основном они старые, уродливые и навсегда ущемленные в мужских правах. А вы…
— Она моя сестра, Рэм, познакомься. Эту очарованную тобой девицу зовут Марья.
— Так уж и очарованную… — это Марья, со смущением в голосе.
— Так уж и очарованную, — это Рэм Теден, с выражением полного самодовольства.
— Имей в виду, Машка, — вносит свою законную ложку дегтя Госпожа Ведьм, — Рэм много тратится на пластических хирургов!
— Ложь! — возмущенно вопит красавчик-магистр. — Я на тебя в суд подам за клевету, Госпожа
Ведьм!
— Кхм, — говорит фламенга. — Может быть, не стоит отвлекаться на мелочи? Мы ведь сюда явились не ради изысканного знакомства.
— Верно, — сразу напрягается Дарья. — А зачем?
— Вот сейчас все и объясним, — мирно говорит фламенга. — Маша, детка, так у тебя, говоришь, имеется коньяк?
«Детка Маша» несколько обреченным жестом указывает на гостиную:
— Прошу.
… Давненько парадная гостиная квартиры Белинских не видывала столь странной компании. На диване, рядышком, примостились Марья и Дарья Белинские с чересчур спокойными и бледными лицами. Напротив них в креслах сидели соответственно магистр Рэм Теден с выражением крайней озадаченности на лице и серебрянотелая женшина, назвавшаяся фла-менгой Фридой и не позволявшая прочитать на своем зеркально сияющем лице никакого выражения.
— Итак, — сказала фламенга, чувствуя себя главной во всей честной компании. — С чего же нам начать?.
— Начните с того, — подала голос Дарья Белинская и отпила армянского коньяку из пузатого бокала, — как и с какой целью вы узнали о моей сестре и явились к ней. Безопасность Маши меня волнует более всех остальных вопросов.
— Магистр, вам слово, — качнула головой фламенга. — Боюсь, к моим речам госпожа Дарья будет относиться недоверчиво.
Рэм Теден тоже пригубил коньяку, слегка поморщился («Да уж, это вам не „Хеннесси“) и заговорил:
— Дарья, поверь, что госпожа Фрида и я появились здесь именно из соображений безопасности твоей сестры.
— То есть?
— Мы очень боялись опоздать. Мы боялись, что она… Что с ней что-то произойдет.
— Магистр Рэм, говори яснее! — рыкнула Дарья.
— Видишь ли, Госпожа Ведьм, — продолжил Рэм с деланым спокойствием. — Возможно, ты уже позабыла о деле «Наведенная смерть», озаботившись другими… вопросами. Но я не забыл. Да мне бы и не дали. Госпожа Фрида дважды проникала в здание ложи — первый раз, чтобы похитить всю информацию по «Наведенной смерти», а второй — чтоб предложить мне сотрудничество в расследовании дела. Она привела… немало весомых аргументов в пользу того, что магам и фламенгам следует быть союзниками. Хотя бы в этом расследовании. И я думаю, в свете тех превращений, которые имели здесь место только что, ты тоже это поняла…
— Нет. Для меня все слишком смутно, магистр, — сказала Дарья. — Ты, кстати, напрасно обвинил меня в том, что я не занимаюсь делом «Наведенная смерть». Я сумела вернуть себе похищенную информацию, сумела ее проанализировать… Даже побывала на месте гибели одной из девочек…
— И к каким выводам ты пришла? — мягко, но настойчиво спросила фламенга Фрида.
— Их немного, — со вздохом ответила Дарья. — Но первый и самый главный: все погибшие девочки имели сестер. Своих близнецов. Причем эти сестры умерли в очень раннем возрасте. Видите ли, пока я летела из Венгрии в Россию, я через Интернет запрашивала самые подробные данные на каждую из девочек Списка. В основном вела поиск по больницам и родильным домам… Так и выяснилось, что у каждой девочки был близнец. Правда, погибший… Нет, сестры Твистлеп…
— Ты уже и о них знаешь? — удивился Рэм. — Откуда?
— Сны ведьмы — это не просто сны, — ответила Дарья. — Мне все время снились четырнадцать девочек. А потом к ним прибавились две, назвавшиеся сестрами Твистлеп. О них я тоже послала запрос в поисковую систему и выяснила, что они были сестры-близнецы, воздушные гимнастки, циркачки, и погибли совсем недавно. Точнее, покончили с собой, хотя у них не было мотивов совершать такой шаг. Значит, и с ними поработала Наведенная Смерть.
— Верно, — кивнул Рэм Теден. — Мы побывали на месте гибели. Хотели снять узор заклинания…
— Вышло? — быстро спросила Дарья.
— Нет. Но вся атмосфера там просто пропитана смертью… Однако ты продолжай свой рассказ, Госпожа Ведьм. К каким еще выводам ты пришла, расследуя это дело?
— Поначалу я решила, что кто-то стихийно устраняет этих несчастных, — сказала Дарья. — Допустим, есть маг, обладающий мощным потенциалом внушения. Куда более мощным, чем тот, который доступен человеку. И этот маг внушает девочкам мысль о самоубийстве. Зачем? Из мести? Но как эти дети из разных стран могли перейти дорогу нашему гипотетическому магу? Я проверила — между жертвами не было никаких связей: ни родственных, ни дружеских, никаких! Они не знали друг о друге, существовали каждая в своем мире! Значит, гипотетический маг не устранял их как, допустим, участниц некоего заговора или будущей революции. В общем, чепуха… А разговор с братцем Мирты Ишкольц натолкнул меня еще на одну мысль…
— Ты разговаривала с братом одной из погибших? — спросила фламенга.
— Да, — кивнула Дарья. — И он наплел мне про то, что у Мирты были сверхъестественные способности. Например, она силой своего воображения могла вызывать у себя на руках стигматы. И погибла, мол, она из-за того, что вообразила мчавшийся на нее поезд. Хотя на самом деле поезда не было. Так вот. Проверить, конечно, я это не смогла, но приняла за версию: каждая из жертв-обладал а Даром.
— Что ты подразумеваешь под Даром? — быстро спросила фламенга, а Рэм Теден хотел было встрять, но передумал и снова глотнул коньяку. И переглянулся с Машей, для которой весь этот визит и разговор были эквивалентны хорошей дозе кокаина (это сравнение совершенно не означает, что Марья Белинская, умница, отличница и во всех отношениях правильная девушка, позволяла себе вольности с кокаином).
— Дар… — повторила Госпожа Ведьм. — Я подразумеваю под этим словом возможность девочки, девушки или женщины стать ведьмой. Есть определенные признаки ведьмовства, признаки Ремесла, они присутствуют в каждой женщине. В каждой. Только в разной степени, конечно. И я хочу оговориться сразу — признак ведьмовства в женщине — это вовсе не характеристика ее натуры и темперамента. То есть, если женщина — сущий ад для ближних, стерва, склочница, злыдня, это вовсе не означает, что она ведьма. Скорее всего, наоборот, это значит, что в ней признаки ведьмовства сведены даже не к нулю, а к отрицательным величинам.
— И что же ты считаешь признаками ведьмовства? — Фламенга поудобнее уселась в кресле, по телу ее пробежала зеркальная дрожь.
— Это непросто объяснить, — вымученно улыбнулась Дарья. — Ведь никто еще не составлял четкой классификации и всего такого… Но, мне кажется, ве-дьмовство начинается тогда, когда обычная с виду женщина становится способной на нечто… неординарное. Ей снятся странные сны. Иногда она в полной тишине слышит совершенно незнакомую мелодию. И, не будучи композитором либо музыкантом, она трут понимает, что может исполнить эту мелодию. Или ни с того ни с сего такая женщина начинает писать стихи: не те, которые просто читаются, но те, что, когда ты их читаешь, словно гравируются на поверхности твоего сердца… Или принимается сочинять романы про ведьм и потусторонний мир, хотя всю жизнь до того была реалисткой… А возможно, что такая женщина пишет картины, в которых слишком много фантазии и воображения.
— Погоди, — сказал Рэм Теден. — Почему ты все время говоришь о женщинах? А мужчина-поэт, мужчина-художник, мужчина-музыкант и писатель? Это тоже соотносится с ведьмовством?
— Нет, — покачала головой Дарья. — Ты не хуже меня понимаешь, магистр Теден: мужчина не может быть ведьмой. Способности к творчеству заложены в мужчине от природы, но эти способности слишком рациональны, поэтому они не выглядят чем-то из ряда вон выходящим. Мужчина-творец — это норма. А женщина-творец — это ведьма. Ведьма — женщина, поднявшаяся на следующую ступень бытия, где можно услышать неслышимое, увидеть незримое, ощутить то, что недоступно простому человеку… И чем больше позволяет себе женщина слушать, видеть, сознавать, ощущать, творить, тем сильнее проявляются в ней признаки ведьмовства. И тем меньше она становится человеком в видовом смысле этого слова.
Женщина — действительно не человек. Особенно когда она ведьма.
— Мне нравится, как ты рассуждаешь, дитя, — сказала фламенга. — Но скажи: существуют ли признаки высшего ведьмовства? Чистого? Настоящего? Нечеловеческого?
— Думаю… да, — помедлив, ответила Дарья. — Все то, что люди называют паранормальным, тайной силой и тайным знанием… Умение видеть будущее и толковать сны, подчинять себе мир незримых духов, не бояться мира мертвых и мира бессмертных… Исцелять прикосновением ладони и произнесением слов, которые сами по себе ничего не значат, но лишь в устах говорящего обретают нужную силу. Обладать могуществом, которое всё окружающее делает как будто прозрачным и послушным — так можно проходить сквозь стены, одним взглядом сдвигать с места горы, взмахом руки вызывать пожар или ливень. И при этом понимать одно: заклинания, амулеты, талисманы, волшебные травы и зелья — ничто без силы, которой их наполняет сама ведьма. Ведьма сама по себе — это и есть мощнейшее заклинание. Это высшее ведьмовство. Я начала с того, что предположила, будто каждая из погибших девочек была наделена Даром. Была ведьмой в большей или меньшей степени, не осознавая этого, не зная.
— Ты сделала правильный вывод, — сказала фламенга, пристально глядя на Дарью. — Но в силу своей… должности ты неправильно уяснила для себя источник Дара.
— То есть?
— Что такое, по-твоему, ведьмовство? Управление силами природы, видение будущего, проникновение в самую суть вещей? Для того, чтобы обладать этими и другими возможностями, нужно быть не человеком… Хотя бы отчасти не человеком, а фламенгой. Творением Божественной Дочери. Разве ты этого до сих пор не поняла?
— Я — как вы, — медленно проговорила Дарья. — Значит, все ведьмы на самом деле…
— Фламенги. В той или иной степени. Чем могущественнее ведьма, тем больше в ней того, что я называю невещественным пламенем фламенги, а люди назвали бы кровью, генетической памятью… Фламенги — вид сущностей, возникший вместе с людьми, но обреченный на проклятие, потому что Божественная Дочь восстала против своего Отца и создала нас вопреки Его воле. Фламенги — это те, для кого Он создал ад, но мы не захотели жить в одном аду, как люди не захотели одного только Рая. Фламенги могли и могут соединяться с людьми, и в их потомстве будут присутствовать черты обоих видов. Особенно в потомстве женского пола, потому что фламенга и есть та самая Воплощенная Женственность, Сияние Прекрасной Дамы, которую искали и воспевали мужчины всех эпох…
— Ого-го! — высказался по этому поводу магистр Рэм Теден. — И не думал, что эталон женской красоты — все такое серебряное, блистающее, зеркальное… Прошу сразу извинить, это мной сказано не в обиду и уничижение.
— Погоди ты со своими колкостями, магистр! — в сердцах выпалила Дарья. — Тебе бы только о бабах… Послушайте, Фрида, выходит, что я — раз я ведьма — фламенга?
— Не совсем так. Ты — фламенга, и именно потому ты та, кого принято называть ведьмой. И твоя сестра-близнец — тоже фламенга. Вспомните то, что про-изошло с вами буквально полчаса назад. Вы же приняли свой истинный облик.
— Никогда не думала, что мой истинный облик — быть сиамским близнецом с Дашкой, — тихо пробормотала Марья, потирая виски. У нее от тягостного этого разговора, от сверкания тела фламенги что-то выло и скулило в голове. Хотелось просто пойти и повеситься, лишь бы не торчать в этой дурацкой гостиной с этими непонятными существами… — Блестящим, как серебряный сервиз, сиамским близнецом…
— Успокойся, дитя, — обратилась к ней фламенга. — Тяжело осознать вдруг, что ты обладаешь двойным бытием. Выпей коньяку. Ах, как жаль, что я не прихватила с собой бутылочку выдержанного фанда-гейро! Это такое вино… Отведав его, ты почувствовала бы себя гораздо счастливей.
— А я и так счастлива. Больше некуда… — пробормотала Марья.
— Давайте вернемся к нашей главной теме, которая звучит так: «Фламенга значит ведьма», — напомнила Дарья. — Объясните мне еще разок: я стала ведьмой потому, что во мне присутствует это, как его, невещественное пламя фламенг? И потому у меня хвост вырос? То есть я просто-напросто мутант? И выходит, признаки ведьмовства — это признаки определенной
мутации?!
— Ты уловила суть, — сказала Фрида.
— И наша мать — тоже фламенга? И бабушка? И все родственники по женской линии?
— В большей или меньшей степени, — напомнила фламенга. — Ведь далеко не у всех твоих родственниц проявились способности, подобные твоим…
— Кошмар, — сказала Дарья. — Если взять в глобальном смысле… Только не пугайте меня сразу…
Есть сейчас на земле хоть одна женщина, в которой не было бы примеси фламенги?
— Вероятнее всего, есть, — ответила Фрида. — Не забывай, что Божественная Дочь не создавала женщину-человека. Она создала фламенгу — по образу своему. А поскольку сама была Дочерью…
— Понятно. А теперь я хочу задать следующий вопрос: все девочки из дела «Наведенная смерть» были фламенгами?
— Да, Дарья. И теперь тебе наверняка многое понятно.
— Отнюдь, — возразила Госпожа Ведьм. — Мне было бы понятно, если бы эти девочки, допустим, обладали ведьмовскими дарами и потому некий маг, опасаясь дальнейшей конкуренции с их стороны, устраняет их. Но если они — мутанты, какой смысл нашему гипотетическому магу устранять их? Да еще при помощи сложнейших заклинаний Наведенной Смерти! Сначала я посчитала убийцей вас, Фрида. Просто по одному наитию, по подозрению, по тому, что вы явились за Марьей… Но теперь я думаю: кто может быть настолько силен, неподсуден и неуловим, чтобы уничтожать несчастных девочек?
— Мы с госпожой фламенгой пришли к некоторому заключению, — откашлявшись, заговорил магистр Рэм. — Я заверил госпожу фламенгу, что убийцей не может быть маг ложи.
— Смело, однако! — воскликнула Дарья.
— Возможно, — кивнул головой Рэм, красиво тряхнув длинными пышными волосами, в глазах его сверкнул гордый огонь. — Но я не зря занимаю кресло Верховного мага. Я знаю всех своих. И знаю, каким потенциалом обладает каждый из магов ложи. Ви-дишь ли, Дарья, если ведьмовство — это, как оказалось, признак определенной мутации, то магия…
— Чистая теория, — отмахнулась Дарья Белинская. — Изучение древних манускриптов, строгое следование определенным канонам заклинаний… И защита диссертаций, касающихся трехсот способов применения пентаклей и заклятия Баал-Зебуба. Не спрашивай меня, откуда я знаю про такие диссертации, Рэм.
— Не буду. Мы сейчас не об этом. Мы о маге, который оказался круче и сильнее всех наших специалистов по заклятию Баал-Зебуба. Это маг-одиночка. И еще. Когда госпожа фламенга сказала мне, что каждая из погибших девочек должна была сыграть заметную роль в Будущем, я понял, что убийцей может быть только тот маг, кому подвластно знание о любой ипостаси Времени.
— Маг времени, — прошептала Дарья.
— Именно, — сказал Рэм. — Именно его мы и считаем убийцей, создателем заклятий Наведенной Смерти. Именно его — таинственного, неуловимого, безликого, могущественного — мы пытаемся поймать…
— Уничтожить, — веско поправила магистра Теде-на Фрида. — Во имя того Будущего, которое он изменил так своевольно.
Некоторое время в комнате царило молчание. Фрида внимательно изучала своими серафическими глазами то Марью, то Дарью Белинскую.
Затем Дарья подала голос: — — Но почему вы оказались здесь? Почему шли за Машей? Вы полагали, что и на нее охотится этот маг времени?
— Вообще-то, — сказал магистр Рэм, — это я виноват. Я вспомнил, что у тебя, Дарья, есть сестра-близнец. Что важно. Вы не люди в общепринятом смысле этого слова. Что еще более важно. Я гипотетически предположил, что после сестер Твистлеп маг времени решит разделаться с вами.
— И это предположение не лишено логики, — сделала красивый жест серебряной рукой фламенга. — Ведь вы, девочки, оказались из моего вида. Так что вам угрожает опасность. Наша задача — эту опасность нейтрализовать.
— Кстати, Дарья! — воскликнул Рэм Теден. — А чего ради ты сама-то в Москве оказалась?
— Действительно, — тут к разговору подключилась и Марья, хотя в последние минуты ее неуклонно тянуло в сон — тягучий и беспробудный. — Твой красивый магистр прав. Зачем ты приехала? Из своего Толедо…
— Я получила информацию от моего секретаря, довольно несвязную… — сказала Дарья. — Она сообщила мне, что с тобой несчастье, беда или что-то в этом роде. Но вот что интересно: до получения звонка от Хелии я сама уже решила, что полечу в Россию. Потому что меня тоже обеспокоили сведения о том, что каждая жертва убийцы имела сестру… А когда ты, Марья, сказала мне, что тебя пасут нелюди, я решила, что опередила тех, кто несет тебе несчастье, и сейчас примусь крошить их в мелкий винегрет.
— Не кроши нас, Даша, — серьезно попросил магистр магии. — Мы тебе еще ох как пригодимся, чтоб сыскать настоящего убийцу. То бишь мага времени.
Дарья в замешательстве провела рукой по лбу. Оказалось, что лоб покрыт испариной. Дарья отняла ла-донь ото лба и посмотрела на нее: на ладони посверкивали мельчайшие капельки вещества, напоминающего ртуть.
— Вы как-то догадались, да? — проговорила Дарья медленно. — Особенно ты, Рэм…
— Святой Руфус! Ты о чем, Госпожа Ведьм? — в искреннем замешательстве спросил Рэм Теден.
— А я было подумала, что вы собрались ловить вашего мага на очень удачную приманку… На меня.
— Дарья, что ты говоришь?! Объяснись! Дарья пристально глянула на Рэма:
— Ты действительно ничего не знаешь?
— Ну смотря о чем, — в обычной своей манере попытался отшутиться магистр.
— Остришь? — В голосе Дарьи Белинской появились злые нотки. — А ведь это по твоей милости я попала во всю эту историю. Ты пересылаешь мне материалы по «Наведенной смерти», я, как полная идиотка, даю тебе клятву, что займусь расследованием, а потом материалы исчезают. Но я же не могу запятнать честь своей ведьмовской мантии! Я должна была вернуть материалы. Любой ценой!
— И что ты сделала?
— Ритуал Песочных Часов…
— Этот ритуал запрещен совместным соглашением нашей ложи и Хранительниц Ремесла как особо опасный для действительности!
— Я в курсе, Рэм. Но кому же и нарушать законы, как не тому, кто их пишет. Я сместилась во времени и сделала копию нужных мне и тебе, кстати, файлов. Только завершить ритуал я не смогла. Без посторонней помощи. Я оказалась в нигде и никогда. Меня некоторое не-время вообще не было.
— И что?
— И появился он. Маг времени. Хотя мне кажется, что он не просто маг. Он само Время. Он дал мне возможность завершить ритуал и вернуться. Взамен же…
— Что?
— Ты же в курсе, Рэм, что с некоторого момента и Госпожа Ведьм, и весь Дворец Ремесла озабочен матримониальными планами. Близится день, когда я получу титул и родовой герб. И, кроме того, выйду замуж. Соблюдая традицию, согласно которой у титулованной Госпожи Ведьм должен быть Герцог. Меня тут так женихи одолевали…
— Трижды проклятый инкуб! Не хочешь же ты сказать…
— Да. Маг времени тоже предложил мне руку и сердце (или то, что их у него заменяет). Причем дважды. В первый раз — наравне с прочими женихами, и я почти отвергла его. А во второй раз — когда я оказалась в безвыходной ситуации. Я вернулась в нормальное время, дав обещание стать его женой. Мы даже обручились. У меня на пальце его кольцо. Только никто, включая меня, этого кольца не видит. Это какая-то особая, неподвластная мне магия…
— Вот это новость так новость, — медленно сказал Рэм Теден.
— Даш, он хотя бы симпатичный, этот твой жених? — жалобно вопросила Марья.
— Думаешь, я сумела разглядеть? — хмыкнула Дарья.
— Дарья, — неожиданно заговорила фламенга. — Кольцо надето у вас на правый безымянный палец?
— Да…
— Оно угольно-черного цвета, ничем не украшено, а если приглядеться, напоминает собой черную
дыру, — усмехнулась Фрида. — Я вижу это кольцо. Магистр Теден, сможем ли мы по кольцу найти его хозяина?
— Проще простого! — усмехнулся магистр. — Подобные прецеденты довольно часто описывались в мировой литературе…
— В таком случае… — начала фламенга.
Но никто не узнал, что же она хотела доложить всей аудитории. Потому что внезапно обнаружилось, что ряды этой самой «аудитории» поредели.
Из гостиной исчезла Марья Белинская.
Когда она успела это сделать, никто не заметил. Да и внимания не обратили: мало ли куда требуется отойти девушке, к тому же в собственной квартире.
И только когда в соседней комнате грохнул упавший стул, за ним обреченно прозвенела ваза, судя по звуку разлетевшаяся на куски, а потом раздался жутковатый хрип, все словно опомнились и кинулись на звуки.
В соседней комнате, бывшей когда-то детской, в петле висела Марья Белинская. Как и когда она ухитрилась раздобыть этот шнур, снять с потолочного крюка люстру, прицепить к нему шнур, завязать петлю и спрыгнуть со стула — остается загадкой. Если б не чересчур громко разбившаяся ваза, никто бы вообще не заметил Машкиного исчезновения из гостиной. Во всяком случае, долго бы не заметил.
Дарья истошно завизжала и, взмыв в воздух, подхватила на руки жалко обвисшее тело сестры:
— Я не позволю ей умереть!
А фламенга проговорила неслышно:
— Зачем бы ему устранять сестру своей будущей жены? Что-то не сходится. Или не тот убийца. Или не те близнецы.
