Глава семнадцатая
ЗАКРЫТО НА РЕКОНСТРУКЦИЮ

Через мгновение после эффектного ухода фламенги, облаченной в китайский национальный костюм, раздался жуткий грохот. Это взорвалась котельная “Дворянского гнезда”. Взрывная волна подняла их тела, как неожиданный ветер поднимает листки промокашки с парт первоклассников, и швырнула на раскаленные стены домиков для персонала.

— Бежим! — не закричал, а скорее протелепатировал Артур, сумев кое-как подняться. У него тлела куртка на плечах, но он не обращал внимания. — Лариса, ты как?

— Похоже, у меня что-то сломано. Не пойму только, что именно.

— Потом разберемся! Встать можешь?! Лариса отлепилась от негостеприимной стены.

— Могу. — Она даже сделала пару шагов и удачно упала на руки подскочившему Артуру. — Нет, не бойся, я не собираюсь сознание терять, на это нет времени… Где Вера?

— На хрена нам эта чумовая дура! Это все из-за нее закрутилось! Пусть проваливается в тартарары вместе со всей этой зоной!

— Да пошел ты, — с чувством ответила Лариса. — Она моя сестра. И я буду решать — жить ей или умереть.

— Ой, спасибо, Ларочка! — раздался из ниоткуда разудалый голос Веры. — Утешила, обласкала…

— Ты где, сокровище? — Лариса и Артур заоглядывались в поисках своей толстой подруги. Пламя стелилось по земле, воздух стал темным от гари и пепла. — Вера, не валяй дурака, надо бежать отсюда!

— Я и рада бы, — совершенно спокойно сказала Вера. — Только я за дерево зацепилась.

— Так отцепись!

— Чё-то не получается…

— Издеваешься? — Лариса ринулась за постройки — туда, где, как ей показалось, слышался голос ее новоявленной сестры… И замерла, не в силах заставить себя подойти ближе.

Вера застыла в какой-то ненормальной позе, прижавшись спиной к обугленному древесному стволу. И Лариса поняла, что никогда не сможет этого забыть — совершенно белое человеческое лицо на фоне угольной черноты.

И острый сук, напоминающий рог единорога, выходящий из правой ключицы Веры.

И кровь, окрасившая половину Вериного пончо…

— Вера, нет! — Лариса кинулась к писательнице.

— Не смей, — остановила ее та. — Это бесполезно. Самое интересное, что мне ни капли не больно. И голова такая ясная. Может, это и здорово — так умереть. Извини, Лариса, но тут уж не тебе решать вопросы моего существования.

— Артур! — закричала Лариса, задыхаясь от ужаса и набившейся в легкие сажи. — Артур, спаси ее! Артур, где ты?!

…Оказывается, он все это время был рядом. Просто она его не замечала — ведь морферы, когда хотят, умеют быть абсолютно незаметными.

— Нет, — покачал головой Артур. — Она думала, что флиртовать со смертью безопасно для здоровья. Она хотела устранить Веру Червонцеву. Она это получила.

— Артур, не будь сволочью! Ты можешь ее спасти! Она же кровью истекает, быстрее!

— Нет. Это ее приговор. Она хотела отдать второй бриллиант Лазарева фламенгам.

— Она же не отдала!

— Это не облегчает ее вины перед морферами. — Артур спокойно смотрел на приколотую к дереву Веру, и в глазах его переливалось нечеловеческое сияние. — И если бы здесь сейчас оказался Суд Чести Общества Большой Охоты, они молекулой бы не шевельнули ради этой вздорной бабы.

— Морфер, — удивительно чистым и высоким голосом сказала Вера. — Не порть последние минуты моей жизни такими пошлыми выражениями. Лариска, я тебя люблю. А морфер твой дурак — я все равно бы не отдала…

Лариса, внутренне крича, сосредоточенно взялась руками за окровавленный сук.

— Я спасу тебя, — хрипло сказала она Вере, погружаясь в какой-то бредовый мир. — Я помогу.

— Нет. — Вера смотрела ей прямо в глаза, и Лариса увидела, что Вера уже безумна — безумна от запредельной боли. — Он меня держит еше… в живых… в сознании. У меня спины… больше… нет. Дерево как раскаленная печь… Сзади…

Только теперь Лариса поняла, чем еще пахло в отравленном воздухе. Горелой человеческой плотью.

— Уже скоро, — прошептала Вера Ларисе, словно успокаивала ее. Нестерпимо яркая капелька крови показалась в уголке обесцвеченных губ писательницы и медленно покатилась к подбородку, оставляя за собой след не толще волоска. — Уже.

— Артур! — опять прошептала Лариса, но он даже не смотрел в их сторону.

Он смотрел туда, где пламя образовало некую сюрреалистическую рощу из раскаленных стволов света, бивших прямо из-под земли.

— Мы должны идти, Лариса, — тоном, не оставляющим возможности для возражений, сказал он. — Прощайся с ней…

— Не торопитесь. — Пламенная роща словно потускнела, давая возможность появиться на пепелище еще одному — нежданному — персонажу. — В конце концов, глава этого места — я. И я решаю, когда кому надо отсюда удалиться.

Артур упал на колени, а Ларисе только боль в левом бедре не позволила последовать его примеру. Потому что перед женщиной в траурном платье и непроницаемо черной вуали нельзя было не преклониться.

Графиня Делянова подошла к Вере. Лариса застонала — таким болезненным и нестерпимым оказался холод, исходивший от закутанной в черноту фигуры.

— Что же, Вера, — ровно заговорила Делянова. — Ты добивалась такого конца?

Вера молчала, уставившись на графиню остекленевшими глазами.

— Мертва… — прошептала Лариса.

— Еще нет. — покачала головой графиня.

— Она в зоне отдыха.

— ???

— В зоне между жизнью и смертью. В вечности передышки.

— В курортной зоне, — прошептала Лариса. А потом все-таки опустилась на колени и почувствовала, как раскаленная земля жжет ее. — Пожалуйста, спаси ее. Я не знаю, кого мне больше просить, но если ты можешь…

— Я, собственно, за этим и шла. — Ларисе показалось, что в голосе графини послышалась усмешка, легкая, как облачко пара. — Меня не устраивает присутствие в этом месте второго призрака, который вынужден бродить без покоя из-за того, что не исправил своих ошибок.

Белоснежные руки графини Деляновой коснулись сука, пробившего Верину ключицу, и тот рассыпался в прах. Еще несколько легких движений, напоминающих пассы гипнотизера, — и Вера неуверенно отходит от дерева, а Лариса видит, что ее сумасшедшая сестра невредима.

— Я прямо как неопалимая купина, — шепчет Верп и осмысленно озирает окрестности.

— Подобный юмор кощунствен и неуместен. — Графиня грозит Вере гонким пальнем. — Полно искушать небеса. Пора исправлять собственные глупости.

— А именно? — прищуривается Вера. Лариса неуверенно встает рядом с ней — ее тоже волнует, что скажет Делянова. Только Артур по-прежнему пребывает в коленопреклоненном трансе.

— Здесь произошло преступление, — говорит Делянова. — И хотя не вы его совершили, вы — косвенные участники. Почти сообщники. Вам должно исправить положение дел…

— А каково оно, это положение? — Похоже, к Вере с жизнью вернулась и ее неуемная болтливость.

— Ты спрашиваешь меня. Хранительница Камня? Ты. которая не уберегла Камень.

— Так вышло. — Вера разводит руками. — Прошу прощения.

— Твои извинения не восстановят Последовательности. Только деяния.

— А подробнее можно?

— Идите за мной, — сказала графиня и пошла сквозь пламя.

Которое, впрочем, при ее приближении исчезло, оставляя только кружащийся в воздухе пепел.

Они шли за призраком по тому самому бесконечному полю, где еще недавно происходило действо Большой Охоты.

— Все началось с того, что ты, Вера, пообещала фламенгам второй Камень. Это для вас, людей, слова и обещания — пустой звук, игра, в которую можно играть, без конца меняя правила. Но фламенги не таковы. Получив обещание, они используют его.

— То есть?

— Еще не совершившееся, но задуманное — для них такая же действительность. Такая же реальность. Обещание отдать им Камень равнозначно тому, что они этим Камнем уже владеют.

— То есть я могла бы и не отдавать им Камня, а они все равно…

— Да. Единственное, что не позволяло им забрать Камень из зоны, — запрет на появление здесь.

— Но… Одна из них появилась.

— Да. Но это уже не твоя вина, Вера.

— Хоть это радует…

— Фламенга не может появиться там, где находятся морферы, вам это известно. Но дело не только в их полярности. Дело в том, что единый разум морферов отвергает разум фламенг, только это держит их на расстоянии. Но если фламенги получат приглашение от морферов…

— Это невозможно, — сказал Артур. — Такого морферы не допустят.

— Что ты знаешь о своих соплеменниках, полукровка? — Вопрос графини был явно из серии презрительно-риторических. — То, что они благородны? Благородство для вас все равно что здоровье для людей. Но представь, что одна из клеток в организме вполне здорового человека изменилась, не важно, под каким воздействием. И пригласила в организм раковую опухоль.

— Странно звучит.

— Однако так с вами, морферами, и вышло. Из обшей сети выбился выродок, предавший своих соплеменников и призвавший фламенг для получения Камня. Его призыв был услышан. Камень взят. “Дворянское гнездо” погибло.

— Это… Ежинский? — тихо спросила Лариса.

— Да. Он плел свою интригу, для чего заставил тебя, Лариса, получить у меня Камень. Зря я вам его отдала. Вы, люди ничего толком хранить не умеете, да еще вмешиваетесь в дела таких сущностей, о которых лучше вам не знать и спать сном праведности.

— Вот это верно, — грустно потерла ключицу Вера. — Но сделанного не воротишь.

— Как сказать. — Вуаль графини развевалась от сильного холодного ветра, но не открывала ее лица. — Вам придется все вернуть.

— Что именно “все”? Отстроить заново “Дворянское гнездо”? Лариска, дай взаймы до понедельника. Миллионов пятьдесят баксов.

— У меня столько нету, — хмыкнула Лариса. Ее ужас перед кончиной Веры отступил, место заняли другие, куда более приземленные эмоции и вопросы. К примеру, долго они еще будут шагать по этому ледяному полю и что с н ими будет дальше. — Тридцать дам, пожалуй. Артур, а ты?

— Мы что, на поход в чебуречную скидываемся? — ощерился Артур. — Идите вы!

— Лариска, не вздумай с ним водиться, — попросила Вера и убежденно добавила: — Хуже нет, когда мужик такой жлоб… Он тебе даже на колготки денег не даст, не говоря уже о спонжах для лица. Жадина-говядина, соленый…

— Тьфу! — Артур в упор посмотрел на них и вдруг…

— Сквозь тебя все просвечивает, — сказала Лариса своему другу детства. — Ты… таешь?

Артур пытался какое-то мгновение заговорить, а потом его просто не стало.

— Что это значит? — чуть ли не хором спросили у графини Деляновой две женщины.

— Он влился в Общество Большой Охоты. У этого Общества на земле больше нет убежища… вашими молитвами. Поэтому Охотники беззащитны и безвластны. У них просто не было выбора. Тех, кто остался — не захотел, не смог уйти, потому что находился в нестабильном облике, или не принадлежит Обществу, или лишен лицензии, как Ежинский, — будут безжалостно преследовать. Им придется скрываться, и это будет новая охота. Самая страшная охота в истории морферов.

— Как это так — “беззащитны”! Что значит “безвластны”?! — закричала Вера. — Они же не могут погибнуть, а?! Из-за какого-то бриллианта вшивого!

— Они не погибли. Как и те люди, что обслужи вали их в курортной зоне. Для них просто сейчас нет времени и пространства, но они не распались. Ведь именно окончательный распад — это и есть смерть в понимании Общества… Это, конечно, может и не волновать вас как представителей вида людей, но я скажу следующее: отсутствие Общества Большой Охоты нарушило Последовательность видовых структур и дало фламенгам возможность занять Престол бытия. Сейчас миром правит нечеловеческий разум. Не просто правит. Он уже начал перестраивать мир. На свой лад.

— Неужели эти Камни?..

— Да. Соединившись, два бриллианта дают безграничную власть той сущности, которая ими владеет. Фламенги добились своего. Но их можно остановить, вернув Камень морферов на место. Сюда — в курортную зону. Тогда и морферы займут свое место в Последовательности. Цепь замкнется. Каждый будет на своем месте.

— Я так понимаю, Камень придется добывать мне, — тяжело вздохнула Вера.

— Нам, — поправила ее Лариса.

— Тут уж ничего не поделаешь. — Графиня развела руками. — Это традиция.

— Какая? — поинтересовалась Лариса. Вера хмыкнула:

— Не знаешь, что ли… Чтобы спасти мир, парочке идиоток нужно вляпаться в капитальные приключения. Причем, уверяю тебя, мир даже не заметит, что мы его спасти собираемся.

— Может, это не так уж и плохо…

Резкий ветер превратился в метель, где хлопья снега немного напоминали пепел.

— Мне пора, — сказала графиня. — Даже у призраков есть свое расписание. Прощайте.

— Стоп-стоп! — заволновалась Вера. — Как это — “прощайте”? Вы, значит, нас порученьицем загрузили, а указаний не дали! Где искать камни, как организовывать сопротивление, явки-пароли, туда-сюда…

Графиня рассмеялась. Было немного жутковато слышать этот смех.

— Вера, ты же писательница. Придумай что-нибудь сама. Глядишь, это будет материалом для новой книги. Той самой, о написании которой ты так мечтала…

— Ни хре… — сказала было Вера, но осеклась, поняв, что они стоят с Ларисой вдвоем посреди растерзанного метелью поля.

— Что-то стало холодать, — хмыкнула Вера.

— Да.

— Это потому, что, общаясь с призраком, мы находились в трансе. Как в состоянии алкогольного опьянения. А сейчас протрезвели.

— Ты как себя чувствуешь, писательница?

— В целом бодро, если учесть, что недавно у меня вот здесь была дырка, а спина напоминала пережаренный бифштекс. Спасибо тебе, Лариска.

— За что?

— За то, что ты мне поверила. Ведь ты поверила, что я твоя сестра?

— Да.

— Это здорово меня утешает. Если грядет конец света, то мне хоть будет с кем пива попить напоследок.

— Вер, мы так и будем здесь стоять до полного охлаждения наших организмов? Не забывай, мы вроде бы должны мир спасти.

— Да, точно. Пойдем.

— А почему ты идешь на северо-восток?

— Не знаю. Хочешь, пойдем на юго-запад, один хрен. Курортной зоны больше нет.

— Ну и что? Разве мы не сможем отсюда выбраться без этого ориентира?

— Я давно никуда не выходила и не выезжала, Лариса. Даже не представляю себе, а есть ли он — мир за пределами этих полей и лесов?

— Нам ничего не остается, как проверить это на собственном опыте.

…Они все-таки вышли куда-то. На их волосах и плечах толстой коркой лежал обледенелый снег, пальцы распухли и почернели, а лица были ужасны — с провалившимися щеками, бессмысленными глазами и синюшными губами. Они стояли посреди неожиданно возникшей заасфальтированной дороги, идущей неизвестно откуда и неизвестно куда. Но они смотрели не на дорогу. Они смотрели на небо. Оно было безумно салатового цвета с режущими глаза разводами розового и оранжевого. Одна из них посмотрела на другую и слабо шевельнула рукой.

— Слушай, Эдик, а чё их к нам-то привезли?

— Буйные. — Эдик был немногословен. У него сегодня день не задался. Позвонил Наташке насчет вечерней рюмки с трахом — Наташка взбеленилась ни с того ни с сего и послала его к черту. Позвонил Светке насчет того же — вместо Светки трубку поднял ее внезапно явившийся из экспедиции муж-археолог. Археолог выматерил его не хуже чем бомж у пивного ларька. А Маринкин мобильник отвечал только, что его хозяйка временно недоступна, хотя Эдик понимал, что это не временно, а навсегда. Словом, паршивый день, как ни крути. К гому же пришлось принимать этих двух телок с полностью поехавшей крышей. Ладно хоть симпатичные были бы, вроде Пенелопы Крус в “Готике”, а то страшны, как незнамо что: одна бесформенная толстуха с исполосованной рубцами от ожогов спиной, другая — скелетоза чахоточная, краше в гроб кладут…

— Говорят, их на каком-то шоссе подобрали. Валялись посреди дороги в коме. А почему же они теперь буйные, а, Эдик?

— Хрен их знает, я тебе что, доктор? С психами такое бывает: лежит как мертвый, а потом начинает по потолку бегать и орать про полный абзац всему.

— Во, они тоже про конец света орали, я слышал вчера, когда Михалыч пошел им аминазин колоть. Про фермеров каких-то, про птиц этих… с шеями…

— Страусов?

— Не… Во, фламинго! Точно, еще песня есть: “Розовый фламинго в очаг закатан”.

— Чё-то ты путаешь.

— А еще они орали и про мировой пожар, про камни с неба…

— Славик, ты больше психов слушай. И скоро сам на аминазин сядешь.

— Иди ты!

Эдик пожал плечами:

— Не я разговор затеял. И без тебя хреново. Тут у Эдика зазвонил мобильник. Он схватился за свою подержанную “Моторолу”, как утопающий за соломинку:

— Але! Ася? Лапуля моя, приветик! Ой, что ты, конечно рад! Сегодня? В девять вечера? Лады! Не вопрос, дорогая! Целую, мой котенок!

Эдик убрал трубку. Лицо его излучало самодовольство. Все-таки удача в мире есть.

— Так-то, Славик, — сказал он приятелю. — Жизнь — это не только психбольница.

— Я разве против? Только эти бабы какие-то интересные.

— Ничего. У нас и от этого лечат. Пошли, наша смена заканчивается.

Славик и Эдик, два санитара, вышли из блока одиночных палат для особо буйных больных психиатрического диспансера №1, что в поселке Метелино Олегсинского района. За окнами дома скорби висели густые зимние сумерки, располагающие к дополнительным депрессиям, истерикам и кататоническим ступорам, поэтому за плотно прикрытыми дверями палат раздавались вопли, рыдания, безумный хохот или стоны. Только в двух “одиночках” царила полная тишина — в тех, куда поместили женщин, найденных на автотрассе в состоянии глубокого шока. Женщины лежали на жестких холодных койках, не подавая признаков жизни. Однако в полночь они синхронно открыли глаза — каждая в своей палате — и синхронно произнесли одно слово:

— Пора.

…Очаровательная рыжеволосая девушка с безупречной фигурой и ногами такой длины, что они казались ненастоящими, села в гондолу, исторгнув из уст гондольера поток блестящих венецианских комплиментов.

— Я не понимаю по-итальянски, — пленительно улыбнулась она в ответ.

Гондольер чуть не выронил весло и спросил на языке Толстого и Черномырдина:

— Из России?

— Да, — теперь удивилась девушка. — А вы… тоже?

— Ага. Вот не ожидая соотечественницу встретить! Наши редко ездят в Венецию, в основном на курорты мотаются, куда потеплее. На Гавайи, Борнео.

— Там я побываю позже. — Девушка с комфортом расположилась в гондоле, закурила ментоловую сигаретку и принялась глазеть по сторонам. — В этом году я решила путешествовать по Европе. Отдохнуть, развеяться…

— Шикарно живете. — Гондольер вздохнул. — Я в свое время, как уехал еще из СССР, гоже помотался — правда, в поисках работы. Инженером был. а теперь вот катаю по древним каналам прекрасных девушек.

— Как мило! — Девушка засмеялась. — Романтично, как в книжке.

— Любите читать?

— А? Нет. вообще-то я раньше занималась тем, что писала КНИЖКИ.

— Да что вы?! И какие же?

Девушка стерло с лица улыбку, и гондольер понял, что эта тема для нее неприятна. Поэтому он помолчал пару минут, а потом решился задать другой, менее щекотливый вопрос:

— А кто это у вас в клеточке? Любимая зверушка?

Девушка нежно погладила пластмассовую клетку-переноску с крохотными дырочками:

— Ага.

— Кошка?

— Нет. Ежик.

— Еж?! Настоящий еж?! Из России?

— Да. — Девушка опять улыбалась, и ее собеседник порадовался, что имеет возможность любоваться такой приятной улыбкой. — Представляете, с этим ежиком у меня просто какое-то чудо приключилось! Я его в Москве, когда ждала самолет, на вокзале в женском туалете увидела. Он воду из раковины пил, как дрессированный! И как будто меня что-то толкнуло: возьми его с собой. Я взяла, боялась, меня с ним высадят, но, представляете, его никто не замечает! Ни в самолете, ни на таможне. Мы с ним уже и в Лондоне были, и в Париже, и в Берлине… Он у меня как талисман на счастье.

— Здорово. — Гондольер восхищенно смотрел на клетку, пытаясь разглядеть за дырками чудо-ежа. — Как в сказке.

— Точно! — Девушка подняла к венецианскому небу счастливое и мечтательное лицо. — Я с ним весь мир увижу! Со своим Антошей…

Еж-талисман в это время неспокойно дремал в своем пластиковом узилище. Он уже жалел, что подался в эту авантюру, да еще с такой бестолковой девицей. К тому же Венеция ему никогда не нравилась. И в гондолах его укачивало. Однако он утешал себя тем, что это временные трудности, так же как эта девица была для него лишь временным спутником. Он знал, что судьба еще позволит ему отыграться.

За все обиды, унижения и обман!

Еж фыркнул во сне и поплотнее свернулся клубком.