Глава тринадцатая. ОКУНУТЬСЯ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

«…траву. Да, вот так я и лежал - физиономией в траву, жесткую, выгоревшую и до крайности неуютную. Но как только моя физиономия осознала, что нахождение в таком растительном эквиваленте щетины от половой щетки не только некомфортно, но и впрямую угрожает стабильности моей внешности, все переменилось. Физиономия послала мозгу (моему, конечно!) немедленное требование придать должное усилие мышцам спины, рук и ног. Мозг согласился, мышцы мои застонали-заскрипели, как рассохшийся клипер в бурю, и я благодаря неимоверным усилиям всего моего многострадального организма перевернулся на спину. Теперь трава немилосердно колола и пиявила мой тыл, но это было уже не важно. Я лежал и созерцал небо, припоминая при этом какого-то литературного героя, который как-то занимался тем же самым. То бишь созерцанием. Только у этого самого литературного героя, в отличие от меня, наверняка небо для созерцания было более симпатичного колеру и не с такими желтушно-пасмурными облаками…

Однако отвлечемся от неба и начнем составлять оперативный реестр моих ощущений и впечатлений от навалившегося на меня разом мира.

Первое. Я мыслю, ощущаю некоторую знобкость в своих членах, а следовательно, я существую и притом существую в абсолютно нагом виде. Нагота - штука неприятная, но переносимая… Кстати, о переносимости!

Значит, я таки перенесся! Следом за Фенькой! То бишь за Государственной Девственницей! Издадим негромкое, но исполненное глубокого ликования «ура! товарищи!». Степан Водоглазов жив, чего и вам желает.

Тут я ощутил неприятное щекотание в районе груди. Приподнял голову, глянул. Мне на грудь, прямо как ордена, вползали друг за другом довольно крупного размера божьи коровки. А я, знаете, с детства не люблю, когда по мне насекомые ползают, пусть хоть даже самые полезные и безобидные. А потому я поднял руку и смахнул божьих коровок в их первоначальное место дислокации, то бишь в траву. Потом посмотрел на свою руку. Черт возьми, она действовала, как, впрочем, и другая! Это они просто притворялись, что их покинули всякие силы. Я еще раз чертыхнулся и сел, опираясь руками о неуютную землю. Огляделся. И продолжил реестр впечатлений.

Итак, второе. Я сижу голышом на какой-то поляне. У поляны, куда ни кинь взгляд, такой вид, будто ее долго пытали. Ни цветочка-ромашки-василечка, ни стрекозки-бабочки какой, только порыжелая, колючая трава, да вот еще божьи коровки, с поистине эстонской торопливостью копошащиеся в траве около моего бедра. Но поляна - это еще не весь пейзаж. Метрах в десяти-пятнадцати от меня сия растительная плешь резко переходит в суррогатное скопление растительности, которое я условно назову лесом. Почему условно? Да потому, что на настоящий лес это убожество - эти кривые стволы, эти ветки с противной даже на вид листвой - никак не тянуло. Однако убожество убожеством, а приятного мало, когда перед тобой маячит такой вот лес, притом с некоторыми признаками тропинки. Сразу ясно, что тебе выпала несладкая участь лесопроходца. Ведь не за тем же я тут оказался, чтобы остаток своей жизни провести, сидя голой задницей на колючей траве и отпугивая колонию божьих коровок! У человека, особенно у такого, как я, должна быть цель. Но увязывать цель с походом в лес сознание отказывалось до последнего. И только когда я встал и заставил себя оглядеться кругом, я понял, что круто влип. И в лес этот мне придется идти. Потому что он был всюду. Вокруг поляны. И тут меня пронзило…

Третье. Я был один!!! Нигде поблизости не обреталось моей подопечной Государственной Девственницы, иначе называемой Клёвой Фенькой! И если я перенесся и жив (тут меня слегка шатнуло, потому что я вспомнил, как заливало меня светом, как тело словно плавилось и текло, будто сгущенное молоко по стеклянному столу пространства), то перенеслась ли и жива ли моя дорогая воспитанница?! Уж не попала ли она в чащу мрачно стоявшего передо мной леса? Уж не плутает ли там, распугивая воплями волков и медведей?

Самые тягостные предчувствия охватили меня. И хотя я был наг и не было у меня даже листочка, чтоб срам прикрыть, я смело поволокся к той тропинке, что маячила у края поляны и вела в лес…

Но, сделав первый шаг босой своей ногой, я вдруг замер и призадумался. Снова огляделся. Насколько я помнил предыдущие события, Фенька собиралась передислоцироваться в Россию (я соответственно за ней следом). Но, почтеннейшая публика, то, что я имею возможность сейчас созерцать окрест - Россия ли это? Историческая ли это моя Родина?! Где же тогда ее шумливые белоствольные березы? Где дубы, извиняюсь за приевшееся выражение, колдуны?! Где сочная трава-мурава с рассыпанными по ней цветами и любовно схороненными в зарослях клевера коровьими лепешками?! И вместо всей щедрой красоты русского пейзажа - вот это монохромное и, возможно, экологически небезопасное убожество?!

Так, может, это и не Россия вовсе?!

А что тогда?

Я понял, что слишком долго стою и оглядываюсь. Я собрал остатки решимости и сделал второй шаг на лесную тропу. Потом третий. А потом и не заметил того момента, когда поляна осталась позади и меня со всех сторон обступил лес.

Я шел, затравленно ожидая подвоха с любой стороны. Но лес молчал и стоял мертво, как мумии в Британском музее; тропа вилась передо мной, такая же неуютная, как разлохмаченная пенька… Ни одного зверя, ни одной птицы не повстречалось мне на этой via dolorosa . Или все-таки terra incognita ? Никогда у меня не было возможности толково щегольнуть знанием латыни. Потому что самого этого знания тоже не имелось в особом избытке… Эх, Степан Водоглазов, Степан Водоглазов! Вот пропадешь ты сейчас в этом кошмарном лесу и что сможешь хорошего о себе вспомнить в предсмертной агонии? Не продвинул ты науку, не обогатил ты искусство, в литературу вклада не внес, да и с бизнесом отношения у тебя были, прямо скажем, не фартовые! Так что же вспомнят о тебе потомки, если, допустим, вообще захотят вспоминать такого урода, как ты?! Ну, правда, в куннилингусе, по отзывам, тебе не было равных, но так разве ж это стоящая заслуга для настоящего мужика?! И ведь поздно начинать жизнь заново, искать для себя, так сказать, новую сферу применения… Эх, Степан, Степан, где твой построенный дом, где твое посаженное дерево, где твой выращенный сын?!

Обуянный такими невеселыми размышлениями, я не сразу заметил, что в окружающем меня пейзаже мумифицированного леса появилось некоторое разнообразие. А именно: меж хилых стволов каких-то деревьев замелькало нечто, по всем приметам смахивающее на длинную, невысокую и довольно неопрятную стену из бетонных блоков.

– О,- сказал себе я.- Первые приметы цивилизации. Сами по себе бетонные стены в лесу не растут!

И я заторопился по тропинке, не жалея своих босых ног, чтоб поближе разглядеть этот первый признак человеческой цивилизации (ставлю ящик водки против цистерны пива, что никакая иная цивилизация посередь глухого леса бетонной стены не возведет!).

Вблизи стены обнаружилась еще одна тропинка, она шла как раз параллельно стене. И я, решив, что терять мне все равно уже нечего, зашагал по ней, попутно занимаясь расшифровкой выцветших надписей с афиш и плакатов, коими когда-то, вероятно в далекие времена, была щедро оклеена бетонная плоская грудь стены.

Первым большим успехом моей расшифровки стало то, что все афишно-плакатные надписи были сделаны на моем родном языке. А из этого вытекал логический вывод, что я все-таки нахожусь в России. Или хотя бы в какой-нибудь чрезвычайно захолустной и малоизученной ее части.

Надписи хоть и читались почти полностью, были все же не очень понятные. Например, такая:

Или:

Видимо, этот были агитационные листки. Но поскольку я давно не был на родине, я не понял, за какую партию они агитируют. В мою бытность в России, еще до переселения в Африку, партии были простые, традиционные, даже по-домашнему родные… Но партии Владимира среди них точно не было!

И таких плакатов, какой сейчас предстал передо мной, тоже не припомню. На блеклом фоне можно было разобрать некую личность в убогих лохмотьях, гордо и стойко отталкивающую нечто вроде блюда, перегруженного золотыми монетами. Надпись под этой суровой картинкой гласила:

А на другом плакате был крест-накрест перечеркнут симпатичный женский профиль и написано:

Я прошел еще с десяток метров, плакаты на стене кончились, появилось граффити. Ну или что-то в этом духе. Мастера граффити выражались куда забористее и откровеннее поэтического плакатного языка. Я чуть не прослезился, читая такие родные и знакомые образцы ненормативной лексики. Но эти ненормативные образцы украшали стену не просто так, не за здорово живешь. Они все прямо или косвенно касались отдельной личности по имени Фаина Фартова. Граффити костерили и чернили имя неизвестной мне Фаины Фартовой с таким же энтузиазмом, с каким до сего момента превозносили опять же неизвестную мне партию Владимира.

Я подивился такой неудержимой ненависти к неизвестной даме по имени Фаина Фартова, но, по чести сказать, все это мало меня волновало. Поскольку шел я в лесу вдоль бетонной стены уже порядочное время, моя нагота начала меня раздражать (не понимаю нудистов!), к тому же все сильнее стали проявляться две естественные человеческие потребности. Нет, три: в пище, крыше над головой и доверительном общении с себе подобными. Однако, когда мое раздражение достигло апогея, в пейзаже вновь произошла перемена. А именно: в стене обнаружился пролом, достаточный для того, чтоб через него мог пролезть даже такой крепыш, как я.

И коли судьба подкидывает тебе такую карту, грех ею не воспользоваться. И я, не дрогнув, полез в пролом. И вылез.

Ого.

Нет, в принципе ничего особенного. Просто пейзаж опять резко изменился. Теперь лес, который так долго мотал мне нервы, весь оказался за бетонной стеной, а она тянулась в обе стороны буквально до бесконечности. А я оказался на довольно обширном пологом речном берегу. Неподалеку стояло сооружение, напоминающее сильно побитую временем лодочную станцию. Но тем не менее это хотя бы выглядело как жилище, и я пошел туда, здраво задавая себе вопрос насчет того, как я буду объясняться с местными жителями (если они тут имеются), из одежды имея на себе лишь кой-какую лесную грязь и паутину. Вот, кстати, искупаться бы… В речке. Однако одного взгляда на ее свинцово-графитные, негостеприимные воды мне хватило для того, чтобы немедленно подавить в себе это неразумное желание.

Я подошел к домику. Это и впрямь когда-то была лодочная станция - о чем возвещал ржавый, с облупившейся краской лист, приколоченный к двери. Но, похоже, лодочное предприятие дало сильный крен, поскольку домик выглядел ветхим, как какой-нибудь древний папирус. Возле заросшего рыжей травой порога лежали кверху килем две лодки; они показались мне настолько сгнившими или источенными временем, что к ним не то что прикоснуться, а дохнуть на них было страшно. Дверь в дом была приоткрыта. Я шагнул на порог, заглянул в пыльный сумрак жилища и для проформы спросил:

– Есть тут кто живой?

Разумеется, живым тут даже и не пахло. Я осторожно вошел в дом, осмотрелся. Весь дом состоял из одной комнаты, где всё - начиная от пола и заканчивая телефоном и пустым графином на столе - было покрыто густым, солидным слоем серой слежавшейся пыли. Сквозь единственное, затянутое паутиной окно почти не проникал свет. Сейчас по законам голливудского жанра на меня откуда-нибудь с потолка должен свалиться скелет…

Ничего подобного. Скелет не свалился. Я несколько минут смотрел на телефонный аппарат, гадая, стоит ли мне рискнуть и поднять его пыльную трубку, но внутренний голос моего здравомыслия подсказал мне этого не делать. Точно так же я поступил и с курткой, которую, выходя из жуткого домика, увидел висящей на крючке за дверью. Одежда бы мне пригодилась, сами понимаете, но при одной мысли, что я надену эту вещицу, мои мурашки принялись отплясывать безумный канкан.

Итак, я пока оставался с нулевым результатом. Еды и одежды - ноль, жилья - ноль, общения - ноль. Не очень-то радостное состояние для того, кто в племени вибутй только и делал, что пил жабью настойку да засахаренных кузнечиков грыз. Нет, там, конечно, тоже не все было сладко, но не до такой же степени! Я вышел из лодочной станции и побрел по берегу реки, по течению. Брел и смотрел на воду, удивляясь тому, какая она странная. Может, это жидкие отходы с какого комбината текут? Я здорово устал, свинцовый блеск бесконечного движения текущей воды завораживал и усыплял, и я далеко не сразу услышал окрик:

– Эй, мужик! Мужик, стой!

Я повернулся на окрик медленно, как брамин на медитации. Ко мне спешили двое лиц моего пола, одетых и бородатых. Я хотел улыбнуться им и приветственно взмахнуть рукой, но почему-то этого не вышло. Кажется, вместо этого я просто упал.

Очнулся я, когда кругом было темно и светло. Я застонал. Голова была мутной и малость скособоченной по линии восприятия реальности. Я старательно взялся выпрямлять эту самую линию и теперь почти здравым взором смотрел на окружающее.

Темно было, потому что наступил вечер. А светло - потому что горел костер. У этого костра рядом со мной сидели люди - те два давешних мужика, что меня окликнули. Я сфокусировал взгляд на себе и увидел, что мои чресла препоясаны, то бишь облачены в потертые спортивные штаны, а на плечах у меня покоится какая-то куртка, создавая непередаваемое ощущение радостного единения со всем миром.

– Опаньки,- сказал один мужик.- Похоже, он очнулся.

– Есть маленько,- невозмутимо согласился с ним другой.

Мне сразу понравились их голоса. Такие голоса бывают у людей, склонных к свободе, благородным поступкам и увлечению рыболовством.

– Мужики,- сумел я подать голос. Поданный мною голос отличался крайне паршивым и не внушающим доверия регистром.- Мужики, где я?

– Точно очнулся,- сказал первый мужик.

– Тогда ему надо налить,- сказал второй мужик.- Иначе у него пробки вышибет.

– Это да,- согласился первый мужик.- Он и так уже был наполовину сиреневенький. Если бы не мы…

– Мужики,- простонал я в жажде ясности, но они с мягкой настойчивостью глянули на меня поверх костра и сказали:

– Сначала надо выпить. А весь разговор потом.

Первый мужик достал из своего объемистого рюкзака флягу, бережно открутил колпачок; второй мужик искусно подставил ему сразу три стакана. Это меня порадовало. Раз со мной будут пить - значит, точно не отравят, и к тому же сообразить на троих было исконным знаком дружелюбия на Руси.

Из фляги забулькала в стаканы кристально-прозрачная жидкость. Мужик протянул мне стакан:

– Трижды очищенная, не паленая… Пей!

– Погодите! - сказал я.- Давайте тост. Как бы за встречу.

Мужики переглянулись и усмехнулись:

– Давай за встречу.

Мы чокнулись стаканами, мужики осушили свои залпом, а я, предвкушая забытый вкус российской водки, сделал полглотка и…

– Мужики,- проглотив эти чертовы полглотка, сказал я.- Это же вода!

– А то,- сказал первый мужик.- Конечно, вода.

– Настоящая, питьевая,- горделиво добавил второй.- Профильтрованная. Не в ларьке, чай, брали. Ты допивай, допивай. Ты знаешь, каких она трудов стоит?

– Не знаю,- содрогнулся я от мрачности этой фразы и немедленно допил содержимое стакана. Ну, вода натуральная. Правда, освежает хорошо, в голове ясность какая-никакая появилась. Но не до конца.

А потом я понял. Все проще простого! Мужики, что мне попались,- самые натуральные трезвенники! Может, они закодировались там, препарат специальный какой в печень вшили или просто состоят в обществе анонимных алкоголиков. Всего-то и делов!

– Мужики, а давно вы того… не употребляете? - поинтересовался я, так как меня всегда волновали примеры высоты и твердости человеческого духа.

– Чего не употребляем? - удивились мужики.

Тут уж и я удивился. Не верю я, что можно до такой степени закодироваться, чтоб даже названия ее, родимой заразы, не помнить!

– Водки,- говорю,- давно не пьете? Ну, и пива там всякого, бормотухи, бренди-тренди…

Они смотрели на меня так, будто я спросил их, давно ли они перестали заниматься инцестом вкупе с каннибализмом и подпольным изготовлением фальшивого аспирина. Я всерьез испугался.

– Мужики,- сказал я,- вы без обид, ладно? Я ж просто так спросил! Че сразу звереть-то на глазах?!

– Понимал бы ты… - пробормотал один мужик.

– Да я б и рад понять! - воскликнул я, истово прижимая руку к груди.- Да только не местный я! Вот ей-богу!

– Не местный? А по-русски так лихо трындеть тебя где учили? - с подозрением спросил другой мужик.

– Да искони-то я русский,- продолжая прижимать руку к груди, заговорил я.- Только по стечению жизненных обстоятельств пришлось мне несколько лет провести в глухой загранице. А потом эти же самые обстоятельства меня снова на родину историческую выкинули - прямо в чем мать родила!

– Ясно,- сказал мужик.- А мы поначалу смекнули было, что ты из перебежчиков.

– Из кого?

– Вопросы потом,- веско бросил мужик.- Давай знакомиться.

Он привстал и протянул мне руку над костром:

– Боря.

Я тоже привстал и пожал его руку:

– Степан.

Затем подключился третий персонаж нашей сценки:

– Леня.

– Степан.

За знакомство мы выпили еще по стакану трижды очищенной воды. Тут на меня накатил голод.

– Ребята,- жалобно спросил я,- а похавать у вас ничего не найдется?

Леня вздохнул, порылся в своем рюкзаке. Достал шуршащий пакет, протянул мне:

– Держи.

– Что это? - Я открыл пакет и увидел его содержимое, напоминающее цветной стиральный порошок.

– Сухой паек. Это - картофельное пюре. Но его разводить водой надо, а воду мы экономим. Поэтому ешь всухую. Ешь, ешь, она хоть и на вкус дерьмо, но по калориям - будь здоров!

Себе Леня и Боря достали по такому же пакету, по пластиковой ложке (ложка досталась и мне) и стали споро, но без видимого удовольствия наворачивать этот комбикорм. Я с минуту покривился, а потом голод победил.

– Ничего,- сказал я, жуя пыль с привкусом картошки,- жрать можно.

После того как мы таким образом заправились, само собой, пришло время для разговоров.

– Мужики,- сказал я, покончив с картофельной пылью.- Вы только не думайте, что я дебил там какой или шпион… Вы только скажите мне честно: это Россия?

Леня и Боря хмыкнули:

– А то. Конечно, Россия. Не узнаешь, что ли?

– Не узнаю,- честно ответил я.- Я когда уезжал в Африку, здесь еще были и леса приличные, и речки… И водку пили…

Ребята как-то бледно поглядели на меня.

– Куда ты уезжал? В Африку?

– Да.

– А теперь вернулся?

– Ну да. Так получилось… Мужики, да растолкуйте мне, что вообще в стране творится, я ж отвык!

– Он из Африки… - многозначительно протянул Леня.

– Ну и хрен с ним! - огрызнулся Боря.- Мы, что ли, с Африкой воюем?

Я икнул:

– Россия воюет с Африкой?!

Боря отмахнулся:

– Нет, не вся Россия. И не со всей целиком Африкой, говорю ж тебе. Там же стран - как чешуи на минтае! Россия воюет с НРРВ. Точнее будет сказать, часть России воюет с НРРВ, а оставшаяся часть России протестует против войны и вообще старается укрепить с НРРВ прочные товарищеские взаимовыгодные отношения…

– А что это такое - НРРВ? - спросил я, цепенея.

– Независимая Религиозная Республика Вибути,- пояснил мне Леня и метко плюнул в костер. Его плевок красиво засверкал в пламени костра.

У меня начало шкалить давление. Когда я вслед за Государственной Девственницей перемещаться навострился, я Вибути монархическим государством оставлял! При чем здесь тогда республика?!

– Мужики,- спросил я, боясь услышать ответ,- а какой сейчас год?

Ну прямо осенило меня, да? Проблеск ума во мгле абстинентного синдрома!

– А ты что, не знаешь? - удивились они.

– Не знаю,- ответил я, глядя на них убойно честными глазами.

– Ну, ты вправду странный какой-то… Две тысячи тридцать пятый год на дворе, Степан.

Я молчал до тех пор, пока Леня и Боря не выказали первых признаков беспокойства, то есть примерно полчаса. После чего Леня налил мне стакан воды, и я выпил его залпом, не закусывая.

Они выжидательно посмотрели на меня.

– Ну? - спросил Леня.

– Ну? - подзадорил Борис.

– Мужики,- сказал я,- я гость из прошлого. Из Африки я переместился…

– Как это переместился? - вскинулся Боря.

– Потом,- предостерег его Леня.- Дай человеку сказать.

– В общем, тогда в Африке было тридцать лет назад. То есть две тысячи пятый год. Когда я из нее перемещался. Я думал, что только в пространстве перемещусь. А я еще и во времени… Во у меня пробки-то вышибло… - не очень-то связно забормотал я.

– А что ты делал в Африке? - задал верный вопрос Леня.

Как вы думаете, на что тянет человека после трех выпитых стаканов чистейшей, трижды фильтрованной воды? Правильно, на откровенность.

– Мужики, я вам все как на духу изложу,- пообещал я.- Только вы мне верьте, ладно?

…Свой долгий рассказ я закончил почти перед рассветом. Что интересно, Леня и Боря слушали меня, практически не перебивая. И были внимательны, как операторы пульта управления космическими полетами. Ей-богу! Хотя я, конечно, сроду не видал этих самых операторов. С особенным вниманием мои новые друзья выслушали рассказ о том, как я был воспитателем Государственной Девственницы, а также о том, как эта капризная сущность вдруг ни с того ни с сего решила осчастливить своей Великой Милостью не государство Вибути, а нашу многогрешную Россию-матушку. Я с истинным артистизмом изобразил, как Государственная Девственница стояла, вся осиянная светом своего Перемещения, и как следом за нею бросился я… И как потом оказался почему-то на поляне с неласковой травой и надоедливыми божьими коровками… Как пошел сквозь лес, полагая, что где-то поблизости должна находиться и моя подопечная, то есть Государственная Девственница. Как набрел на стену, потом на лодочную станцию, а потом шел вдоль по берегу странной свинцовой реки…

– Скажи нам спасибо,- прервал тут мой рассказ Борис,- что мы тебя заметили. И вовремя оттащили.

– А что такое? - поежился я.

– В этой реке не вода, а какая-то хренотень химическая. То ли двуокись ртути, то ли никель-кадмиевые сплавы…

– Это ты загнул… - протянул Леня.- Насчет никель-кадмия. Где его сейчас найдешь, кадмий-никель…

– В общем, без разницы нам эта химия, важно другое. Эта химия на человека действует уж очень вредно. Испарениями подышишь - ориентировку на местности теряешь и сознание расплывается, как плевок на сковородке… Минут через пять съезжаешь с катушек и брякаешься в эту реку. И разлагаешься прямо на атомы.

– Да ты что! - вздрогнул я.

– Сам я,- сказал основательно Борис,- на себе такого не испытывал. Но от знающих людей узнал. Так что вовремя мы тебя спасли. Мы же на то здесь с Леней и приставлены - случайно заблудившихся людей спасать. Потому как места эти очень для людей вредные.

– А сами вы не люди, что ли? - хмыкнул я.

И устыдился этого хмыканья. Потому как Леня и Боря переглянулись и сказали:

– Мы не люди. Андроиды мы. А чего ты хотел? Это ж две тысячи тридцать пятый год все-таки!

Вот так мы встретили рассвет нового странного дня. Спать совсем не хотелось. А вы бы могли спокойно спать, попав в будущее своей страны и оказавшись в компании двух хорошо замаскированных под людей андроидов? Ладно заливать-то. Не смогли бы вы спать. Ни фига бы у вас не получилось.

Поэтому я одолжился у Лени еще одним пакетом с картофельной пылью и попросил ребят толково рассказать мне все, что случилось с Россией за те годы, которые я, скажем так, пропустил…

Оказывается, дело было так. Тридцать лет назад в России внезапно появилась некая девушка лет двадцати пяти по виду, обладающая политической харизмой поистине термоядерной мощности. Она за смехотворно короткие сроки сумела сколотить вокруг себя группу всецело преданных ей сторонников-единомышленников, а также целый штат пиарщиков, нарисовавших девушке грандиозную и фантастическую биографию.

Девушка по имени Фаина Фартова, по данным всех официальных и неофициальных изданий, родилась в глухом деревенском поселке Медвянка. После окончания школы Фаина (опять-таки согласно газетным статьям) уехала в Африку, в маленькое затерянное государство Вибути, где у нее имелась дальняя родственница по линии двоюродной тетушки. Родственница располагала огромным состоянием, представлявшим из себя целое собрание бесценных эзотерических тайн, с помощью которых любой человек, будучи в эти тайны посвященным, легко, быстро и без особых затрат осчастливит весь мир и Вселенную в придачу. Разумеется, эзотерическая родственница не могла не поделиться с ищущей просветления Фаиной своими драгоценными тайнами. Журналы писали, что Фаина провела в загадочном государстве Вибути несколько лет и овладела эзотерической политологией, социологией, экономикой и системой налоговых льгот. После чего Фаина вернулась в Россию. И здесь она заявила о себе как о человеке, несущем настоящую, неподдельную милость для каждого россиянина и для страны в целом. Вместе со своими сподвижниками она создала политическую партию «Милость для России» и начала неуклонно повышать свой рейтинг и двигаться ни больше ни меньше, как к президентскому креслу. Ведь за Фаиной стояла чуть ли не половина россиян. Она действительно даровала им реальную милость. Она благодаря своим эзотерическим знаниям вывела Россию из аграрного кризиса и превратила каждое фермерское хозяйство в процветающий рай. Россия буквально потонула в невероятном количестве бананов, фиников, кокосов, ананасов и тростникового сахара и притом - собственного производства. После чего России пришлось разорвать дипломатические отношения с Эквадором и другими банановыми республиками.

Далее. Фаина Фартова доказывала свою необходимость России не только словом, но и делом. Она устроила официальную политическую поездку в качестве лидера своей партии «Милость для России». Целью поездки Фаина избрала самое российское глухоманье, в котором никогда доселе не жил народ в изобилии и счастье. Фаина посещала городки, в которых медленно умирали нерентабельные предприятия угольной и горнодобывающей промышленности. И после таких посещений на этих предприятиях начинала кипеть такая жизнь, перло такое везенье, что рабочие просто купались в своих вовремя получаемых зарплатах, не говоря уж про начальство (хотя надо сказать, то ли под воздействием личного обаяния Фаины, то ли из-за страха Божьего, а начальство везде стало куда душевнее и скромнее).

Далее Фаина вообще принялась творить чудеса. Она просто водила пальчиком по экономической карте России, и там, где ее пальчик делал остановочку, через некоторое время геологоразведчики натыкались то на потрясающую кимберлитовую трубку, то на богатые залежи золота и прочих драгоценных металлов, то на залежи металлов сугубо стратегического значения… Золотой и алмазный запасы России неимоверно увеличились, что напугало Америку и привело к дестабилизации курса доллара и евро. А Фаина все не унималась. Она стала покровительствовать детским домам, больницам и тюрьмам, вследствие чего многие сироты обрели богатых родителей, больные (даже самые неизлечимые) исцелились, а заключенные (даже с самой неисправимой и черной душой) раскаивались и спешили творить добро… И постепенно все громче и громче стали раздаваться голоса, говорящие о том, что Россия наконец-то вылезла из своей вековечной помойной ямы и практически превратилась в одно отдельно построенное Царство Божие на земле.

Однако, как говорят китайцы, на всякий Ян найдется свой Инь. В нашем российском варианте темное и регрессивное начало явил собой некий Владимир Стебалов, в просторечии также именуемый Вован или даже Вовочка, выпускник МГИМО, активный сторонник новых форм демократии. Владимир только пришел в большую политику, но чувствовалось, что из-за Фаины он останется там надолго. Ибо в ответ на деятельность Фаины Фартовой и ее партии «Милость для России» молодой и подающий большие надежды политик Владимир Стебалов создал блок «Горький плод». В основе политической программы Владимира Стебалова и «Горького плода» лежал неопровержимый тезис о том, что Россия создавалась, создается и будет создаваться только трудностями. Что для духа и экономики России крайне губительно изобилие. Что постоянное процветание народа ведет в конечном счете к измельчанию и вырождению нации. Что только путем каждодневных страданий, катастроф и социальных катаклизмов Россия может войти в понастоящему светлое будущее, замешенное на своих собственных кровавых слезах. Очень сильно звучал девиз блока «Горький плод»: «Мы не хотим жить без борьбы, мы не слабы!»

Владимир Стебалов и его блок были очень убедительны. В их пользу говорило глубинное знание российского менталитета. Ведь в его, то бишь менталитета, модели заложено два базовых принципа, на которых каждый россиянин зиждется: это вера в лучшее «завтра» и приспособляемость к не лучшему «сегодня». Исходя из этого, Владимир Стебалов очень точно рассчитал, что далеко не все россияне с восторгом воспримут те прекрасные, перемены, которые внесла в их жизнь Фаина Фартова. Что недовольны будут владельцы кой-каких комбинатов, шахт и фармацевтических заводов. Что не всякому фермеру придется по вкусу растить банан и не сметь его, банан тот клятый, украсть, дабы нагнать из банановых шкурок самогону…

Словом, недовольные были. Они и пошли за Стебаловым. И эти двое амбициозных харизматических молодых людей - Фартова и Стебалов - буквально разорвали Россию пополам. Потому что на внезапно грянувших президентских выборах и Фартова и Стебалов получили абсолютно одинаковое число голосов.

Переголосовали. Снова получилась та же петрушка. Собрали референдум. И народ сказал: «Да будет в России два президента!»… Но жизнь повернула все по-другому… Стало не два президента в одной России. Стало две России - по одной на каждого президента.

Разделение России - территориальное, экономическое, политическое - прошло на удивление легко и безболезненно. Словно народ российский только этого и ждал - наподобие супружеской пары, которой опостылело жить вместе, и свидетельство о разводе явилось истинным благословением небес.

Разделилась Россия на два фактически полноценных государства: Центральную Московию и Уральскую республику. Президентом Центральной Московии стал Владимир Стебалов. А руководство Уральской республикой взяла на себя Фаина Фартова. А как иначе? Ведь теперь благодаря Фаине Западно-Сибирская равнина превратилась в плодоносный бананово-кокосовый рай, а Восточные Саяны и Енисейский кряж били все мировые рекорды по добыче алмазов, драгоценных металлов и полезных ископаемых. А уж какой в Уральской республике при Фаине стал нежнейший климат! Какое благорастворение воздухов и изобилие плодов земных и времен мирных! Так что жители Зауралья благоденствовали, отправляли на экспорт самые дешевые (и притом качественные) в мире бананы и алмазы и с сожалеющим презрением смотрели на убогих своих соседей - Центральную Московию.

Но и в государстве Центральная Московия тоже все было не из рук вон худо. Здесь под началом президента Стебалова остались люди, которые не боятся трудностей и подходят ко всем проблемам сняв пиджаки и засучив рукава. Во-первых, за Стебаловым пошли все лучшие российские умы - технари, производственники, ученые, потому что их здравомыслию и трудолюбию претило то полумагическое процветание, которое предложила народу российскому Фаина Фартова. Во-вторых, Центральную Московию совершенно неожиданно официально признал Евросоюз и принял в свои ряды. Хотя Центральной Московии нечем было хвастаться, не было у нее ни алмазов, ни кокосов, но зато была наука и твердое соотношение рубля, доллара и евро. В отличие от Уральской республики, где президентша ввела свою валюту - уральский фартик.

Чтоб оправдать высокое доверие Евросоюза и иметь возможность в ближайшем будущем рассчитаться с МВФ за взятые кредиты, Стебалов заставил Центральную Московию жить и работать в режиме почти военного времени. Все взятые у МВФ кредиты и собственные деньги стали инвестироваться в доселе почти забытые и заброшенные военные заводы. Теперь эти заводы работали в три смены, а что производили - военная тайна. На политику Стебалова молился высший генералитет - новый президент заявил, что единственным условием победоносного существования Центральной Московии является армия.

Армия и еще упорный труд - вот две составляющие, которые выведут Центральную Московию в разряд сверхдержав, заявлял Стебалов. И ему верили. Потому что процветающая Уральская республика, выше ватерлинии накачанная эзотерической милостью Фаины Фартовой, уже забыла, что такое настоящее счастье тяжелой работы. Бананы там чуть не сами с деревьев спрыгивали и в ящики паковались, алмазы тоже едва не под ногами валялись - только наклонись, пальцем колупни землю, вот тебе и новое чудо в двести-триста карат. В таком раю народ и впрямь постепенно разложился, разленился и стал использовать рабский труд нелегальных эмигрантов из Китая, Тайваня и даже Японии, которые возводили уральским бананово-алмазным королям облицованные золотом дворцы, бассейны и искусственные пляжи, настраивали антенны домашних кинотеатров, шили богатым уральцам легкомысленные шелковые наряды, а также самолично пахали с утра до ночи на финиковых и персиковых плантациях. Словом, такой вот долгожданный русский рай.

А в Центральной Московии было все иначе. И хоть поначалу в ней еще имели место нищета, кризисы, экологический раздрай и падение нравов населения, президент Владимир Стебалов с жестким оптимизмом смотрел в будущее… Потому что этот парень знал - он ведет Центральную Московию верным курсом. Курсом выживания. Он действительно мобилизовал все силы и в рекордно короткие сроки продемонстрировал не только мощь своего военно-промышленного комплекса, но и отчасти экономическое процветание. Правда, за это процветание окончательно пришлось расстаться с чистыми реками и неиспорченной природой, но кто смотрит на такие мелочи. Тем более что на Стебалова работали лучшие технические умы бывшей единой России. Перед этими умами Стебалов поставил грандиозную задачу: создать универсальных роботов-андроидов, чтобы тем самым утереть нос и Евросоюзу, и чересчур обнаглевшим после разделения России США. Да и в недалеком будущем, которое должно быть светло и прекрасно, рассуждал президент Стебалов, должны быть роботы-андроиды, особенно у такой страны, как Центральная Московия. К тому же на спешно возникших заводах по созданию роботов появилась масса рабочих мест и все невоеннообязанное население теперь могло зарабатывать себе рубль-талоны на основные продукты из потребительской корзинки…

Да, Центральной Московии приходилось бороться с дефицитом продуктов, потому что многие страны, сдружившиеся с Уральской республикой, объявили Московии экономическое эмбарго. А бананы и финики уральского соседа Московия не хотела брать из гордости. Поэтому в ход пошли генетически модифицированные пищевые суррогаты (на отравленных вследствие военных маневров полях толком ничего не росло) и специальной фильтрации питьевая вода (потому что остальная стала чересчур технической). Про алкогольную же продукцию за тридцать лет такого существования жители Центральной Московии и думать забыли. Прижился как-то среди них трезвый образ жизни, точно так же как прижились рядом с московитами роботы-андроиды.

Донельзя милитаризованная Центральная Московия наращивала свои мощности не ради спортивного интереса. Во-первых, Центральная Московия заставила всю планету мучиться тягостным вопросом: у кого же теперь находится главная российская ядерная кнопка? Хоть России больше нет, но кнопка-то наверняка осталась! Ядерные кнопки - не государства, они не могут просто так исчезнуть, верно? Но понемногу все разъяснилось. Евросоюз принял под свое крыло Центральную Московию не за красивые глаза президента Стебалова, а потому, что именно на территории Центральной Московии размещались стартовые площадки межконтинентальных баллистических ракет, нацеленных на Европу. И, по сведениям европейских шпионов, площадки эти, равно как и ракеты, находились в отличном состоянии. Однако оказалось, что Уральская республика тоже имеет свою кнопку, и одно нажатие этой уральской кнопки может стереть с лица земли такую симпатичную страну, как Америка. Поэтому США поспешили подружиться с Уральской республикой, понастроили в Тобольске, Омске и прочих городах своих «макдоналдсов» и стали делать биг-маки с банановой начинкой.

Но дело даже не в этом. А в том, что благодаря Фаине Фартовой и Владимиру Стебалову основная политическая часть планеты теперь делилась по Уральскому хребту…

…Когда андроиды Боря и Леня закончили мне рассказывать курс новейшей истории России (какой России?! Нет ее больше!), я почувствовал себя человеком, которого не просто раскатали в блин, а еще и наполнили крайне неаппетитным фаршем. И еще. Пока длился рассказ двух андроидов, мне не давала покоя одна мысль. Можно сказать, она мне буквально голову сверлила изнутри. Но я пока решил ее попридержать.

– Ребята,- сказал я,- а почему вы сначала подумали, что я из каких-то перебежчиков? Откуда я должен был перебежать?

– Известно, откуда. Из Уральской республики. Там все такие - почти голые, потому как климат тропический и жизнь райская.

– И что, бегают от жизни-то райской?

– Бывает,- заметил Боря.- Видно, скучает народ по трудностям судьбы.

– И что же вы с перебежчиками делаете?

– А ничего. Кормим, одеваем - и на регистрацию. А там - или в армию, или на завод. Роботов делать.

– Значит,- на всякий случай уточнил я,- я сейчас нахожусь на территории государства Центральная Московия?

– Верно.

– А где именно? Как эта местность называется?

– Вообще-то это тебе не местность, а пограничная зона. Бывший город Березники. Тут граница с Уральской республикой недалеко… Километров тридцать - и будет блокпост.

– Мужики,- сказал я.- А знаете что? Мне дозарезу надо попасть в эту самую Уральскую республику. Лично к президенту ихнему Фаине Фартовой.

(Мысль, сверлившая мне голову, сформулировалась окончательно. Но я пока покоил ее в недрах своего гениального мозга.)

– Это тебе зачем? - напряглись андроиды, и только теперь я узрел в них и впрямь присутствие некой механистичности. Потому что глаза у них загорелись красными фонариками, что у того Терминатора.- Ты шпион? Ты хочешь выдать уральцам наши московитские тайны?

Тупые андроиды! Но они натолкнули меня еще на одну мысль.

– Да, я шпион,- согласился я.- То есть я хочу быть шпионом. Нашим, московитским. Хочу пройти обучение в спецшколе и быть заброшенным в Уральскую республику с тайной миссией. И вести там подрывную и прочую диверсионную работу.

– Хорошо,- порадовались андроиды.- Тогда мы тебя доставим в такую спецшколу. И ты станешь настоящим московитским шпионом…

– Лады,- улыбнулся я, втайне сожалея, что не могу пришибить этих андроидов каким-нибудь бластером-кластером. Потому что, разумеется, ни в какую спецшколу для шпионов я не собирался! Мне просто нужно было попасть в Уральскую республику! Но как я это смогу - без карты, без пищи, без денег, без машины?! Как?!

Тут с моими андроидами произошла странность. Глаза их потухли, плечи опали, как у смертельно усталых людей.

– Вы чего? - удивился я.

– Наш суточный цикл завершен. Нужна подзарядка. Переходим на стадию покоя,- сказали андроиды Боря и Леня.

Я возликовал. Сейчас андроиды вырубятся, я сбегу от них, а там как-нибудь уж доберусь до границы новоявленного Уральского государства! Я в Африке выжить сумел, неужто в бывшей России не выживу… Мне бы только их президентшу Фаину Фартову хоть одним глазком увидать!!!

Андроиды неподвижно застыли у дотлевающего костра. Я осторожно встал.

– Спасибо вам, ребята,- шепотом сказал я.- За компанию и все прочее. А только мне пора…

Но я не сделал и шага. Не включая глаз, не меняя поз, андроиды синхронно вцепились мне в лодыжки своими, как оказалось, жутко крепкими руками.

– Ты останешься с нами, человек,- сказали Боря и Леня и, держа меня как воздушный шарик за ниточку, перешли в стадию покоя».