Книга: Сказки врут!
Назад: ГЛАВА 18
Дальше: ГЛАВА 20

ГЛАВА 19

В маленьком зале бара сумрачно и пусто. В середине рабочего дня граждане еще не спешили выпивать, но к вечеру ожидался наплыв посетителей, и бармен, смазливый блондинистый парнишка лет двадцати, старательно протирал рюмки.
Я присела у стойки.
— Чай? Кофе? — тут же осведомился юноша.
— Водку с мартини, — потребовала я угрюмо. — Взболтать, но не смешивать.
Он улыбнулся одними губами — вежливо дал понять, что оценил шутку. Но я не шутила. Это до мальчика скоро дошло, и спустя минуту передо мной стоял наполовину наполненный стакан. А еще через секунду в нем остались только кубики льда.
— Еще.
Прапрабабка Настасья хитрое заклятье на наш род наложила. Как мама объясняла: «Рюмку выпьешь, вторую, а за третьей уже и рука не потянется. А потом с двух рюмок мутить будет, как иных с пол-литра». Сегодня я не хотела, чтобы меня мутило с двух рюмок, и придумала, как обойти вековой запрет. Дело не в том, сколько. Все дело в скорости. Организм должен подать сигнал: хватит, мол. Вот тогда и рука не потянется. Но если он, организм, не успеет понять, что его осознанно накачивают алкоголем…
— Еще!
Я глотала залпом, не чувствуя вкуса.
— Еще. Еще. Ф-фух… Себе!
Снова снисходительная улыбка.
— Я серьезно. Угощаю.
Мальчик послушно наполнил стакан. Выпил за мое здоровье.
Я сделала вид, что не заметила того, что себе он наливал совсем из другой бутылки. Считай, что развел, красавчик!
А потом, когда меня окончательно развезет, этот симпатяга принесет счет, в котором наверняка будет пара лишних строчек. Без разницы. Лишь бы такси вызвал. И поеду я домой. К Жорику. К Петровичу. К безымянным мышкам… О, мышки! Назову-ка я одну из них Серым, а вторую Аленкой, и пусть они мне полную банку мышат нарожают…
А можно… Можно Асей и Васей. А потом выпустить их во дворе, и пускай идут себе. В разные стороны.
— Еще?
— Давай. И счет.
Хорошего понемножку. И нехорошего тоже.
Лишь бы в кошельке оказалось достаточно денег, чтобы рассчитаться за этот внеплановый банкет. Привыкла за эти дни к красивой дармовой жизни, когда Сокол все оплачивал. И пельмени из супера, и полеты на «Грифоне». Пельмени, блин! Темный платил, а я покупала пельмени! Хоть бы раз лобстеров взяла, что ли… А теперь все, не судьба. Не видать тебе, Ася, ни лобстеров, ни фей с единорогами… Ни Сокола…
Кошелек завалился на дно сумки… А сумка казалась бездонной. Парадокс.
Зато рука нашарила что-то маленькое и странное. Не помаду, не скотч, не коробочку мятных леденцов. Я вытащила неведомое нечто, поставила на стойку и долго пыталась сообразить, каким образом это сюда попало. Я была уверена, что выкинула чудо-зелье от шутниц-фей сразу же после ухода Ле Бона. Перепутала сумку с мусорным ведром? Ну, я много чего в последнее время перепутала, так что неудивительно.
Подумала и вылила содержимое флакончика в стакан с любимым напитком Бонда. Так мне и надо. Колобка с пары капель пронесло, а меня от такой дозы разорвет к чертовой матери. Зато не придется платить за выпивку — кошелек-то так и не нашелся…
— Ваш счет.
— Спасибо.
Я вздрогнула, услышав этот голос, а потом медленно обернулась к присевшему на соседний табурет мужчине. Он уже достал бумажник и, не заглядывая в принесенный блондинчиком листок, положил на стойку крупную купюру. Мальчик, сегодня твой день — этот тип сдачи не берет!
— Это Вася, — решила я познакомить бармена с нежданным благодетелем. — Человек, превративший мою жизнь в сказку! Что можешь сказать в свое оправдание, Василий?
— Андрей.
— Это не оправ… Что?
— Андрей. Соколов. Сокол — со школы еще прицепилось. Коротко, удобно. Привык уже.
— А… А я Настя. — Я моргнула, пытаясь сфокусироваться на его лице. — Ася тоже можно…
— Я помню. Пошли отсюда?
— Нет. — Я так замотала головой, что чуть было не потеряла равновесие и не упала со стула. — Я тут п-пю…
Отхлебнула «взрывного» коктейля. Боже, ну и гадость!
— Буду сидеть, пока выпивка не закончится… Вот!
— Все, закончилась. — Он отобрал у меня стакан и опустошил в один глоток. Скривился. — Черт, что за дрянь ты пьешь?
— Это яд, — созналась я. — И теперь мы с тобой умрем… Андрюша.
— Умрем, — кивнул он. — Но давай не сегодня?
Оптимист. Я бы с ним согласилась, если бы зал не поплыл перед глазами, а ноги не налились свинцовой тяжестью и не потянули вниз с высокого табурета…
— Ася! — Темный поймал меня, не позволив свалиться на пол, посмотрел как-то странно, притянул к себе… — Какого черта?! Ты… На тебе… проклятие?
— Проклятие, заклятие, — пробормотала я, думая, как здорово было бы устроиться у него на груди и отключиться. — Прапра… бабка заклятие… такое наложила… чтобы не пили… вообще…
— Господи… Ну и дура!
— Я?
— Прапрабабка твоя! — Сокол встряхнул меня и попытался поставить на ноги. Попытка успехом не увенчалась. — Это же надо было такое… Сколько ты выпила? Ася, я спрашиваю…
Не дождавшись ответа, он схватил со стойки счет. Мальчик, конечно, пририсовал там пару лишних порций, но даже если нет…
— Ася, не закрывай глаза! Не спи, слышишь! — Я уже плохо соображала, что происходит, но, кажется, колдун с трудом удерживал меня одной рукой, а второй шарил по карманам. Наконец нашел мобильный. — Антон, пришли кого-нибудь сюда… — В ушах у меня гудело, и от этого казалось, что его голос дрожит. — Срочно, я сказал! Черт, не знаю же… Как называется эта забегаловка? Точный адрес? — Ну зачем так кричать на симпатичного мальчика? — Ася, ты только не спи, пожалуйста… Ася!

 

Город мелькает за окнами машины. Дома, вывески, спешащие по своим делам люди… А мне спешить некуда. Зачем? Меня и так куда-то везут…
— Не спи…
Деревья. Зеленые. Большие…
— Только не спи…
И небо голубое-голубое, как глаза склонившегося надо мной мужчины…
— Ася, не спи! Не смей, слышишь?
Спать нельзя. Пить нельзя…
Пить нельзя, а то мертвые к тебе приходить станут… Или ты к мертвым?
И вернешься ли потом?
Машина летит по улицам на бешеной скорости — я знаю, иногда поворачиваю голову и смотрю на стрелку спидометра, а мир все равно такой медленный… Земля еле-еле вращается. Мысли вязкие и ленивые…
— Не закрывай глаза!
Талдычит одно и то же всю дорогу… Ну поспала бы я немного, жалко ему, что ли?
— Ася!
Меня так бабушка называла, больше никто. Не прижилось почему-то. Даже когда я сама так представлялась, все равно потом становилась Настей…
— Еще немного осталось, потерпи.
Немного осталось до чего?
Машина резко притормозила. Дверца открылась…
— Помочь?
— Не надо, сам… Ася, не спи!
Двор такой знакомый. И дом. И подъезд. И дверь…
— Потерпи…
В ванной на крючке халатик. На полке — кондиционер для волос. Расческа…
— А-ай! — Плюхаюсь в ванну с холодной водой, а сверху льется такой же ледяной дождь, и время тут же возвращается в привычный ритм.
— Терпи! Сейчас…
Колдун кладет мне руку на лоб, бормочет что-то, а потом зачерпывает из ванной воду и выливает на голову. С ума сошел! Пытаюсь вырваться, выкрутиться…
— Сиди смирно! Чтоб твоей прабабке… Сиди!
Снова бормочет и льет, льет и бормочет. В мыслях проясняется, перед глазами — тоже, и я уже отчетливо вижу и понимаю, что это моя квартира, моя ванная, мой халатик на двери…
— Потерпи. Немного еще потерпи…
Боже, какой у меня сейчас, наверное, дурацкий вид! Курица мокрая. Футболка насквозь, джинсы, даже белье… Волосы облепили лицо, лезут в глаза… Но мне уже почти хорошо. Почти совсем-совсем хорошо. А он все поливает меня из ковшика и бормочет, но теперь я могу разобрать отдельные, не относящиеся к заговору слова.
— …Ася, Асенька… Ну зачем? Ладно прабабка твоя, чтоб ей… Но ты-то? Зачем?
Зачем? Слезы смешиваются с водой и текут по щекам…
— Нашла из-за кого! Ты же умница, красавица… Встретишь еще… еще лучше…
— Не встречу, — прорезается у меня голос. — Лучше уже не встречу.
Встряхивает меня за плечи, заставляет поднять глаза.
— Все. Все хорошо.
— Ничего не хорошо! Ничего! Понял?
Вырываюсь, поскальзываюсь, падаю снова в мутную воду, но меня опять вылавливают, вытаскивают, ставят на мокрый пол, заворачивают в широкое банное полотенце, прямо поверх вымокшей одежды…
— Ну на кой он тебе? — Трет меня полотенцем, словно кожу содрать готов. — Что ты от него видела, кроме проблем?
Точно. С первой встречи одни только неприятности…
— Что в нем такого?
— Все, — шепчу упрямо. — Таких больше нет…
И наверное, не надо.
— Дура! Прабабка твоя, естественно.
Швыряет полотенце в сторону, хватает сухое, опять заворачивает, опять трет. Прабабка — дура, он молодец. Снял заклятие-проклятие, тема закрыта. Сейчас уйдет, а я смогу нормально напиться…
— Вот как так можно, ты мне скажи? — спрашиваю со слезами.
— Нельзя, — соглашается он.
— Как будто меня и нет, да?
— Ты есть…
— Как будто я пустое место! Не смотрит, не видит…
— Придурок!
— Я же его… Я его…
— Ты самая лучшая…
— Я его, может быть, всю жизнь ждала… А он… Совсем, никак. В упор меня не замечает! Вообще. К суккубам бегает, приходит потом, довольный, как кот, весь в помаде…
— Какая помада — у Влада краской испачкался, когда он оборудование показывал! Черт! Угораздило же втрескаться в ведьму, да еще и ревнивую…
А потом смотрим друг на друга, долго-долго, почти целую секунду, и пытаемся понять, что мы оба только что сказали…

 

Зеркало большое да зеркало поменьше, свечи по обе стороны и колышущаяся тень в конце длинного коридора…
— …Какой он?
— Красивый. Большой такой… Высокий. Волосы темные… Сережка мой!
— Ты в глаза ему, доча, посмотри.
— Черные у него глаза, как уголечки!
— Хорошо смотри, Настюша, все примечай…
…Нет, не черные. Не черные — светлые, ясные. Голубые…

 

И не знаю, кто первый, я, он, а может, одновременно, бросаемся друг к другу, сцепляемся намертво — руками, губами, взглядами. Топчемся по упавшему на пол полотенцу, поскальзываемся на мокром кафеле… Вываливаемся в коридор, громко хлопнув дверью. Не отрываясь от жадного рта, глажу его лицо, волосы, обнимаю за шею, а когда он подхватывает меня на руки, обвиваю еще и ногами, и вот так, не размыкая объятий, не прекращая поцелуй, даже чтобы вдохнуть, и то и дело натыкаясь на стены, добираемся в конце концов в спальню и падаем на кровать. Здесь уже отлепляюсь от него, позволяю стащить с себя футболку и блаженно щурюсь, чувствуя нежные губы и жаркое дыхание сначала на шее, потом ниже, ниже… Выгибаюсь со стоном, но тут же понимаю, что и минуты не проживу, если не увижу сейчас его глаз. Обхватываю ладонями его голову, отрываю от себя, ловлю его взгляд, внезапно на миг усомнившись: «Это ты?» — и расслабленно выдыхаю: «Ты»… Больше я не ошибусь. Никогда. Таю от каждого прикосновения, а сама дотрагиваюсь осторожно до шрама на его виске и ревную безумно, к прошлому, ко всем женщинам, что у него были, ко всей той жизни, что он прожил уже без меня. А он, словно угадав эти мысли, перехватывает мою руку, целует ладонь и скользит губами от запястья к сгибу локтя по беззащитной коже… Мм…
Но вдруг что-то меняется. Обнимаю и чувствую, как напряжены его плечи, какой неестественно прямой стала вдруг спина под влажной рубашкой. Ищу его взгляд, но он ускользает от меня…
— Андрей? — Даже в окружении зомби мне не было так страшно.
Он прижимает меня к себе, резко, с силой, не замечая, как я морщусь от боли, впивается губами в губы, будто хочет выпить всю, залпом и до дна, а затем так же резко отпускает. Теперь я вижу его глаза… и жалею об этом…
— Не нужно, — шепчу, еще не зная, что он собирается делать. — Пожалуйста…
Я больше не хочу оставаться одна. И не оставлю тебя.
Ты мне доверяешь, Сокол?
И не слышу, лишь по губам читаю короткое:
— Спи…
Зачем? За что?
У темноты нет на это ответов…

 

Проснулась я утром. Даже не глядя на часы, знала, что уже утро. И знала, что увижу, когда открою глаза: свою комнату, солнце сквозь жалюзи и сидящего рядом Жорика. И все.
Так есть ли смысл?
Нет.
К тому же стоит разомкнуть веки, польются ничем не сдерживаемые слезы…
Так и лежала, несмотря на вползшую в комнату духоту, кутаясь в покрывало. Не мог же доктор Соколов бросить меня на постели в мокрой одежде? Он и не бросил. Раздел заботливо, укрыл. Небось и вещи развесил на веревке над ванной, и пол протер… Что еще ты сделал, темный? Поцеловал меня, уходя?
Все же я разрыдалась. Плакала, уткнувшись в подушку, тихо и горько, а когда слезы иссякли, решила, что пора вставать.
Первым делом отыскала в прихожей свою сумочку, та висела аккуратно на вешалке, и включила мобильный. А потом еще полчаса вздрагивала, ловя накопившиеся за неделю сообщения о пропущенных вызовах и рекламных акциях. Просматривала каждое, надеясь, что где-то там затерялось то, одно-единственное, всего в пару слов…
Когда раздался звонок, схватила, не глядя на номер, телефон и тут же прижала к уху.
— Настюша, ты как там? Эсэмэс пришло, что ты в сети.
— А, мам. Привет. Нормально.
— Настенька, ты дома уже? Хочешь, приеду?
— Дома. Но приезжать не надо.
— Мне не тяжело, милая.
— Мне тяжело! Не приезжай, пожалуйста…
Джинсы и футболка сохли в ванной, и я закусила губу, чтобы снова не разреветься. На кухне, в пепельнице — горка окурков, а на столе рядом — пустая пачка из-под сигарет и пистолет-зажигалка… Лучше бы ты настоящий оставил, Сокол!
Прижалась лбом к прохладному металлу. Думала.
План действий сложился внезапно, простой, как и все гениальное… Глупый-преглупый.
Оделась. Мазнула тушью по ресницам, накрасила губы. Забросила на плечо сумочку и выскочила за дверь. Сейчас выйду на улицу и пойду куда глаза глядят. Пройдусь к девятиэтажке неподалеку от своей работы, где встречалась несколько дней назад с усатым некромантом, потом проедусь к брошенной вчера квартире, послушаю, что рассказывают о недавнем убийстве бабки на лавочках. Просто погуляю по городу. Час, два, три. Буду ходить, пока кто-нибудь из подручных Ван Дейка меня не заметит. Ты говорил, что голландец злопамятен — значит, меня опять схватят, увезут куда-нибудь, и у тебя не останется другого выхода, как снова меня спасать. А если меня вдруг убьют… Если меня убьют, то так тебе и надо!
— Настя, вернись в квартиру, пожалуйста.
У подъезда меня встречал Влад. Погуляла, блин!
— А если не вернусь?
— Мы тебя вернем.
Мы? Режиссер был один, но, оглядевшись, я заметила какое-то шевеление в кустах и мелькнувшую в просвете между веток бурую шерсть. Кто это? Рома-гример? Женя-пиротехник? Или бесстрашный каскадер Димон? Волки в городе — черт знает, что творится!
— Мне в магазин нужно, — заявила я, не желая отступать.
— Пиши список, тебе все принесут.
— Мне очень личное… по женской части.
Оборотень усмехнулся, и в этот раз я отчетливо разглядела выпирающие из-под верхней губы клыки:
— Я вырос с матерью, двумя бабушками, тремя незамужними тетками и четырьмя младшими сестрами. Меня не смущают покупки «по женской части».
Не выпустит. Даже если я скажу, что мне жизненно необходимо побывать в цирке, этот волчара приведет сюда клоунов, факиров и табун пони, но дальше двора я не выйду.
— Влад, я могу с ним поговорить?
— Если что-нибудь нужно, скажи, я передам.
Ясно.
— И почем сейчас волчья верность? — бросила я раздраженно. Три дня в городе, о Соколе до этого наверняка и не слышал, а гляди-ка, уже тапки готов в зубах приносить!
— Не понимаю, о чем ты, — ответил оборотень невозмутимо. — Стая не продается. Мы помогаем Антону, нашему побратиму, потому что он об этом попросил. Мы помогаем Соколу, потому что считаем, что он делает настоящее дело. Мы помогаем Сергею, потому что никто не заслуживает такой судьбы. И мы помогаем тебе, потому что пока все это не закончится, ты в опасности.
Речь вышла несколько пафосной, но прозвучала искренне. И ему стоило на этом остановиться.
Так нет же!
— Неважно, что вчера произошло, но для всех ты остаешься девушкой Сергея, и Сокол считает…
Дослушивать я не стала.
Через две минуты вынесла ему список того, что нужно купить. Хлеб, молоко, полкило сосисок, десяток яиц. И поллитровую банку сметаны.

 

Петрович смерил гостинец недоверчивым взглядом. Принюхался. Ткнул пальцем в белую гущу, облизнул. Затем отер руку о подол длинной рубахи и растроганно хлюпнул носом.
— Я бы и так к тебе вышел, Настюшка.
— А я бы и так сметану оставила. Угощайся.
Домовой уселся прямо на пол, поставил банку между ногами, обутыми в забавные лапоточки, и зачерпнул полную ложку сметаны. Потом еще одну. Потом еще. Хоть кому-то радость.
Я вздохнула.
— Ты поплачь, Настюшка, — посоветовал дедок простодушно. — Поплачь, легче станет.
— Не станет.
Да и устала уже от слез. Сколько можно?
— Я зеркало разбила, Петрович. Может, от этого?
— Какое зеркало? — встрепенулся домовой. — Когда?
— Гадальное. Давно еще. На суженого гадала. Увидела… Не то увидела, что хотела, и разбила. Дура…
— Давно, говоришь? Семь лет минуло?
— Дважды по семь уже.
— Тады не от зеркала, — вывел он авторитетно.
— Так гадальное же…
— Гадальное, не гадальное — это, Настюшка, ваши штучки, ведьмовские. А я одно знаю… — Петрович макнул ложку в сметану, облизал и закончил неожиданно: — Не нужен он тебе. И собой ладный, и колдун знатный, да не нужен. Колдун да ведьма вовек не уживутся.
Совсем как мама говорила.
— Тем паче такие. — Домовой навернул еще ложечку. — Сокол он, неспроста ведь так кличут. А ты супротив него — пичужка малая. И никогда тебе с ним не сравняться, в умениях не обойти. Хорошо, коли жалеть будет, а как нет — изведет жеж! Силу тянуть станет…
— Ну и пусть тянет. Пусть хоть всю себе берет!
— Ох, Настена, — покачал головой Петрович. Зачерпнул сметанки, поглядел на полную ложку да и сунул ее обратно в банку. Вздохнул. — Не хотел я тебе говорить, но раз уж по-другому не понимаешь… Женатый он. И с детишками — семеро по лавкам, мал мала меньше.
Он так уверенно это сказал, что в первый миг у меня и сомнений не возникло в правдивости этих слов. Икнула и сползла огорошенно со стула, шмякнулась рядом с ним на пол.
— Откуда… Откуда такая информация?
— Не формация это, Настюшка. Чуйка у меня такая. Но чуйка верная! Несвободный он, сразу видать. Я ж ведь вчера отчего вышел? Почуял, как он чаровать начал. Ух, силища! Ну а потом… Потом уж не глядел, ты не думай. Дело оно молодое… — Домовой в смущении скосил глаза на банку и сунул в рот ложку сметаны. Зашамкал. — Ну дык, значится… А после уже, как он тебя прислал… Сперва в ванной заперся, лейку эту вашу включил. Воды, Настюшка, извел, почитай что куб! Я по счетчику после глянул. Хорошо, хоть холодной — холодная, она ж подешевше будет. Потом сигарурьки свои на кухне смолил, задымил все. И все ему не сиделось! Подымит-подымит и в комнату пойдет. Постоит в дверях, поглядит на тебя, а то и подойдет, рядышком присядет — и дураку ясно: мог бы, остался. А так уж… Несвободный потому что. Ну и… порядочный вроде как — не стал до греха доводить. Подымил, значится, говорилку свою достал, приказов всем раздал, кому, куда… Грызунам этим баночным зернышек насыпал. Муху жирную на окне изловил и Жорке понес. Ты, говорит, присматривай за ней, Георгий. На тебя, мол, оставляю… Слышишь, Настюшка? Это он жабу неразумному тебя вверил! А я-то тут на что? Вот и говорю: не нужен тебе такой! Лучше найдешь.
Я уткнулась лбом в колени и уже не сдерживала хлынувших в два ручья слез. Не найду, Петрович. И искать не буду.
— Ты поплачь, Настюшка, поплачь, — коснулась щеки мохнатая лапка. — Глядишь, и полегчает… А сметанку я с твоего позволения заберу, все равно там на донышке осталось…

 

Телефон нагрелся в ладонях — все без толку: темный экран и ни звука.
Неужели сложно набрать мой номер? Сказать хоть несколько слов? Я же не жду объяснений, извинений. Я только хочу знать, что ты есть, что я не придумала тебя и вчерашний вечер. Что не сошла с ума…
Феи, единороги, зомби, призраки. Кинулась в эту сказочную жизнь, как в омут с головой. Кто бы ответил, зачем? Думала, за Сережкой. За детской мечтой, которая, не исполнись, легла бы камнем на сердце — права Натали. А исполнилась — камень с души, и как и не было ничего. «С+Н=Д» — вот так правильно, пусть так и будет…
А потом пришла любовь. С молотом. И как шандарахнет…
Я улыбнулась, вспомнив грозную тетку в рабочем комбинезоне. Любовь нечаянно нагрянет — это точно. Нелепая, нежданная, несвоевременная. Ты ведь тоже не планировал этого, Сокол… Андрей? Андрей, Андрейка, Андрюшенька. Господи, как же так можно жить, чтобы даже имя забылось, потерялось, так что и друзья лишний раз не вспомнят? Сокол да Сокол. А я супротив тебя — пичужка малая…
Мобильник вдруг ожил, тренькнул, завибрировал — целая секунда счастья до тех пор, пока я не рассмотрела имя на вспыхнувшем экране.
— Да, Игорек. Привет.
— Здорово, Вербицкая! Смотрю, в сети появилась. Дай, думаю, позвоню. Ты где вообще?
— Дома.
— Дома? — Озадаченное. — А чего… Ну, ты ж вроде говорила, уезжаешь куда-то.
Говорила? Может, и говорила.
— Вернулась уже.
— Понятно. А парень?
— А парня у меня больше нет.
— Упс. Бывает. А дядя?
Екнуло что-то внутри…
— Игорь, к чему эти расспросы?
— Ну я это… Может, заехал бы, если ты уже гостей спровадила. Что скажешь, Вербицкая? Пиццу возьмем или в суши-бар сходим. А хочешь, прокатимся куда-нибудь. Я у брата тачку выпросил на месяцок — зверь-машина. На море сгоняли бы.
— А, ты в этом смысле. Нет, Игорек, спасибо. Настроение не то.
— Ну ладно, как знаешь, — смирился приятель. — Передумаешь, звони.
Хороший парень. Добрый, бесхитростный, никогда в помощи не откажет. Вот в каких нужно влюбляться, чтоб не реветь потом целыми днями.
На подоконнике одиноко жалась к стеклу герань. Калачик, как бабушка говорила. Мама принесла с полгода назад, сказала, очень хороший цветок для жилья и неприхотливый — знай, поливай себе, и все. Поливать-то его как раз и забывали. Круглые листики с резким, бодрящим запахом уже привяли, цветочки осыпались. Я протянула руку и коснулась бархатистых листьев. Закрыла глаза, вспоминая, как было тогда со спатифиллумом, попробовала вернуться в тот день, в те ощущения… Бедный калачик! Так ведь и высохнет, пока я научусь со своей силой управляться.
Полила цветочек и вернулась к прерванному занятию — греть телефон в ладошках и ждать.
Часы показывали полдень. Всего лишь.
Господи, я же так в самом деле с ума сойду!

 

Еще один звонок, на этот раз в дверь, не обрадовал, а встревожил. Андрей не придет — это я понимала, он и так вчера рисковал, приехав со мной сюда. Влад будет держать дистанцию. Мама? Вряд ли. Она всегда очень тонко и точно чувствовала мое состояние и понимает, что сейчас я не хочу ни встреч, ни разговоров. У меня оставалось лишь две версии, и обе мне не нравились.
Остановилась у двери, осторожно посмотрела в глазок. На площадке топтался седой бородатый старик в соломенной шляпе, совладелец самой часто выгуливаемой в мире таксы. Что ж, по крайней мере, это меньшее из возможных зол.
— Здравствуйте, Анастасия Валерьевна, — приветствовал он меня, когда после повторного звонка я все же решила открыть. — Вы позволите?
Я пожала плечами: почему бы нет?
— Проходите. Сегодня без собачки?
Светлый усмехнулся, стащил с головы шляпу и переступил порог.
— Вы же понимаете, зачем я тут?
— Понимаю. Но ничем не могу помочь.
— Даже чаем не угостите?
Можно было ответить решительным отказом и выставить незваного гостя, но я молча махнула в сторону кухни. Пожилой человек все-таки, устал, наверное, почти две недели по дворам круги наматывать. А разговора все равно не избежать: выпровожу этого — приедет Ле Бон и будет «смьешно топать ноги».
— Черный? Зеленый? — Я по очереди продемонстрировала присевшему на табурет старику разноцветные пачки.
— Зеленый, — ответил он не задумываясь. — Так, значит, Анастасия Валерьевна, вы утверждаете, что не знаете, где сейчас ваши… хм, предприимчивые друзья?
— Понятия не имею.
— Очень жаль. — Взгляд светлого остановился на полной окурков пепельнице. — Но думаю, вы говорите правду. Вряд ли в противном случае вам позволили бы вернуться домой.
Интересно, в чем заключается его дар? Не телепатия — иначе не разменивался бы на общие вопросы. И не некромантия, я надеюсь. Хотя трупов поблизости нет… Тоже надеюсь.
— А можно задать вам нескромный вопрос, Настя? Вы же позволите называть вас Настей? Зачем вы во все это ввязались?
Боже мой, какой знакомый вопрос! Не его ли я задавала себе все это время? Со вчерашнего вечера у меня есть на него ответ, но это не тот ответ, которым я могу поделиться с любопытным светлым.
— Молодая, красивая девушка, — продолжал он между тем. — Слабенькая, мягко говоря, ведьмочка. Нет, я понимаю, конечно, какие-то романтические чувства, какая-то надуманная ответственность за судьбы ближних… Но все эти игры, погони, стычки с зомби и попытки похищения и подчинения — неужели оно того стоило?
Оно того стоило. Но… Зомби?!
— Вы и сами, должно быть, не понимаете, — сам с собой увлеченно беседовал старик. — Но в конце концов что-то же вас остановило. Кстати, ваше возвращение: вы сами приняли это решение или вас… попросили уйти? Мне просто любопытно.
— Любопытство не порок, — согласилась я. — А можно и мне полюбопытствовать? Вас прислал мсье Ле Бон или это очередное задание от Алекса Акопяна?
Ой, дура! Зачем же вслух?!
Я метнулась к двери, но светлый с неожиданной для его преклонных лет проворностью вскочил и преградил мне путь. Кинулась к окну: успею позвать Влада…
Висевшая над плитой разделочная доска вдруг сорвалась с крючка и, пролетев по воздуху, плашмя стукнула меня по лбу. Удар вышел неслабый: в глазах потемнело, пол под ногами пошатнулся… Вот, значит, какие у него способности. Кажется, это называется телекинезом…
— Влад! — выкрикнула я, падая.
«Бамс» — отозвалась доска-предательница.
Мечты сбываются: похоже, меня снова нужно спасать, Андрюша…
Назад: ГЛАВА 18
Дальше: ГЛАВА 20