20

Ровно в два часа пополудни в церкви при английском посольстве заиграла органная музыка. Это был единственный храм божий в Великореченске, снабженный таким прекрасным инструментом, и единственная католическая церковь на Руси, а потому почти все прихожане-католики, проживающие в посольской слободе, собрались сегодня здесь, чтобы послушать проповедь епископа.

Сам Варфоломей Виссарионович стоял возле аналоя. Как только последние аккорды величественной музыки стихли, он начал речь, сверкая свежим фингалом под глазом, который не смог замаскировать даже толстый слой грима и пудры. Причем речь свою он толкал на чистейшем русском языке, на котором в посольской слободе все общались друг с другом.

— Дети мои, святая католическая церковь щедро жертвовала вам на продвижение истинной веры на Руси. Насколько мне известно, они шли на… скажем так… подарки для окружающих царя бояр, способных влиять на его решения, но мы не видим ощутимых результатов. Тем не менее церковь продолжает возлагать на вас надежды и еще раз благословляет на дело великое, богоугодное. Все вы знаете, как быстро распространяется ересь по миру, какие извращенные формы принимает христианская религия вдали от святейшего престола папы римского. Так называемая церковь православная плюет даже на обет безбрачия и обязывает священнослужителей жениться и заводить детей!

Святые отцы католической церкви, присутствующие на проповеди, завистливо вздохнули при этих словах, а прихожане одобрительно загудели. Это не понравилось епископу, и он продолжил проповедь, уже срываясь на крик:

— Мало того! Их священнослужители проводят обряды церковные не на языке божественной латыни, а на варварском местном наречии, зарабатывая себе дешевый авторитет! Вам, и только вам, дано спасти эту убогую, отсталую страну и вырвать ее из мрака нищеты и невежества.

— Вообще-то они здесь нехило живут, — донесся до епископа чей-то тихий голос.

— Кто сказал такую ересь? — начал крутить головой епископ в поисках еретика. — Анафеме предам! Прокляну!

Прихожане испуганно молчали. Быть преданным анафеме не хотелось никому. Это немного успокоило епископа, и Варфоломей Виссарионович продолжил:

— До святейшего престола дошли сведения, что отступники получили мощнейшее оружие, способное на корню подорвать устои святой католической церкви. Какой-то хитрый агрегат, который печет Библии православные, как блины. Вы представляете, что будет, если эта ересь хлынет на наш просвещенный Запад? Все, как один, примут православие! Этого допустить нельзя! — епископ щелкнул пальцами. — Заносите!

Дюжие монахи, прибывшие с ним из заморских стран, втащили в церковь тяжеленный сундук и поставили его рядом с аналоем. Епископ лично откинул крышку. Прихожане дружно ахнули. Сундук был доверху набит золотыми монетами.

— Здесь двадцать тысяч полновесных золотых, — мрачно сказал епископ. — Святая католическая церковь надеется, что этого хватит для подкупа кого-нибудь из окружения царского сплетника, имеющего доступ к секретной технологии изготовления еретических книг.

— Подкуп? — загудели прихожане.

Причем загудели с разной интонацией: кто заинтересованно, а кто и осуждающе. Епископ взял с аналоя кипу бумаг и кинул их в сундук поверх золота.

— Церковь святая дает вам индульгенции. Ради дела великого заранее отпускает вам все будущие грехи.

— Все? — недоверчиво хмыкнул кто-то из зала.

— Все! И разрешает всё, вплоть до убийства! В борьбе за веру истинную все меры хороши. Будем бить еретиков их же собственным оружием! Словом божьим, железом каленым выжигать будем ересь из отступников, отринувших святую католическую церковь!!! — входя в религиозный экстаз, орал фанатик. — Я верю, что рано или поздно придет тот час, когда костры святой инквизиции заполыхают по всей Руси!!! И первым на костер взойдет сам царский сплетник! Антихрист, появившийся на Руси неведомо откуда!

Пламенную речь епископа прервала непонятная возня со стороны хоров и чьи-то приглушенные голоса.

— Сема, пасть ему заткни, чтобы не вякал. Ишь, Ван Клайберн, блин, нашелся! Не справимся мы без него. Да меня маман до седьмого класса в музыкальную школу гоняла. Я хоть сейчас «Мурку» с закрытыми глазами сыграю. Ух, сколько здесь рычажков! Чё? Регистры, говоришь? Давим на эти. Нельзя? Не сочетаются? Хрен с тобой. Сема, развяжи. Будет подыгрывать. Но попробуй мне только хоть одну ноту фальшивую взять! Пасть порву, моргала выколю, а патриарх до кучи еще и анафеме предаст. За ним не заржавеет. Очень он не любит, когда на церковь православную всякие педики наезжают. Что значит: почему педики? Ни один нормальный мужик без бабы обойтись не может, если он не педик или не импотент. Воздержание? Да ежели б Адам с Евой так воздерживались, нас бы с тобой на свете не было! Ну, начали!

Возня за хорами утихла, и ожил орган. Играл Виталик на удивление чисто и красиво. Видать, действительно когда-то посещал музыкальную школу. Прихожане замерли, вслушиваясь в незатейливую, но очень душевную мелодию. И тут грянул хор. Нет, это был не хор мальчиков. Партия исполнялась лужеными, пропитыми глотками здоровенных мужиков, но как проникновенно они пели! Недаром перед выходом на дело царский сплетник убил два часа на репетиции с братвой в салоне мадам Нюры.

На глаза прихожан навернулись слезы. Каждый, наверное, вспомнил о своей далекой родине и невольно всплакнул.

Кто-то из прихожан зашмыгал носом.

— Эх, жизнь моя жестянка! — кого-то из прихожан капитально пробило, и он зарыдал в голос.

И тут все прихожане дружно встали со своих лавочек и вытянулись по стойке «смирно».

Из-за хоров появилась длинная процессия небритых личностей, обвешанных с головы до ног оружием, во главе с царским сплетником.

Небритые личности подхватили сундук, продефилировали мимо обалдевшего епископа и медленно двинулись к выходу, в такт музыке чеканя шаг. Увлекшийся органист продолжал играть. Такой оратории ему исполнять еще не приходилось, а она ему, судя по тому, как он азартно давил на педали и клавиши мануала, явно понравилась.

Епископ молча открывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать, но ничего, кроме невразумительного мычания и бульканья, выдавить из себя не смог. Наглый ход царского сплетника лишил его дара речи.

Песня затихла где-то за дверями костела, но ее тут же подхватили прихожане: