19
Подьячий поместного приказа Пантелеймон всю дорогу до подворья купца Никваса сиял, как свеженачищенный пятак, нежно поглаживая только что состряпанную на пару с царским сплетником бумагу. Десять минут работы — и в награду целый золотой! Виталик, трясшийся рядом с ним в карете, по лихорадочному блеску глаз подьячего понял, что тот с его помощью только что открыл для себя Клондайк и уже мечтает о расширении бизнеса.
— Значит, так, чернильная твоя душа, — ткнул царский сплетник подьячему кулак под нос, — акция одноразовая. Узнаю, что без моего ведома что-то подобное провернул, я тебя…
— Да ни боже ж мой! — отшатнулся Пантелеймон и начал мелко креститься. — Чтоб я самого царского сплетника обманул! Да ни за что!
Виталик удовлетворенно хмыкнул. Все-таки имидж крутого криминального авторитета работал на него неплохо. В принципе то, что он собирался провернуть, был чистейшей воды криминал, но что делать? Как иначе вызвать огонь на себя?
— Я вот только не понял, почему так мало? — рискнул все-таки робко спросить подьячий. — Всего капь стерляди…
— Так надо, — отрезал юноша.
— И все-таки вас могут не понять, — с сомнением покачал головой Пантелеймон.
Карета остановилась напротив подворья Никваса. Из нее выскочил суетливый Пантелеймон, следом неторопливо вышел царский сплетник, с ленцой зевнул и сладко потянулся. Около ворот уже крутился отряд стрельцов с Федотом во главе. Стрельцы с опаской косились на братков главного криминального авторитета Великореченска, со скучающим видом подпирающих соседский плетень. Вид у них был самый что ни на есть бандитский.
Перед началом операции Виталик особо настоял, чтобы каждый член его ударной группировки наложил на себя самый зверский макияж и выглядел так, чтобы народ великореченский шарахался от них, как черт от ладана.
Сплетник царственным жестом руки приказал стрельцам посторониться. Те покосились на Федота, тот кивком головы приказ подтвердил, и дорога к воротам бойцам Виталика очистилась.
— Митяй, будь ласков, постучи, — кротко сказал сплетник.
Ворота заходили ходуном под пудовыми кулаками Митяя. Со стороны хором опального купца послышались встревоженные голоса дворовой челяди.
— Кто там? — спросил чей-то тонкий, испуганный голосок из-за ворот.
— Подьячий поместного приказа, — начал отрабатывать свой золотой Пантелеймон.
— Чего надо?
— Опись имущества составить.
— Чего-о-о? — на этот раз голос был сиплый и явно мужской.
— Не доходит, — грустно вздохнул Виталик. — Ребята, разберитесь. Ворота все равно менять, хлипкие они какие-то, мне на подворье с таким убожеством жить западло.
Ребята разобрались быстро.
— Разойдись!
Тяжелые, дубовые ворота в один миг были сдернуты с петель и аккуратно уложены на травку рядом с забором.
— На дрова, пожалуй, пойдут, — все так же лениво сказал Виталик, заходя внутрь. — Это кто? — кивнул он на простоволосую молодку с отвисшей челюстью в пышном сарафане, застывшую на крыльце хором Никваса.
— Матрена. Так сказать, жена-с.
— Чего?!!
— Не ваша-с. Должника вашего Никваса.
Тут из-за дома купца вылетел плечистый мужик с оглоблей и перекрыл дорогу в терем.
— Только тронь, убью!!!
Пантелеймон попятился, но юноша схватил его за шиворот и вновь поставил рядом.
— А это кто?
— Конюх ейный. Антип.
— Он мне нравится. А что, Антип, за золотой со мной работать будешь?
— В год? — ощерился детина.
— В месяц. Пока…
— В смысле как «пока»? — выпучил глаза Антип.
— Ну, ежели с братвой сойдешься, срок испытательный пройдешь, то будешь эту сумму получать не менее чем раз в неделю.
Теперь и у Антипа отпала челюсть. Оглобля выпала из его рук и покатилась по траве. Он обернулся на хозяйку, со всхлипом пару раз вздохнул и… отрицательно мотнул патлатой головой.
— Какая прелесть! — умилился сплетник. — Сема, как закончим дело, потолкуй с ним более предметно. Такие кадры нам нужны. Но это потом. А сейчас, ребятушки, — щелкнул он пальцами, — быстренько телеги сюда. Времени в обрез, из графика выбиваемся.
Его команда схватилась за оглобли и вкатила во двор телеги.
— Ну и чего столбом стоим? — спросил Виталик у Матрены. — Вещички грузим и шустро катим с моего подворья.
— Что?!! — ахнула Матрена и заголосила так, как умеют голосить только русские бабы. — Люди добрые! Это что ж такое деется? Меня, дочку боярскую… А-а-а!!! Тати ночные уже среди бела дня честной народ грабють!
Разве может не откликнуться честной народ на такое из ряда вон выходящего событие? Заселен Верхний град Великореченска был плотно, и около подворья купца Никваса вмиг собралась огромная толпа. Всем было интересно, как тати ночные среди бела дня честной народ грабють. Именно этого и добивался Виталик. На этом шоу ему нужно было как можно больше свидетелей.
— Ночные тати, — распустил он пальцы веером, — грабят по ночам. А я день и ночь работаю на благо родины.
— Это ты работаешь? — уперла кулачки в крутые бока Матрена.
— Да, — кивнул Виталик. — Причем не хуже, чем ты со своим конюхом на сеновале.
Толпа радостно заржала. Судя по всему, о неформальных отношениях женушки купца с прислугой знали все.
— Ах ты, идолище поганое! Тать! Убивец! Думаешь, не знаю, кто к кормильцу нашему троллей подослал?
Царский сплетник возликовал. Склочная баба лила воду на его мельницу.
— Что делать, — горестно вздохнул Виталик. — Законы бизнеса суровы. Он мне столько денег должен, что простой смертью умереть не имеет права. Перед смертью ему еще помучиться надо.
— Он тебе деньги должен? — недоверчиво спросила купчиха.
— Пантелеймон, озвучь бумагу, — приказал Виталик.
Подьячий развернул свиток, на котором, как говорится, еще чернила не просохли, и зачитал состряпанный Виталиком документ.
— «Я, купец первой гильдии Никвас, обязуюсь сохранить на своем складе в целости сданный на хранение товар, коим является капь стерляди свежего посола стоимостью в один золотой…»
Все дружно ахнули. Цена за эту дешевку (по великореченским меркам капь стерляди стоила не больше половины гривны) была просто несусветная.
— «…и выдать вышеуказанный товар его владельцу царскому сплетнику Виталию Алексеевичу Войко по первому требованию, но не позднее 15 июня сего года. За оказанные услуги по хранению товара Виталий Алексеевич Войко выплачивает купцу Никвасу вознаграждение в размере одного рубля серебром. В случае невозврата вышеозначенного товара купец Никвас обязуется возместить царскому сплетнику неустойку в размере двадцати процентов за каждый день просрочки».
Пантелеймон поднял свиток над головой.
— Извольте ознакомиться. На документе стоит подпись господина Никваса и царского сплетника. Это подпись вашего мужа? — ткнул он бумагу под нос Матрене.
— Да вроде… — неуверенно пробормотала купчиха.
— Тогда извольте рассчитаться, — улыбнулся Виталик, мысленно гладя себя по голове. В школе он славился своим искусством подделывать подписи учителей в дневнике, и этот навык теперь ему пригодился.
— Так склад же тот давно сгорел, — растерянно сказала Матрена.
— Совершенно верно, — подтвердил Пантелеймон, — а ваш супруг, вместо того чтоб рассчитаться, это обошлось бы ему тогда всего в один золотой, ударился в бега.
— Целый золотой! — застонала купчиха. — Вот урод! Как появится, убью!
— Боюсь, что вы не совсем правильно поняли ситуацию, — вкрадчиво сказал подьячий. — Золотой было сорок дней назад, а сегодня у нас уже 25 июля, и с учетом набежавших процентов вы должны одну тысячу четыреста шестьдесят девять золотых, семь рублей серебром, один алтын, один грош и полушку.
— Но ты сильно не расстраивайся, — успокоил молодку сплетник, — я не зверь: грош, алтын и полушку прощаю, — милостиво махнул он рукой.
— Добрый у нас кэп! — загалдела его команда.
— Большой души человек!
— Ик! — согласилась Матрена, падая в обморок.
— Грузите ее в телегу, — приказал большой души человек. — Мебель, чад и домочадцев туда же. Чтоб к полудню дом был чист от посторонних. Пантелеймон, навскидку, во сколько оцениваешь все это барахло с участком? — кивнул он на хоромы купца.
— С учетом надворных построек в пятнадцать золотых.
— Для ровного счета пусть будет девятнадцать. Итого за Никвасом еще тысяча четыреста пятьдесят. Оформи соответствующую бумагу и дай свидетелям расписаться.
Свидетели резво сыпанули в разные стороны. Они уже поняли, что бедный купец попал на элементарный развод, и быть свидетелем сего прискорбного действа никому не хотелось. Потому, наверное, никто, кроме Федота, и не заметил, как Семен, повинуясь кивку головы Виталика, сунул в руку конюха толстый кошель.
— Знаешь, куда хозяйку везти? — тихо спросил он у него.
— Ясно дело куда. К батюшке. На подворье боярина Тишайшего.
— Не советую.
— Почему?
— Воздух великореченский с сегодняшнего дня вреден для твоей хозяйки. Я слышал, у нее домик в деревне есть?
— Ну, есть, — угрюмо буркнул Антип.
— Вези ее туда и схоронитесь там до времени.
Федот подошел к сплетнику.
— И сколько в кошеле? — спросил он, усмехаясь.
— Сотня.
— Круто.
— Ну, я ж не зверь.
— А вот народ поверил.
— Так это же прекрасно!
— Никвас и впрямь тебе был должен?
— Да, но не мне.
— А кому?
— Руси. Проследи, чтоб здесь все было тихо и к полудню на подворье не было ни души. Мне и моим ребятам уже пора.
— Опять идешь кого-нибудь трясти?
— Да, но тебя в свидетели на этот раз не приглашаю. Царский сплетник вышел на охоту и скоро здесь многих начнет трясти.
