Глава 9
Я уверена, что Эвридика неслучайно запела о наших великих предках: короле Арциссе и принцессе Эврелике, изначально обреченных на разлуку и разведенных судьбой по разные стороны жизни и смерти. Ведь в нашем мире не существовало иного более захватывающего сюжета, способного так же сильно впечатлить благодарных слушателей. Но скажите, разве моих родителей, принцессу Аньерд и короля Кантора, не постигла такая же печальная участь, когда они безуспешно попытались обрести счастье, в итоге ускользнувшее и от них? Разве вторая пара роковых влюбленных, появление коей также предсказано в пророчестве Неназываемых, не достойна быть воспетой в прекрасной балладе? А мы с Арденом, неужели нас тоже ждет не только разлука, но и смерть?
От подобной страшной мысли у меня замерло сердце. Нет, я решительно отказываюсь верить в подобный исход своей любви… И все-таки если мне придется повторить путь Эврелики и выбирать между Арденом и Лаганахаром, то каков будет мой выбор?.. Смогу ли я отказаться от своей заветной мечты? Ведь этот поступок станет первым шагом к моей собственной смерти! А впрочем, неужели я собираюсь жить вечно? Мы все когда-нибудь умрем. Главное – как и во имя чего мы умрем…
Не знаю, откуда пришли слова той песни, которую я так хотела спеть. Да это и неважно. Подобно ребенку, мелодия баллады рождалась внутри меня, заставляя сердце и разум вибрировать в такт тем невидимым струнам души, которые творили совсем новую музыку, доселе никем не слыханную и не виданную. Повинуясь неосознанному импульсу, я достала из сумки свою заветную морскую раковину и положила на стол перед собой. А затем легонько прикоснулась к ней пальцами, делясь теплом своего тела. И музыка полилась!
Сначала по залу прошелся легкий шум предвкушения чего-то волшебного… Замигали огоньки свечей, мягко зашуршали шелковые оконные драпировки, забряцали развешанные по стенам щиты, многоголосо зазвенели хрустальные бокалы на столах. А затем к ирреальному оркестру присоединился главный охотничий рог, установленный на дубовой подставке. Он внес бравурную ноту в эту невероятную музыку, казалось созидаемую самим временем и пространством. Присутствующие в зале эльфы молчали, загипнотизированные очарованием текущего момента. И тогда я запела, как не пела еще никогда в жизни!
Наверное, слова песни мне подсказала Лорейна. И пела я ее не одна. Мне подпевали все мои друзья: в сплетении прекрасных строк моей песни, буквально впивающихся в душу, я различала и грудной тембр Ульвина, и насмешливые интонации Джайлза, и звонкий смех Ардена, и глухой бас брата Флавиана. Возможно, каждый по отдельности мы не были выдающимися певцами, но, объединившись, сумели создать то неповторимое торжество дружбы и любви, которое управляет людскими судьбами, пересиливает власть богов и движет миром!
Мы все когда-нибудь умрем,
Кто в горе, кто познав успех,
Но только мы с тобой вдвоем
Подарим смерти дерзкий смех.
Пускай ярится злобный рок —
Ему живыми нас не взять,
Послав судьбе в лицо плевок,
Мы обращаем время вспять.
Сверкнув, в живот вошел металл,
Его за это не кори!
Ты умер, но зато познал
Томленье страсти, вкус любви.
Ты не дожил до седины,
Не увидал своих морщин,
Вот так мгновения войны
Из мальчиков куют мужчин!
Над полем брани, словно дух,
Взлети, о прошлом не грусти
И песню о влюбленных двух
В душе своей цветком взрасти!
Они вдвоем по жизни шли,
В одно сливая плоть и кровь,
И в миг единый смерть нашли,
Не потеряв свою любовь.
И вот лежат они вдвоем
Во тьме заброшенных могил…
Мы все когда-нибудь умрем,
Но тот бессмертен, кто любил!
Последняя строка моей песни птицей взлетела к потолку, после чего на какой-то миг наступила тишина. Устало понурив голову, я молчала, опустошенная до самого дальнего уголка своей души. Эта песня исчерпала меня до дна, вобрав в себя все мысли, чаяния, надежды и страхи. Я отдала ей все, не оставив себе ничего…
А в пиршественном зале творилось что-то невообразимое. Эльфы повскакивали с мест и все как один преклонили передо мной колено, плененные красотой и смыслом услышанной ими песни. В глазах многих я заметила слезы гордости и горя, вызванные осознанием сопричастности к торжественности текущего момента. Подозреваю, именно сейчас они и поняли, чем именно человек отличается от животного: не только тем, как он живет, но и тем, как и во имя чего он умирает…
Наконец, нарушая излишне затянувшуюся паузу, король вытер мокрые от слез глаза, встал и подошел ко мне.
– Спасибо тебе, маленькая моя! – без малейшей тени чопорности поблагодарил он, с признательностью целуя меня в щеку. – В нашем городе сложено немало славных песен, но сегодня нам не стыдно признаться в том, что балладу, подобную твоей, мы услышали впервые. И уже никогда не сможем ее забыть… Она сильно изменила всех нас, сделав чище, добрее и благороднее. Извини, что мы на минуту усомнились в тебе, Наследница трех кланов. Извини, что мы усомнились в твоих друзьях… – И отец поднял мою руку, намереваясь объявить победителя музыкального поединка.
Эвридика тем временем незаметно отошла к дверям, дабы уклониться от всеобщего восторженного преклонения передо мной. Она кусала губы, давясь черной завистью. По красноречивому выражению ее лица, перекошенного от ненависти, я поняла: сестрица никогда не простит мне своего сегодняшнего поражения и отомстит при первой же возможности. И такая возможность представилась ей буквально через пару секунд…
Дверные створки внезапно распахнулись, издав неприятный гулкий звук, почему-то напомнивший мне стук ржавых гвоздей, вбиваемых в крышку гроба… В зал чопорно вступил высокий мужчина в доспехах, в котором я сразу опознала одного из стражников, минувшей ночью встреченных мною на крыльце храма Эврелики. Мрачно чеканя шаг, он целеустремленно проследовал в центр пиршественных покоев, направляясь точно к королю и игнорируя всех прочих вельмож. Но, как ни странно это выглядело, стражнику не позволили завершить свой путь. Его остановили на полдороге…
Наверное, в тот момент Эвридикой руководил отнюдь не разум, а ненависть, во многих случаях оказывающаяся куда сильнее, чем интуиция или прозорливость. Наверное, она не имела права требовать от стражника отчета в его деяниях. Но все же, действуя по наитию или обдуманно, она вопиющим образом нарушила придворный этикет и первой подскочила ко вновь прибывшему, опередив короля и не убоявшись его гневного взгляда. Принцесса схватила стражника за плечо, дав знак, чтобы он говорил. И видимо, столько отнюдь не девичьей силы было в этом ультимативном жесте, столько настойчивой дерзости читалось в ее взоре, что воин не выдержал и сдался…
Он раздраженно нахмурился, но тем не менее наклонился к уху принцессы и прошептал несколько слов, услышанных только ею. Прелестное личико Эвридики исказила гримаса мстительного ликования… Она царственно выпрямилась и холодно, будто зачитывала смертный приговор, произнесла:
– Отец, Йону нельзя объявлять победительницей. Она гнусная обманщица и предательница, заслуживающая немедленной казни! Знай, ты пригрел на груди не дочь, а ядовитую змею, жаждущую нашей гибели!
По залу прокатился многоголосый вопль ужаса.
– Дочь моя, как смеешь ты бросаться столь жуткими обвинениями? – потрясенно охнул король и схватился за грудь, словно пытался удержать рвущееся из нее сердце. – Ты готова представить нам доказательства этих страшных слов?
– Конечно, готова! – уверенно усмехнулась принцесса. Она вытянула палец, обличающим жестом указывая на меня, и почти закричала: – Знайте же, жители Дархэма, прошлой ночью эта дрянь обманом проникла в наш главный храм и подло убила привратника, который являлся самым старым из ныне живущих эльфов!
– Это правда? – предобморочно прошептал король, еле шевеля вмиг посиневшими губами.
– Увы, прискорбные факты говорят сами за себя! – почтительно поклонившись королю, засвидетельствовал стражник. – Подтверждаю, это мы с напарником впустили Наследницу внутрь святилища, а затем видели ее повторно, выходящей из храма. Привратник встретил ее у самых дверей, а утром мы обнаружили его возле алтаря, уже мертвого, окоченевшего, с перерезанным горлом…
Толпа недавних почитателей, восторженно окружавших меня еще минуту назад, испуганно отхлынула прочь, стремясь как можно дальше оказаться от той, которая очаровала их колдовской песней, а на деле являлась кровожадным чудовищем, завлекающим доверчивых слушателей в паутину лжи и обмана. В меня немедленно полетели плевки и грязные оскорбления, ранящие куда сильнее, чем любой, даже самый тяжеловесный удар.
– Маленькая моя, – придушенно хрипел отец, категорически отказывающийся поверить в происходящее, – скажи, как могла ты совершить подобное?
– Я его не убивала! – звонко отчеканила я, помня о темной тени, мелькнувшей за алтарем. И о темной тени, мелькнувшей за родильным шалашом королевы. Я хотела рассказать об этом странном видении, но, вглядевшись в пустые глаза и отчужденные лица своих недругов, сразу поняла – мне не поверят. И только Лаллэдрин сосредоточенно прикрылся рукавом и тяжело задумался, словно взвешивал какие-то загадочные, лишь ему одному известные «за» и «против».
– Казнить ее! – требовательно кричала Эвридика, не пряча злорадной усмешки.
– Казнить ее! – равнодушно поддержала королева Эвника, даже не взглянув в мою сторону, словно я была для нее неодушевленным предметом.
– Казнить ее! – вразнобой голосила алчущая моей крови толпа.
А между тем Ребекка и Беонир бессильно бились в руках схватившей их стражи и не могли помочь мне ни словом, ни делом. Посаженная на цепь Мифрил рвалась мне на выручку, но стальные звенья выдержали, чуть не придушив мою отважную защитницу, глухо клекочущую от горя.
– Я ничего не понимаю! – рыдал отец, отрешенно отвернувшись. – Как ты могла совершить подобное преступление? – Он не пытался найти слов оправдания и не желал слушать никаких доводов. И тогда я уразумела, что он тоже меня предал, как и все остальные. Я испытала острое чувство жалости к своему бесхарактерному отцу и замолчала, оставляя его наедине с совестью. Образ великого героя померк, сменившись сгорбленной фигурой слабого, склонного к панике мужчины, больше всего на свете боящегося груза ответственности, возложенного на его поникшие плечи. Теперь я понимала, что точно так же он предал когда-то и мою мать, испугавшись неминуемой расплаты за свои грехи. Нет, любовь к нему не ушла из моего сердца, она просто изменилась, приобретя оттенок жалости. Это ведь неправда, что от любви до ненависти всего один шаг. Есть куда более близкие вещи: равнодушие, горечь, пустота…
И тогда я гордо выпрямилась и бесстрастно в упор посмотрела на свору своих будущих палачей. Нет, это не я их боюсь! Это они меня боятся! Какими же жалкими они сейчас выглядели! Клянусь Неназываемыми, я не собиралась причинять им вреда. Мне их жаль! Против злости у нас есть оружие – зубы и когти. Доброта же окутывает нас словно кокон, обволакивает будто вязкий туман, связывает по рукам и ногам – и уже никуда не деться от осознания собственной вины.
– Я его не убивала! – спокойно повторила я, отдавая себя на суд этих боящихся жизни трусов, уже переставших быть воинами и героями, а превратившихся в ленивых отшельников, добровольно заточивших себя в пределах своей тайной долины. Теперь они казались мне всего лишь живыми трупами, которые душой погибли еще там, в битве у Аррандейского моста…
– Позовите палача! – мучительно простонал отец, окончательно отрекаясь от меня. – Давайте покончим со всем этим побыстрее… Увы, моя дочь наполовину человек, а люди не заслуживают нашего прощения, ибо навсегда останутся лжецами, предателями и врагами!
Услышав страшную отповедь, я не смогла сдержать горестного вздоха. Так вот оно что! Эльфами движет давняя ненависть к людям, так и не нашедшая выхода… Месть! Неплохой смысл существования за неимением иного другого…
– Нет! – вдруг властно запротестовал Лаллэдрин, подходя ближе и бережно обнимая меня своей сильной дружеской рукой. – Негоже палачу прикасаться к нашей Наследнице и проливать кровь Эврелиев. Йохану нужно отдать на суд неба!
– Делай что посчитаешь нужным, учитель! – с облегчением согласился король, с головой укрываясь плащом и снимая с себя ответственность за мою дальнейшую судьбу.
– А в чем заключается этот ваш суд неба? – полюбопытствовала я, выходя из зала вслед за Лаллэдрином, увлекающим меня за собой мягко, но настойчиво.
Зрители сегодняшнего праздника, переросшего в казнь, бежали за нами, осыпая меня проклятиями. Происходящее казалось настолько ирреальным, что все мы стали немного неадекватными и не отдавали отчета в своих поступках. На город опустились вечерние сумерки, затенив улицы занавесом из густого серого тумана… Извиваясь в плотном тумане, по Дархэму двигалась наша странная процессия, напоминающая цепочку призраков, которые под аккомпанемент громких криков направляются неизвестно куда навстречу своей гибели. Только маг, возглавляющий траурный хоровод, знал, куда и зачем мы идем.
– Увидишь! – улыбнулся Лаллэдрин, ободряюще подмигивая. – Доверься мне! Неназываемые сами рассудят, виновна ли ты в приписываемых тебе злодеяниях или нет. Сейчас мы отведем тебя в Око Небес и оставим наедине с небом.
– Око небес? – не поняла я, тщетно напрягая память.
– Так называется самая высокая башня в Дархэме, ставшая усыпальницей принцессы Эврелики! – пояснил Овэлейн. Он шел по другую сторону от нас с чародеем и решительно расталкивал зевак, пытающихся схватить меня за край одежды.
– Эй, дурочка, не обольщайся насчет своего будущего! – злобно хохотнула Эвридика, больно пихая меня в спину. – Знай, тебя просто столкнут с самой высокой башни Дархэма. Ты упадешь на камни, разобьешься и умрешь в мучениях. Да по сравнению с такой смертью банальное отрубание головы выглядит просто безболезненной мелочью!
– Это правда? – похолодев от ужаса, спросила я у Лаллэдрина.
– Не слушай ее, – небрежно отмахнулся он. – Надейся на лучшее. Ты сможешь выжить, если сама этого захочешь.
– Захочу? – удивленно переспросила я и вдруг замерла как вкопанная, остановившись на месте и чувствуя себя неспособной сделать хотя бы шаг вперед.
Выяснилось, что, увлеченная разговором с магом, я не заметила, как мы покинули территорию дворца и пересекли прилегающую к нему площадь. А теперь мы внезапно приблизились к основанию стройной беломраморной башни, вершина которой терялась где-то очень далеко, в вышине над нашими головами, полностью скрытая плывущими по небу облаками… Я попыталась измерить ее взглядом и не смогла – такой высокой она была. А потом я нервно вздрогнула всем телом, узнав в этой башне то самое сооружение, что невольно привлекло мое внимание еще при въезде в Дархэм, наполнив сердце неосознанным страхом. Нет, теперь я понимала, что все произошедшее отнюдь не случайность, а происки злодейки судьбы, что привела меня к месту моей гибели. Привела меня к Оку Небес!
Подъем на башню длился так долго, что число зевак, желающих понаблюдать за процессом моей казни, уменьшалось с каждым витком лестницы и в итоге сократилось до минимума. До верхней, обзорной площадки Ока Небес добрались лишь пятеро: я, Лаллэдрин, верный Овэлейн и два королевских советника, обязанных проследить за тем, чтобы осужденная не сбежала, а вынесенный приговор был приведен в действие. Ах да, за нами также увязалась и настырная Эвридика, готовая на все, лишь бы не пропустить свой звездный час и восторжествовать над ненавистной соперницей, лишившей ее вожделенного права на престол Дархэма. Мстительность придавала моей сестрице необходимые силы. Карабкаясь по крутой винтовой лестнице, я неотвязно слышала за собой ее запыхавшееся дыхание, чуть не прожигающее мне спину.
Наконец, насчитав сто тридцать ярусов, мы выбрались на смотровую площадку Ока Небес и заморенно распростерлись на холодном камне, пытаясь хоть немного перевести дух. Подъем дался нелегко и, пожалуй, сам изрядно смахивал на казнь. Стерев пот со лба, я иронично подумала: «Эта башня – весьма удобный способ выяснить, есть ли жизнь перед смертью…» Не знаю, что хотели сказать своим потомкам ее строители, тяготеющие к гигантизму, но, наращивая этаж за этажом, они явно перестарались как с цинизмом, так и с мазохизмом.
Но мои философские размышления никого не интересовали.
– Приступайте к казни, уважаемый Лаллэдрин! – свирепо буркнул первый советник, угрюмый и низкорослый, производящий на редкость отталкивающее впечатление.
– Помните, нам еще предстоит спускаться вниз! – поддержал его второй. Одутловатое лицо этого мужчины казалось еще более невзрачным из-за огромной бородавки, уродующей длинный нос. Хваленой эльфийской красотой здесь даже не пахло.
– Предстоит, но не всем! – гадко рассмеялась принцесса, пихая меня кулаком в бок. – Кто-то сейчас будет учиться летать! – Последнее слово прозвучало откровенно издевательски.
– Прекратите унижать самих себя! – холодно приказал Лаллэдрин, отталкивая от меня зловредную девицу. – Я ношу звание хранителя традиций Полуночного клана, а посему не потерплю ни малейшего отклонения от установленного ритуала! – Он высокомерно покосился на королевских советников, и те ответили ему подобострастными кивками. Принцесса обиженно надула губы и чуть отодвинулась, опасливо держась за каменный парапет, ибо бушующий над башней ветер отличался невероятной порывистостью и чуть не сбивал нас с ног.
Я с любопытством перегнулась через край площадки, вглядываясь вниз, и тут же отшатнулась обратно, испугавшись чуть не до заикания. Едва видимая отсюда земля находилась так далеко, что зрители, столпившиеся у подножия башни, казались крохотными букашками, еле освещенными точечными огоньками зажженных факелов. Последнее мое сомнение рассеялось… Если я упаду с вершины башни, то неминуемо разобьюсь о каменную мостовую или, что вероятнее всего, еще в полете умру от разрыва сердца. Так о какой же надежде говорил Лаллэдрин? Наверное, он просто бредил.
– Эта башня стала первым зданием Дархэма и хранит в себе останки принцессы Эврелики, – будничным тоном рассказывал маг, приступая к скорбному ритуалу казни. – Мы построили ее ради того, чтобы снять с себя проклятие чародейки Сильваны, лишившей нас возможности летать. С момента исхода из Блентайра в нашем клане рождаются как крылатые, так и бескрылые эльфы, потомки практически истребленных Повелителей мантикор! – Он взмахнул рукой, указывая на бескрылую Эвридику. – Но ни один из нас так и не смог подняться в небо. Стоит нам только попробовать взлететь, как страшный ветер сбрасывает нас вниз, ломая крылья. Мы построили эту башню, надеясь искупить свои грехи и стать ближе к небу, ибо здесь мы смотрим на него, а оно – на нас…
Только сейчас я заметила, что практически всю поверхность смотровой площадки занимает изображение широко раскрытого человеческого глаза, выложенного голубой мозаикой и устремленного к небесам. Но небо так и не откликнулось на мольбу своих опальных детей и не проявило к ним благосклонность. Тут я недобро усмехнулась, придя к осознанию того, что Полуночный клан настигло отнюдь не проклятие мстительной чародейки, а расплата за гордыню, подрезавшую их крылья. Ведь способность к полету рождается прежде всего в нашей душе, а что способна породить душа, отягощенная злобой, завистью и многолетней жаждой мести? Нет, это не ветер, а тяжесть души, не раскаявшейся в грехах, сбрасывала эльфов на землю, мешая им летать… Покинув Блентайр, они искали свободы, но разве можно освободиться от самого себя? А когда в душе нет любви к ближнему, нет прощения к врагам, в ней образуется пустота, которую нечем заполнить. И ты начинаешь заполнять ее чем попало… Тот, кто слишком часто оглядывается назад, сожалея о потерянном прошлом и не желая расставаться с былыми обидами, рискует споткнуться и упасть. Именно так они и упали – те, кто раньше умел летать…
– А если кто-то из нас совершает особо страшный проступок, – невозмутимо продолжал чародей, – мы приводим его на Око Небес и сбрасываем вниз, отдавая на суд неба!
– И многие ли из тех, кого предали подобному суду, сумели выжить?.. – спросила я, предвидя закономерный ответ.
– Ни одного! – злобно каркнула принцесса, наслаждаясь своим триумфом. – Так что не надейся, ты тоже не полетишь!
Я мягко улыбнулась, не вступая с ней в спор. Я вспомнила, как еще тогда, в Немеркнущем Куполе, интуитивно выбрала путь вниз, даже не понимая, о чем говорю. Я вспомнила, как обещала не отвечать злом на зло. А еще я вспомнила о предсмертной просьбе последнего жреца бога Шарро, притворившегося старьевщиком и сберегшего для меня яйцо мантикоры.
Нет, я не стала ждать прикосновения руки принцессы Эвридики, хотя той просто не терпелось столкнуть меня с площадки, которую в недавнем видении я ошибочно приняла за край обрыва. Сегодня я намеревалась обыграть судьбу, навязав ей свои правила игры! Неуловимо быстрым движением я скинула камзол и шагнула с башни, отдаваясь во власть неба, так и манящего меня к себе…
Я еще успела расслышать отчаянный вскрик Лаллэдрина, явно не успевшего сообщить мне что-то важное, но не придала этому никакого значения. Я просто шагнула вниз, вперед, туда, в ничто, навстречу небу и ветру, предлагая им свою дружбу, доверие и любовь. Шагнула с незамутненным сознанием и чистой совестью. Шагнула с той легкомысленной хмельной бесшабашностью, при которой вся жизнь воспринимается как увлекательное приключение, море становится по колено, а воздух кажется таким же надежным, как земная твердь. Я всей душой верила в чудо – и чудо произошло!
«Если очень захочу, значит, смогу! – подумала я и услышала шелест своих распахнувшихся крыльев, прорвавших тонкую шелковую рубашку. – А если не смогла, значит, не очень-то и хотела! Разве не об этом говорил мне мудрый Лаллэдрин?»
Поначалу ветер пробовал бороться со мной, не желая принимать навязанную ему дружбу. Но, камнем падая вниз и ощущая приближающуюся землю, я сорвала с шеи нить с двумя оставшимися жемчужинами, наугад выбрала одну и предложила ее ветру, протягивая на раскрытой ладони… И ветер принял мой дар! Он мягким языком дотронулся до моей руки, забирая у меня слезу Эврелики, а затем сыто заурчал, словно прирученный хищник. Тонкой струйкой втянувшись в кулон «Ловец ветра», он замер там, свернувшись в тихий сонный клубок. Затянутое облаками небо немедленно прояснилось, осветившись мириадами золотистых звездочек, закружившихся вокруг меня веселым, шебутным хороводом. А я, забыв все свои страхи, еще недавно мешавшие мне летать, упоенно парила над Дархэмом, подчинившись опьянению бескрайних просторов, раскинувшихся подо мной во всем великолепии.
Я пока еще не понимала, что именно обрела, поднявшись в небо: одиночество, свободу или новую обязанность? Не знала, зачем и почему распахнулись мои доселе слабые крылья. Наверное, моя крылатая ипостась тоже несет в себе какой-то особый смысл, который мне когда-то придется постичь. Ну а пока я просто летела, прислушиваясь к напевам раковины, тихонько журчащей у меня в кармане:
Опять одна! Во благо, несомненно…
Я здесь подобна чистоте холста,
Ни мыслей, ни эмоций – пустота,
Меня приемлет неба чистота,
Вверх вознося и гордо, и смиренно.
Смеяться или плакать – не пойму…
Меж двух миров стираются границы…
Отточен слог, исписаны страницы,
В моей груди забилось сердце птицы…
Зачем? То неизвестно никому.
Лети, дыши, не будь такой печальной,
Танцуй в потоке жизни без границ,
Вокруг тебя так много мертвых лиц,
Зачахших от бесплодных небылиц,
Однако ты бессмертна изначально.
Ты плоть от плоти света и любви,
Разорваны тобой оковы тела,
Осознанностью мысли, слова, дела
Ты соверши все то, что так хотела, —
И в жизни смысл небесный прояви…
А потом я опустилась вниз, к основанию башни, и ласково расцеловала ожидающих меня эльфов, тех, кто отважился расправить крылья и смело подняться в небо, сменившее гнев на милость. В небо, наконец-то принявшее своих отвергнутых детей.
«Верни их в небо!» – просил меня умирающий жрец бога Шарро, и вот теперь я выполнила его просьбу. Несчастные озлобленные эльфы из клана Полуночных все-таки поняли: когда перед нами закрывается одна дверь, ведущая к счастью, то в тот же миг открывается другая. А мы часто ее не замечаем, уставившись горестным взглядом в крепко запертую дверь… В очередной раз я убедилась, что люди готовы (и более того – страстно хотят) отвечать добром на добро… Просто поначалу все немного робеют, поэтому терпеливо ждут того, кто начнет делать это первым.
– Посмотри на свою звезду! – ахнула Ребекка, принимая меня в свои крепкие объятия.
– Что с ней? – запоздало испугалась я, принимаясь ощупывать амулет. Не разбила ли?..
– Посмотри! – потребовал Беонир, подпирая меня надежным плечом.
Лаллэдрин чуть приподнял привешенный к цепочке амулет, и я с восторгом увидела, что еще один луч моего хрустального сокровища налился чистым небесным сиянием! И тогда я поняла, что это может означать только одно: мое четвертое испытание уже пройдено!
А вслед за этим пришла жуткая усталость: навалилась могильным камнем, беспощадно подминая меня под себя, выкручивая не привыкшие к полетам суставы и корежа крылья, налитые дикой болью. Помню Лаллэдрина, несшего меня на руках и вполголоса бормочущего что-то успокаивающее… Еще помню всех своих сестриц (конечно, кроме куда-то запропастившейся Эвридики), затащивших мое почти бесчувственное тело к себе в покои, приготовивших тазы с нагретой воды. Помню мыло в яркой фольге и мягкие, пушистые полотенца. Меня бережно погрузили в теплую ванну, сбоку положили серебряную коробочку с душистой мазью и футляр с ножницами, пилочками, щеточками для волос, бровей и ресниц. На шагрени футляра был вытиснен узор, а на каждой стальной вещице виднелась золотая инкрустация. А я почему-то все не позволяла им расплетать свои многочисленные косички, скрепленные медными наконечниками. Наверное, я просто боялась вступать в новый этап жизни… И ведь не разрешила, так и осталась при своих косичках!
Горячая вода навеяла сон, и вот меня уже завернули в одеяло, я вяло улыбнулась и поблагодарила, не понимая смысла окружающей меня суеты. А девичьи голоса щебетали наперебой, уплывая вдаль, проваливаясь за грань сна… В голове осталась только одна фраза: «Завтра день принесения клятвы!»
«Какой клятвы?» – недоуменно подумала я и вдруг провалилась в сон.
– Каждый взрослый эльф, вступающий в ряды клана Полуночных, обязан принести клятву верности Дархэму, нарушить которую он не сможет даже под угрозой смерти! – пафосно вещал Лаллэдрин, ведя меня по длинному коридору, примыкающему к залу заседаний королевского совета. – Интересы клана мы ставим превыше всего, гораздо выше собственных забот и хлопот. Помни это, девочка моя! Сегодня мы официально принимаем тебя в нашей столице как Наследницу трех кланов и дочь рода Эврелиев, вернувшуюся к нам по милости богов! Ты понимаешь значительность сего момента, Йона?
Я растерянно кивнула, одновременно смущенная, обрадованная и раздосадованная. Их противоречивое мышление так и осталось для меня непостижимой загадкой… Вчера они хотели меня казнить, сегодня – приводят к присяге на верность этому городу. А завтра? Что они придумают завтра?
Зал заседаний встретил меня траурными стенами, затянутыми в черный погребальный бархат. «Это в память о загадочно погибшем привратнике из храма Эврелики!» – сумрачно пояснил мой проводник, отводя взор от печальных атрибутов нашей потери. Свечи оплывали белыми неровными горками, чуть дымились ароматические курильницы, в покоях было неуютно и душно… Брови Лаллэдрина хмурились, а глаза намеренно избегали смотреть на королеву, вновь спрятавшуюся под густой вуалью. Он не снизошел и до того, чтобы замечать жмущуюся к матери принцессу, бледную и непримиримую. Сегодня он видел только меня одну…
Церемонию принесения клятвы я запомнила смутно. В памяти сохранился преображенный в алтарь стол, на который водрузили мой меч Лед, прикрытый черным знаменем клана Полуночных, – главные реликвии, доставшиеся нам от короля Арцисса.
– Обещаешь ли ты, Наследница трех кланов, оберегать и защищать город Дархэм, не щадя живота своего? – с нажимом спросили у меня.
– Да! – искренне ответила я, мысленно удивляясь, а разве может быть иначе?
– Обещаешь ли ты оберегать жизнь, счастье и здоровье жителей Дархэма превыше своего собственного? – вопросили меня.
– Да! – снова дала зарок я, вынимая из себя душу, ощущая себя пойманной в ловушку чести, стыда и совести. Наверное, я не хотела становиться частью Дархэма, но тем не менее ею стала. Наверное, я хотела сказать что-то другое, но, странное дело, сказала именно это! Вышло нечто если не красивое, то вполне своеобразное и не лишенное внутренней логики.
Вот пусть таким и остается!
Все девять членов королевского совета восседали на высоких стульях и казались нереально отстраненными в своих черно-белых одеждах и плащах. У мужчин имелись мечи в ножнах на поясе; у женщин, королевы Эвники и принцессы Эвридики, – кинжалы на груди. Одна я была безоружна. Сидела нарядной куклой в светлой парче, с лицом, которое умелые здешние женщины накрасили слишком ярко и броско: золоченые веки, брови соединены на переносице в одну темную линию, губы почти белые.
Лаллэдрин, стоя в их круге, раскрыл толстенный фолиант, взял мои пальцы в правую руку, вытянул из ножен меч и прикоснулся обнаженным клинком к моему плечу. Всего произносимого им я не слышала, будто волнами пропадало сознание, моя память запечатлела только бессвязные обрывки фраз:
– Вяжу тебя словом и окружаю клятвой… Я, верховный чародей Лаллэдрин, принимая в равной мере власть и ответственность за нее… мое прошлое и будущее… если же на мне обнаружится вина или я не в силах буду совершать должное – да обернут против меня мое оружие.
– Да будет так! – дружно подхватили все присутствующие.
И я снова то слышала некие реплики, а то у меня начисто пропадал слух…
А потом, когда церемония закончилась и мы с учителем вышли из зала, намереваясь вдохнуть свежего воздуха, я, жалко тряся распавшейся высокой прической и кусая губы, бросилась к нему на шею и разрыдалась так горестно, как, наверное, не плакала никогда в жизни.
– Какая ты красавица, – с нежностью сказал Лаллэдрин, отечески похлопывая меня по плечу. – Ну что же ты? Ты ведь всех отважней. Успокойся.
– Я боюсь! – панически всхлипывала я, своей расплывшейся косметикой марая парадное одеяние мага. – Я не верю в свою способность вернуть Ардена, найти Колокол Судьбы, остановить змееликую Банрах… Я не спасу мир. Вы ждете от меня слишком многого! Я не справлюсь… Что же мне делать?!
Он терпеливо переждал этот смешной приступ сугубо девчоночьей слабости, умиротворенно гладя меня по волосам.
– Успокойся, Наследница. Никто ничего не знает, а прошлое уже не переделать. Остается одно – по-своему переиграть будущее!
– Как в шахматах? – робко и вопросительно улыбнулась я, шумно сморкаясь в поданный им платок.
– Именно! – довольно подмигнул чародей. – Превратившись из пешки в королеву! Полагаю, в подобных партиях мы с тобой всегда думали заодно. Помни, боги создали вас с Арденом друг для друга и в каждом из вас воплотили судьбу другого. Вы пришли в наш мир не просто так и просто так из него уже не уйдете. Вы пара! Прими это как данность, Йона, ибо полюбить кого-то другого ты уже не сможешь…
– Даже если захочу? – строптиво вскричала я, протестующе сжимая кулаки.
– Даже если захочешь, – философски кивнул маг. – Не стремись обмануть себя, девочка моя. Это глупо и бессмысленно… Ведь великая любовь требует от нас великих жертв…
– Откуда ты знаешь? – Я недоверчиво распахнула мокрые ресницы, не решаясь подумать, что этот мудрый мужчина мог пасть жертвой обычной земной любви.
– Знаю! – слабо, с отблеском давно отболевшей душевной муки усмехнулся он. – Но Эврелика любила Арцисса…
Я тихонько охнула и невольно сделала шаг назад, уклоняясь от его взгляда, полного черного отчаяния, не имеющего срока давности. Да, эльфы влюбляются лишь однажды, раз и навсегда…
– Прими любовь, – повторно посоветовал он. – Смирись. Тогда ее легче отдавать.
– Не утешай, – прервала я напряженным от внутреннего волнения голосом. – Твои решения и пожелания ровным счетом ничего для меня не значат. Ни твоя, ни их указка! – Я намекала на остальных членов совета, ждущих нашего возвращения, для того чтобы скрепить свершившуюся церемонию обязательным бокалом вина. – Я уже многократно напоминала себе, что боги наложил на меня зарок: не делать того, к чему меня понуждают другие! Ни ты, ни отец, ни судьба, ни с некоторого времени и сама смерть. Все предопределено изнутри меня самой. Мной. Нет, нами самими: моей любовью и разумом. Предопределено тем выбором, который мне однажды предстоит сделать. Я это чувствую, я это знаю! Да, судьба завязала со мной игру, любовную и роковую. Но я не изменю самой себе и не изменю своему долгу… Не изменю только что данной клятве. Ведь мы с Арденом оба такие, какие есть. И мы очень похожи: не умеем ни прощать, ни просить прощения у кого-либо, помимо своей совести. И никакая, даже самая сильная любовь этого уже не переменит. Не переменит и того, что не могу я взывать о пощаде для нас ради счастья и ради самой жизни своей. И если предстоит выбирать, то я не пойду на поводу у любви или эгоизма. Я выберу мир. Выберу смерть, а не жизнь!..
– Не жизнь? – Лаллэдрин бережно провел рукой по моему лицу, стирая слезы. – Ты уверена в правильности своего выбора, девочка?
– Уверена! – без малейшей тени сомнения ответила я, ибо уже знала, какой именно выбор совершила когда-то Эврелика. Она отдала предпочтение не Арциссу, а Лаганахару. И кажется, я уже предчувствовала, какой выбор вскоре предстоит совершить мне самой…
Лаллэдрин прищемил мой подбородок пальцами, приподняв лицо.
«Смотри-ка, а росту в ней не так уж много, как мне только что почудилось! – прочитала я в его глазах. – Откуда же ты черпаешь силу, девочка? И такая пигалица еще свою судьбу подстрекает?.. Ну дела-а!»
– Пойдем в зал, – предложил он, справившись с обуревающими его эмоциями. – Пока клятва верности не скреплена чашей вина, она считается недействительной.
– Сейчас, – уже намного спокойнее откликнулась я. – Дай мне пару минут, я хочу привести себя в порядок.
– Хорошо, – улыбнулся он, снисходительно принимая мои чисто женские капризы. – Жду тебя в зале! – Дверь за ним захлопнулась.
Я огляделась, укрылась в оконной нише, затемненной тяжелыми бархатными драпировками и, смотрясь в стекло, попыталась стереть некрасиво расплывшуюся позолоту, нанесенную на мое лицо. Забери ее Тьма, эту придворную моду! Платок непослушно скользил по помаде, не стирая, а еще больше размазывая…
– Отдайте бокалы мне! – Громкий голос королевы Эвники отвлек меня от нудного занятия. Я осторожно заглянула в просвет между портьерами и увидела саму королеву, забирающую поднос с бокалами у благоговейно склонившегося перед ней слуги. – Вы свободны, любезный! – Она милостивым жестом отпустила радостно заспешившего прочь мальчишку, а затем, вместо того чтобы пройти в зал, почему-то поставила поднос на подоконник, совсем рядом со мной.
Я замерла, преисполненная нехорошего предчувствия, не смея даже дышать. «Что она задумала?» – крутилось в голове.
В это время королева простерла над подносом руку, неожиданно приобретшую вид страшной серой лапы, и уронила в каждый бокал по капле темной жидкости, выкатившейся из-под ее когтей и мгновенно растворившейся в вине. А потом как ни в чем не бывало королева снова подхватила поднос и уверенной походкой отправилась в зал…
Я до крови закусила губу, боясь выдать себя неосторожным вскриком. Мысли путались, наслаивались одна на другую, но постепенно выстраивались в четкую линию, обретая ясность и завершенность. Вопросы ушли, сменившись ответами! Сбежавшая гхалия, темная тень за шалашом королевы, странное поведение Эвники, точно такая же темная тень в храме, убийство привратника, приписанное мне… Да, теперь я уже не сомневалась…
Я успела вихрем ворваться в церемониальный зал и коротким, злобным жестом выбила бокал из руки отца, уже готовившегося отпить отравленное вино.
– Это яд! – обличающе закричала я, повергая в шок всех собравшихся. – Не пейте принесенное королевой вино!
– Ты возводишь поклеп на мою мать? – взбешенно взвизгнула Эвридика, обнажая кинжал и направляя его на меня. – Дрянь! Как ты смеешь? Недолго же ты соблюдала только что принесенную клятву верности!..
– Она не твоя мать и не королева… – начала я, но вдруг стоящий за моей спиной Лаллэдрин разразился ликующим понимающим смехом. Он ловко отпрыгнул назад и сдернул огромный черный чехол, прикрывающий одну из стен зала.
Поминальное полотнище с шорохом упало на пол, открывая светлую плоскость хрустального зеркала, в которой мелькали и дробились наши перекошенные от ужаса лица…
Королева отчаянно завыла, пытаясь прикрыться руками, но прятаться стало уже поздно, ибо в стекле неожиданно отразилась отнюдь не прежняя прелестная женщина, а ужасное чешуйчатое чудовище, в чьих темных глазах клубился хаос, наполненный неуемной жаждой крови.
