Ночь – время отчаянных. Темнота усугубляет все ощущения, ночная прохлада бодрит, и адреналин выделяется в сумасшедшем количестве, прибавляя сил. Ночь придает пикантную остроту даже самой обычной прогулке, а уж необычной – тем более…

Брат Юлиан почти неслышно скользил меж ухоженных монастырских клумб, усаженных белыми и алыми розами. Равнодушно плыла по небу луна, обливая серебром все вокруг и роняя скудный свет на выложенные разноцветными плитками дорожки. Но представитель ордена иезуитов в Венгрии в дополнительном освещении не нуждался. Хлебнув перед выходом эликсирчика из секретных разработок ордена, он прекрасно видел в темноте. Наутро, правда, потребление оного настоя грозило аукнуться страшной головной болью, но ради правого дела професс был готов смириться с побочным эффектом чудо-зелья.

В столярной мастерской, несмотря на поздний час, все еще светились окна. Кто-то вопиюще нарушал монастырский распорядок, трудясь во имя Божье даже после захода солнца. Брат Юлиан криво усмехнулся. Расспросив будто бы невзначай нескольких послушников, он довольно быстро выяснил, что брат Захарий частенько ночует в мастерской, засиживаясь допоздна с работой. А на все упреки отца настоятеля отвечает, что в какой час и сколько трудиться во славу Бога – это его личное дело. И сейчас такое упрямство оказалось иезуиту на руку. Ибо когда еще представится другой случай побеседовать с угрюмым резчиком без свидетелей.

В мастерской терпко пахло деревом, морилкой и немного подсолнечным маслом. Настольная лампа на длинной суставчатой «ноге» цаплей нависала над верстаком, чуть поблескивая облезлым помятым абажуром. Захарий наблюдал, как мальчишка-подмастерье переносит узор с кальки на широкую доску. Из-под детской руки выныривал то замысловатый побег растения, то диковинный зверь, то ангел. Иногда резчику казалось, что узор наливается теплым светом и начинает пульсировать. Да, мальчишка определенно талантлив, но таланту его в монастыре не место… И не только таланту…

Снаружи послышались едва различимые шаги. Брат Захарий напрягся.

– Диметрий, слазай-ка наверх, посмотри, высохли там заготовки, что мы вчера в масле варили. Если высохли, рассортируй.

Мальчишка неохотно оторвался от рисунка, но ослушаться наставника не посмел. Захарий разрешал ему засиживаться в мастерской допоздна, когда все уже спали, покрывал некоторые мелкие шалости, защищал от старших мальчишек. За это Диметрий готов был мириться с грубоватым обращением резчика и его тяжелым характером.

Подоткнув длинный подол подрясника, отрок проворно вскарабкался по узкой деревянной лестнице на чердак. Стоило мальчишке скрыться в чердачном проеме, как дверь мастерской скрипнула и на пороге возник брат Юлиан. Захарий хмуро уставился на ночного посетителя. Он догадывался, что рано или поздно иезуит придет. Только лучше бы это случилось чуть позже, чтобы мальчишки в монастыре уже не было. Достойный професс змеей проскользнул в глубь помещения и остановился напротив резчика.

– Думается мне, нам есть о чем потолковать, брат мой, – с легким акцентом произнес он, хищно разглядывая сухощавого инока.

Тот мрачно буравил его взглядом из-под насупленных бровей. Узловатые пальцы сами собой нашарили в ящике с инструментами тяжелый резец.

Диметрий в нерешительности застыл у чердачного люка, привалившись к стене, не зная, спускаться ему или подождать, пока неурочный гость соизволит уйти. Осторожность требовала оставаться на месте, природная сообразительность подсказывала, что брат Захарий намеренно услал его подальше от досужих глаз, а неуемное любопытство требовало немедленного удовлетворения. Поколебавшись, мальчишка все-таки приник к щели в чердачном полу.

– …где документ? – приглушенно донеслось снизу.

Брат Захарий молчал, угрюмо глядя на посетителя.

– Не хотите говорить, я обращусь к вашему подмастерью… Мальчишки ведь любознательный народ. К тому же есть разные зелья… – Договорить брат Юлиан не успел.

В мастерской послышалась невнятная возня, раздался глухой стук, и Диметрий поспешно зажал себе рот, чтобы не закричать. Лампа внизу, повинуясь чужой руке, погасла. Мальчишка испуганной мышью шарахнулся к чердачному окну и, протиснувшись в него, кубарем скатился по внешней лестнице…

– Надо было тебя на поводок взять, – проворчал Виктор, кладя руку на холку волчицы.

– Ну извини, – недовольно откликнулась та, – естественная потребность… К тому же этот куст и так метили все кому не лень.

– Ты разумное, высокоразвитое, культурно продвинутое существо, ты должна быть выше низменных инстинктов, – легонько щелкнул ее по уху байкер. – След не потеряла? – деловито осведомился он.

– И что бы ты без моих «низменных инстинктов» делал? – насмешливо фыркнула оборотничка, утыкаясь носом в землю.

– Спал бы спокойно в уютной комнате на теплой кровати, – насмешливо откликнулся мужчина.

Следы отправившегося на ночную прогулку по лавре иезуита привели их сначала к келье приснопамятного брата Андрея. Бесцеремонно обшарив комнатушку вслед за братом Юлианом и не найдя там ничего достойного внимания, уважаемые господа дипломаты, крадясь, аки тати в ночи, двинулись дальше. Следы, петляя меж ухоженных клумб, вели к мастерским, что немало озадачило Виктора.

– И не спится же паршивцу в ночь глухую, просвиру ему в селезенку! – осуждающе пробормотал он, спотыкаясь впотьмах.

Радислава напряженно застыла, поводя носом. Байкер почувствовал, как по ее телу пробежала волна дрожи. Шерсть на загривке вздыбилась. Оборотничка боролась с желанием плюхнуться на зад и завыть от разлитой в воздухе злости и смерти… дурной смерти. Из приоткрытой пасти вырвался не то стон, не то скулеж.

– Радислава… Рада… – будто сквозь вату донеслось до сознания. – Что случилось?

Виктор присел на корточки, обхватив волчицу за шею. Та встряхнулась, избавляясь от захлестнувшего наваждения.

– Кровью пахнет, – сдавленно произнесла она, – человеческой…

– Та-ак, дело пахнет керосином, – понимающе протянул оружейник, вставая и решительно подходя к двери столярной мастерской.

Оборотничка тенью скользнула за ним.

– …! – только и смог сказать мужчина, очутившись внутри. Глаза худо-бедно приноровились к скудному освещению. А льющегося в окошки лунного света оказалось достаточно, чтобы очертить застывшее на полу человеческое тело с нелепо раскинутыми руками. На досках растекалась приличных размеров темная лужа.

– Брат Захарий… – уныло констатировала волчица, приближаясь к телу и брезгливо отряхивая ставшие влажными лапы. – Похоже, иезуитский выродок нас опередил…

– С чего ты взяла, что это он? – Виктор склонился над убитым и, аккуратно подцепив за подбородок, повернул голову мертвеца набок. Бледный лунный свет озарил жутковатую рваную рану на шее. – Вон какая дырка, будто его оборотень грызанул. Но ты вне подозрений, милая, – поспешил добавить он, увидев, что верхняя губа Радиславы возмущенно вздергивается, недвусмысленно обнажая клыки.

– С того. – Волчица, стараясь не влезть повторно в кровавую лужу, обнюхивала одежду покойника. – Ведь это он стоял под дверью кабинета настоятеля, когда мы туда вошли, и слышал весь разговор. А еще на одежде мертвеца остался его запах… И к твоему сведению, оборотень всегда хватает за горло пастью, а здесь явно использовались какие-то крючья или когти…

– «Кошачья лапа», – задумчиво произнес байкер, что-то прикидывая. – Паршивая штуковина, предназначенная как раз для таких вот подленьких неожиданных ударов. С нею очень хорошо под зубастую нечисть косить…

«Зубастая нечисть» легонько прихватила оружейника за локоть, привлекая внимание.

– На чердаке кто-то есть… – хрипло прошептала она.

– Мхм, – невнятно хмыкнул Виктор, поднимаясь на ноги и бесшумно скользнув к лестнице. В руке тускло блеснул метательный нож.

Он успел одолеть почти две трети лестницы, как вдруг на него бросилась какая-то темная тень. Байкер инстинктивно дернулся в сторону – и удар тяжелого, подбитого гвоздями ботинка пришелся в плечо, а не в лицо. От неожиданности Виктор не удержал равновесия и скатился вниз. Пронзительно взвизгнула оборотничка, которой он умудрился придавить не то лапу, не то хвост. Нападавший, прыжком одолев расстояние до двери, выскочил наружу. Виктор с Радиславой лишь немногим позже выбежали за ним.

Беглец, наплевав на всякие приличия, рванул прямо через клумбы, цепляясь за розовые кусты длинными полами одеяния, а гнавшиеся за ним дипломаты еще больше расширили образовавшуюся просеку, окончательно испортив труды монастырского садовника. Вдоволь попетляв по двору, все трое вылетели на один из четырех лаврских некрополей. Преследователям пришлось значительно снизить скорость, дабы не налететь впотьмах на какой-нибудь памятник или оградку, а вскоре Радислава и вовсе остановилась, тщательно принюхиваясь.

– Потеряла?.. – Байкер присел возле нее на корточки.

– Нет… – Волчица поджала левую переднюю лапу, давая ей передохнуть. Поджившие за день ожоги вновь дали о себе знать. – Вон туда он побежал…

След уводил к увитому плющом провалу входа в чей-то старинный склеп. Виктор, положив руку на холку волчицы, вместе с ней проник внутрь. Широкие, низкие ступени скользили. Но стоило спуститься на несколько метров, как распахнутая каменная дверь за их спинами натужно скрипнула и с грохотом встала на место.

– Эй! – Оружейник кинулся к выходу, опоздав лишь на долю секунды, и в сердцах треснул по плите кулаком. Отодвинуть ее изнутри не представлялось возможным. Плита прочно села в пазы, да и весила немало.

Радислава застыла рядом, прислушиваясь, и разочарованно выплюнула зажатую в зубах тряпку.

– Ушел, – констатировала она, усаживаясь на ступени. – Эх…

Прекратив попытки сдвинуть тяжелую входную плиту, Виктор поднял и расправил притащенную оборотничкой тряпку, оказавшуюся иезуитской сутаной. Вот, значит, как этому паршивцу удалось провернуть трюк со склепом: он оставил внутри свою вещь, а сам караулил у дверей. В запале погони они этого не заметили! Радислава устало прикрыла глаза. Решив позволить себе маленькую слабость, легла, положив морду на лапы. Организм настойчиво требовал вернуть его в человеческое состояние. Все-таки в том, что они попались, была ее вина. Уже сейчас ее существо отказывалось полностью принимать вторую ипостась, подсовывая подлянки вроде этой, а через месяц-полтора она и вовсе не сможет перекидываться… месяцев эдак шесть… Только как бы вот набраться смелости и осчастливить этим сообщением Виктора – непосредственного, гм, участника происходящего и виновника неотвратимых последствий?

– Мышка, что ты скисла? – ободряюще потрепал ее за ушами байкер. Оборотничка привычным движением уклонилась из-под его руки. – Выберемся, не впервой… – Мужчина пошарил по карманам и, выудив потертую зажигалку, щелкнул кремнем. Огненная капелька пламени вначале застыла неподвижно, а затем зазывно склонилась в сторону, повинуясь почти неощутимому дуновению сквозняка. – Как насчет проверить вон тот темный угол?..

Брат Юлиан шипел, словно рассерженная гадюка, обрабатывая глубокий длинный порез на предплечье. Перекись, попадая в рану, вторила ему столь же сердито, и от этого создавалось впечатление, будто кто-то разворошил змеиное гнездо, обитатели коего теперь злобно выражают свое неудовольствие по этому поводу. Покончив с перевязкой, достойный професс скептически осмотрел распоротый, пропитавшийся кровью рукав. Рубашку теперь только выкинуть, и чем скорее, тем лучше. Да и бог с нею – наденет запасную. А вот сутаной пришлось пожертвовать безвозвратно. И почтенному иезуиту очень хотелось верить, что жертва эта была не напрасной. То, что погоня попалась на его уловку в склепе, оказалось чистой воды удачей. Оборотничка, так уверенно шедшая по следу, дала маху, заведя себя и своего дружка в наспех сооруженную ловушку.

«Проклятая нелюдь! Если бы не счастливая случайность, куковать бы досточтимому профессу в застенке… И это в лучшем случае…»

Брат Юлиан брезгливо поморщился, вспоминая досадное происшествие в столярной мастерской. Попытка надавить на несговорчивого резчика закончилась плачевно. Да кто ж знал, что он с ножом бросится?! Иезуит едва успел закрыться рукой, а дальше сработали годами оттачиваемые рефлексы, ну и безотказная «кошачья лапа», укрепленная на запястье. Нанесенный удар, как всегда, стал смертоносным и безукоризненно точным, но только сегодня досточтимый принципал предпочел бы промахнуться… А-а-а, ладно, ведь снявши голову, по волосам не плачут, что уж теперь метаться.

От лобового столкновения с дипломатами его спас почудившийся на чердаке шорох. Не полезь он проверять, уперлись бы нос к носу с оборотнихой, и тогда никто бы не поручился за исход. А так он жив, хоть и слегка потрепан, что уже хорошо. Но до сих пор остается без столь необходимого документа, увы…

Иезуит осторожно открыл темную шкатулку, изнутри обитую бархатом, и задумчиво уставился на тускло поблескивающие крышечки, размышляя: хлебнуть ли какого-нибудь бодрящего эликсира или предоставить организму естественный отдых. Склонившись в пользу последнего, он закрыл ящичек. А затем устало вытянулся на кровати, стараясь не думать о том, что грядущее утро встретит его изнуряющей мигренью…

Об умерших не принято говорить плохо… Но неизвестного архитектора, строившего некий злосчастный склеп, возведенный на одном из монастырских погостов, следовало считать большим оригиналом. И это еще мягко выражаясь, ибо как по-другому можно назвать человека, устроившего черный ход в усыпальнице? Не иначе как для выгула упыристых родственничков, не спешащих упокоиться с миром, а продолжающих пить кровушку даже в посмертии, правда, теперь уже отнюдь не фигурально.

Вот эти-то мысли Виктор и озвучивал, не скупясь на витиеватые обороты, попутно пытаясь хоть чуть-чуть увеличить щель между окованной железом дверью и каменным косяком. Увы: то ли вышеупомянутые упыри за эти годы благополучно перемерли, то ли они пользовались оставленным нараспашку парадным входом, но злополучную дверь заклинило на ржавых петлях так, что ни туда ни сюда. Байкер помянул вслух всю нечистую силу, перечислив ее родню до седьмого колена, и усилил нажим… Поскольку молодецкой силушки байкеру было не занимать, дверь здраво решила, что дешевле поддаться, и со скрипом сдала свои позиции еще сантиметров на двадцать, образовав вполне приличный зазор. Из показавшегося коридора тянуло сыростью. Радислава, прихрамывая, подошла к двери и сунула нос в щель.

– Ф-ф-ф-ф! Болотом разит!

– Мышка, может, ты обратно перекинешься? – сочувственно спросил Виктор, глядя на ее поджатую лапу.

– Не имею никакого желания шляться по подобным местам нагишом, – несговорчиво буркнула оборотничка, понимая, что, если в течение часа они не выберутся наружу, тело сменит ипостась самостоятельно, не спрашивая разрешения у нерадивой хозяйки, а попросту отправив оную в глубокий обморок.

Коридор оказался неширок. Противоположной стены можно было свободно касаться отставленным локтем, если бы кому-то в голову пришла такая идея. Затхлый воздух полнился влагой. Под некоторыми неплотно лежащими плитами иногда похлюпывало. Ответвлений и развилок здесь не обнаружилось, так что заблудиться вроде бы не грозило. Но ход все время неуклонно шел вниз, и это настораживало, а спустя три пролета начало откровенно нервировать Радиславу. Последние несколько минут она уже ковыляла на трех лапах, болезненно поджав четвертую. Зато в подземелье стало значительно суше. Оборотничка уже едва брела, вывалив язык, как вдруг за очередным поворотом они уперлись в основательную, окованную железными полосами дверь, из-под которой в коридор выбивалась узкая полоска света. Слышно было, как по ту сторону кто-то ходит, напевает себе под нос, шуршит страницами и звучно прихлебывает из чашки. Волчица мгновенно воспрянула духом и заинтересованно подалась вперед: за дверью пили кофе.

– Кажется, мы куда-то пришли, – констатировал Виктор, рассматривая добротную дубовую дверь. Кофе он, конечно, не учуял, а вот шаги различил. – Мышка, прекращай маскарад, нечего пугать своим экзотическим видом возможный ужин.

Радислава сдавленно хихикнула и отступила в темноту. Обратно в человеческий облик ее вышвырнуло с такой скоростью, что не помогли даже гасящие боль татуировки. Отдышавшись, она с трудом поднялась на ноги. Байкер тут же набросил ей на плечи свою рубашку. Путаясь в слишком длинных рукавах, менестрель зябко переступила босыми ногами.

– Ий! – пискнула она от неожиданности, когда Виктор подхватил ее на руки.

– Так ведь значительно лучше, а? – хитро подмигнул он и требовательно постучал ногой в дверь.

Шаги и шуршание по ту сторону немедленно стихли. Неизвестный обитатель подземелья постарался как можно тише подкрасться к входу.

– Кто там? – донесся до неурочных посетителей жеманный, довольно высокий, но явно мужской голос.

– Сто грамм, – грубовато откликнулся байкер, понимая, что от этих самых грамм он бы сейчас точно не отказался. В подземелье было не так уж тепло. – Давай наливай… тьфу, открывай!

– Я не пью, – сдавленно пискнули из-за двери.

– Значит, нам больше достанется! Открывай живее, замерзли в зюзю… – Оружейник еще раз недвусмысленно двинул ногой по двери, намекая, мол, а иначе выломаем.

Оборотничка чуть шевельнулась, пробормотав что-то невнятное. Виктор удивленно покосился на подругу: пригревшись у него на руках, Радислава умудрилась почти мгновенно задремать и теперь совершенно не желала возвращаться в реальность.

– Эй, за дверью, – на полтона тише, но не менее напористо продолжил байкер. – Открывай!..

– А-а зачем? – глупо спросили оттуда.

– Г-господи… – выдохнул сквозь зубы Виктор. – Затем, чтобы я зашел, дурень!

Под дверьми мялись и сопели, что-то лихорадочно обдумывая, затем раздался тяжелый, какой-то обреченный вздох.

– А вдруг вы станете меня грязно домогаться? – подозрительно спросил подземный житель.

– Чего?! – возмутился байкер. – Да на кой ляд ты мне сдался! Открывай, просвиру тебе в селезенку!

– Поклянитесь, что не будете меня домогаться! – надрывно донеслось изнутри.

– Еще слово – я выбью эту дверь к едрене фене и домогаться будет некого! – рявкнул доведенный до белого каления Виктор, от всей души въезжая берцем по доскам. Двери жалобно крякнули, отказываясь безропотно терпеть подобные надругательства.

– Ладно, ладно, – пошли на попятную там, – капитулирую перед грубой силой, на милость победителя. – Брякнул убираемый засов. – Но я буду кричать!

– Да ради бога, – буркнул Виктор, щурясь на яркий свет. – Кричи на здоровье…

Первое, что заметил байкер, когда глаза привыкли к освещению, – нишу с цветастым полосатым тюфяком. Хозяйски прошествовав через комнату, он осторожно уложил на тюфяк мирно посапывающую Радиславу. Менестрель что-то жалобно пробормотала и свернулась клубочком. Виктор машинально пошарил глазами по комнате, разыскивая, чем бы ее укрыть.

– Эй, это же моя ниша для медитаций! – обиженно возопили от дверей.

– Да не ори ты! Не видишь, человек спит! А нирване все равно, откуда ты в нее войдешь! – огрызнулся байкер, продолжая шарить взглядом вокруг, пока не наткнулся на гостеприимного хозяина… И это его предлагалось «грязно домогаться»?! У Виктора вырвался нервный смешок.

У двери, комкая громадный клетчатый носовой платок, стоял парень ростом едва ли выше Радиславы. Совсем еще мальчишка, хорошо если хоть годков двадцать с натяжкой наберется. Довольно длинные платиново-белые волосы стояли дыбом, словно их обладателя хорошенько стукнуло током или его прическу обработал безумный парикмахер. А посреди «взрыва» торчала лихо заломленная набок шляпка-цилиндр с изумрудно-зеленой лентой. На чем аксессуар держался, для Виктора осталось загадкой. Еще более дико смотрелся черный галстук-бабочка на худой голой шее. Огромные глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами, перепуганно изучали непрошеных гостей. Сиротливо болтался на длинной цепочке надтреснутый монокль. Поняв, что никто не собирается на него набрасываться, хозяин подземных апартаментов бочком проскользнул к низкому столику на гнутых ножках и проворно подцепил пол-литровую кружку, прятавшуюся среди разбросанных по столешнице книг. От кружки расползался горьковатый кофейный дух. Байкер наконец-то заметил валявшуюся в кресле-качалке кошму и заботливо укутал свернувшуюся клубочком оборотничку. Подземный житель, вцепившись тонкими пальцами в чашку, продолжал настороженно рассматривать Виктора. Худые руки чуть подрагивали от напряжения. Не выдержав такого издевательства, кофе выплеснулся через край, залив светло-серую жилетку, надетую прямо на голое тело. Дымчатым бриджам повезло чуть больше: на темном фоне пятна оказались не так заметны.

Оружейник опустился в качалку и устало вытянул ноги.

– Здравствуй, Кэрролл Новый год… – будто ставя диагноз, пробормотал байкер, разглядев завершающий штрих в облике парня: из-под бриджей выглядывали трикотажные гольфы в красно-белую полоску. На пальце левой ноги красовалась изрядная дырка.

Воплощение Безумного Шляпника стыдливо переступило с ноги на ногу и поспешно обуло растоптанные туфли с медными пряжками, стремясь сгладить конфуз.

– Я не Кэрролл, – вкрадчиво, как буйно помешанному, и максимально вежливо ответило чудо в шляпке, тоскливо глядя на свое любимое кресло, занятое здоровым жилистым грязным мужиком, чье пересеченное шрамом, заросшее черной щетиной лицо навевало мысли о кистенях и большой дороге. – Вполне вероятно, вы обознались и…

– Кэрролл – это писатель, балбес! Он помер, когда тебя еще в проекте не было. – Байкер подавился зевком и поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. – Кстати, а тебя-то как зовут, чудо в перьях?

– Жозеф Дезире, – гордо вздернув остренький подбородок, ответил парень. – Для друзей Жози, но к вам это не относится!

– Ну и слава богу, – пробормотал оружейник, тщетно пытаясь держать открытыми слипающиеся глаза. – А я – Виктор… Мы с подружкой выспимся у тебя, а поутру откатим… Не переживай… – Прекратив бороться с отяжелевшими веками, достойный сотрудник специального отдела при Дипломатическом корпусе Единой всеблагой матери-церкви расслабленно откинулся в кресле и заливисто захрапел.

Жози в безмолвном вопле поднял лицо к потолку. Затем душевно отхлебнул из кружки и тут же брезгливо скривился: пока он препирался с наглым пришельцем, кофе успел безнадежно остыть.

Тихое августовское утро, уже по-осеннему прохладное, неспешно принимало в свои объятия сонный Будапешт. Стелилась над Дунаем полупрозрачная туманная дымка, спешили на рынок еще сонные жители, зябко кутаясь в куртки и ежась от утренней свежести, изгонявшей остатки сна. От распахнутых дверей кондитерской расползался вкусный дух свежей выпечки. То тут, то там начинали петь колокола, призывая добродетельных граждан к заутрене. Мелкая лохматая собачонка, пулей вылетев из подворотни, пронзительно обгавкала проходившего мимо мужчину в сутане, даже попыталась цапнуть его за подол. Но не преуспела – прохожий поспешил ретироваться с ее территории, бормоча на немецком что-то нелестное в адрес беспардонной животины.

Досточтимый отец Габриэль Фарт никогда не питал особой любви к собакам, за что друзья человека с не меньшим энтузиазмом платили ему той же монетой. Вот кошки – другое дело. Казалось, не существовало на земле такого усатого-полосатого, с которым Габриэль не смог бы найти общий язык. Якоб фон Кройц частенько шутил, что уже за одно это отца Фарта стоит сжечь на костре. Новоиспеченный великий инквизитор Нейтральной зоны вспомнил друга и усмехнулся своим мыслям. В конце концов, знаменитый кардинал Ришелье тоже питал симпатию к кошкам, что не помешало почтенному прелату оставить яркий след в мировой истории, а заодно стать кумиром для весьма начитанного отца Фарта.

В силу полученного приказа о новом назначении на безусловно высокую и достойную должность вчера вечером святой отец Габриэль Фарт прибыл в Будапешт, дабы занять предложенное место. Отказавшись от предоставляемых апартаментов безвременно почившего Христобаля Саграды, он скромно разместился в гостинице, решив на досуге подыскать себе подходящее жилье. А сегодня господину инквизитору предстояло не только ознакомиться с новым местом службы, но и встретиться с представителями пресловутой «ложки дегтя», неизменно прилагающейся к бочке с медом, пусть и довольно сомнительной. «Ложкой дегтя» местные представители Серого ордена ничтоже сумняшеся именовали весь Дипломатический корпус при Единой всеблагой матери-церкви. Ни те ни другие не питали особой любви друг к другу, а после того, как почтенные дипломаты приложили руку к разрушению резиденции своих оппонентов, взаимная неприязнь только усилилась. И теперь Габриэлю предстояло стать хлипкой прослойкой между молотом и наковальней, чтобы хоть немного сгладить острые углы обоюдного неприятия.

Кстати, сегодня он покинул скромный гостиничный номер в такую рань отнюдь не ради осмотра предоставленного ему кабинета и уж точно не для плетения словес с главой Дипломатического корпуса. Проснувшись с первыми лучами солнца и взбодрившись холодным (как назло, вчера вечером гостиница осталась без горячей воды) душем, отец Фарт отправился на кладбище. Уже много лет, куда бы Габриэль ни прибывал, он перво-наперво удостаивал своим посещением наиболее старый некрополь. Странная привычка – первым делом отправляться на местный погост. Но Фарт ничего не мог с этим поделать: стоило ему ступить на незнакомые улицы очередного населенного пункта, как ноги сами собой выводили его к юдоли скорби. Будапешт тоже не стал исключением, но вчера святой отец слишком устал, чтобы совершать подобную экскурсию, да еще на ночь глядя. А сегодня за утренним кофе, покусывая хрустящий тост, господин инквизитор внимательно изучил приобретенную накануне карту города и аккуратно обвел кружочком приглянувшееся место. Из всех последних приютов старинного города его выбор почему-то пал на кладбище «Керепеши»…

Свежий утренний ветер налетал легкими порывами, нежно касаясь старых, замшелых, изъеденных временем крестов и диковинных надгробий, шелестел засохшими букетами, только усиливавшими царящее вокруг уныние. Пролетев по узким дорожкам, ветер маленькими смерчами закружил несколько опавших листьев, будто напоминая: не за горами осень. Яркий лист дикого винограда, подхваченный легким порывом, запутался в светло-золотистых волосах, расцветив их кровавым пятном. Эрик небрежно стряхнул его и теперь отрешенно теребил пальцами, продолжая вглядываться в изъеденную временем могильную плиту, обсаженную по бокам кустами багряных хризантем, сейчас еще не цветущих. Над плитой возвышалась глыба белого мрамора, из которой выступали мужчина и женщина, стоявшие рука об руку. Возможно, не чуждый поэзии старший князь Высокого дома ди Таэ, предаваясь созерцанию надгробия, разразился бы лирическим словоблудием и комплиментами в адрес творения скульптора, если бы это произведение искусства не было памятником на могиле его родителей. Он просто смотрел перед собой, будто силясь получить неведомый ответ на свой немой вопрос. Тревога, захлестнувшая его вчера, никуда не делась, а лишь усилилась. Попытка переговорить с подсознанием завершилась маловразумительным советом временно отрешиться от суеты и прийти к своим корням…

Ну пришел, и что дальше? Эрик пытливо всматривался то в безупречно переданные скульптором нежные черты княгини Родики, то в резко очерченное лицо князя Анри. Но родители молчали, не желая осчастливить своего наследника хотя бы самым малым откровением. Утренняя свежесть вкупе с прохладным ветерком безнаказанно проникали сквозь шелковое кимоно, заставив князя выйти из оцепенения и зябко повести плечами. Досадливо смяв виноградный лист, целитель швырнул его на землю, развернул гравикресло и неспешно направил по дорожке к главным воротам.

У небольшой будочки при входе на «Керепеши» вечно поддатый кладбищенский сторож что-то эмоционально рассказывал светловолосому типу в сутане, выпрашивая на опохмел. Эрик равнодушно скользнул по ним взглядом, не особо прислушиваясь к разговору. Впрочем, сторож вещал столь громко, что князь его и так прекрасно слышал.

– …только вином и спасаюсь, святой отец. Ежели не выпью, то так всю ночь глаз и не сомкну от страха…

– А что, беспокойничают? – деловито осведомился светловолосый. Этот говорил абсолютно нормально, и магу пришлось изрядно напрячь слух.

– Да не так чтобы очень, стонут только… жалостливо да страшно, будто давит их что-то. А вчерась на обход вышел, глянул – мать моя женщина! Шевелятся… Плиты надгробные чуть не ходуном ходят. Я тут же, не при вашей безгрешности будь сказано, все вино из себя в штаны и выпустил… Уж не помню, как до сторожки добежал и вдругорядь напился…

«Хм, а вот это уже интересно, – задумчиво потер подбородок князь ди Таэ, неспешно ведя кресло вперед. – Сторож, конечно, пьянь подзаборная, но проверить его слова стоит. К тому же магический фон на кладбище действительно рябит».

– …вы бы пришли, отслужили тут что положено, – долетел до Эрика пропитой надтреснутый голос. – А то спасу от этих колдунов никакого нет! Вон хоть тот беловолосый, – князь ускорил продвижение к воротам, – все ходит и ходит… А чего шляется, спрашивается?!

Целитель ощутил на себе чужой, цепкий, любопытный взгляд и едва не поддался соблазну немедленно телепортироваться. Однако сдержался и с равнодушным видом властелина проплыл сквозь вычурную арку ворот.

Сторож звучно высморкался и незлым, но емким словом охарактеризовал свое отношение к «проклятым колдунам».

Габриэль задумчиво глядел в спину удалявшемуся чародею в инвалидном кресле. Бесспорно, занятная личность. Возможно, они еще столкнутся. Дай бог, чтобы не на узенькой дорожке. Фарт снова обернулся к словоохотливому сторожу. Услышанное отнюдь не порадовало святого отца, зато живо напомнило о событиях последнего месяца в Вартбурге. Там тоже активно беспокойничали мертвецы, а при входе на погосты лицо и руки будто облепляло невидимой паутиной. Явный признак присутствия некротической энергетики.

– Я наведаюсь к вам сегодня вечером, – пообещал господин инквизитор. – Посмотрим, что можно сделать.

Он отсчитал сторожу пару монет. Тот согнулся в подобострастном поклоне.

Отец Фарт развернулся и упруго зашагал прочь, не посчитав нужным тратить время на осмотр некрополя. Похоже, его опасное расследование, начатое семь лет назад в Вене, продолжится сегодня вечером в Будапеште…