Хруст ломающихся костей оглушил! Как и громкий, пронзительный, режущий уши крик Пал Палыча! «Так инопланетяне не кричат! — глупо подумал я. — Так вопят только люди, которым ужасно больно!!»

А еще Мусор:

— По шее руби, идиот! По шее!!

Я попытался (что делать-то? ЧТО?!!). Оказалось, что вытащить топор из спины нелегко. Вдобавок Пал Палыч неожиданно резко подался назад. Я попятился вслед за ним, чтобы не упасть, и ручка топора выскользнула из рук. Пал Палыч издал какой-то пронзительный полукрик-полурев и обернулся в нашу сторону. Лицо его было перекошено от боли, белые волосы растрепаны, а тело изогнуто так, словно он хотел подобным движением вытолкнуть топор из себя, не в силах до него дотянуться.

— Г-господи! — голосом человека, которого сейчас стошнит, прошептал Сева.

Только Мусор не зевал.

— Мать вашу, господа! Ни хрена вы, оказывается, не умеете, — процедил он сквозь зубы. Затем сделал шаг в сторону Пал Палыча и с размаху ударил его мокрым кулаком по челюсти. Пал Палыч охнул, заваливаясь назад, как-то неестественно выгнулся, развернулся и со всей силой ударился лицом об умывальник. Что-то треснуло у Пал Палыча в шее. Дернувшись, он безвольно упал на кафельный пол, раскинув руки. Мусор подошел, поставил одну ногу на спину упавшему и выдернул топор. Мгновенно из широченной раны хлынула кровь, превращая светло-серый пиджак в подобие грязной половой тряпки. Тут мне стало по-настоящему плохо, и я уж было подумал последовать Севиному примеру и хорошенько проблеваться в туалете.

— Смотрите, господа, и учитесь, как это надо делать! — Мусор выпрямился. Как-то смешно это выглядело со стороны — маленький толстый человечек в мокром пальто стоит на другом, длинном и мощном, словно Давид над Голиафом. С той лишь разницей, что Давиду никто не доверил топора и он понятия не имел, кто такие инопланетяне. Он вообще был добрым мальчуганом.

А вот за Мусором в детстве недоглядели. Он замахнулся и одним сильнейшим ударом отрубил Пал Палычу голову… Хрусть!..

…И сразу наступила тишина.

Голова никуда не покатилась, а просто упала на бок. Тело обмякло. Из обрубка мощной струей вырвалась мутная кровь и растеклась по кафелю, смешиваясь с той, что текла из спины.

Но главное-то, главное было то, что никакой инопланетной твари ни из тела, ни из головы не вылезло!

Вообще!

Только кровь медленно растекалась по кафельным плиткам…

Видимо, то же дошло и до Мусорщика. Он положил топор и присел на корточки, будто заправский патологоанатом, разглядывая то место, где теперь торчал лишь небольшой обрубок шеи. Потом безо всякой брезгливости воткнул в спутанные вены, артерии и еще какие-то трубки палец. Выдернул и, чуть сменив позу, так же тщательно осмотрел голову.

Ничего не шевелилось, никакие перепуганные насмерть пришельцы со слезами на глазах не вылезали, прося пощады, а деньги, судя по всему, уплывали в неизведанные дали.

— Черт побери!! — Выпрямившись, Мусорщик со злостью пнул тело в бок. — А ведь должно было сработать! Сто процентов из ста, что это был инопланетянин!! Наверное, мы просто чего-то не учли…

Эта его речь окончательно меня отрезвила, а вот на Севу, похоже, подействовала негативно.

Глаза его вдруг помутнели еще больше, он изогнулся, насколько это было возможно при его телосложении, и, пробормотав: «Я достаю из широких штанин…», — поскальзываясь, скрылся в одной из кабинок туалета. Буквально тут же раздались характерные для такой ситуации звуки. Проще говоря, Севу рвало.

Я снова посмотрел на Мусора. Тот уже немного успокоился. Белые пятна с его щек исчезли, да и красноты поубавилось.

— Ты почему босой? — спросил он, глубоко дыша.

Действительно — почему? Прошлепав в комнату, я вытащил из батареи носки и надел их.

— Заодно и пакет прихвати. Там в столе лежит, — донеслось вслед.

Обувшись, я взял несколько темных пакетов из стола и снова вышел к месту преступления.

Сева уже стоял, прислонившись к стене, и шевелил бледными губами, что-то объясняя Мусорщику. Я расслышал только то, что у Севы жена, работа, дети скоро будут и что он еще слишком молод, чтобы вот так сразу прямиком в тюрьму.

— Успокойся, в тюрьму никто не собирается. По крайней мере пока. — Мусорщик товарищески похлопал Севу по костлявому плечу. Сева немного осел.

— А тело куда же? — Мне и вправду стало интересно, как теперь Карл сможет выпутаться. Голову-то рубить была его идея, да и туалет тоже его…

— Тело? — Мусор подхватил голову за волосы и запихнул ее в пакет, замотал на узел и засунул в другой, побольше, — С телом, конечно, сложнее. А? Сева? Как думаешь, куда его девать?

— У м-меня жена, М-марья! — выдавил Сева, растирая мокрым рукавом лиловый нос.

— Я думаю, что смогу управиться. Только давайте оттащим его в пристройку, а тут все хорошенько приберем. У меня ведь тоже клиенты есть. Держи. — Он протянул мне пакет.

Я взял (тяжелая все-таки штука — голова) и прошел в комнату-пристройку.

— Пал Палыча тащите сами..

— С Севой тащить, что ли?

— Пускай поработает. Ему полезно. Освежится, может.

Через минуту вслед за кряхтениями, доносившимися оттуда, и возгласами Севы насчет его жены Марьи («Да хоть Марфы Андреевны Суворовой!» — в сердцах хрипел ему в ответ Мусор) оба они появились в комнатке. Каждый держал Пал Палыча за ногу, и, так как силы у них распределялись довольно неравномерно, тело то и дело нелепо выгибалось то в одну, то в другую сторону. Мусорщик с Севой протащили его к столу, затолкав плечи и часть спины под него, а ноги Карл прикрыл какой-то тряпкой. Но они все равно выглядывали. Мусор, присев на корточки, стал затыкать рваную дыру в спине Чуварова туалетной бумагой, валявшейся у него повсюду.

— Вот поганец, — пробормотал он, мотая головой. — Ну, задница! А еще инопланетянин — так себя с честными людьми вести. Взял, падла, и копыта отбросил. Ну не засранец, господа? А?

Я сидел на подоконнике, наблюдая, а потом спросил:

— Слушай, Мусор, а если он, ну, пришелец то есть, был этой… гуманоидной расы? Человекообразный, в общем.

— В любом случае он уже труп и ничего больше, — ответил Карл, — этим все сказано. — Окровавленные руки он согнул в локтях, от чего стал похож на хирурга после операции или на какого-нибудь маньяка из фильмов ужасов. — Надо бы руки вымыть, как считаешь?

— С телом-то что будем делать? — уныло спросил я.

Мусор молча ушел в комнату с унитазами. Раздался звук льющейся воды, и только потом раздался его голос:

— Делов здесь на час максимум. Вечерком, как стемнеет, заверну его в клеенку да оттащу на кладбище. Голову кину тоже где-нибудь рядом. Чтобы не искали потом. Главное — здесь убрать, кровь и все такое…

— Лучше на мусорку. Ближе.

— Можно и на мусорку. — Мусор вошел, вытирая руки полотенцем. — Но там бомжей много. Давай-ка его к Севе отнесем. А что, хорошая идея. Квартира большая, гостей заходит мало. Засунем куда-нибудь под кровать, и дело с концом.

— У м-меня жена… — выдавил Сева, распространяя вокруг запах лука. Значит, начал трезветь. Лицо его по-прежнему оставалось белым. Острый нос, наоборот, светился лиловым.

— Знаем, знаем, Марфа твоя! — Мусор перешел на процедуру вытирания тем же полотенцем мокрой своей головы. — Вот ведь гад! Не вылезает! У тебя там в пакете ничего не шевелится?

Я ответил, что ничего. Нагнувшись над телом, Мусор стал затыкать полотенце в окровавленные клочки бумаги. Кровь из раны уже не шла, но все равно по полу расплылась небольшая лужица. Мне она напоминала томатный сок, и тут же пришла еще одна мыслишка — пора бы опохмелиться. Жалко только, что нечем. Плюс еще, бросив взгляд на Севино бледное лицо, цветом и видом напоминавшее испачканную простыню — эффект лилового носа, — я понял, что сейчас никакая жидкость ко мне в рот не полезет.

Мусор снова выпрямился во весь свой сто-пятидесятидевятисантиметровый рост и радостно сообщил:

— Смотри, как ловко заткнул! Почему это я на врача не пошел учиться? Глупый был, наверное, в молодости.

— Ага, фантастикой увлекался. Сигареты нет?

Мусор бодро замотал головой. Похоже, несмотря на то что под его ногами лежал обезглавленный труп с дыркой в спине, к Мусору вновь вернулось его обычное приподнято-без-мятежное настроение. Я уверен, что, наступи сейчас конец света, Мусор спокойненько уселся бы в какой-нибудь кипящий котел и начал бы рассказывать кучке рогатых чертей с трезубцами свежие и ужасно пошлые анекдоты.

— Кстати, господа! У меня к вам есть еще одно деловое предложение. На этот раз по поводу… кто не закрыл входную дверь? — Внезапно голос его сорвался до шепота. Пухлая физиономия побелела еще больше, чем Севина. И точно — я услышал, как входная дверь со скрипом отворяется.

— У т-тебя же там к-кровь на полу! — с трудом выдавил Сева и так побелел, что оставалось удивляться, как он не стал прозрачным или не растворился в воздухе совсем.

Я ничего говорить не стал. Просто развернулся и пакетом, в котором лежала голова Пал Палыча, высадил стекло. Встав на подоконник, спрыгнул в мокрый снег и побежал через дорогу, наперерез машинам, сквозь сугробы, к парку. А затем дальше — домой!!

Паника — вредная штука, но что поделать, когда в руке отрубленная голова, а на топоре могут быть отпечатки твоих рук?!

Поскальзываясь и чувствуя, что носки вновь становятся мокрыми и липкими, я заметил, что сзади меня семенит Сева. Вскоре он догнал меня, и мы перешли на шаг.

Парк кончился, а за ним последовала улица имени Максима Горького.

Некоторое время шли молча. Затем я спросил:

— А Мусор где?

— Мусор тоже смылся. Только, наверное, к себе домой, — хриплым от отдышки голосом ответил Сева.

— А ты почему не к себе?

— Не сообразил. — Сева виновато улыбнулся и снова дыхнул луком, — Знаешь, я пока к тебе заскочу. На минутку. А затем домой. У м-меня ведь жена…

Я примирительно поднял руки:

— Не надо больше о своей Марфе. Пошли.

— Марье… — щепетильно поправил Сева.

— Марфе! Как хочу, так и называю. Я ей не муж, и это моя личная свобода слова! — Пакет с головой несильно стукнулся о колено, но я не обратил на это внимания.

Мерзли ноги.