ГЛАВА 6
— Боже, куда я попала! — шептала дрожащая Сонька, глядя на многорукое чудовище и боясь лишний раз вздохнуть. — Неужели к инопланетянам? Вот теперь и узнаю, есть ли жизнь на Марсе...
Чудище продолжало плавно колыхаться в неверном свете факелов, не предпринимая никаких попыток к нападению. Выждав некоторое время и слегка успокоившись, Сонька сообразила, что многорукий монстр на самом деле неподвижен и, по всей видимости, является скульптурным изображением какого-нибудь древнего божества. Итак, ее угораздило приземлиться прямо в святилище какого-то храма. Хранилище священных реликвий. Сокровищницу, ексель-моксель! Она захихикала, не озадачиваясь пока размышлениями о том, каким образом сумеет переправить бесценные раритеты господину антиквару и что за судьбу уготовили ей их неведомые хранители.
Быстро освоившись в незнакомом месте, Сонька по-хозяйски обошла помещение, прикидывая, что было бы лучше прихватить с собой и какие дивиденды можно получить с этой операции. Меж тем организм начинал требовать свое. Бизнес — бизнесом, переживания — переживаниями, а от физиологии никуда не денешься. Пора выбираться из этого каменного мешка и поискать санудобства.
Резная дверь оказалась заперта. Итак, Сонька пленница. Не совсем понятно, почему ее заперли именно в святилище, но, если она его осквернит, не дождавшись прихода тюремщиков, это вряд ли улучшит их настроение. Сонька вновь принялась кружить по залу, обдумывая щекотливую ситуацию. До сих пор к ней относились лояльно: не связали, не избили, — но что предпринять, дабы не навлечь на себя неизгладимый позор?
Причудливые фигуры насмешливо наблюдали за ней с барельефов. Устав метаться, Сонька остановилась, облокотившись об одну из колонн.
Колонна выделялась среди прочих. Во-первых, месторасположением. Во-вторых, чрезвычайно громоздким основанием. И, наконец, на ней не было вырезано никаких «бытовых картинок». Девушка некоторое время разглядывала каменный столб, и вдруг ее посетило озарение: посреди храма торчал... ну, скажем, то, что мужчины почему-то называют своим «достоинством». Да что же это, в самом деле?
Дверь скрипнула и начала медленно отворяться. Наконец-то! Сейчас ситуация должна проясниться. На всякий случай Сонька зашла за... в общем, за колонну.
Вошедший притворил за собой дверь и двинулся вперед, напевая что-то заунывное, но благозвучное. В руках он держал большой поднос с тропическими фруктами. Присмотревшись, Сонька опознала давешнего бритоголового спасителя, чудесным образом остановившего толпу. Правда, он почему-то хромал. Неужели покалечили, когда он старался ее защитить? Человек достиг середины зала и остановился, в растерянности озираясь по сторонам. Сонька решила, что пора выходить из укрытия.
— Привет, болезный! Что, сильно тебя зашибли?
Звонкий голос громко разнесся под каменными сводами. Человек вздрогнул, затем быстро опустился на колени и поставил поднос к ее стопам.
— Как это мило! — Сонька наклонилась, выудила из горки плодов банан и принялась с аппетитом его жевать. Лицо человека осветилось искренней радостью. Он чуть приподнялся и заговорил. Речь звучала непонятно, но зажигательно. Сонька благосклонно кивала в такт, разглядывая нового знакомого.
Он был красив: широкие плечи, мускулы так и перекатываются под гладкой коричневой кожей. Черты волевого лица отличались некоторой резкостью — возможно, это впечатление возникало благодаря игре теней. Карие глаза — большие, чуть навыкате — смотрели почтительно, но не подобострастно. Харизматичный мужик.
Доев банан и пристроив шкурку на край подноса, Сонька решила прервать монолог посетителя:
— Слушай, все это очень здорово, но у меня возникла небольшая проблема. Не подскажешь, где тут туалет?
— Мм? — произнес собеседник.
— Туалет... — Сонька развела руками. Он с готовностью придвинул к ней поднос. — Нет, не думаю, что это хорошая идея. Пойдем-ка к выходу.
Она повернулась и направилась к двери. Проявив быстроту и проворство, мужчина перегородил ей путь и возбужденно залопотал на своем языке.
— Пропусти! — рассердилась Сонька. — Честно предупреждаю: хуже будет!
Но бритоголовый был непреклонен. Мягко, но решительно он стал оттеснять ее на прежнее место. Сонька почувствовала, что критический момент совсем близок.
— Вот беда мне с тобой... Доведешь ведь до греха. Может, воспользоваться языком жестов?
Жесты получились совсем неприличными. Бритоголовый некоторое время наблюдал Сонькину пантомиму, потом вдруг лицо его озарилось светом понимания, он закатил глаза и... попытался слиться с ней в мировой гармонии.
— Ты что творишь, кобель неотесанный? — Сонька с размаху залепила звонкую пощечину. Бритоголовый крякнул, пробормотал что-то восторженное — и повторил попытку с удвоенной энергией.
— Придурок! Я совсем не то имела в виду! — вопила Сонька, отчаянно сопротивляясь. С обиженным недоумением мужчина разжал объятия. Тихо матерясь, Сонька одернула сарафан, в котором бежала с Буяна, поправила сбившийся набок кокошник — а потом взяла да и стянула его вместе с париком. Хватит уже париться.
Тяжелая коса золотой змеей скользнула на пол. Карие глаза бритоголового еще больше выкатились, он судорожно вздохнул — и без чувств рухнул к Сонькиным ногам...
Постепенно Сонька осознала, что ее считают кем-то вроде божества. Такое положение весьма льстило ее самолюбию, но влекло за собой определенные неудобства. Каждое утро начиналось с пуджи. Очистив себя ритуальным омовением и молитвой, верховный жрец храма, распевая хвалебные гимны, являлся к ней, дабы совершить ежедневный обряд пробуждения божества. Пробуждение сопровождалось невероятным грохотом: идущие за жрецом музыканты считали своим долгом бить в гонг, трубить в раковины, звонить в колокола — словом, производить как можно больше шума. Центральная роль в ритуале принадлежала процедуре, называемой абхишека, то есть окропление. Едва продравшую глаза Соньку поливали водой или молоком, посыпали золотыми монетами и даже порывались смазать топленым маслом. Целью всего этого светопреставления являлось выразить ей бесконечную и бескорыстную преданность.
Поначалу Сонька пыталась сопротивляться, но, поняв, что причислена к священному пантеону, смирилась. Взбодрив пробужденное божество, служители храма принимались курить благовония, зажигать светильники, после чего подносили различные яства. Божественное меню большим разнообразием не отличалось: блюда из риса или пшеничной муки, приготовленные на молоке с добавлением специй, да неизменные фрукты. Расписание ежедневных богослужений включало в себя четыре основных обряда, совершающихся рано утром, в полдень, вечером и в полночь, а также двух дополнительных: дополуденного и послеполуденного. Прожив неделю в таком ритме, Сонька начала звереть.
Гнев «богини» был впечатляющ. Потрясенный жрец немного подумал и решил принести ей кровавую жертву в виде козы и цыпленка. Сонька несказанно обрадовалась и повелела сделать шашлык, собственноручно нанизав на какой-то прут куски парного мяса. Добившись расширения диеты, она почувствовала себя почти счастливой и в тот день даже на паломников смотрела с меньшим отвращением.
Желающие лицезреть новоявленную богиню тянулись нескончаемым потоком. Достигнув храма, пилигримы снимали обувь (если, конечно, она у них была), совершали омовение и начинали постепенное движение к центру — храма, мира и собственно личности. Маршрут строился по ходу солнца. Начав с внешнего обхода святыни, страждущий, в конце концов, оказывался перед Сонькой, падал на колени и касался лбом ее ноги, уповая на божественную помощь в обмен на принесенную им жертву. Жертвенные дары передавались жрецам и состояли чаще всего из того же риса, кокосовых орехов, благовоний, цветов или денег. Тем, кто принес деньги, удавалось помедитировать близ Сонькиной пятки чуть дольше. Остальным засиживаться не позволяли — мол, не задерживайте очередь. Поднявшись с колен, непрестанно бормочущие мантры паломники трижды обходили «святыню» слева направо и удалялись на пленэр, однако далеко не все спешили разойтись по домам: многие вставали у стен храма лагерем, омываясь трижды в день в священном пруду и норовя снова и снова пробраться к Соньке.
Жизнь богини была тяжела. В душном воздухе храма, настоянном на аромате цветов, благовоний и запахе людского пота, кружилась голова. Соньку постоянно тошнило: желудок отказывался принимать местную пищу. «Нужно бежать!» — стучала в висках неотступная мысль. Однако бежать было некуда. Машины времени больше не существовало, и если в храме Сонька была божеством, то за его пределами... Осмыслив ситуацию, девушка заставила себя побороть отчаяние и научиться выживать в новой обстановке.
Незнакомый язык постепенно начал обретать некоторую осмысленность. Сонька проявила редкое упорство, и теперь верховный жрец — тот самый бритоголовый спаситель — посвящал лингвистическим урокам все время, свободное от ритуалов и приема паломников. Звали жреца непроизносимо, что-то вроде Брихадаранья-Панчаагнивидья. Не долго думая, Сонька окрестила его Борькой, и их взаимопонимание стало расти с каждым днем. Со здоровьем дело обстояло куда хуже. Постоянные изжоги и приступы тошноты довели Соньку до полного измождения. Она добилась сокращения «рабочего дня» и убедила жреца, что имеет право пребывать не только в духоте вырубленного в скале святилища, но также на берегу храмового пруда или в тени священной смоковницы. Однако лучше ей не стало. Некоторое время Сонька грешила на антисанитарию и неудобоваримость местной пищи, однако вскоре, сопоставив факты и учтя дополнительные симптомы, пришла к ошеломляющему выводу. Она была беременна!
Да, брачная ночь с царем Салтаном не прошла бесследно. Сонька отказывалась поверить в очевидное, но, в конце концов, пришлось признать: принимая жертвы от паломников в неизвестном храме, затерянном где-то среди тропиков, она в то же время носит в чреве наследника престола древнего славянского царства. Вот такая вот загогулина...
Больше всего будущую мамашу возмущал сам факт произошедшего зачатия. Как такое могло случиться? Куда смотрит фармацевтическая промышленность, выпускающая бракованные таблетки? Однако по здравом размышлении она решила, что фармацевты XXII века в ее бедах не виноваты. Скорее всего, интенсивные перемещения во времени нарушили гормональный фон организма, произошел сбой месячного цикла. Вот беда! Быть ей теперь матерью-одиночкой без всякой надежды на социальную помощь...
Впрочем, Сонька уже вполне освоилась с ролью богини. Узнав о беременности, она повела себя жестко и прагматично, объявив, что отныне прием населения будет проводиться строго по пятницам, с трех до пяти, а в другое время ее лучше не беспокоить. Не то — камня на камне не останется от храма, да и от окружающего ландшафта тоже. Затем она заставила обалдевшего Борьку переселить ее из святилища в более удобное для жизни помещение, а заодно выделить пару служанок женского пола. И лишь одно пожелание грозной богини так и осталось невыполнимым: как же ей хотелось заменить надоевшие рисовые лепешки солеными огурцами!
Вы можете изобразить соленый огурец языком жестов? У Соньки не получилось. Тогда она взялась за перо — то есть за сломанный прутик священной смоковницы — и начертила на земле вытянутый, слегка кривоватый эллипс. Жрец Борька, с интересом ожидавший результата ее творческих экспериментов, глянул на рисунок и со священным трепетом в голосе прошептал:
— Лингам!
— Вот-вот, — откликнулась Сонька, запоминая новое слово. — Посоли и принеси.
Жрец вскинул на нее блестящие глаза.
— Не понимаешь? — Сонька решила уточнить задание и снова указала на рисунок, затем на свой открытый рот и изобразила высшую степень нетерпения. Жрец радостно кивнул и захромал в сторону святилища, что несколько удивило богиню: по ее сведениям, продовольственные хранилища находились в другом направлении.
Вернулся жрец с резным подносом, на котором торжественно возлежал золотой... ну, стыдно сказать. Сонька разинула рот, но тут же поспешила его захлопнуть.
— Ты что принес? Издеваешься, да?!
Жрец очень смутился и поспешил исчезнуть с глаз непредсказуемой богини, чтобы скорее исправить конфуз. Когда он вернулся, следом шли четверо служителей храма, сгибаясь под тяжестью дорогих носилок. Процессия остановилась, и жрец благоговейно откинул шелковое покрывало.
На носилках лежал тот же предмет, но размером побольше. Жрец склонился в учтивом поклоне. Сонька начала закипать.
Увидев, что богиня потемнела лицом, почтенный Брихадаранья отчаянно замахал руками. Служители подхватили носилки и кинулись бежать, а жрец, посыпая голову пылью, потянул Соньку ко входу в храм.
— Чем еще ты хочешь усладить мой взор? — прошипела взбешенная богиня.
Жрец приволок ее в святилище. К той самой колонне порнографического вида, за которой она пряталась в первый день своего пребывания на этой земле.
— Лингам, — возвестил Брихадаранья, падая ниц и изображая приглашающий жест.
— Лингам, говоришь? — протянула Сонька. — И зачем мне эта колонна, если я просила огурец?! Да я сейчас твой собственный лингам рядом присобачу, индюк похотливый!
Время шло. Животик рос. Сонька научилась вполне сносно объясняться с хромающим от рождения харизматичным жрецом и наконец-то узнала, что находится в Индии, изучает санскрит и благодаря своему эффектному появлению в разгар религиозного праздника признана местными авторитетами богиней любви по имени Каа-ма.
Наблюдательный Брихадаранья вскоре заметил округляющийся животик богини и, исполнив сложную церемониальную последовательность, поинтересовался, кто же отец ожидаемого младенца.
— Папаня наш не от мира сего. В смысле из иной реальности, — мрачно ответила Сонька.
— Так я и думал, — кивнул хромой жрец. — Это Кришна.
Сонька поперхнулась соком манго.
— Отчего же Кришна? Может, то многорукое чудовище, чей лингам ты мне так настойчиво рекомендовал?
— Бог Шива велик, и лингам — символ его неисчерпаемой творческой мощи, — невозмутимо изрек жрец. — Все знают: когда Брахма и Вишну посмели усомниться в его могуществе, он явился им в виде огромного огненного столба-лингама. Чтобы найти его конец, Брахма превратился в белоснежного лебедя, взмывшего вверх, а Вишну — в могучего вепря, роющего землю. Тысячу лет потратили они, но так и не достигли ни вершины, ни основания этого огненного столба, и пришлось им признать могущество Шивы, которому поклоняются во всех трех мирах. — Жрец помолчал, давая Соньке возможность осмыслить услышанное. — Однако муж твой — Кришна, и ты, великая Каа-ма, можешь не сомневаться, что мне это ведомо.
Сонька скривилась. Шива, Кришна — какая ей разница! Все они хороши в местном пантеоне. То ли дело ее Салташенька... До чего был нежен, до чего обходителен! Может, зря она его облапошила? Сонька вдруг почувствовала себя невероятно одинокой. Бедная беременная женщина, затерявшаяся в веках. Ни тебе витаминного йогурта, ни плановой Диспансеризации... Одни притязания навязчивых адептов: осчастливь да исцели! Глаза богини наполнились слезами.
Хромой жрец сочувственно коснулся ее руки:
— Тяжело тебе, хоть ты и богиня. Женщина не должна быть одинока. Лишь в единстве начал рождается продолжение. Космогоническая роль эротического элемента и извечный дуализм полов являются инструментом познания макрокосма...
— Сам-то понял, что сказал? — всхлипнула Сонька.
— Я-то понял. А ты?
Рука жреца скользнула к Сонькиному плечу, освободила налившуюся за время беременности грудь, пробежала по животу...
— Не плачь, богиня, — шепнул Брихадаранья. — Я постараюсь тебя утешить.
...Сонька возлежала на мягких подушках и разглядывала рисунки, отобранные Брихадараньей у местного живописца. Надо сказать, на территории храма — между внутренними и внешними стенами — обреталось большое количество самого разнообразного люда. Купцы и ремесленники, поэты и музыканты, танцоры, певцы и художники жили под защитой храма, пользуясь даруемыми им привилегиями. Сонька взяла в руки очередной шедевр.
— Ишь, папарацци! И как только ему удается подобраться к нам незамеченным?
Верховный жрец мрачно сверкнул карими очами:
— Хуже всего то, что он объявил свою мазню актом богослужения. Создает культовые изображения богини любви Каа-мы в моменты высшего проявления ее божественной сути и распространяет их среди населения.
Сонька расхохоталась:
— Смотри, Борька, скоро наши забавы канонизируют!
Лицо жреца приняло задумчивое выражение:
— Может, это и хорошо...
Брихадаранья оказался умелым утешителем. К служению богине Каа-ме он подошел с полной ответственностью, и вскоре Сонька вошла во вкус ритуалов «познания макрокосма». Творческая энергия полилась через край, она припомнила весь опыт «прошлых жизней» и поражала своего Борьку изощренностью фантазии. «Богиня, смилуйся!» — стонал верховный жрец, пытаясь извернуться в очередную акробатическую фигуру. Но Сонька лишь посмеивалась, вызывая в памяти все новые подробности проглоченной во времена работы в модельном агентстве «Камасутры».
Впрочем, жизнь состояла не только из удовольствий. Положение богини обязывало время от времени общаться со страждущими. Тем более что от их пожертвований во многом зависело благосостояние служителей ее культа.
— Борь, может, сегодня пропустим выход к народу? Я так устала. И малыш как-то странно ворочается... — Сонька томно потянулась и устроилась поудобнее.
— Нечего капризничать. Иди работай! — отрезал жрец.
— Эксплуатирует бедную богиню, — Сонька обиженно закусила губу. — Я тебя к божественной мудрости приобщила, а ты...
Вставай, опоздаешь. С тех пор как ты ввела свои «приемные часы», поток паломников сократился втрое!
Между прочим, заработки не входят в обязанности божества. Ты должен поклоняться мне совершенно бескорыстно.
Брихадаранья в упор взглянул на нее своими карими, чуть выпуклыми глазами.
— Ладно, убедил...
Богиня Каа-ма вела прием населения, покачиваясь в резном шезлонге в тени священного Дерева — нетленной смоковницы. Аромат благовоний слегка рассеивался легкими дуновениями ветерка в целом же все шло согласно традициям: босые паломники бормотали мантры, ведя их статистический учет при помощи четок (каждую мантру следовало повторить определенное количество раз, чаще всего — 108), жрецы сортировали подношения (скоропортящиеся направо, нетленные — налево), очередь ползла спиралью, в полном соответствии с направлением движения солнца.
В веренице паломников встречалось большое количество калечных и увечных. Все они уповали на чудо, и Сонька успела привыкнуть к их жалкому виду. В ленивой полудреме она исполняла свои рутинные обязанности, но вдруг ее внимание привлекло странное существо. Это был не человек — страшная карикатура на человека. Скрюченные узловатые пальцы, обезображенное лицо, и — о боже!— черная дыра вместо носа. Медленно переставляя изуродованные ноги, человек продвигался к ней. Пространство вокруг него пустовало: все предпочитали соблюдать дистанцию. Тонкий звук колокольчика сопровождал каждое движение жуткого призрака.
— Кто это?! — прошептала потрясенная Сонька. Пожилой индус, стоявший в этот момент перед ней на коленях, прервал бормотание и так же тихо ответил:
— Прокаженный.
— Мама!!! — завизжала богиня, вскочила с шезлонга и, опрокидывая подносы с жертвоприношениями, помчалась к дверям храма.
— Ноги моей больше не будет на этих публичных мероприятиях! — вопила Сонька, потрясая кулаками над склоненной головой верховного жреца. — Заучитесь сначала карантин соблюдать. Это ж надо: прокаженный будет лобызать мои пятки, а я должна улыбаться и благословлять?!
— На то ты и богиня, — мудро заметил Брихадаранья.
— Сменю профориентацию! Не хочу быть богиней, пустите меня в дворники! — Сонька схватилась за живот. — Ой, сейчас рожу... Уморили совсем беременную женщину!
— Ты правда собралась рожать? — оживился жрец. — Пойду отдам распоряжения...
— Стой. Я передумала, сейчас рожать не буду. Ишь, сбежать собрался! — Сонька немного поутихла. — Вот что, дорогой мой, я больше инфекцию собирать не намерена. Патологические отклонения моему ребенку ни к чему. Так что можешь сообщить народу, что богиня Каа-ма впала в аскезу и отныне ведет жизнь затворницы.
Глаза жреца недобро сузились:
— Хочешь нас без денег оставить? Не выйдет, голубушка!
— Ты как с богиней разговариваешь? — возмутилась Сонька. — Вот обращу тебя в горстку пепла!
— Давай. — Бритоголовый жрец продолжал смотреть ей в глаза. Сонька поняла, что психическая атака захлебнулась. Она неожиданно улыбнулась:
— Нет, не стану я тебя испепелять. Ты мне нравишься. Давай лучше послужим делу всеобщего плодородия... — И богиня любви притянула непокорного Борьку к себе.
Когда страсти поутихли, разговор о будущем культа Каа-мы возобновился. Сонька наотрез отказывалась общаться с паломниками. Брихадаранья давил на психику. И тут богиню озарило:
— Слушай, а нельзя ли заменить меня каким-нибудь символом?
Жрец задумался:
— В принципе, культовое изображение божества является воплощением высшей сакральной силы...
— Вот-вот! Развесим картиночки нашего папарацци по периметру забора, и пусть себе прикладываются все, кому не лень!
Брихадаранья поморщился:
— Это несолидно. Я предлагаю изваять их в камне.
Вот так и получилось, что с этих самых пор стены храма Каа-мы в Сионийских горах обильно украсили скульптурные рельефы, выполненные по наброскам местного художника и изображающие богиню любви с ее верховным жрецом. Вот только полнеющий день ото дня животик богиня велела не увековечивать, заявив, что обычно ее талия стройна и тонка. С той поры Сонька являла народу свой лик лишь по праздникам. Ее водружали на храмовую колесницу, которую дозволялось тянуть преданным почитателям, и везли по улицам города. Колесницу сопровождала роскошная свита, певцы, танцоры, музыканты, а также прислужники с зонтами и опахалами. Божественная процессия превращалась в многолюдное шествие.
Учение Каа-мы стремительно распространялось. С барельефов храма делали копии и зарисовки, появились толстые трактаты, теоретически толкующие заданный Сонькой зрительный ряд. Когда богиня любви благополучно разрешилась от бремени и произвела на свет маленького сына Кришны, всеобщему ликованию не было предела.
Сонька впервые в жизни чувствовала себя счастливой. Белокурый Василий Салтанович заслонил от нее весь мир. Впрочем, Васенькой она звала его только наедине, для окружающих у юного бога имелось более внушительное имя. И лишь хромой жрец Брихадаранья мрачнел день ото дня. Поток пожертвований, хлынувший на него с появлением богини, изрядно оскудел. Учение Каа-мы, запущенное в народ, превратилось в саморазвивающуюся систему, не требовавшую дальнейшего участия и руководства самой богини. Нужно было спасать ситуацию. Когда белокурому отпрыску Кришны исполнилось три года, верховный жрец явился к Соньке с новым проектом...
