ГЛАВА 32
Тави отчаянно лязгал зубами, кутаясь в плащ, когда их с Линялым вытолкали из шатра, в котором они провели ночь. Сам он, впрочем, не знал точно, от холода он дрожит или от переполнявшего его возбуждения, не дававшего ему усидеть на месте и гнавшего прочь холод вступающей в свои права зимы.
— С-снег еще в-выпал, — пробормотал Тави, шагая за неразговорчивым Дорогой.
Большие белые хлопья, кружась, завесили небо белой пеленой. За день снежный покров превратился из тонкой обледеневшей корки в мягкий, толстый ковер, в котором Тави утопал по щиколотки. Правда, даже так он ухитрился поскользнуться в месте, где лед оказался едва припорошенным, но Линялый бросился вперед и успел подхватить его.
— Здорово.
Не убавляя шага, Дорога обернулся к нему.
— Это и правда хорошо, — сказал он. — Снег и темнота — возможно, большая часть Хранителей будут спать.
Тави нахмурился.
— Каких еще Хранителей?
— Хранителей Тишины, — объяснил Дорога.
— Кто это?
— Увидишь, — сказал Дорога.
Он продолжал шагать по снегу, направляясь к огромному старому гарганту, тупо жевавшему свою жвачку. Дорога подошел к скотине и вроде бы не подал ей никакого видимого сигнала, однако та опустилась на колени. Использовав согнутую ногу животного в качестве ступени, Дорога ухватился за свисавшую с седла плетеную веревку и легко забрался на него, а потом помог сделать это Тави и Линялому.
Когда все трое отказались в седле, гаргант неспешно поднялся на ноги, повернулся и зашагал по снегу. Некоторое время они ехали молча, и хотя от спины гарганта исходило тепло, а с обеих сторон Тави прикрывали от ветра соседи, он все же продолжал дрожать. Значит, все-таки от возбуждения, решил он, и рот его невольно растянулся в улыбке.
— Так что за штуку мы должны принести? — поинтересовался он.
— Благословение Ночи, — отозвался Дорога.
— А что это такое?
— Растение. Гриб. Растет в самом сердце долины Тишины. В большом дереве.
— Угу… — сказал Тави. — А для чего он нужен?
Дорога даже зажмурился от подобного невежества.
— Для чего он нужен, мальчик из долины? Для всего нужен.
— Ценный, значит?
Дорога тряхнул головой.
— Одним словом этого не передать. Лихорадка. Отрава. Раны. Боль. Даже возраст. Он властен над всем этим. Для нашего народа нет ничего более ценного.
Тави присвистнул.
— А сейчас у вас есть такой?
Дорога поколебался. Потом мотнул головой.
— Почему?
— Он растет только здесь, мальчик из долины. И очень медленно. Если повезет, один человек в год возвращается, принося с собой немного Благословения.
— Тогда почему вы не посылаете больше людей?
Мгновение Дорога молча смотрел на него.
— Посылаем, — сказал он наконец.
Тави зажмурился.
— Значит… гм… значит, я правильно понимаю: с теми, кто не вернулся, что-то случилось?
— Хранители, — кивнул Дорога. — Их укус смертельно ядовит. Но есть и у них слабое место.
— Какое же?
— Когда падает один, Хранители набрасываются на него. Все до единого. И не преследуют никого другого до тех пор, пока не сожрут без остатка первого.
Тави ахнул.
— Таково Испытание моего народа пред Единственным, мальчик из долины. Ночь только начинается. Ты пойдешь в долину Тишины и вернешься до рассвета.
— А что, если мы не вернемся до рассвета?
— Значит, вы не вернетесь.
— Хранители?
Дорога кивнул.
— Ночью они медлительны. Бесшумны. Никто из них не покидает пределов долины Тишины, когда Единственный заполняет небо своим светом.
— Здорово, — повторил Тави и глубоко вздохнул. — А где твой сын?
Дорога посмотрел куда-то в небо, потом снова на Тави.
— Мой… что?
— Китаи. Твой сын.
— А… Мой щенок, — кивнул Дорога и опустил взгляд на землю перед ними. — Хашат приведет Китаи.
— Так он едет не с тобой?
Дорога промолчал.
— Что? — спросил Тави. — Он в ссоре с тобой? Шатается с кланом Лошади?
Дорога прорычал что-то, и гаргант под ними взревел так, что у Тави лязгнули зубы.
— Ладно, ничего, — поспешно произнес Тави. — Далеко еще до этого твоего большого дерева?
Дорога направил гарганта вниз по длинному, пологому склону и ткнул пальцем вперед.
— Сам посмотри.
Тави вытянул шею, пытаясь заглянуть поверх широких плеч Дороги, потом осмелел настолько, чтобы привстать на спине у гарганта; Линялый, правда, придерживал его за пояс.
Там, далеко впереди, склон, изборожденный длинными полосами теней на снегу, резко обрывался вниз, словно чья-то исполинская рука выдернула из земли перевернутый купол. По всей окружности провала возвышался частоколом хребет; так велика была окружность, что Тави не видел дальнего ее края. Неяркий, зеленоватый свет струился из провала, и когда гаргант подошел поближе, Тави увидел, откуда тот исходит.
Дно провала — огромной, утопленной в землю чаши — сплошь поросло деревьями. Ничего подобного Тави еще не видел. Искривленные, скрученные стволы тянули к небу множество ветвей, напоминавших отчаянно выброшенные руки утопающего.
Свет сочился откуда-то из крон деревьев. Тави хмурился и щурился, пытаясь разобраться в том, что же он видит. Деревья сплошь покрывала какая-то странная поросль, и это от нее исходило слабое, зловещее свечение. Она напоминала лишай или мох, но вместо того, чтобы лепиться к деревьям пятнами или тонким слоем, как это обычно бывает, она покрывала их всех толстой желеобразной массой. Когда гаргант подошел еще ближе к краю обрыва, Тави увидел, что в ее толще имеются протоки и места, под которыми, похоже, остались воздушные пузыри. Казалось, какой-то великан слой за слоем лил на лес, на протянутые в мольбе ветви расплавленный воск, пока все это не начало походить на какую-то причудливую картину.
И в самом центре этого безумного леса стояло древнее дерево — высокий, корявый ствол, большую часть ветвей которого обломало время. Расстояние мешало определить его истинные размеры, но Тави решил, что высота его, должно быть, изрядна.
— Восковой лес, — прошептал Тави. — Ух ты. А я и не знал, что он такой красивый.
— Опасный, — тихо пробормотал Линялый. — Он опасный, Тави. Линялый пойдет туда.
— Нет, — возмутился Тави. — Я сам вызвался. Мне и проходить Испытание. — Он покосился на Дорогу. — Так ведь?
Дорога посмотрел на Тави, потом перевел взгляд на Линялого.
— Слишком тяжелый, — сказал он.
— Что? — не понял Тави.
— Слишком тяжелый, — повторил Дорога. — Поверхность покрова не выдержит такого веса. Воск. Это разбудит Хранителей, стоит ему ступить на нее. Только щенки или маленькие женщины могут войти в долину Тишины и остаться живыми.
Тави сглотнул.
— Ну, — хрипло сказал он, — значит, тем более это должен быть я.
Линялый насупился, но промолчал.
Медлительная на первый взгляд поступь гарганта не мешала ему быстро одолевать расстояние, так что они очень скоро оказались на самом краю обрыва. Здесь стояла рядом с крупным светло-серым жеребцом Хашат; ветер сбивал белые гривы обоих на одну сторону, и длинноногая маратка казалась своего рода отражением коня. Лунный свет играл на украшавших ее трофейный пояс бляхах с имперским орлом.
Чуть в стороне, рядом с двумя сугробами сидел, свесив ноги с края обрыва, Китаи все в той же куртке. Ветер сдувал волосы с его узкого, резко очерченного лица, и он щурился от бьющего в глаза снега.
При виде соперника Тави нахмурился, и на мгновение его порезанную щеку снова защипало.
Дорога молча кивнул Хашат и гаркнул что-то своему гарганту. Тот фыркнул, плавно остановился и с довольным видом улегся. Дорога скинул с седла веревку и первым, держась за нее одной рукой, соскользнул на землю. За ним последовал Тави, последним на землю спустился Линялый.
— Дорога, — Хашат, хмурясь, подошла к ним. — Вы готовы?
Дорога коротко кивнул.
— Уже известно, — сказала Хашат. — Волки выступали, когда я уезжала сюда с Китаи. Они нападают на рассвете.
Тави с трудом удержался, чтобы не охнуть, и покосился на Линялого. Вид у раба был встревоженный, хотя взгляд продолжал блуждать в пространстве поверх Воскового леса.
— Что ж, — хмыкнул Дорога. — Значит, тут все и решится. Если одолеет алеранец, мы избежим сражения.
— Ацурак будет недоволен тобой, Дорога.
Марат пожал плечами.
— Он может не дожить до завтрашнего вечера. А доживет — увидим.
Хашат кивнула.
— Тогда давайте начинать.
— Китаи, — пророкотал Дорога.
Фигура на краю обрыва не шевельнулась. Дорога нахмурился.
— Щенок!
Тот так и продолжал болтать ногами в воздухе, не оборачиваясь.
Дорога свирепо покосился на Хашат. Женщина с конской гривой отвернулась на долю секунды позже, чем стоило бы, чтобы скрыть улыбку.
— Твой щенок взрослеет, Дорога. Они всегда своенравны в этом возрасте. Ты ведь сам знаешь.
— Ты просто хочешь, — буркнул Дорога, — чтобы Китаи стал частью клана Лошади.
Хашат пожала плечами.
— Ловкость, смекалка. Кто бы не хотел этого? — Она задрала подбородок и позвала: — Китаи! Мы готовы начинать.
Китаи встал, машинально отряхнул снег с куртки и с невозмутимым видом двинулся к ним. Он остановился в паре шагов от Тави, глядя на алеранского сверстника.
Тави вдруг сделалось страшно. Давешний порез снова защипало, но он упрямо выпятил подбородок. Он никогда и никому не позволял запугать себя. Он шагнул навстречу Китаи и прищурился, твердо встретив взгляд соперника. Глаза их оказались на одном уровне, да и сложением тот ненамного превосходил Тави. Тави скрестил руки на груди и спокойно смотрел на подростка-марата.
Теперь уже Китаи не знал, как реагировать на позу соперника. Он нерешительно оглянулся на Хашат.
— Вы оба знаете правила Испытания, — раздраженно буркнул Дорога. — Первый, кто найдет Благословение Ночи и принесет его мне, будет победителем. — Он повернулся к Тави. — Алеранец, Благословение имеет форму гриба. У него плоская шляпка, довольно тонкая ножка, а цвет его подобен ночи. Он растет у подножия большого дерева, у него в стволе.
— Черный гриб, — повторил Тави. — Большое дерево. Ладно, ясно.
— Китаи, ты знаешь правила Испытания.
Тот кивнул.
— Да.
Дорога повернулся к нему и положил ручищи ему на плечи, без труда развернув лицом к себе.
— Тогда будь осторожнее. Твоя мать хотела бы этого.
Китаи задрал подбородок, и глаза его сверкнули.
— Моя мать, — заявил он, — уже забрала бы Благословение и вернулась прежде, чем ты договорил.
Дорога неожиданно блеснул зубами.
— Да, — согласился он, стиснул лапищей плечо Китаи, отпустил его и повернулся к Тави. — Мы опустим вас обоих. Там, внизу, нет никаких правил. Важен только результат. Ты еще можешь отказаться от Испытания, если хочешь, мальчик из долины.
— И вернуться в лагерь, чтобы меня там съели?
Дорога кивнул.
— Да. Мне жаль.
Тави невольно усмехнулся.
— Нет уж. Я, пожалуй, лучше попытаю счастья с Хранителями.
— Тогда начнем. — Дорога повернулся к одному из сугробов и, порывшись в нем своими ручищами, достал из-под снега большой моток плетеной веревки — Тави еще не приходилось видеть таких. Хашат тем временем откопала из-под второго сугроба другой такой же моток.
Краем глаза Тави увидел, что Китаи подошел и стал у него за спиной. Юный марат наблюдал за действиями взрослых, проверявших длину и прочность веревок.
— Эти веревки сделаны Гадрим-га. Вы называете их ледовиками. Сплетены из волос их женщин. Они не замерзают и не ломаются.
Тави кивнул.
— Приходилось делать это раньше?
Китаи кивнул.
— Дважды. Только тогда это было не для Испытания. Но мне дважды удалось побывать там и вернуться с Благословением. Никто другой не вернулся.
Тави кашлянул.
— Боишься, алеранец?
— А ты?
— Да, — признался Китаи. — Боюсь проиграть. От этой ночи для меня зависит все.
— Не понимаю.
Китаи фыркнул.
— Когда я вернусь с Благословением раньше тебя, это будет значить, что честь моего родителя защищена в Испытании перед Единственным. Я буду наравне со взрослыми и смогу выбирать, где мне жить.
— И ты хочешь жить с Хашат, — кивнул Тави.
Китаи зажмурился, потом поднял взгляд на Тави.
— Да.
Тави внимательно посмотрел на юного марата.
— Ты… э… она тебе… ну, нравится?
Китаи нахмурился, сдвинув светлые брови.
— Нет. Но я хочу быть частью ее клана. С ее кланом живешь свободно. Не таскаешься с Дорогой и его дурацкими гаргантами. — Он оглянулся, не слышит ли его кто из старших, и придвинулся ближе к Тави, — От них воняет, — прошептал он.
Тави приподнял брови, но кивнул.
— Да. Это точно.
— Алеранец, — сказал Китаи. — Мой родитель прав в одном. Ты не трус. Встретиться с тобой в Испытании — честь. Но я побью тебя. Даже не надейся, что это может кончиться как-то по-другому, каких бы духов ты ни призывал себе на помощь.
Тави почувствовал, что хмурится. Китаи недобро прищурился и отступил на шаг, положив руку на рукоять ножа.
— Нет у меня духов, — буркнул Тави. — И у нас в стедгольде принято говорить, что цыплят по осени считают.
— Мы не ждем цыплят, — сказал Китаи и шагнул к веревкам. — Мы съедаем яйца. Я думал, алеранец, ты сможешь вернуться живым благодаря твоим духам. Значит, на рассвете понадобится только одна веревка.
Тави открыл рот, чтобы ответить не менее едко, но Линялый крепко сжал его плечо рукой, и Тави повернулся к рабу.
Линялый хмуро смотрел на него необычно серьезным взглядом.
— Осторожнее, Тави, — с этими словами он снял мешок со своего плеча и перевесил на плечо Тави.
Паренек невольно охнул от неожиданного веса.
— Э… Линялый. Может, мне лучше идти туда налегке? Так я буду двигаться быстрее.
— Марат сильнее Тави, — сказал Линялый. — И быстрее.
— Спасибо, — язвительно буркнул Тави. — Вот как раз такого ободрения мне не хватало.
В глазах Линялого мелькнуло что-то, похожее на усмешку, и он взъерошил Тави волосы.
— Тави хитрый. Вот. Мешок полезных штук. Будь хитрее, Тави. Это важно.
Тави склонил голову набок и внимательно посмотрел на раба.
— Линялый? — переспросил он.
Взгляд Линялого потух, и он снова ухмылялся своей обычной, глупой ухмылкой.
— Мальчик из долины, — окликнул Дорога. — Не теряй времени.
— Линялый, — торопливо зашептал Тави, — если я не вернусь, передай тете Исане, что я люблю ее. И дядю тоже.
— Тави, — кивнул Линялый. — Возвращайся.
Паренек вздохнул. Какое бы предостережение ни мелькнуло в глазах его спутника, оно уже исчезло.
— Ладно, — сказал он и пошел к Дороге, подгоняя на ходу лямки мешка, чтобы тот не болтался на спине.
Дорога нагнулся, взял конец веревки и с ловкостью моряка сделал на нем петлю. Потом выпрямился, держа веревку так, чтобы петля покачивалась в паре дюймов над землей. Тави кивнул, шагнул веред, поставил ногу в петлю и потянул веревку вверх, затягивая ее.
Дорога одобрительно кивнул. Справа от Тави Китаи сам завязал петлю и стоял на краю обрыва, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Тави осторожно подошел к краю, заглянул вниз и увидел землю в нескольких сотнях футов внизу. Голова его чуть закружилась, а желудок свело предательской судорогой.
— Что, боишься, алеранец? — спросил Китаи и негромко засмеялся.
Тави испепелил его взглядом и повернулся к Дороге, который привязал конец веревки к вбитому в землю колышку и обмотал ее вокруг второго колышка, чтобы легче было стравливать ее вниз.
— Пошли, — сказал Тави и шагнул с обрыва, повиснув на веревке.
Дорога держал ее крепко, и после первого, полного страха мгновения Тави стукнулся боком о почти отвесный склон и закачался над бездной. Дорога начал понемногу стравливать веревку, но Тави крикнул ему, чтобы тот опускал его быстрее.
Веревка на мгновение застыла, а потом ускорила движение, и Тави заскользил вдоль склона с почти угрожающей скоростью.
Сверху послышался крик, и Китаи, шагнув через край, тоже закачался на веревке. Он почти кувырком пролетел несколько ярдов, и когда веревка наконец натянулась и остановила его падение, Тави показалось, что Хашат едва удалось сделать это. Китаи злобно покосился на Тави и крикнул что-то вверх на своем языке. Мгновение спустя его спуск тоже ускорился.
Держась за веревку одной рукой, Тави отталкивался от склона другой и свободной ногой. Это оказалось труднее, чем он ожидал. Вскоре он взмок и задыхался, однако быстрый взгляд вверх, на Китаи, показал, что он рассчитал верно: крепкие руки Дороги стравливали веревку вниз быстрее, чем это удавалось сделать Хашат, поэтому по мере спуска отрыв Тави от соперника заметно увеличивался.
Когда до зловещего зеленого свечения покрова оставалось сравнительно немного, он снова задрал голову и торжествующе ухмыльнулся Китаи.
Китаи пронзительно свистнул, и веревка его вдруг остановилась.
Тави смотрел на него в замешательстве до тех пор, пока тот не достал нож, дотянулся до веревки, удерживавшей Тави в трех десятках футов над зловещим лесом, и, ухмыльнувшись ему в ответ, принялся перерезать ее.
