ГЛАВА 14
— Вот так все и вышло, — вздохнул Тави. — Только раз и соврал по мелочи, а с этого все началось. Я всего-то хотел пригнать своих овец домой. Доказать дядьке, что я могу справляться без посторонней помощи. Что я могу вести себя по-взрослому, ответственно.
Он содрал с ярко-оранжевого плода кожуру и бросил ее в растущую у бассейна зелень. Судя по понурой физиономии, он пребывал в полном расстройстве.
— Выходит, у тебя вообще нет фурий? — потрясенно переспросила рабыня. — Ни одной?
Тави ссутулился еще сильнее и плотнее запахнул алый гвардейский плащ, словно ткань его могла защитить от безжалостной правды. В голосе его, когда он заговорил, послышалась горечь.
— Ну да. И что? Я и так хороший пастух. Лучший из подпасков во всей долине — с фуриями или без.
— Ох, — спохватилась Амара. — Я не хотела…
— Никто не хочет, — буркнул Тави. — Но все делают. Смотрят на меня как на… как на калеку. Как на хромого, хотя я бегаю не хуже любого другого. Как на слепого, хотя я вижу все. Что бы я ни делал, как бы хорошо ни получалось, все смотрят на меня одинаково. — Он покосился на нее. — Как ты сейчас, — добавил он.
Амара нахмурилась и встала, поправив на коленях драное платье и позаимствованный плащ.
— Извини, Тави, — сказала она. — Я понимаю, это… это необычно. Я никогда раньше не слышала о таких проблемах. Но ты ведь еще совсем молод. Может, ты просто еще не дорос до этого. Сколько тебе сейчас? Двенадцать? Тринадцать?
— Пятнадцать, — буркнул Тави и вздохнул, упершись подбородком в колени.
Амара зажмурилась.
— Ясно… И ты переживаешь из-за службы в легионах?
— Какая там служба, — огрызнулся Тави. — У меня нет фурий. На кой черт я легионам? Я не могу передавать сигналы, как делают это заклинатели воздуха. Не могу строить заграждения, как заклинатели земли, или жечь врага, как заклинатели огня. Не могу исцелять раны, как заклинатели воды. Не могу ковать или отливать меч, как заклинатели металлов. Не могу прятаться или стрелять, как заклинатели дерева. А еще я маленький. Я даже копья не могу удержать, чтобы биться в строю. Так на что я им такой сдался?
— Но уж в храбрости-то тебе не откажешь, Тави. Ты проявил ее вчера вечером.
— Храбрость… — вздохнул Тави. — Насколько я успел понять, все, чего ты добиваешься храбростью, — так это еще большей трепки, чем если бы ты просто убежал.
— Иногда это нужно, — возразила она.
— Получить трепку?
— Не убежать.
Он нахмурился и промолчал. Рабыня тоже помолчала немного, потом подсела к нему, завернувшись в плащ. Они сидели, прислушиваясь к шуму дождя. Когда Амара заговорила снова, слова застали Тави врасплох.
— А что бы ты сделал, будь у тебя выбор?
— Какой? — Тави дернул головой и посмотрел на нее.
— Если бы ты мог поменять что-то в своей жизни? Поехать куда-нибудь, — пояснила Амара. — Как бы ты поступил? Куда бы подался?
— В Академию, — ответил он, не колеблясь. — Поехал бы в Академию. Там не обязательно быть заклинателем. Там достаточно ума, а с этим у меня все в порядке. Я умею читать, и писать, и считать. Меня тетя научила.
Она удивленно подняла брови.
— В Академию?
— Знаешь, там ведь учат не только рыцарей, — сказал Тави. — Там готовят легатов, и архитекторов, и строителей. Советников, музыкантов, художников. Не обязательно ведь быть искусным заклинателем, чтобы проектировать здания или выступать в суде.
Амара кивнула.
— Ну, ты можешь еще стать курсором.
Тави сморщил нос и фыркнул.
— И провести остаток жизни, доставляя почту? Хорошенькая перспектива.
Рабыня кивнула; лицо ее оставалось серьезным.
— Что ж, тоже верно.
Тави сглотнул: горло вдруг перехватило.
— Здесь, в стедгольде, заклинания спасают тебе жизнь. Нет, правда. А в городах это не так уж и важно. Там ты не будешь считаться таким уродом. Там можно самому устроить свою жизнь. Академия — единственное место в Алере, где это можно сделать.
— Похоже, ты немало думал об этом, — негромко заметила Амара.
— Мой дядя был там раз, когда их легион попал на смотр к Первому лорду. Он мне и рассказал. А еще я говорил с солдатами, когда они приезжали к нам из гарнизона. И с торговцами. Прошлой весной дядя пообещал мне, если я докажу, что могу относиться к делу ответственно, он даст мне своих овец. Вот я и рассчитал: если я выращу их как следует и продам через год, да еще отложу деньги, заработанные в легионе, мне должно хватить на один семестр в Академии.
— Один семестр? — переспросила Амара. — А потом что?
Тави пожал плечами.
— Ну не знаю. Попробую придумать что-нибудь, чтобы остаться. Может, удастся найти патрона или… Не знаю. Что-нибудь.
Мгновение она молча смотрела на него.
— Храбрый ты человек, Тави, — сказала она наконец.
— Но не ловкий. Теперь, после всего этого, дядя ни за что не даст мне овец. Если он жив, конечно. — Ком в горле стал еще больше, он низко опустил голову, зажмурился, но предательские слезы все равно катились по щекам.
— Я уверена, с ним все в порядке, — сказала рабыня.
Тави кивнул, но не смог выдавить из себя ни слова. Тревога, которую он все это время пытался отогнать прочь, захлестнула его с головой, и слезы полились из глаз уже без всякого удержу. Дядя Бернард не может умереть. Ну не должен — и все тут. Как может Тави жить с этим?
И как посмотрит в глаза тете?
Тави поднял сжатую в кулак руку и сердито смахнул слезы со щек.
— По крайней мере, ты жив, — утешала его Амара, положив руку ему на плечо. — А это немалое достижение, если учесть, через что ты прошел вчера. Ты выжил.
— Сдается мне, когда я вернусь домой, я еще пожалею об этом, — буркнул Тави. Он выдавил из себя улыбку.
Девушка улыбнулась в ответ.
— Могу я задать тебе один вопрос?
Он пожал плечами.
— Да, пожалуйста.
— Зачем ты поставил под угрозу все, ради чего трудился? Зачем ты согласился помочь этой Беритте, если знал, что из-за этого у тебя могут быть неприятности?
— Да не думал я о неприятностях, — признался Тави. — То есть я думал, что успею и то и другое. Ну, только к вечеру уже до меня дошло, что мне придется выбирать между овцами и этими чертовыми бубенцами, которые я ей обещал.
— А… — не без сомнения в голосе протянула рабыня.
Тави почувствовал, как заливается румянцем, и опустил взгляд.
— Ладно, — вздохнул он. — Она меня поцеловала, и у меня все мозги из головы сразу вытекли.
— Вот теперь верю, — кивнула Амара. Она вытянула ногу и бездумно потрогала поверхность воды кончиками пальцев.
— А ты? — спросил Тави.
Она склонила голову набок.
— О чем это ты?
Он пожал плечами и неуверенно покосился на нее.
— Ну, пока только я рассказывал. Ты про себя ни слова не сказала. Рабы обычно не разгуливают в такой глуши. Вдали от дороги и стедгольдов. Тем более в одиночку. Ну я и подумал… гм… Ты, должно быть, сбежала.
— Да нет, — решительно заявила она. — Просто я заблудилась в грозу. Я торопилась в гарнизон — передать письмо от моего господина.
Тави хмуро уставился на нее.
— Он послал тебя вот так? Женщину? Одну?
— Я не оспариваю его приказания, Тави. Я просто повинуюсь.
Тави нахмурился еще больше, но кивнул.
— Ну… Да ладно. Но если так, может, тебе лучше дальше идти со мной? Поговорить с моим дядей? Уверен, он поможет тебе благополучно добраться до гарнизона. Ну и заодно поешь, оденешься потеплее.
К уголкам глаз рабыни сбежались морщинки.
— Очень вежливый способ, Тави, заманить кого-то под замок.
Он вспыхнул.
— Прости. Тем более ты спасла мне жизнь… и все такое. Но если ты и правда сбежала, а я с этим ничего не смогу поделать, закон может ударить по моему дяде. — Он откинул волосы с глаз. — А я и без того наворотил достаточно.
— Ясно, — кивнула она. — Хорошо, я пойду с тобой.
— Спасибо. — Он покосился на дверь. — Похоже, дождь перестал. Как думаешь, идти уже не опасно?
Рабыня задумчиво нахмурилась и выглянула наружу.
— Сомневаюсь, чтобы ждать дальше было безопаснее. Лучше вернуться к тебе в стедгольд, пока гроза не началась снова.
— А ты полагаешь, она вернется?
Амара с уверенностью кивнула.
— Похоже на то.
— Ладно. Ты как, идти сможешь? — Он покосился на ее ногу: колено вокруг ссадины заметно распухло.
Амара поморщилась.
— Ну, это всего лишь колено. Болит, конечно, но если идти осторожно, терпеть можно.
Тави вздохнул и поднялся на ноги. Все царапины и синяки протестующе взвыли, мускулы тоже отозвались на это движение болью. Ему пришлось опереться рукой о стену, чтобы не упасть.
— Вряд ли будет легче.
— Вряд ли, — согласилась Амара и тоже охнула вставая. — Хорошенькая из нас вышла парочка. Ладно, веди.
Тави вышел из мавзолея на холодный северный ветер с гор и лежавшего за ними моря Льдов. Даже в алом плаще, взятом у каменного часового, он с трудом преодолел соблазн вернуться обратно, в теплый уют мавзолея. Замерзшие травинки с хрустом ломались у него под ногами, и их тут же уносил ветер. Сомнений не оставалось: в долину Кальдерона вторглась зима и ждать первого снега осталось совсем недолго.
Он оглянулся на ковылявшую следом за ним рабыню. Лицо Амары хранило отсутствующее выражение, но шагала она решительно, несмотря на хромоту и побелевшие от холода босые ноги. Тави невольно поежился.
— Придется остановиться через некоторое время — надо же тебе согреть ноги. Я могу отдать тебе плащ: если его разорвать, может, ты сумеешь хотя бы замотать их?
— Обмотки промокнут и заледенеют, — возразила она, немного подумав. — Босиком будет теплее. Тут важно не останавливаться. Отогреемся, когда доберемся до стедгольда.
Тави нахмурился, но не потому, что ему не понравился ее ответ, а потому, что мысли ее витали где-то далеко. Он решил не оставлять ее без внимания: обмороженные ноги не шутка, а если она из городских, то может просто не понимать, насколько это опасно здесь, в пограничной глуши. Холод может запросто лишить ее ног, а может, и жизни. Он чуть замедлил шаг и пошел с ней рядом.
Они вышли на тракт и зашагали дальше по брусчатке, однако не прошло и часа, как Тави ощутил содрогание земли — такое слабое, что он на всякий случай пригнулся и приложил ладонь к камню.
— Погоди-ка, — сказал он. — Мне кажется, кто-то идет.
Лицо у Амары сразу застыло, и Тави заметил, как она плотнее запахнулась в плащ, спрятав под ним руки. Взгляд настороженно шарил по сторонам.
— Ты можешь определить, кто это?
Тави прикусил губу.
— Похоже на Брутуса. На фурию моего дяди. Должно быть, это он.
Рабыня помолчала мгновение, прикрыв глаза.
— Да, теперь и я чувствую. Земляная фурия, и она приближается.
Не прошло и минуты, как из-за поворота показался Бернард. Брусчатка перед его ногами колыхалась волной, и земля несла его вперед, как листок по океанской глади. На нем был зимний охотничий наряд — плащ из шкуры танадента, покрытый черными, похожими на шерсть перьями, не позволяющими холоду забраться внутрь даже в самую морозную ночь. В руке он держал самый тяжелый лук с наложенной на тетиву стрелой, а глаза, запавшие сильнее обычного на потемневшем лице, настороженно обшаривали взглядом окрестность.
Стедгольдер приближался к ним со скоростью бегущего человека. Только когда он подошел к двум путникам, земля под его ногами улеглась, и последние несколько шагов он проделал сам.
— Дядя! — крикнул Тави и бросился к мужчине, раскинув руки для объятия. — Благодарение фуриям! Я так боялся за тебя!
Бернард положил руку Тави на плечо, и пареньку показалось, будто дядя немного успокоился. Потом тот мягко, но решительно оттолкнул Тави от себя.
Тави уставился на него, и в животе его неприятно похолодело.
— Дядя? С тобой все в порядке?
— Нет, — негромко буркнул Бернард, не сводя взгляда с лица Тави. — Я был ранен. И еще несколько человек пострадало — все из-за того, что я гонялся с тобой за овцами.
— Но, дядя… — начал было Тави.
Бернард взмахом руки остановил его, и голос его стал жестким, почти сердитым.
— Я знаю, ты не нарочно. Однако из-за твоей оплошности пострадали мои люди. Твоя тетя чуть не умерла. Мы возвращаемся домой.
— Да, сэр, — подавленно пробормотал Тави.
— Мне жаль поступать так, но про тех овец, Тави, можешь забыть. Похоже, кое-каким вещам ты так пока и не научился.
— Но я же… — сделал еще одну попытку Тави.
— Помолчи, — угрожающе рявкнул рослый стедгольдер, и Тави ссутулился, стараясь сдержать слезы. — Все решено. — Бернард отвел наконец взгляд от Тави. — Это еще кто, вороны меня побери?
Тави услышал шелест платья — рабыня присела в почтительном реверансе.
— Меня зовут Амара, сэр. Я спешила из Ривы в гарнизон с посланием от моего господина и заблудилась в грозу. Мальчик нашел меня. Сэр, он спас мне жизнь.
Тави испытал короткий прилив благодарности к рабыне и с надеждой посмотрел на дядю.
— Ты оказалась в лесу в эту грозу? Что ж, судьба милостива к дуракам и детям, — заметил Бернард. Потом хмыкнул и посмотрел на нее внимательнее. — Ты у нас, случайно, не из беглых, нет?
— Нет, сэр.
— Ладно, там видно будет, — буркнул Бернард. — Ступай со мной, красотка. И не вздумай бежать. Я могу стать очень неприятным и раздражительным, если мне еще и тебя придется выслеживать.
— Да, сэр.
Бернард кивнул и снова повернулся к Тави. Голос его стал суровее.
— Как только вернемся домой, парень, марш к себе в комнату и сиди там, пока я не решу, что с тобой делать. Ясно?
Тави потрясенно уставился на дядю. Тот никогда еще не вел себя так. Даже когда он задавал Тави порку, в голосе его не звучало такой ярости. Бернард всегда полностью владел собой. Глядя на него снизу вверх, Тави невольно испытывал трепет перед его фигурой, перед жестким, сердитым блеском в глазах, перед силой его здоровенных лапищ. Он не осмелился говорить, но не прекращал молча молить дядю о прощении, всем своим видом показывая, как раскаивается, как хочет, чтобы все было по-прежнему. Он смутно понимал, что плачет, но теперь ему было все равно.
Лицо Бернарда оставалось жестким, словно высеченное из гранита — и таким же беспощадным.
— Ты понял, парень?
Все надежды, которые еще оставались у Тави, рухнули под этим взглядом, испарились от жара, излучаемого дядиным гневом.
— Понял, сэр, — пролепетал он.
Бернард отвернулся и зашагал по тракту обратно к дому.
— И пошевеливайся, — бросил он, не оборачиваясь. — Я и так слишком много времени потратил на всю эту чепуху.
Тави понуро двинулся за ним. Накануне, поймав пытавшегося удрать на поиски овец Тави, тот и вполовину не был так зол. Что случилось с тех пор? Что могло так разъярить дядю? Ответ пришел почти мгновенно. Кто-то, кто был ему дорог, тоже пострадал из-за этой истории. Его сестра, Исана. Неужели она и правда чуть не умерла? Ох, фурии, неужели все так ужасно?
Только тут до Тави начало доходить, что он лишился чего-то куда более важного, чем овцы или статус опытного подпаска. Он лишился дядиного уважения. Бернард никогда не обращался с ним так, как остальные: он не выказывал к нему жалости из-за отсутствия у него фурий, никогда не презирал его за неопытность. Особенно заметно это стало в последние месяцы. Их отношения превратились в своеобразную дружбу, какой у Тави не было ни с кем другим, в ненавязчивую взаимную привязанность двух почти равных людей. Это не были отношения взрослого и ребенка. Это медленно, исподволь складывалось несколько последних лет — с тех пор, как Тави стал подпаском.
И это ушло. Тави и не задумывался о том, что это у него было, — и оно ушло.
И овцы тоже.
Как и его шансы на будущее, на жизнь где-нибудь вдали от этой долины, от положения лишенного фурий урода, ублюдка, плода случайной связи с солдатом из легиона…
Слезы слепили его; ему удавалось, правда, не всхлипывать громко. Он не видел дяди, хотя услышал его нетерпеливый окрик:
— Тави!
Он не слышал, как Амара тоже двинулась за ними. Он переставлял ноги, и боль в душе терзала его куда сильнее, чем полученные накануне синяки и царапины.
Тави брел, не поднимая глаз. Ему было все равно, куда несут его ноги.
Все равно он не попадет никуда.
