6

Несколько последующих дней прошли довольно однообразно. Каждое утро капитан гонял нас на пробежку. Волк решил, что нам следует ехать по самой оживленной дороге, никогда не углубляясь далеко в лес. Стоянки мы делали на уже обжитых другими путешественниками полянках, несмотря на то что Даезаэль все время крутил носом от гор мусора, который оставляли после себя предыдущие отдыхавшие.

— Ярослав! — как-то воззвал он к эстетическому чувству капитана. — Давай я найду в глубине леса чистую полянку и не загаженный ручеек, а? Я не могу умываться, когда рядом валяются остатки чьего-то протухшего обеда!

— Нет, — коротко ответил Волк.

— Ну почему-у-у?

— Потому что Ярик боится разбойников и нечисти, — охотно объяснил Драниш.

— Что? — взвилась Тиса. — Следи за своим языком!

— Ладно, ладно… После войны тут много кого расплодилось, а это не наш сектор. Зачем нам выполнять чужую работу по зачистке территории? Пусть другая группа королевских посланников сама сталкивается с неприятностями, пишет отчеты, вызывает армейское подразделение, опять пишет отчеты, что уже все в порядке… Оно нам надо? У нас приграничный сектор, там своих проблем будет куча.

С тех пор Даезаэль сам расчищал себе небольшой пятачок, выращивал на нем свежую травку и сидел там в гордом одиночестве, поглядывая на остальных презрительным взглядом. Ну точь-в-точь петух на плетне в деревне!

После ежеутренней пробежки — или, как в случае с гномом, проползки — те, кто не управлял фургоном, подтягивались под руководством тролля.

— Вы должны взлетать на крышу фургона! Взлетать, а не висеть на перекладине, как сопли! — рычал он.

Руки неимоверно болели, но заставить себя подтянуться больше двух раз я не могла. Но так как жизненный опыт тролля настаивал на том, что нужно уметь подтягиваться больше, то приходилось стараться изо всех сил, болтаясь на перекладине, как свежестираный носок. Впрочем, здесь я была не одинока. Рядом со мной висели Даезаэль и Персиваль. Тису уже давно такие проблемы не волновали, она сражалась с грамматикой, причем лицо у нее было такое же мрачное, сосредоточенно-обреченное, как и у Персиваля, прикладывающего огромные усилия для того, чтобы подтянуться хотя бы раз.

Отжимания, пробежки, приседания, подтягивания… Ноющая боль в мышцах стала моим постоянным спутником. Если бы не Драниш, с блеском в глазах делающий мне массаж (хоть он постоянно намекал на то, что стоило бы рубашку снять для большей эффективности проводимых процедур, но я не сдавалась), было бы совсем плохо. Но гному массаж не помогал, хотя мы с эльфом поочередно на нем упражнялись — я старательно, а Даезаэль просто выколачивал на спине страдальца все дневные неприятности, называя это новым словом в массажном искусстве. Возражать ему никто не осмеливался, потому что эльф так ловко плевался ядом, попадая по самым больным местам, что даже капитан иногда морщился.

Персиваль тихо скулил по ночам, уткнувшись в подушку. Скуление было тихим и спать, в отличие от храпа, совершенно не мешало, хотя на нервы действовало преизрядно.

Ну а мне в очередной раз пришлось столкнуться с капитаном. Чаще всего мы задень не обменивались с благородным и парой слов, что полностью устраивало и Тису, старающуюся завладеть каждой свободной минутой Волка, и Драниша, который постоянно развлекал меня своими байками или просто подбадривал, когда опускались руки. Но однажды утром перед пробежкой я поняла, что мне просто необходимо кое-что обсудить с руководителем, и долго собиралась с духом.

— Ярослав, — сказала я, присев рядом с ним, — я считаю, что после завтрака не стоит уезжать с постоялого двора. Нам нужно выкупаться и постирать вещи.

— Зачем обязательно это делать на постоялом дворе? — равнодушно спросил Волк. — Я ежедневно купаюсь в ручьях. Что мешает это сделать тебе?

— Холодная вода, — терпеливо объяснила я.

— Так вы что, все это время не мылись? — Он окинул меня презрительным взглядом.

— Нет, я обтиралась мокрым полотенцем. Я не рискую лезть в ручей.

— Тисе это не мешает.

— Я рада за нее. Капитан, хотите я попрошу Даезаэля объяснить вам, чем чревато несоблюдение личной гигиены в нашем коллективе?

— Ты считаешь, что я этого не знаю?

— Тогда почему вы себя так ведете?

Ярослав сложил руки на груди и склонил голову набок, рассматривая меня с таким вниманием, как будто перед ним был таракан, который внезапно начал цитировать Свод законов.

— Я веду себя так, как считаю нужным. Как и ты, впрочем.

Я скопировала его позу и вопросительно взглянула в серебристо-серые глаза.

— Где ты училась? — спросил вдруг Ярослав.

— Дома, — удивилась я такому интересу. — У меня были хорошие учителя.

— Заметно. Ну что, ты и дальше будешь стоять или все-таки пробежишься? Нет пробежки — нет завтрака.

Пришлось уступить поле боя и отправиться догонять остальных.

— Ты знаешь, котя, — сказал на бегу Драниш, подстраиваясь под мой темп, — а капитан задумал сегодня нам баньку устроить. Покупаемся! Красота!

Я от неожиданности споткнулась, и тролль поддержал меня, не то лететь бы мне носом в пыльную брусчатку.

— Это тебя так возбудила возможность попариться вместе со мной? — шутливо спросил он. — Я с удовольствием пройдусь мочалкой по твоей… хм… спине.

— Когда он тебе это сказал?

— Кто? О чем?

— Капитан, о купании.

— Да еще вечером мы разговаривали, и он сказал: надо бы на следующем постоялом дворе постираться и вымыться как следует, а то скоро в Хвостовск приедем. Уже началась территория нашего сектора, надо прилично выглядеть. Э, да вы опять из-за чего-то сцепились! Что на этот раз?

— Купание! — процедила я сквозь зубы. — Он что, специально издевается надо мной? Что, нельзя было сказать сразу, что сегодня будем купаться и стирать?

— Ярик не умеет специально издеваться, — ухмыльнулся тролль. — Он этому не обучен. Он просто вредничает, не нравишься ты ему. Баба должна: «а» — сидеть тихо и «бэ» — не отсвечивать. А ты постоянно гавкаешь.

— И что, быть как Тиса? Сидеть у его ног и преданно в глаза заглядывать?

— Не, не, что ты. Ему, конечно, понравится, но мне — нет. Женщина должна быть такой, чтобы кулаком по столу — бах! Ногой — топ! Усы подкрутила, зубами щелкнула — и все в панике разбежались.

— Мм… Драниш, у меня нет усов.

— М-да, незадача. У моей мамани были, выглядело очень внушительно. Ну да ладно, если понадобится, попросим эльфа тебе их нарастить.

— Нет, спасибо, я себе и такая нравлюсь. Кстати, ты прости, не умею я по столу кулаком стучать.

— Ногами топать умеешь? Ну половина дела сделана. А кулаком еще научишься стучать, чую, доведет тебя Ярик. Главное, ты по нему не стучи, а то тогда вообще обидится. Еще помрет от огорчения, что его сиятельство посмели оскорбить прикосновением. Кстати, чего мы стоим? Все уже давно убежали вперед, даже Персик ухромал. Эх!

Тролль подхватил меня на руки и побежал вперед. Я обняла его за шею руками и молча слушала, как мерно стучит его сердце. В кольце его рук было неимоверно удобно, тепло и уютно. Я позволила себе немного расслабиться, закрыв глаза. Как же хорошо!

— Драниш, — мягко сказала я чуть позже, мысленно дав себе подзатыльник за неуместное расслабление, — пожалуйста, отпусти меня.

— Зачем? — спросил тролль. Пробежав приличное расстояние, он даже ни капли не запыхался.

— Это нечестно. Остальные бегут, а я на тебе еду. Драниш, пожалуйста…

Он пожал плечами, остановился и бережно опустил меня на дорогу. Шумно выдохнул и неторопливо пошел рядом.

— Я так и не понял, почему ты возмущаешься. Вон Персик едет на телеге, я ее недавно обогнал, и его совесть не мучает. А ты не хочешь дать мне возможность потренироваться! Я так давно с утяжелителем не бегал, пожалуй, потеряю форму.

— Бери гнома и беги, — предложила я. — Тренировка будет что надо.

Тролль коротко хохотнул.

— Да если с ним бегать, то пупок развяжется. Оно мне надо? Тем более тебя так приятно к себе прижимать! Хочу еще!

— Нет, — я уклонилась от его рук, — ведь мы же бегаем для чего-то. Вот и побежали.

— Вовсе не для чего-то, — рассуждал тролль на бегу. Я молчала, экономя дыхание. — Бегать крайне полезно для жизни и здоровья. Например, идешь утром по рынку. А там — булочник. И у него на прилавке свежие крендельки. С имбирем или орехами. Пахнут! Ты их — цоп, сколько в лапе поместилось, и бежишь. Он тебе вслед матерно кричит, кто-то даже погонится в попытке поймать вора, да только все же толстые, куда им. А ты отбежишь в укромное место и сидишь, грызешь. Мм! — Он закатил глаза, предаваясь то ли воспоминаниям, то ли мечтам. — И для здоровья полезно. И пробежался, и поел свеженького.

Бежать рядом с Дранишем, который травил байки или просто многозначительно улыбался, поглядывая на мои ноги, оказалось намного легче, чем в компании гнома и эльфа. Шаг за шагом, то быстрее, то медленнее, мы добрались до большого постоялого двора, где нас уже ждал фургон.

— Ну как? — спросил тролль, улыбаясь своей непередаваемой улыбкой, обнажавшей все сорок белых и крепких зубов.

Слабонервных прохожих эта улыбка неимоверно пугала — то ли из-за острых длинных клыков, растущих в два ряда, то ли из-за размера жевательных зубов, способных без труда разгрызть крупную кость. Но, честно признаться, мне улыбка нравилась. Обращенная ко мне, она была неимоверно доброй, а я скучала без няни, улыбавшейся мне так же — светло, ласково, нежно. Только зубов у старушки было вдвое меньше и по размеру они были несопоставимы. Но, в конце концов, разве в зубах и их остроте дело?

— Мы успели на завтрак? — поразилась я, заглядывая в гостеприимно открытую троллем входную дверь. Капитан сидел за одним из столов, поедая кашу в тарелке с такими манерами, будто был на приеме у короля. Тиса, как обычно, провожала взглядом каждую ложку, которую Ярослав отправлял в рот, почти не замечая, что она ест сама.

— А то! Во всем нужен навык и привычка, — поучительно сказал Драниш, положив свою большую теплую ладонь мне на затылок. — Я теперь с тобой чаще бегать буду, пока не научишься сама такой темп держать. А то не могу на тебя замученную смотреть, так и тянет кое-кого придушить.

— Кого? — полюбопытствовала я.

— Гнома. — С изящным поклоном тролль отодвинул для меня стул из-за стола, предлагая сесть. Тиса фыркнула при виде этой сцены, но ничего не сказала, и я была ей за это благодарна. — Чтобы бородач не ныл ночами и ты могла полноценно отдохнуть.

— Спасибо, — сказала я.

Когда принесли жареные бараньи ребрышки, все воспитание с тролля слетело, как шелуха под порывом ветра. Он грыз, чмокал, чавкал, шумно утираясь рукавом рубашки и хлебая пиво из огромного кувшина. Рядом с капитаном, потребляющим пищу с соблюдением всех правил этикета, это составляло такую контрастную картинку, что я даже зажмурилась.

— Привыкай, — сказала Тиса с напускным сочувствием, — вот выйдешь за него замуж — и будешь на такое каждый день смотреть.

Вместо ответа тролль запустил в нее костью, воительница пригнулась, и снаряд угодил в затылок одному из посетителей.

С громким ревом пострадавший обернулся. Это оказался огромный, даже больше Драниша, тролль с торчащими во все стороны рыжими курчавыми волосами — что на голове, что на груди, что на руках. Соблюдением правил приличия он явно себя не затруднял, надев на голый торс коротенькую жилетку с многочисленными карманчиками — ножнами для небольших кинжалов.

— Прибью! — завопил тролль, обводя общий зал злобным взглядом маленьких прищуренных глазок. — Хто?

За стойкой многоопытный хозяин заведения осенил себя знаком, отгоняющим злых духов, быстро спрятал бутыли с дорогим алкоголем, наклонился, подперев голову руками, и стал с интересом наблюдать за разворачивающимися событиями.

— Хто? Ну? — ревел рыжий.

Посетители молча и очень слаженно указали на Драниша, которого, казалось, не интересовало ничего, кроме очередной кости, из которой он высасывал мозг.

— А-а-а! — рявкнул тролль и со стулом наперевес кинулся к нашему столику.

— А ну ша! — Драниш остановил занесенный стул, схватив его за ножку. Какое-то время рыжий пытался выдрать предмет мебели из цепких рук противника, но потом что-то хрустнуло, и у него в руках осталась спинка.

Драниш с любопытством рассмотрел получившуюся табуретку и сказал уже потише:

— Напугаешь мою невесту — голову оторву.

— Невесту? — опешил рыжий. — Эту, че ль?

Он указал на капитана, продолжавшего невозмутимо завтракать, здоровенной грязной ручищей и захохотал.

Как ударил Драниш, я не успела заметить. Рыжего отнесло на два метра а мой потенциальный муж с огорчением посмотрел на разломанное сиденье бывшего стула, откинул его прочь и сел обратно.

— Не испугал? — заботливо спросил он.

Я отрицательно помотала головой и даже выдавила из себя улыбку.

— Кушай, — тролль подлил мне соуса в кашу, — а то совсем тощая.

Дружки поверженного тролля бесцеремонно подхватили его тело — надеюсь, бесчувственное, а не мертвое, — и поволокли к выходу.

— Эй! — К нам подошел еще один тролль, такой же черноволосый, как и Драниш. — Ты не Злыднобоя Кривого сынок?

— Угу, — осклабился Драниш. — Откуда знаешь?

— Ваш особый удар, я с ним уже сталкивался, чуть не сдох тогда, — объяснил тролль и машинально потер челюсть. — Мы с чуваками с работки возвращались, думали зайти к Рыху в племя. Папаше что-то передать? Что невесту нашел? Какую?

— Вот. — Драниш с гордостью положил мне руку на плечо.

— Эту? — с разочарованием протянул тролль. — Так она же… — он помахал в воздухе рукой, подбирая слова, — мелкая. Как рожать будет?

— Она не мелкая, она красивая, — возразил Драниш. — Нормально рожать будет, знаешь, какие у нее бедра! Че зыришь? По морде хочешь?

Тролль испуганно помотал головой.

— Ну я пошел, да?

— Вали! — Драниш отпустил его воистину королевским жестом. — Папаше привет от Драниша, усек?

— Угу.

— Теперь о тебе будет знать вся троллья родня, — ехидно хихикая, сообщила мне Тиса. — Теперь от нашего лучшего боевого тролля не отвяжешься.

— А зачем ей от меня отвязываться? — с искренним удивлением спросил Драниш. — Я же ее люблю. Правда, котя?

— Тебе виднее, — дипломатично ответила я, готовая поклясться, что только что видела улыбку капитана, которую он неудачно попытался прикрыть бокалом с вином. Интересно, что его так развеселило?

После завтрака (к концу которого заявился Персиваль, не очень удачно выбравший для передвижения крестьянскую телегу, которая еле тащилась) мы с Тисой направились в женскую половину бани, совмещающую в себе и постирочную.

Там в клубах пара купались и стирали одежду в больших тазах все постоялицы, вне зависимости от происхождения. Те, что побогаче, нанимали для стирки специальных прачек и пристально следили, чтобы они ненароком не испортили или не украли вышитую тонкую сорочку. Те, что победнее, стирали сами, потихоньку намыливая свои вещи соседским мылом и карауля свое. Тиса, ловко проскользнув вне очереди, отвоевала у толстощекой банщицы два таза.

— Хотелось бы мне посмотреть, как Персик стирает, — мечтательно проговорила она, замачивая огромную кучу вещей. — Он же, наверное, этого ни разу не делал. Ну ничего, у капитана быстро научится. Ярослав грязи в отряде не потерпит.

Я представила, как Волк будет учить Персиваля стирать, как от ужаса переворачиваются в склепах поколения его благородных предков, — и содрогнулась. Спина, привыкшая к чужим поклонам, склоняется над погнутым общественным тазом; пальцы, умеющие каллиграфически выводить буквы на нескольких языках, берут кусок вонючего хозяйственного мыла; руки, одинаково хорошо владеющие как столовыми приборами, так и разными видами оружия, выкручивают рубашку… Брр…

— Ты что это фыркаешь? — спросила Тиса. Ее руки с необыкновенной сноровкой, больше соответствующей прачке, чем воину, мелькали среди мыльных пузырей и мокрого белья.

— Представила, как капитан учит гнома стирать, — честно ответила я.

— Как ты смеешь! — побагровела девушка. — Капитан никогда не опустится до стирки! Для этого у него есть я! А Персику он просто прикажет, и пусть уже тот крутится как хочет.

Теперь мне стало понятно, почему у Тисы такая груда вещей — ведь за дни нашего пути она ни разу не сменила рубашки, зато капитан менял сорочки даже после пробежки.

— Ты хорошо стираешь.

— Конечно. — Воительница вздохнула. — У меня мать прачка. И была среди тех, кого допускали стирать самим благородным. Ты хоть представляешь, сколько труда нужно вложить, чтобы тончайшая батистовая рубашка хозяйки была белоснежной, и не испортить ее при этом? До того как я ушла в телохранители, я помогала матери. Ненавижу стирку! Единственный человек, которому я буду всегда стирать, — это капитан.

— Так ты телохранитель?

Тиса скривилась.

— Не совсем. Я недоучилась, осталось сдать экзамены и лицензию получить. Капитан ушел из дома, и я пошла за ним. Зато попала на войну, и теперь я любого телохранителя за пояс заткну. У меня знаешь сколько боевого опыта!

Кажется, я что-то помнила о скандале в семье Волков, когда младший сын наперекор родителям ушел на войну. Впрочем, таких младших сыновей Сиятельных властителей доменов было много. Славы много не приобретешь, находясь вечно на вторых ролях после отца и старшего брата. Большинство благородных поддерживали стремление своих детей, но только не Волки. Теперь понятно, почему у Ярослава такое низкое звание — его родители, в отличие от многих других, не купили строптивому сыночку достойный чин, и капитан выслужился сам.

— И тот проклятый тролль тоже увязался за нами, не сиделось ему на одном месте. Ему, знаешь, волкодлак чуть руку не отгрыз, думали — все, конец, я уж было могилу начала копать. Ничего, очухался, ничего его не берет, даже волкодлачий яд. За таким мужем как за каменной стеной, да. Даже захочешь избавиться — не получится.

Тиса рассмеялась.

— Хочу посмотреть на ваших детей. Вот уж чудовища мелкие будут!

Я ничего не ответила, аккуратно складывая выкрученное белье в стопку. Сушить его будем уже в фургоне, надо будет попросить тролля, чтобы натянул веревки.

Я прошла в парную, на ходу снимая длинную сорочку. Как же приятно сейчас будет отодрать от себя всю грязь, которая накопилась за эти дни! Все-таки ощущение мытого тела — это почти блаженство.

— Что с тобой случилось? — Ко мне подошла обнаженная Тиса. Ее живот кольцом опоясывала татуировка, сделанная в виде зеленой змеи. Говорят, такие рисунки, выполненные у компетентного мага, защищают от нежити.

— Ты про что? — У меня екнуло сердце. Произошло что-то, о чем я не знаю?

— Твоя спина. Там такой большой ожог!

— А-а-а. — У меня отлегло от сердца. — Это давняя история. Несчастный случай.

— Видно, жизнь богатой купеческой дочки не так уж и безоблачна? — Воительница окатила себя ледяной водой из бочки. — Брр!

— Да, — согласилась я. — Жить всегда трудно, кем бы ты ни был.

— Все зависит только от точки зрения, — пожала плечами Тиса. — Я своей жизнью вполне довольна. Для счастья мне не хватает только…

— Руки и сердца капитана? — Я прикусила язык, мысленно обругав себя. Ну зачем я лезу в то, что меня совершенно не касается? У нас не такие близкие отношения с девушкой, чтобы она откровенничала со мной. Мало ли как она воспримет мой вопрос! Только синяка под глазом мне не хватало!

Но Тиса, на удивление, простила мою нетактичность и даже ответила:

— Да. И можно даже без сердца. Я его так сильно люблю всю жизнь, что моей любви хватит на обоих.

— Как можно жить с человеком, который тебя не любит? — удивилась я. — Одно дело, если родители заставляют создать семью из каких-то своих соображений, ради объединения земель или еще чего, а другое дело — самой об этом мечтать.

— Ты ничего не понимаешь. Любовь приходит и уходит. Главное — уважение. А меня Ярослав уважает.

То ли на Тису подействовал пар и умиротворение чистого тела, то ли она просто решила сломать лед в наших отношениях, но неожиданно для меня она пустилась в откровения:

— Мила, ты еще юная девушка и не повидала и доли того, что видела я. Любовь у благородных — это такая штука, которую лучше избегать. Они не умеют любить так, чтобы любовь приносила тихое счастье. Это же благородный, аристократы с кучей родовитых предков. Им нужны такие страсти, от которых обычным людям лучше держаться подальше. Ну их.

Я кивнула, понимая, о чем говорит Тиса. Образцы высокой литературы пестрели примерами любви благородных — если не драматическая смерть, то не менее драматическое самоубийство, или вся жизнь, похожая на существование в одной клетке с бешеным волкодлаком. Такого, чтобы люди встретились, влюбились, преодолели какие-то трудности, поженились, родили детей и в старости умерли со счастливой улыбкой, — жизни, воспеваемой бродячими музыкантами на ярмарках для простого народа, в образцах высокой литературы не было. Впрочем, какое может быть спокойное счастье, если большинство благородных женились из меркантильных соображений и выбирали себе пару так, чтобы не пересеклись слишком уж близкие родственники. Большинство кандидатов в супруги для своего отпрыска подбирали родители, им в помощь выпускались даже огромные тома с семейными схемами, переиздаваемые ежегодно с учетом всех изменений.

— Но несмотря не на что, ты все же хочешь замуж за капитана, — уточнила я.

— Я влюбилась в него с первого взгляда в пять лет, и с тех пор он для меня как солнце. Я не могу думать ни о ком другом. Мне не нужна его страстная любовь, я хочу, чтобы он любил меня хоть немного… Все, пойдем, а то уже засиделись. Не будем заставлять других нас ждать.

В фургоне уже были Ярослав с Дранишем. Тролль, немелодично что-то мурлыкая, натягивал веревки для просушки белья, а капитан заплетал свои длинные волосы в косу. На лице у него было непривычное мне мягкое и мечтательное выражение, длинные пальцы ловко скользили по мокрым прядям. От самой макушки прядь за прядью волосы искусно вплетались в сбегающую к затылку косу, образуя «гребень дракона» — типичную прическу мужчин-аристократов. Я замерла, не решаясь запрыгивать внутрь фургона и нарушать очарование такого интимного момента. Ведь я никогда не видела, как Ярослав возится со своими волосами — утром, когда я просыпалась, длинная коса была уже туго заплетена, так что из прически не выбивалось ни волосинки, даже когда капитан бегал.

Мои волосы были значительно короче, чем у него, всего лишь до середины спины, и к тому же пушистые. От купания они закурчавились, и мне предстояло долго расчесывать их, чтобы пряди легли как следует.

Рядом со мной замерла Тиса, глядя на капитана так, будто хотела его съесть, не оставив ни крошки.

— Пушистик! — вдруг закричал Драниш, указывая на меня, и Ярослав даже вздрогнул от неожиданности. — Ты как маленькое солнышко! Можно я тебя расчешу? Нет? Ну и ладно, я еще дождусь своего часа!

— Тиса, — тихонько обратилась я к воительнице, когда мы залезли в фургон, — а где сушить нижнее белье?

— На веревке, где же еще?

— Но ведь… но ведь на него все будут смотреть!

— Мила, если ты думаешь, что наши мужчины не знают, что ты носишь нижнее белье, то должна тебя разочаровать. Зрелище твоих трусов удивит разве что Персика.

— Одно дело знать, а другое дело — видеть, — возразила я.

— Правильные девушки, те, на которых женятся — но к тебе это, Тиса, не относится, — не хотят, чтобы на их белье кто-то пялился, — вставил тролль, прислушивающийся к нашему разговору.

— Нашелся специалист, — фыркнула воительница.

— А то! Я что, зря на всех уроках этикета мух считал? — Драниш протянул одну веревку в женской части фургона и задернул шторку. — Пользуйся, котя.

— Оно за шторкой будет сто лет сохнуть, — пробурчала Тиса. — И в фургоне будет вонять сыростью.

— Ничего, потерпишь, — ухмыльнулся тролль. — Эй, ты куда направляешься? Это я для коти сделал, на твои трусы я еще во время войны насмотрелся, ничего нового не увижу.

Тиса ответила ему неприличным жестом; мы молча вместе развешивали белье в закутке.

— Отойди, пожалуйста, — попросила я, закрыла глаза, сосредотачиваясь, и из моих ладоней повеял горячий ветер.

— Ух ты! — восхитилась Тиса. — Еще чуть-чуть, ну!

— Нет, не могу больше. Очень энергоемкое заклинание, а мне еще сегодня фургон вести.

— Хорошо, к вечеру высохнет. — Девушка улыбнулась мне, я просияла ответной улыбкой. Неужели между нами устанавливаются дружеские отношения? Вот было бы здорово!

Мы подождали, пока придут эльф с гномом, хныкавшим, что стирать — это невероятно тяжело, и капитан махнул мне рукой, чтобы я трогалась с места.

Рядом уселся тролль с разорванной сорочкой и принадлежностями для шитья. Игла с ниткой в его огромной ручище смотрелись смешно, но орудовал он ими очень умело.

— Я на войне, — принялся рассказывать тролль, — случалось, и раненых зашивал. Одно и то же, только рубашка не дергается и не вопит при этом. Мамаша бы мной гордилась, если бы видела. У нас в племени именно она всех врачевала. Правда, у нее никто и пикнуть не смел, боялись. Даже папаша. Я поэтому решил, что никогда на такой бой-бабе не женюсь. Жена не ужас должна вызывать, а восхищение, как ты.

Я улыбнулась этой неприкрытой лести и решилась спросить:

— Эти шрамы на руке остались от зубов волкодлака? — Я старалась, чтобы фургон, несмотря на то что я разговариваю, ехал ровно. У других же это получается!

— Ага. — Тролль перекусил нитку и спросил: — Кто тебе рассказал?

— Тиса.

— А я боялся признаваться, вдруг ты подумаешь, что я на луну вою или хвост в штанах прячу.

— А ты прячешь?

Драниш расхохотался:

— Прячу, и это даже можно назвать хвостом, только не мохнатым. Как-нибудь покажу.

— Нет, спасибо, я обойдусь без этого знания.

— Не, котя, зачем? Не обойдешься. Сделаем пару-тройку детишек, больше не надо, а в этом деле без «хвоста» не обойтись.

Я пожала плечами и ничего не ответила.

— Да, волкодлак… — пустился в воспоминания тролль, видя, что я не поддерживаю его идеи о детишках. — Помнится, голодное тогда время было, жуть. Эти твари обозы грабили почем зря, а мы питались чем попало. Даже кору с деревьев обдирали, если дичи не удавалось добыть.

— Интересно, почему у тебя большинство воспоминаний о войне о том, как вам было голодно? — спросила я.

Драниш немного помолчал и неохотно ответил:

— У меня много воспоминаний. Только вот они… некрасивые, да. Тебе лучше о таком не слышать, да и мне не хочется об этом говорить. Вот спроси Тису о войне. Уверен, она не будет тебе рассказывать, как получила шрам через все лицо. Она, наверное, расскажет о том, как один придурок из соседней тысячи украл с веревки ее постиранное белье и как она за ним гналась через весь лагерь. Хотя нет, об этом она тебе не расскажет. Она начнет свою байку с момента, как она догнала вора и так его избила, что потом никто даже ее кружку с чаем не трогал…

Тролль разгладил шов на сорочке. Я мельком взглянула — идеально ровные стежочки, один к одному. Воистину, Драниш — кладезь талантов! Интересно, а вышивать он умеет?

— Так вот, про волкодлака, — вернулся парень к своим воспоминаниям. — Голодали мы. Ярик вообще с лица спал, тощий сделался, как тростинка. Все своим бойцам отдавал, следил за порядком, чтобы за крохи не дрались.

— Да? — удивилась я. В моем представлении капитан вряд ли пожертвовал бы своей пищей ради простых солдат.

— Котя, он, конечно, гад еще тот, но руководитель отличный. Короче, пошли мы обоз искать, чтобы раньше тварей его найти. Идем, идем, смотрим — не успели. Стоит обоз, а нечисть его потрошит, коней уже сожрали. «Ждем, — говорит капитан, — может, они хоть крупу не тронут». И тут мимо меня бежит такая серая хвостатая скотина, а в пасти колбасу тащит. Домашнюю, поджаристую, — видно из запасов возницы. А она ну и пахнет же! Просто, можно сказать, благоухает своей поджаристой корочкой на весь лес. И я понимаю: все. Если сейчас я эту колбасу не съем, сдохну в мучениях. А если не сдохну, то жизнь мне будет немила. И я подскакиваю к этому волкодлаку, цоп у него из пасти колбасу — и себе в рот. Жую, ну просто к Пахану в Пещеру заглянул. Божественно вкусно. А тварь сначала удивилась, стоит, зенки вылупила. А потом меня за руку с колбасой — хвать зубищами и жует. А я, главное, заорать не могу, весь рот в колбасе, ни выплюнуть, ни проглотить не могу. А наши за обозом следят, слюнки пускают. А этот гад стоит и жует колбасу вместе с моей рукой. И морда такая довольная! Я его тогда другой руке по башке — бац, пасть и открылась. Смотрю, совсем мало колбасы осталось, я ее в рот заталкиваю и обеими руками помогаю, а от волкодлака ногами отбиваюсь. Он меня — цап, я его — бац! Тут уже и Ярик подоспел. Срезал гаду башку одним ударом, а сам белый, бешеный такой, орет на меня: «Дурак, у них же укусы ядовитые!» Тут мне так плохо стало, но колбасу я дожевал. Думаю, помирать, так с колбасой в желудке, хоть какое-то удовольствие.

Тролль замолчал, я скосила на него глаза. Драниш поглаживал шрамы пальцами и невидящим взглядом смотрел вперед. Очнулся он от раздумий не скоро.

— В общем, если бы не Ярик, помереть бы мне тогда. И смерть моя была бы поганой. А он надорвался, но меня из пропасти вытащил. Да, я ни разу не видел, чтобы он так из себя выходил. Когда я еле-еле ходить начал, наш капитан явился, сам бледный, синяки под глазами, но поколотил меня так, что думал — опять помирать буду. Но я не помер, это же от любви было. Папаша, помнится, иногда так зарядить мог, что три дня отлеживаться приходилось. «Это от любви, — воспитывал он, — чтобы из нас приличные тролли получились, чтобы не стыдно перед народом было».

Теперь капитан предстал передо мной совсем в другом виде. Я могла только догадываться о количестве магической энергии, которую он потратил, чтобы уберечь своего друга от смерти, если сам, по словам тролля, надорвался. Волк легко полностью заряжал кристалл накопителя фургона, когда как меня едва хватало на половину. А ведь преподаватели кратких Магических курсов говорили, что маг по силе я совсем не плохой! Наверное, нужно будет пересмотреть свое умение управлять, быть не может, что у нас такая большая разница в силе! Значит, моя энергия куда-то распыляется, а это нехорошо…

Драниш легонько нажал мне на кончик носа:

— О чем задумалась с таким печальным видом?

— А? — встрепенулась я. — Прости. Ты потому с капитаном, что он тебе жизнь спас?

— Нет. У нас счет равный. Просто я его друг. Без меня этому пацаненку будет совсем плохо.

— Пацаненку? — переспросила я, и фургон вильнул в сторону, отзываясь на мои сумбурные мысли.

— А то как же. Он еще совсем глупый, многого в жизни не понимает.

— А ты?

— А я понимаю. Мы, тролли, на самом деле — народ великих философов, только мы скрываем эту информацию, а то будут к нам все за советами бегать.

— Понятно, — сказала я, на всякий случай решив не смеяться. Вдруг рассмеюсь, а оно на самом деле так. Ведь никто никогда не слышал о тролле в депрессии или о тролле, покончившем жизнь самоубийством. Зато все знают, что тролли — самый оптимистичный и охочий до всяческих развлечений народ. Может ли это значить, что они о жизни знают немножко больше, чем все остальные? Может быть, их Пахан, традиционно считающийся самым тупым и ленивым богом, сидя в своей Пещере, вещает своим верующим такие истины, за которые все остальные бы просто удавились от зависти? Кто знает…

Ночью, когда все спали, а фургон под управлением Драниша плавно катился по дороге, меня разбудило легкое прикосновение к плечу.

— Мила, — по шепоту и легкому цветочному аромату, от которого целый день чихал тролль, я узнала Даезаэля, — извини, что разбудил. Ты можешь мне помочь?

— Да, — пробормотала я, протирая глаза кулаками, — сейчас.

Эльф подал мне свою прохладную руку и помог выбраться на задник фургона, где зажег свечу в фонаре.

— Что случилось? — старательно подавляя зевоту, спросила я.

— У меня проблема. Только не смейся! В общем, я не могу расчесать волосы.

— Как это? — удивилась я. Даезаэль действительно весь день проходил в полотенце, закрученном на голове, и даже Тиса никак не прокомментировала немного глуповатый вид целителя. Поэтому я подумала, что это какая-то особая эльфийская особенность — вот так сушить волосы.

— Я помыл голову какой-то дрянью, потому что мое мыло закончилось, а косички не расплел. Теперь оно все склеилось и неимоверно чешется. — Даезаэль чуть не плакал. — Если я их не расчешу сейчас, то просто не могу представить, что будет с ними завтра утром после сна!

— Разберемся, — успокоила я. — Схожу за чайником, мокрые пряди будет легче разобрать.

Я зажгла хлопком ладоней перед собой маленький огненный шарик и осторожно пробралась через спящих.

— Котя, ты чего? — спросил тролль, не оборачиваясь.

— Так, кое-какое дело есть. А как ты меня узнал?

— По шагам. Помощь нужна?

— Нет, постараемся сами разобраться.

— Как знаешь.

Эльф поежился, когда я вылила на него холодную воду.

— Как бы не простыть, ночь холодная, — вздохнул он, подавая мне костяную расческу, украшенную богатой резьбой.

Я ничего не ответила, погруженная в сражение с волосами. Не знаю, чем уж целитель помыл голову, потому что она пахла обычным цветочным ароматом, но при этом волосы были жесткими, как конская грива, к тому же слипшимися.

— Это моя сестра так подшутила, — простонал эльф. — Она мне собирала в поездку нужную косметику. Вот зараза!

— Я стараюсь осторожно!

— Да я не про тебя, про нее. Отомстила мне за скелет, разве эльфийке пристало быть такой злопамятной?

— За какой скелет?

— Я разобрал скелет ее любимой кошки на косточки, которые в косы вплетаю. Я подумал, Мяуль все равно уже на кошачьих небесах, так пусть послужит доброму делу, а то стоит себе на подставке, а сестра каждый день слезы проливает. Я ей оставил взамен магический образ, почти как настоящий. А она не оценила. Ай!

— Потерпи, — пропыхтела я. — Ничего не получается!

Фургон остановился, и перед нашими глазами объявился тролль.

— Чем вы тут занимаетесь? — с интересом спросил он, поднимая повыше свой фонарь.

— Волосы расчесываем, — с унылым видом сказал эльф.

— Только ничего не получается, — добавила я. У меня уже болели пальцы, но дело так и не сдвинулось с мертвой точки.

— А завтра, при свете дня, этим заняться нельзя?

— Нет, — сказали мы хором.

— Понятно. — Тролль запрыгнул на задок фургона и запустил руку в эльфийские волосы. — Да уж. А ты пробовал магию?

— Конечно! — громко возмутился Даезаэль, но тут же исправился и трагическим шепотом добавил: — Только еще хуже стало.

— Котя, а может, ты знаешь какую-нибудь магию для красоты?

— Нет, — призналась я. — Мы с няней всегда только травяными настоями пользовались, кремами, масками…

— Голова чешется, сил нет! — всхлипнул целитель.

— Придется резать, — сказал тролль без тени насмешки.

— Это катастрофа! — Эльф уронил лицо в ладони. — Как я буду жить лысым?

— Лучше, чем сейчас, я думаю, — попытался приободрить страдальца Драниш. — Ну как, согласен?

— Нет! Мила, попробуешь еще раз?

И мы пробовали, пробовали снова и снова, пока я не отключилась прямо рядом с эльфом, зажав в руке гребешок.