11

Ветер неистово бил в стены фургона. Погода вновь резко менялась, и на этот раз нас ждала гроза — я знала это, чувствовала каждой клеточкой тела и с ужасом ждала предрассветного часа, когда обычно бушуют самые сильные бури. Гроз и того безумия, что они несли для меня, я боялась всю жизнь, причем боялась так сильно, что в детстве во время ненастья со мной рядом неотлучно находились няня и начальник охраны, огромный и невероятно сильный мужик, тогда казавшийся мне сказочным великаном. И только ему я могла довериться во время непогоды настолько, чтобы быть уверенной, что я переживу происходящее и смогу встретить завтрашний день. Слуги поговаривали, что это все оттого, что меня в детстве украли громовицы — ведьмы, которые летают на тучах во время грозы и воруют детей, которых оставили без присмотра, а потом возвращают их за большой выкуп. Официально данный факт никто не подтверждал, а няня вообще категорически его отрицала.

Кажется, всех остальных обитателей фургона приближение ненастья совершенно не волновало. Все спали так же, как и в любую другую ночь, только Ярослав сидел, привалившись к стенке и прикрыв глаза. Его страшно мутило, и я сидела рядом с глубокой миской, влажными полотенцами и ледяной водой в чайнике, готовая сразу же оказать помощь. Нести пост возле болящего мне велел эльф.

— Эта история закрутилась из-за того, что вы с троллем подобрали в кустах Чистомира, — заявил он. — Поэтому жертвовать своим драгоценным сном ради того, чтобы ухаживать за капитаном, не буду, я и так уже сделал все, что мог. А ты сиди рядом и заглядывай ему в лицо преданно-взволнованным взглядом. Мужики от такого выздоравливают лучше, чем от лекарств.

— Почему это я должна рядом с ним сидеть? Почему не Тиса? — вяло попыталась я отказаться от «почетной» обязанности заглядывать капитану в глаза.

— Потому что рядом с ним должен быть человек, который умеет держать себя в руках, — ответил эльф, бросая на воительницу презрительный взгляд.

Впрочем, не только Тиса, но и остальные значительно упали в глазах целителя после того, как капитан потерял сознание.

Тогда в фургоне начался форменный хаос. Тиса трясла тело капитана и рыдала, захлебываясь слезами. Тролль схватил за грудки Чистомира и вопил:

— Лучше б я тебя не спасал! Все из-за тебя! Из-за тебя!

Персиваль спрятался в углу под одеялами, и оттуда раздавался уже привычный противный скулеж на одной ноте, от которого нестерпимо начинали ныть зубы. Я совершенно растерялась и не могла решить, что делать — спасать ли капитана, утешать ли Тису или попытаться разнять дерущихся Драниша и Чистомира.

Только Даезаэль сохранил спокойствие и мурлыкал себе под нос, смешивая снадобья:

— Травиночка к приправке — будет славная отравка!

Для меня это означало: эльф совершенно никудышный стихотворец, зато прекрасный хладнокровный целитель. Поэтому я перестала бестолково крутить головой, разрываясь в желании помочь всем сразу, и сосредоточилась только на Даезаэле.

— Уйди, женщина, мешаешь! — Он пнул Тису в бок с такой силой, что она отлетела. — Мила, не стой столбом. Поднимай ему голову и открывай рот. Быстрее!

Я кивнула и принялась за дело. Пока мы вливали снадобье в рот капитану, Тиса присоединилась к гному, и они стали скулить в унисон. От этого ужасного звука зазвенело в голове и начало стрелять где-то в ухе.

— Если вы все не успокоитесь и не заткнетесь, я не буду помогать Волку, и он умрет в страшных мучениях, — тихо сказал целитель, но, как ни странно, его услышали, и в фургоне тут же наступила гробовая тишина.

— Искусственное дыхание и непрямой массаж сердца умеешь делать? — спросил меня Даезаэль. — Хорошо, этим и занимайся. Чистомир, мне нужна твоя сила.

— Зачем? — заикнулся было Дуб.

— Затем, что капитан мог бы вполне сдать тебя ульдону, а он рисковал своей жизнью, выгораживая тебя! — завопил тролль. — Ты думаешь, он не знал, что присутствие ульдона отравляет его?

Судя по ошарашенному виду Чистомира, он именно так и думал, поэтому безропотно опустился на колени перед целителем. Даезаэль выхватил у капитана из ножен кинжал, с которым Ярослав никогда не расставался, и полоснул Чистомира по запястью. Парень даже не поморщился. Потом эльф сделал надрез на запястье у капитана, соединил ранки и мелодично, в ритме сердцебиения, запел заклинание. Я поняла, что мои услуги больше не понадобятся, и тихонько поднялась, сделав знак остальным, чтобы они убирались из фургона.

— Что там происходит? — накинулась на меня Тиса, как только мы отошли на достаточное расстояние от повозки.

— Магическая энергия в теле мага наполняет его всего и циркулирует по телу, как кровь. Ульдон действует на магию так, будто на человека упал огромный валун: кости, кровеносные сосуды, мягкие ткани — все всмятку. Только в этом случае прерываются и перепутываются магические потоки. Для мага, даже если он очень редко пользуется своей силой, это смертельно, — как смогла объяснила я. — Даезаэль сейчас пытается потоки соединить и восстановить, для этого ему и нужна сила Чистомира, ведь у эльфов совсем другая магическая природа, на них ульдоны не действуют. Мирик сейчас для капитана ну… как вода в жажду, что ли.

— И у нас на руках будет два трупа, — вздохнул тролль. Он сидел на корточках, понурившись и свесив голову между коленей. Голос его звучал глухо.

— Не будет, — возразила я. — Вчера Чистомир пользовался силой Дома, в нем энергии хоть отбавляй! На двоих точно хватит.

— Знаете, что странно? — сказал тролль, подняв голову, и его карие глаза угрожающе сверкнули. — Если Дуб, как он сказал, соблазнил дочку ульдона, то почему на него не подействовала их сила? Не думаю, что дочка ульдона сильно от своего папаши отличается. Где-то этот гад определенно соврал, и его ждет серьезный разговор.

— Он ни в чем не соврал, — вмешался гном, на которого никто до этого момента не обращал внимания.

Мы обернулись. Персиваль сидел неподалеку в обнимку с любимой гитарой Чистомира и любовно ее поглаживал по изогнутому боку.

— Вы думаете, это просто гитара? Нет, это мощнейший артефакт, очень древний. Я думал, его секрет давно утерян. Ульдонам такая мощь и не снилась, да. Эх, жаль, что вы спасли Чистомира, надо было ограничиться только одной гитарой.

— Ты что сказал? — негромко спросила я, чувствуя, как во мне закипает бешеная, почти неподвластная контролю ярость. — Что вы все несете уже два дня? Ты! А ну дай сюда гитару и не смей прикасаться к ней своими лапами! Ты! Да, Драниш, я к тебе обращаюсь! Я не просила тебя спасать Чистомира, ты сам это решил, так что, будь добр, замолчи, и чтобы я больше никогда от тебя не слышала, что ты жалеешь о том, что его спас. Ты! Да, ты, Тиса, Чистомиру недостойна даже сапоги чистить, а туда же, изображаешь, что ты его ненавидишь, только потому, что твой обожаемый капитан когда-то не поступился своими замшелыми принципами и Мирик увел у него невесту. Да, да, Тиса, что ты уставилась? Ты не думала, что я такое знаю? Я знаю, что если бы не Чистомир, то ты бы сейчас служила нянькой у кучи сопливых Волчат. Или стояла бы на страже около спальни, из которой раздавался скрип кровати и стоны. Так что ты должна спасибо ему говорить, а не кривиться! И если вы еще раз посмеете оскорбить Чистомира, то вам не поздоровится. И не надо такое лицо делать, Тиса. Ты еще не знаешь, на что я способна!

Оказывается, в конце речи я уже просто кричала во весь голос. У меня тряслись руки от желания сделать больно им всем, которые так просто рассуждают о том, что не стоило спасать жизнь человеку. Тиса нахмурилась и слегка отступила, делая больше расстояние между нами. Драниш поднял было руку, но не решился ко мне прикоснуться. Вырвав гитару из рук гнома — он от силы рывка не удержался на ногах и неловко завалился на бок, — я, скрипя зубами от ярости, отправилась в лес, подальше от всех. Жаль только, что от себя не убежишь, как ни старайся.

Сев на поваленный ствол, я принялась бездумно перебирать струны, пытаясь успокоиться и загнать подальше все мысли и воспоминания, которые не нашли лучшего момента, чтобы вылезти на свет из темных подвалов, в которых прятались. Струны резали подушечки пальцев, они уже отвыкли от игры на гитаре, а я все сильнее прижимала их к грифу, чтобы заменить ярость на боль.

Постепенно музыка успокоила темных существ в моей душе, и я начала наигрывать знакомую веселую мелодию, которую когда-то придумал Чистомир после особенно удачно проведенной ночи, а потом мурлыкал каждый раз, когда ему удавалось удачно потискать очередную служанку. Странно, но я до сих пор ее помнила, пальцы сами скользили по струнам. Внезапно меня крепко обняли чьи-то руки, и ласковый голос произнес, щекоча дыханием ухо и шею:

— Как твой учитель, я тобой недоволен. Сколько времени ты не брала в руки гитару? Навыки совсем потерялись, струны не звучат, и — ты посмотри на свои пальцы! Подушечки будут долго болеть. А как твой друг, я должен, наверное, поблагодарить тебя за то, что ты меня защищаешь… Но не буду, а то еще загордишься. Вставай, хватит нюни распускать. Там твой женишок уже чаю тебе заварил, боится, наверное, идти тебя успокаивать.

— Ничего он не боится, — возразила я, — он просто не такой бесцеремонный, как ты, и дал мне время побыть в одиночестве. Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — заверил меня Чистомир, — у меня даже ранки не осталось. И Ярослав жить будет. Ваш эльф хоть и странноватый, но целитель хороший.

— Кто из нас не странноватый? — спросила я.

— Вот именно! — Мирик легонько погладил меня по щеке, закинул гитару на плечо и пошел обратно к дороге, где ребята уже успели разбить лагерь.

Я догнала парня и взяла его за руку. Он сжал мою ладонь, и по моему телу пробежала теплая и спокойная волна.

— Ты, кстати, в мелодии дважды сфальшивила, — сказал вдруг Чистомир.

— Что? — удивилась я, вырванная из своих мыслей. Отвлекшись, не заметила коварно выступающий из земли корешок, и споткнулась.

Мирик попробовал меня удержать, но все же силы у него были еще не те, и мы вдвоем полетели кубарем в небольшой овражек, ломая кусты и собирая на себя опавшую листву. Пока я пыталась отряхнуться, Чистомир хохотал во все горло, будто пятилетний мальчишка. Я недоуменно посмотрела на него — что тут смешного, ведь больно же! — а потом сама рассмеялась, и смеялась до тех пор, пока на глазах не выступили слезы.

— Пойдем, — отсмеявшись, сказал мой друг. — А то чай остынет и я снова окажусь виноватым.

— Где вы ходили так долго? — недовольно спросил нас эльф. Он выглядел очень и очень уставшим, даже кончики ушей под золотистым пухом волос поникли. — Мила, хватит отлынивать от обязанностей! Давай займись готовкой.

— Уже, — кивнула я, копаясь в припасах.

— Я тут работаю в поте лица, спасаю жизни, а они какой-то ерундой в лесу занимаются! — бурчал Даезаэль. — И грязные такие, небось полезут потом в фургон отдыхать от своих утех, мусора нанесут.

Драниш никак не реагировал на подначки и молча топориком обрубал ветви с огромного сухого ствола, который притащил для костра.

— Даезаэль, что ты бурчишь, как старая бабка? — удивился Чистомир, умело чистивший картошку на суп. — Тебе что, завидно?

— Мне не завидно, — скрипуче сообщил эльф. — Вы по земле катаетесь, а мне потом роды принимать.

Драниш аккуратно сложил ветки, поднялся и, все так же ничего не говоря, подошел ко мне и стал осторожно выбирать листочки и веточки из моих волос.

— Ты что же, совсем не ревнуешь? — чуть ли не с детской обидой спросил Мирик.

— А зачем? Ты мне сказал, что вы с Милой только друзья детства. Я верю вам обоим.

Чистомир закатил глаза.

— Тут он тебя уел, — с ехидцей сказал целитель, — а жаль, было бы интересно на драку посмотреть. Ну да ладно, я свою порцию развлечений еще получу.

Я посмотрела на эльфа. Он с удобством откинулся на вещи и с нескрываемым удовольствием смотрел куда-то за наши спины. Я как бы невзначай повернула голову и увидела, как Персиваль, с горящими от жадности глазами, на цыпочках крадется к гитаре Чистомира, небрежно брошенной на охапку хвороста. Протянутые к гитаре руки подрагивали от едва скрываемого вожделения. Зрелище было ужасным, меня аж передернуло.

Мирик ничего не замечал, всецело поглощенный закипающим супом. Лишь иногда бросал задумчивые взгляды на тролля, который продолжал педантично выбирать мусор из моих волос и одежды. У меня по спине и шее бегали мурашки, было очень приятно и почему-то слегка жутковато.

— Ну вас, — сказал вдруг друг детства, — голубки. Сиди, Мила, наслаждайся и не отвлекайся, я сам суп сварю, да так, что даже капитан не придерется, хотя ему сейчас есть все равно нельзя, но хоть понюхает и позавидует.

Готовил Мирик прекрасно, это я знала еще с детства — суровые родители частенько оставляли шкодливого отпрыска без обеда или ужина. А иногда, за особые провинности, маленький Сиятельный голодал сутками, раздумывая о своем поведении, — такой была официальная версия. Но на самом деле мальчик после первого же наказания украл в замковом гарнизоне котелок и столовые приборы, нашел себе уютную пещерку в лесу и там отсиживался после проказ, с аппетитом поглощая еду, собственноручно приготовленную из заранее припасенных продуктов.

Тем временем рука Персиваля прикоснулась к гитаре. В тот же момент Чистомир обернулся и метнул в гнома кинжал.

Брямц! — инструмент свалился с хвороста.

— А-а-а! — завопил Персик, тряся окровавленной кистью.

Я даже не успела ахнуть, как Мирик единым, по-звериному плавным движением перемахнул через обрубок сухого ствола и сваленные вещи и оказался рядом с гномом.

— Если ты, пакостник, еще раз хоть дотронешься до моей гитары, я тебе руки отрублю по самые локти, — серьезно сказал Дуб, подбирая кинжал и вытирая его о траву.

— Я то-о-олько посмотре-э-эть хоте-э-эл! — рыдал Персиваль. — Моя рука! Бо-о-ольно!

— Ты идиот! — рявкнул эльф. — Он же занимается ремонтом артефактов, а ты ему руку ранил! Да еще и правую!

— Ты предпочитаешь, чтобы я ему глаз выколол? — серьезно спросил Чистомир. — Ему уже неоднократно говорили, чтобы не смел трогать гитару!

Гном посмотрел на обидчика и внезапно оборвал завывания. Вместо привычного балагура он увидел перед собой наследника древнего рода Сиятельных. Когда Чистомир играл кинжалом, который вертелся и скользил между его ловких пальцев, ярко вспыхивая изумрудом в виде листка дуба на рукояти, его выражение лица было куда суровее капитанского. И что самое страшное, Дуб был способен за гитару без содрогания как выколоть глаз, так и зарезать на месте. А потом присесть у костра и снова шутить и смеяться, помешивая суп.

— Я б-больше не б-буду, — пролепетал Персиваль, прямо на глазах съеживаясь и пытаясь уменьшиться в размерах.

— Иди сюда, я промою тебе рану, — сказала я.

— Нет. Я запрещаю, — холодно сказал Чистомир, водружая гитару обратно на кучу хвороста. — Нечего. Сам провинился, теперь пусть сам страдает.

— Если так рассуждать, то мы должны были оставить тебя там, на поляне, — спокойно возразила я. — Сам виноват, сам и разбирайся с разгневанным ульдоном.

Чистомир смерил меня пристальным взглядом. Я равнодушно это выдержала — его высокомерный и ледяной взгляд я научилась выдерживать, еще будучи девочкой. И, откровенно говоря, Мирику было далеко до Ярослава, перед которым у меня дрожали поджилки и всегда хотелось упасть на колени и заползти в норку.

Наш молчаливый поединок прервало шипение сбежавшего супа. По поляне разнесся приятный запах испарявшегося на углях бульона.

— Дрыхли бы тебя побрали! — от души выругал Чистомир перепуганного гнома и бросился к котелку.

— Исцелять гнома не буду, — предупредил эльф, закрывая глаза. — Я вообще спал и ничего не видел.

— Я так и поняла, — буркнула я, доставая сумку с лекарственными снадобьями. — Иди сюда, Персиваль.

— Чистомир, а гитара твоя от такого обращения не испортится? — спросил тролль.

— Нет, она может испортиться, только когда ее всякие лапать своими клешнями будут, — ответил Мирик. — Сейчас закончу с готовкой, и мы с Милой споем. Ее гитара любит. Да и вообще, Милу сложно не любить, правда, Драниш?

— Я ее не люблю, — встрял целитель, продолжавший притворяться спящим.

— Конечно, котю невозможно не любить. А ты спи там и не высовывайся, — посоветовал тролль.

— Я во сне разговариваю, — капризно сказал Даезаэль. — И вообще, я тоже мужчина, поэтому мое мнение также должно учитываться.

— С такой прической ты лишен права мужского голоса, — со смешком сказал тролль.

Оказалось, боевыми талантами у нас обладали не только воины, но и целители тоже. Драниш едва успел уклониться от пролетевшей мимо жестяной миски — первого, что попалось в руки взбешенному эльфу.

— Дождешься у меня, — прошептал он, сверкая глазами.

— Прости, — искренне сказал Драниш. — Не смог сдержаться. Эй, Даезаэль, извини меня! Не хочу, чтобы мы косились друг на друга, все время ожидая какой-нибудь гадости.

— Тролль неправ, — внезапно сказал Чистомир. — Как мужчина, ты с такой прической вдвойне привлекательней.

Мы все, даже Персиваль, с удивлением уставились на Мирика.

— Поверь, я в соблазнениях толк знаю, — продолжал он. — Эльфы, конечно, красивые, но их много, и все они одинаковые. А ты уникален. А у уникального объекта куда больше шансов заинтересовать и понравиться. Так что я бы на твоем месте пользовался этим вовсю.

— С кем пользоваться-то? — вздохнул эльф.

— Тренируйся на Тисе, — предложил Мирик. — Если ты сумеешь ее заинтересовать, то остальных женщин как орешки будешь щелкать.

— Тебе повезло, что она сейчас рядом с Яриком и этого не слышит, — рассмеялся тролль.

После обеда мы устроили импровизированный концерт. Я любила петь, а тем более петь с Чистомиром. Наши голоса удивительно подходили друг к другу. За долгое время, проведенное вместе, мы так часто пели, что эти два года, прошедшие в разлуке, не помешали идеальному звучанию. Даже Тиса высунулась из фургона, оторвавшись от бдения над капитаном, чтобы послушать.

Позволив слушателям как следует увлечься музыкой, Мирик хитро улыбнулся и после окончания очередной мелодии отложил гитару.

— Давайте еще! — потребовал тролль. — Так красиво!

— Я бы спел еще. — Чистомир выглядел почти расстроенным, и только я заподозрила неладное. — Да вот, боюсь, Мила этого не одобрит.

— Почему это? — спросила я, чувствуя на себе огорченные взгляды.

— Я хотел бы сейчас сыграть «Сердечко», но ведь ты его не любишь… А если ты откажешься петь, это будет совсем не то…

— Ты же знаешь, что я не хочу это петь, — нежно проворковала я, незаметно для окружающих вонзая ногти в левую руку вероломного гитариста.

Тот и глазом не моргнул:

— Но у тебя ведь так хорошо получается…

— Если она не хочет петь, то не надо, — сказал тролль.

— Спой, Мила, пожалуйста, — внезапно попросила Тиса. Ее голос был настолько умоляющим, что я поняла, что меня загнали в ловушку.

«Сердечко» была старинной балладой, неимоверно длинной и очень трогательной. В ней рассказывалось про любовь простой девушки и Сиятельного наследника домена. Влюбленные боролись за свою любовь, но у них ничего не вышло. В конце концов девушка выбрала спокойную семейную жизнь с мельником, а Сиятельному пришлось продолжить свой род, женившись на благородной. Всю жизнь они страдают друг без друга и встречаются в посмертии, чтобы никогда не расставаться.

Мелодия заканчивалась такими сложными музыкальными переходами, что далеко не всякий мог ее сыграть и спеть. Зато сумевшему не сфальшивить в награду доставались обильные рыдания слушателей и деньги или красотка в постель, а то и все сразу.

Я не любила эту песню; искусство, на мой взгляд, должно нести только хорошее настроение, в жизни и так хватало всяких бед. Да и мой отец, если слышал, что я ее напеваю, впадал в бешенство — он считал такие произведения опасными для неокрепших девичьих умов. К тому же мне было безумно жаль героев, и я сама никогда не заканчивала песню без слез на глазах, а потом еще долго не могла прийти в себя.

Мирик это знал, но все равно настаивал, чтобы мы ее пели только вдвоем — насколько мне было известно, он никогда и ни с кем, кроме меня, не исполнял эту балладу. Спрашивать, почему это так, мне не хотелось. Наверное, боялась услышать то, что мне никак не понравится и усложнит и без того мою запутанную жизнь.

Сегодня мы собрали неожиданно — для таких слушателей — богатый эмоциями отклик. Персик плакал, не скрываясь, Тиса вообще ревела в три ручья — ну, с ними все было понятно. Но вот то, что прослезится циник Даезаэль, я никак не ожидала.

— Какая красота! — плакал он. — Они умерли! Что за песня! Вот умели же раньше сочинять! Я уверен, что последний куплет про совместное посмертие — это поздняя вставка. Потому что все должно заканчиваться плохо. Но какая песня, какая песня! Я запишу слова!

Даже Ярослав выбрался из фургона и сидел на заднике, прислонившись к стене. Лицо его было в тени, и разглядеть, что он чувствует, я не могла. Однако его взгляд так колол мне между лопатками, что я непроизвольно ежилась.

А вот Драниш смотрел на меня так тепло, что мне стало не по себе. Неужели черноволосый тролль начал находить лазейку в мою душу? Что же делать? Как все это прекратить? И нужно ли вообще это прекращать? Может, побаловать себя, пока есть возможность?

После «Сердечка» мы какое-то время молчали, каждый думал о своем. А потом Чистомир заиграл шутливую песню про ловкого котенка, который то и дело что-то вытворяет, оставляя виноватым то дворового пса, то любимую комнатную собачку хозяйки и даже горластого петуха. К концу песенки настроение поменялось, лица озарились улыбками. Вот за что я всегда восхищалась другом, так это за то, что он в несколько минут был способен кардинально изменить настроение окружающих, как правило, в свою пользу, и делал это виртуозно.

Как только у Мирика заболели пальцы, тролль сурово заявил, что пора заняться физическими упражнениями, и до темноты гонял нас бегом, заставлял отжиматься и подтягиваться. Выполнения упражнений не избежал даже Персиваль, правда, со скидкой на ранение. Дуб тоже не отлынивал, сняв одежду, которую ему пожертвовал Волк — только у него была подходящая фигура и размер, — и оставшись лишь в гномьих подштанниках. Смотрелся он очень потешно, и я веселилась до вечера, и только усевшись готовить ужин, заметила, как ощутимо дрожат после нагрузки руки.

После такого насыщенного дня эльф поручил мне следить за состоянием капитана, а сам завалился спать, посоветовав остальным заняться тем же самым. Упрямую Тису он ткнул пальцем в лоб, отчего она тут же заснула, тряпичной куклой рухнув на пол.

— Завтра под вечер приедем в замок к Сычу, — сказал тролль, волоча девушку на ее место и укрывая одеялом. — Надо явиться на встречу в надлежащем виде, завтра будем драить фургон, пока кто-то из магов его вести будет. Ярик не захочет упасть в грязь лицом перед другом детства, это как пить дать.

И вот теперь я сидела рядом с Ярославом и прислушивалась к происходящему за стенами фургона. Здесь никто, кроме Чистомира, не знал, что грозы для меня опасны, но друг детства спал, широко раскинув руки, приоткрыв рот и мелодично похрапывая. Как бы он ни храбрился, но последние дни выдались для него слишком тяжелыми. Поэтому мне было стыдно будить его в поисках защиты и утешения. Я решила терпеть до последнего и только тогда, когда ситуация станет критической, просить о помощи. Пусть Чистомир еще немного поспит, он это заслужил. А потом ему придется возиться со мной всю ночь.

Очередной порыв ветра так ударил в стенку фургона, что он закачался. Я поежилась и подвинулась поближе к капитану, так, чтобы тело чувствовало его тепло.

Вдалеке ударил гром. Я подскочила на месте, зажав руками рот, чтобы не закричать. Как же я ненавидела ту беспомощность и утрату контроля над собой, которые всегда ждали меня во время грозы! Все еще усугублялось тем, что, потеряв способность здраво размышлять, я могла причинить ущерб фургону и окружающим своим магическим даром. Но нужно еще немного потерпеть, держать себя в руках и сопротивляться безумию до последнего.

Началось!

Судя по тому, что я чувствовала — а в этом я никогда не ошибалась, — гроза приближалась к нам полным ходом. Вот-вот молнии будут бить прямо над нашими головами.

Бабах! Гром как будто вбил раскаленный гвоздь в мой череп.

Я не выдержала и, наплевав на обязанность поменять мокрую тряпку на лбу у капитана, свернулась в комочек, спрятавшись под одеяло. Этот нехитрый детский прием совершенно не помог — было все так же страшно и больно.

Раздался очередной раскат грома, казалось, прямо у меня над головой. Я содрогнулась всем телом и не смогла подавить вскрик. Паника была уже готова захлестнуть меня с головой, и я проскулила, наплевав на гордость и свою решимость терпеть:

— Помогите! Ай!

Зарождавшийся в горле крик прервало крепкое объятие.

— Тихо, — сказал капитан. — Всех разбудишь. Где у тебя тут голова?

Он помог мне выпутаться из одеяла и скептически оценил мое состояние:

— Да, что-то совсем невесело. После твоих утренних подвигов не думал, что ты чего-то боишься, и уже тем более — обычной грозы. Я думал, их только манерные девицы боятся. И то только потому, что хотят в постель к кому-то забраться.

Клацая зубами и схватившись за голову, я ждала, когда в очередной раз прогремит гром.

— Не бойся, — спокойно и уверенно сказал капитан. — Я не позволю, чтобы с моей подчиненной что-то случилось.

Бабах!

Я пискнула и вцепилась в рукав Ярослава.

— Слабое утешение, да? — пробормотал он. — Знаешь, я никогда не утешал девушек, которые чего-то боятся. Все эти писки по поводу мышей и обмороки при виде лягушки мне казались несусветной глупостью. Ты боишься мышей, лягушек или темноты?

Я помотала головой, что должно было означать: «Нет, конечно!»

— Ты мне казалась такой смелой, неужели я в тебе ошибся? Ну-ка, соберись! Мила! Я кому сказал? Взять себя в руки!

По крыше застучали первые крупные капли. Я схватилась за рукав капитана уже обеими руками, но смогла подавить горячее желание залезть к нему на колени и засунуть голову под мышку — в такой позе я всегда спасалась от грозы. Пока я еще держалась, но что будет дальше? И как я потом смогу смотреть в лицо Волку? А если кто-то проснется и увидит это? Особенно Тиса! Она же возненавидит меня, и жизни тогда совсем не будет.

— Погоди-ка, это ведь не обычная боязнь грозы, да? Это грозовое безумие? — озабоченно предположил капитан, не делая попыток освободиться от моего захвата. Может быть, он решил, что так ему будет проще. — Я слышал о таком, но никогда не сталкивался. Тебя, наверное, в детстве громовицы похищали?

Я кивнула.

Он вздохнул, понимая, что мы уперлись в тупик. Да, бравый капитан, Сиятельный, никогда не оставался с паникующей и способной потерять разум девушкой один на один, когда ни холодный взгляд, ни приказ, ни окрик не поможет.

Гроза усиливалась. Я зажмурилась так крепко, что перед глазами поплыли разноцветные круги. Меня начало трясти крупной дрожью. Ярослав осторожно, словно на горящие угли, положил мне ладонь на голову и неумело погладил.

— Ярик! — раздался яростный шепот Чистомира. — Что ты, как пацан малолетний, сидишь? Действовать надо. Сейчас она вообще с ума сойдет, тогда кошмар начнется, поверь мне!

Волна радости пробилась сквозь панику. Мирик! Мой драгоценный друг! Он проснулся и сразу понял, что меня нужно спасать.

— Ложись, — приказал Дуб то ли мне, то ли капитану.

Я раскрыла глаза и с удивлением увидела, что капитан повиновался.

— Давай веревку, потом падать в обморок будешь, — шипел Мирик, спеленывая меня одеялом. — Так, хорошо. Держи ее покрепче. Мила, это же твоя первая гроза в этом году, да? Я так и думал. Да держи ее, Ярик, прижимай к себе покрепче! Ты справишься или тролля будить?

Друг детства обвязал меня так крепко, что я с трудом могла дышать, несколько раз перепроверил узлы при свете огонька и уложил меня между собой и Волком.

— Просто красота, — прошептал он, посмеиваясь. — Ты сейчас лежишь между двумя женихами, такими желанными для большинства благородных девиц на выданье! Да любая девушка за это полжизни бы отдала! А у тебя такой кислый вид, что я начинаю сомневаться в своей привлекательности.

Я слабо улыбнулась, благодарная Чистомиру за попытку разрядить ситуацию.

— Не волнуйся, теперь ничего плохого не случится. Почему же ты, дурочка, меня раньше не разбудила? Почему? Я бы тебя тогда поудобнее устроил. Не хмурься — вон смотри, твой капитан так за тебя волнуется, что его даже мутить перестало. Верно, Ярослав?

— Да, — выдавил из себя Волк.

Не знаю, сколько времени мы вот так лежали. На улице вовсю бушевала гроза, и я даже слышала завывания громовиц, но так ли это, спросить у парней не могла — изо всех сил сцепляла зубы, чтобы не стонать. В какой-то момент я отбросила все приличия и уткнулась Ярославу в грудь лбом, ощущая равномерное колебание грудной клетки и наслаждаясь запахом Волка. Он пах, как пахнет любой взрослый, сильный и уверенный в себе мужчина. Я глубоко втянула в себя этот запах, надеясь, что немного от спокойствия капитана передастся и мне.

В какой-то момент я перестала слышать шепот Чистомира, который убеждал меня в том, что все будет хорошо, и даже ощущать ласковые поглаживания его рук. Гроза полностью захватила меня, и я уже ничего не соображала. Мое тело было где-то в фургоне, а душа мчалась по тяжелым грозовым тучам, играла в свете бликов молний и наслаждалась мощью стихии.

А потом в какой-то момент все закончилось, и, совершенно измученная, с невероятно болевшими от судорог мышцами, я провалилась в тяжелый глубокий сон без сновидений, пригревшись на груди у Волка. Кажется, он не возражал или просто был рад, что все закончилось.

— Это что такое?! — Пронзительный крик Тисы ворвался в мой сон. — Что это?

— Успокойся, — негромко велел Ярослав сонным голосом. — Разбудишь.

— А ты… она… вы ночью… — От этого крайне растерянного и полного ревности голоса я окончательно проснулась и сразу поняла, что вызвало такое возмущение у воительницы.

Мы с Волком лежали обнявшись, как страстные любовники. Он обнимал меня обеими руками — наверное, та, на которой я лежала, страшно затекла. И к тому же он еще и по-хозяйски положил на меня ногу!

— Ярик, что происходит? — спросил тролль. — И куда девался Чистомир?

— У Милы было грозовое безумие, — объяснил капитан, осторожно вытаскивая из-под меня руку. — Пусть она поспит.

— Я уже проснулась, — хрипло сказала я. Говорить было больно. — Спасибо за помощь.

— Ого! — присвистнул Драниш, присаживаясь рядом со мной. — Как они тебя спеленали! Ты хоть дышать-то можешь? Тебя уже можно развязывать? А я не слышал ничего.

— Это Дуб постарался, — сказал Ярослав, разминаясь. — Видно, у него большой опыт.

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Да, — подтвердила я. По освобожденному от оков телу побежали тысячи мурашек, ощущение было крайне неприятным. — Это у меня с детства, нам иногда случалось переживать грозу вместе.

— Попей, — предложил эльф, подавая мне чайник. — Ты молодец, хорошо держалась. Я уж было думал, что мне придется вставать и тебя успокаивать, но обошлось. Драниш, разомни ей мышцы.

— Почему ты никому ничего не сказала? — спросил тролль, ласково заглядывая мне в глаза.

Чувствуя, как предательская краска заливает лицо, я ответила:

— Сначала боялась, что меня не возьмут на работу, а потом как-то все недосуг было. А вчера рядом уже был Мирик, и я надеялась, что он меня защитит от самой себя.

— Ну по сравнению с некоторыми ты еще очень даже ничего, — утешил меня эльф. — На всякий случай, раз Чистомир смылся, следующий раз заранее говори мне. Я тебе такую штуку дам выпить, что грозовое безумие тебе потом шуткой покажется.

— Чистомир ушел? — нахмурился Волк.

— Ага, рано утром, — подтвердил эльф беззаботно. — Молодец парень. Бесшумно двигается. Кстати, Персик, слышь, он в твоих подштанниках ушел и еще, кажется, парочку прихватил.

— Что? — завопил гном, вскакивая с подушки. — Он унес мамины подштанники?!

— Твои подштанники, — педантично уточнил эльф. — Думаю, на мамины он бы не позарился.

Под привычные причитания гнома я легла обратно. Подушка еще хранила запах Ярослава, и вдыхать его было необыкновенно приятно.

— Поспи, — ласково сказал Драниш, заботливо укутывая меня одеялом. — Я тебя разбужу, если что.

Чистомир покинул наше маленькое общество так же внезапно, как и объявился в нем. Позже утром я нашла в своих вещах записку, написанную его небрежным почерком: «Одобряю». Что он имел в виду, я, как ни раздумывала, так и не поняла.