Глава шестая

Пробудилась я на следующий день в двенадцать пополудни, о чем сообщили часы на моей руке. Сколько было по местному времени, меня мало волновало, но судя по положению светила, продрала я глазки явно не на утренней зорьке. Никаких угрызений совести я не испытывала. Может, если бы была селянкой и в хлеве стояла бы буренка, то и встала к первой дойке. Но коли я вроде как не почетная доярка колхоза «Красный лапоть», то, как говорил мой кузен, имевший глупость сходить в армию: «Солдат спит, а служба идет».

— Вставай, май либен Сосискин! Пора на трудовые подвиги! — Я глянула в сторону пса и направилась в кусты — совершать моцион.

Еще час прошел у нас в распитии кофе, поедании завтрака, донесении до сведения пса полученной вчера информации, вялых пререканиях и прочих хлопотах, сопровождающих любые сборы. Когда мы наконец решили двинуться в сторону Столицы, в нашем почти покинутом лагере возник обещанный поверенный. Пришедший назвался Ортанаэльдом, и мне он сразу понравился. В нем не было той подавляющей красоты, как в моих знакомцах, наоборот, весь его образ внушал какое-то спокойствие и надежность. Да и дела проще вести с мужиком, напоминающим менеджера среднего звена, а не модель из журнала «Men’s Health».

— Соберись, тряпка, а то сейчас тебя облапошат, как провинциалку на рынке! — дала мне затрещину жадность.

Видимо, ее услышал Сосискин и с улыбкой акулы капитализма пропел:

— Где ж так припозднились, золотовалютный вы наш? Мы прям уж с рассвета вас поджидаем, глазки не смыкаем, все смотрим и ждем, когда же придет наш яхонтовый советник по экономическим вопросам.

Чую, что свалившиеся вчера богатство и владения не самым лучшим образом отразились на его характере.

— Я ждал, когда вы соберетесь, чтобы непосредственно перед вашим выходом урегулировать финансовые вопросы, — с легкой усмешкой парировал гость.

— О, дядя-то прям как наш министр финансов чешет на заседании Думы, — съехидничала я.

— Не-э-э, в принципе он прав. Кто ж на голодный желудок-то серьезные вопросы решает? — осклабился пес. — Не желаете ли кофейку-с? — шаркнул он задней лапкой.

— Желаю, — на свою беду, повелся на провокацию Ортанаэльд.

— А нету у нас кофию-то, нету, и еды у нас нету, калики мы перехожие, странники горемычные, и вообще сами мы не местные, приехали на операцию, а деньги и документы все украли, живем на вокзале! Люди добрые, помогите копеечкой кто чем может! — на одном дыхании прогундосил пес и, сев на свой упитанный зад, нахально уставился на выпавшего в осадок Ортанаэльда.

Я ржала и смотрела, как тот в полной прострации полез в карман и, вытащив монетку, протянул ее новоявленному попрошайке.

— Сосискин, в тебе просто бездна талантов: то ты участвуешь в налетах на продуктовые лавки, то воруешь золотишко у драконов, а теперь еще побираешься! Вернемся назад, я тебя буду в качестве тренера нищенствующим гражданам сдавать: будешь им мастер-класс давать, — задыхаясь от смеха, выдавила я.

— А что одну-то? — не обращая никакого внимания на меня, сердито пробурчал он.

— На кой черт тебе это монетка. У тебя же миллионы! — Мне начал надоедать этот балаган.

— Молчи, убогая! — отмахнулся тот. — Деньги никогда лишними не бывают, это ты бессребреница, а я корыстный.

Наконец Ортанаэльд отмер и с улыбкой поинтересовался: всегда ли с нами так весело?

— Всегда. Если будешь регулярно подавать милостыню, обеспечу билетами на первый ряд, — категорично гавкнул пес и, схватив монетку, потащил ее в зубах к своей подстилке.

— Когда мои знакомые говорили, что вы оригинальны, я, признаться, не верил им, но теперь вижу, что вы действительно нечто, — поклонившись, признал мои таланты главный по финансам.

— А они тебя предупредили, что я не запоминаю трудные для себя имена и названия? — усмехнулась я.

— Предупредили, и мы даже с ними поспорили, как ты сократишь мое имя.

— А что тут думать? Эдиком будешь, — подал голос Сосискин.

— Почему Эдиком? — хором спросили мы.

— Тю-ю, а где вы видели путевых адвокатов или финансовых махинаторов по имени Олег? — вопросом на вопрос ответил он.

Мы переглянулись с Ортанаэльдом и заржали.

— Ну, кто выиграл? — удрученно спросила моя жадность, расстроенная, что в этот раз деньги прошли мимо нее.

— Никто. Сосискина мы в расчет не брали, — улыбаясь, ответил демиург.

А это они зря. Судя по тому, как угрожающе блеснули его глазки, Эдик крупно попал. Сосискин с виду хоть и безобидный тюфяк, но в душе он редкостная сволочь. Надо было срочно переключать внимание пса.

— Ладно, Эдик, давай не будем терять время и прикинем хрен к носу. Куда нам наши мильёны пристроить? А то уже солнышко высоко, а нам марш-бросок совершать и выйти до ночи из Леса.

И тут Эдик меня разочаровал, вместо того чтобы просто сказать, куда на время нам припрятать кубышку, он стал разрушать мой мозг всякими страшными словами типа: акция, облигация, котировка, займы, инфляция и процент по кредитам, какие ставки в банках каких миров наиболее выгодны, и т. д., и т. п. Примерно на пятой минуте его доклада я потеряла нить рассуждений и попыталась уйти в астрал, где спокойно могла переждать, когда закончится его лекция по межмировой экономике. Поняв, что товарищ оседлал своего любимого конька, а в нас нашел благодарные уши, я сделала умное лицо, про себя напевая песенку про поле чудес в стране дураков. Ну, неудобно было мне признаться, что единственный капитал, которым я, чего уж тут скрывать, не умею распоряжаться, — это моя зарплата, а на моей сберегательной книжке лежат какие-то сто раз деноминированные копейки, положенные мне на свадьбу еще прабабкой. Наконец он выдохся и вопросительно уставился на меня. Присев на умняк, я с важным видом покивала головой и предложила ему поместить наши капиталы туда, где лежат его денежки и деньги моих знакомых стервецов, а большую часть туда, где хранит свои трудовые копейки Абраша. Седьмая ресница на левом глазу мне подсказывала, что кто-то из его родственничков явно был родом из земли обетованной. Судя по тому, как просветлело лицо Эдика, именно эти банки он мне и рекомендовал, но мозг напомнил о нестыковках в вопросах невозможности использовать в походе выигранные деньги. Банк мы сорвали, поверенного нам прислали, а наличку не дают. Придется прощупать на эту тему Эдика. Видя, как он пребывает мечтами в финансовых операциях, я решила вернуть его с небес на землю и попытаться вытрясти из него хотя бы какую-нибудь мелочь на первое время.

— Эдуард, дружок, а не скажешь ли ты мне, могу ли я и из своих капиталов изъять пару-тройку тысчонок в местных денежных знаках на первое время?

— Боюсь, что нет. Насколько я знаю, вы можете получить их только в случае своего успеха, — отрицательно качнул головой Эдик.

Я выматерилась, ситуация была идиотская: выигрыш и гонорар за квест — это же разные вещи. Печенкой чую, к этой заднице причастна волосатая рука троицы. Как любит говорить моя подруга: «Ауй полный!» У нас была куча денег, но мы ее не могли взять, а из налички имелась выклянченная прозорливым Сосискиным монетка, да и то неизвестно, из какого металла сделанная. Эдик виновато молчал, а я зло курила.

В этот трагический момент на сцену вышел Сосискин, и, судя по выражению на морде, пес решил мстить. Сверкнув огненным взором, он патетически взвыл:

— Ви таки хотите нашей смерти? — с непередаваемым одесско-еврейским акцентом начал он.

Эдик попытался дернуться, но пес протестующее поднял лапу.

— Ви мне таки хотите сказать, шо ми без нормального питания должны заняться подрывной деятельностью в глухом подполье и без гешефта от командования? Таки я не слышу? Вам нечего нам сказать за деньги? Ша, тогда за деньги буду говорить я. Поверьте мне, старому ветерану фронтов Колчака и раскаявшемуся махновцу, все диверсанты потерпели поражение, потому что кое-кто не озаботился о горячем питании и подвозе фуража.

— Какой фураж?! Какой к черту фураж?! Заткнись, христопродавец! — шипела я, но Сосискина было не остановить.

— А как, ви думаете, ми будем преодолевать эти жуткие пустыни, в которых потерял бы надежду сам Моисей, и штурмовать эти горы? — кивнул он почему-то в сторону моря. — Ви таки думаете, мои короткие лапки могу преодолеть эти расстояния?

Эдик ошалело покачал головой, а псу под хвост попало вдохновение.

— Правильно! Мои старые больные лапки уже не такие, как во времена моей розовой юности, и поэтому меня надо обеспечить лошадью. Но лошадь же не может питаться святым духом! Ой, если бы лошади питались святым духом, это был бы рай на земле, но они тоже любят кушать, и поэтому им нужен фураж.

Я уже не пыталась вмешаться, а просто наслаждалась представлением.

— А если я таки погибну, не вынеся всех тягот пути, кто позаботится о моих пятерых несчастных голодных щенках, трое из которых сиамские близнецы? Ви знаете, сколько ест щенок? Нет, ви таки не знаете, сколько раз в день кушает один щенок! Если бы ви это знали, то не делали мне такие большие глаза. А моя несчастная жена, которая перенесла болезнь и теперь стала похожа на бульдога, страдающего базедовой болезнью? И это моя Фирочка, которая была красой и гордостью Крыжопольского областного питомника сторожевых собак! Но теперь у нее плохое пищеварение, неправильный прикус, и ей таки нужен хороший дантист. А ви знаете-таки, сколько стоит хороший дантист? Этот оборотень в белом халате за один свой прием берет такие деньги, на которые все семь моих несчастных щенков могли бы хорошо кушать целый месяц! Но пока я коплю деньги на визиты к докторам, мне приходится работать в ночную смену грузчиком в порту, чтобы моя больная жена таки могла себе купить специальный корм, ой, прости меня, Фирочка, для старых собак. Знаете, сколько стоит такой корм? Я вижу по глазам, шо ви таки знаете, сколько стоит этот корм! Но почему-то хотите сделать ее вдовой с больными зубами?! А моя страдающая радикулитом и искривлением хвоста теща?! Знаете, сколько стоит содержание тещи в собачьем приюте? Чтобы моя любимая теща ни в чем не нуждалась, я вынужден брать на дом работу и в домашних условиях переплавлять старые калоши на презервативы для малых народов Севера. Ви хотите взять такой грех на душу и оставить десятерых щенков, жену и тещу без куска хлеба и кормильца? Не надо, не берите греха на свою бессмертную душу — это плохо отразится на вашей ауре и вас откажется лечить даже Кашпировский. Я же вижу, ви разумный человек, и я из уважения к вам таки соглашусь на небольшое, но регулярное пожертвование в пользу вдов и детей героев войны. Шо ви отрицательно качаете головой? Вас не убедили мои дети? Тогда поглядите на эту мужественную девочку с руками пианистки, взявшую в свои чуткие пальцы топор войны! Она, практически причисленная к лику святых великомученица, ушла босая на войну из дома! Ой, если бы ви только знали, какой у нее уютный дом и большой холодильник! И, не прося ничего взамен, кинула себя на амбразуру.

— Позвольте, но Дарье выплатят гонорар, — слегка заикаясь, проблеял Эдик.

— Который даже не достанется в качестве пенсии ее родным, — отбрил Сосискин. — Эта полуголодная крошка одна, с голой пяткой, будет кидаться на вражеские штыки, а ви жалеете выдать ей небольшой аванс на теплые носки? Я уже молчу за то, шо ей придется, как Мата Хари, которую все в Одессе знали как Милю Кольцмальгогель, выяснять коварные планы тирана. Шо-то мне подсказывает, что он таки, потомственный черносотенный белогвардеец, не станет откровенным с какой-то оборванкой. О таких, как он, поломали зубы все местные гетеры-резиденты, состоящие в секретариате начальника контрразведки, а ви хотите, шоб она в этом рубище развязала ему язык? Я же вижу, шо ви, как внук Штирлица, в душе согласны, что в таком наряде она провалит нам все явки, а от голода забудет все пароли. А потом бурчание ее голодного желудка может заглушить седьмую, героическую симфонию Шостаковича, которую деточка будет играть для усыпления бдительности войск противника. Ви же умный человек, поговорите с товарищами наверху, пусть выдадут ассигнования ей на шпильки и витамины. Шо ви молчите? Вам таки стыдно, шо ви не подумали за лекарства? Так уймите свою совесть, за вас уже подумал я. Или ви таки думали, если девочка взяла с собой мазь от геморроя, она спасет ее от ангины? Так шоб ви знали, с больным горлом она не сможет кинуть в бой ополченцев, ее же просто не услышат. Мы же не хотим, шобы она погибла в самом начале. Или мне начинать думать за саботаж?

— Не надо думать за саботаж. Я сейчас уточню, можете вы воспользоваться выигрышем или нет, — отмер Эдик и испарился.

Сосискин победно взглянул на меня и совершено нормальным тоном сказал:

— Учись, гопота, как шлимазлам на уши грамотно приседать надо.

— Да-а, — офигевше протянула я и поинтересовалась: — Скажи мне, откуда такой одесский колорит? Ты же вроде дальше дачи нигде не бывал и знакомых и родственников у нас оттуда нет?

— А как ты думаешь, я со свой бульдожкой познакомился? — прищурив глаз, спросил он.

В ответ я пожала плечами, процесс их знакомства, в отличие от его последствий, я наблюдала целый месяц, пока не продала щенков. Видя, что ответа от меня не дождаться, дамский угодник сообщил, что познакомился с ней в тот момент, когда она сбежала от хозяев, потому что не могла больше вынести разговоров их родственников, приехавших из Биробиджана и до кучи захвативших с собой мохнорылого пуделя.

— Кстати, мадам, за мой гастроль требую повышенную порцию. Надеюсь, я заслужил?

— Базара нет, — засмеялась я, и довольный пес улегся в тенечке.

Только я собралась перекурить победу Сосискина над буржуем-капиталистом, как из воздуха второй раз за день нарисовался пребывающий, судя по красному лицу, в предынфарктном состоянии Эдик.

— Дарья, можно вас на минуточку? — С опаской глядя на Сосискина, прошептал он.

— Можно Машку за ляжку, а у Дарьи Петровны дозволяется просить уделить время, — зарычал пес.

Эдик нервно вздрогнул и просительно уставился в мои глаза. Мне стало жалко парня, и я, взяв его за руку, потянула за куст.

— Не обижайтесь на Сосискина, он просто очень нервничает, когда, по его мнению, наступает угроза желудку, — выступила с программной речью моя совесть.

— Да, конечно, я понимаю, — проблеял Эдик. Потом глубоко вздохнул и выпалил: — Я просмотрел законодательство по вашему вопросу и не нашел ничего по данной ситуации, но, — поспешил он меня утешить, — я смог доказать, что ваш выигрыш — это не гонорар и никто не может запретить вам его тратить, когда вы этого захотите.

Подозреваю, несчастный друг выдержал целый бой за наши интересы. Конечно, наблюдать за дурой, которая в ближайшее время дойдет до мысли продать свои почки, чтобы прокормить себя и собаку, гораздо интереснее, чем смотреть, как мы с ним спокойно будем тратить наши денежки с пользой для тела. Чую, все наблюдатели очень не хотели облегчать нам скитания. Недаром же Ник соврал, что я получу выигрыш только в случае победы. Ничего, я это припомню ему. Я не злая — я очень злая и памятливая. Но на всякий случай решила проверить свои догадки.

— Эдик, признайтесь, это было нелегко?

— Скажем так, это было трудно, но я это аргументировал тем, что если мы введем для вас запрет на использование выигрыша, то многие могут подумать, что организаторы не хотят отдавать его и это может подорвать их авторитет, — подтвердил он мои подозрения. — И потом, я кровно заинтересован в вашей победе, — вдруг залихватски подмигнул он.

— Спасибо, вы настоящий друг, а не поросячий хвостик, — ответно изобразила нервный тик я.

Затем Эдик быстро передал мне два мешочка с монетами: один с золотом, второй с местной мелочью. Дальше мы с ним договорились, что по моему первому требованию он будет пополнять их. Я всегда могу с ним мысленно связаться только по финансовым вопросам, а задержек с поступлением средств у меня не будет. Наконец мы тепло попрощались, и я осталась одна с Сосискиным. Надев на себя рюкзак и прихватив сумки, я и пес сделали первый шаг по пути к вселенской засаде.

Примерно через час-полтора неспешной прогулки по лесу подо мной разверзлись небеса. Нет, на нас не напали вурдалаки, стая горгулий не закидала нас каменным пометом, и даже василиски не пытались сделать из нас статую «Дама с собачкой». Ничего такого не произошло. У меня случился всего лишь Сосискин на переходе. Через каждые сто метров я была вынуждена останавливаться, потому что кое-кому хотелось пить, есть, писать, и я должна была, всенепременно отвернувшись, его караулить. В промежутках у него то кололо в боку, то кружилась голова, то попадали огромные булыжники в подушечки лап. Я была вынуждена ждать, пока пес полежит и наберется сил, чтобы двигаться дальше. Капризным тоном меня требовали взять его на ручки, а когда я говорила, что в таком случае брошу сумки с едой, меня всячески обзывали. Через час я озверела, к исходу второго стала лихорадочно вспоминать, куда сунула кухонный нож. Только мысль о том, что этим ножом я потом буду резать продукты, спасла это чудовище от смерти.

Вот и сейчас Сосискин завел свою песню:

Я со злостью бросила сумки, рывком скинула с плеч рюкзак и выдала речь, которая составила бы честь любому боцману. Скажем прямо, из приличного там были только предлоги. Пес растерянно посмотрел на меня и наивно поинтересовался, что это я так разошлась. Вторая фраза, по моему мнению, надолго должна была отбить охоту задавать мне дурацкие вопросы, но этот ушастый турист-недоучка невозмутимо фыркнул и заявил, что он так устал, что никакие колбасные изделия не заставят его сделать ни шагу. Поняв, что сил у меня терпеть этот скулеж больше нет, я плюнула и стала собирать ветки для костра. Увидев, что колыхание телесами по направлению к заданной позиции больше на сегодня не предвидится, разрушитель моих нервных клеток тут же вытащил из рюкзака свое персональное койко-место и, расстелив его с помощью носа, нахально завалился спать. Я же, как пчелка Майя, обустраивала наш ночлег, кипятила воду, готовила макароны с тушенкой и думала, как ночью буду защищаться от неведомых тварей. Ник мне говорил, что на Светлой территории шанс встретить нечисть мизерный, но не с моим еврейским счастьем надеяться на чудо. Оставив пса сторожить наш временный лагерь и удивившись, что он даже не испугался остаться один, пошла искать воду на завтра. Сегодня мне не повезло. Проплутав довольно долгое время, никакого водоема не обнаружила и, увидев, что солнце начинает клониться к закату, пошла назад. Настроение было отвратительное, воды оставалось мало, значит, придется обходиться без вечерних водных процедур. Из леса мы не вышли и, судя по тому, как пес передвигается, идти нам по нему очень долго. Как говорится, на повестке дня одна фигня. Вот с такими грустными мыслями я вернулась назад, и, как оказалось, во время. Еще пять минут блужданий, и осталась бы без ужина.

— Сосискин, сволочь, ты сожрал почти все макароны! — заорала я, когда увидела, что почти полный походный котелок был им съеден.

От моего вопля с деревьев посыпались листья, а этот троглодит даже ухом не повел.

— Ну и чего ты орешь? — невозмутимо поинтересовался он. — Вон возьми кипяточку и взорви бомж-пакет, — кивнул он на торчащую из сумки упаковку лапши «Доширак».

— Скотина ты мерзкая! Это наш НЗ! Что ты будешь жрать, когда кончатся макароны и тушенка?! — визжала я на весь лес.

— Дойдем до города и купим хавчик, — сыто икнул он в ответ.

— Да такими темпами мы сдохнем в этом лесу от голода, а коренья и грибы ты жрать у нас не приучен! Ты у нас исключительно мясо-молочные продукты потребляешь! — вопила моя обида, и ей вторил бурчащий от голода желудок.

— А кто-то слишком долго прохлаждался на морях — и у него отобрали возможность определять, что тут съедобное, а что нет, — огрызнулся он в ответ.

Не помня себя от злости, я подлетела и выхватила то, что оставалось от ужина.

— Подавись, куском уже испопрекалась! — зло тявкнул пес и лег спиной ко мне.

И без того поганое настроение было испорчено окончательно. С трудом впихнув в себя остатки еды, переодевшись в старые папины тренировочные штаны и тельняшку, моя пышущая злобой персона завалилась спать.

Я проснулась среди ночи от того, что почувствовала прикосновение чего-то мокрого и холодного к своей шее. Я испугано завизжала и при свете тлеющих углей увидела дрожащего Сосискина.

— Дашка! Тут кто-то ходит! — заикаясь, прошептал он и прижался ко мне, тихонько поскуливая.

Я прислушалась: в лесу царила тишина, и только деревья шелестели своими кронами.

— Кто тебе тут ходит, паникер несчастный, так и скажи, что боишься спать один.

— Боюсь, но я только что слышал, как тут кто-то ходил.

Я стала вслушиваться… Через пять минут работы локатором мои барабанные перепонки вынесли вердикт, что ему послышалось, а я обняла его и снова попыталась заснуть. Но сон не шел, слова Сосискина разбудили во мне страхи перед темнотой и ночным лесом. Он внезапно наполнился шорохами, скрипами, стал чудиться волчий вой и уханье совы. Сердце стало колотиться как бешеное, а по спине пополз холодный пот. Девятым валом накатывали ужас и паника. Мне казалось, что из соседних кустов на меня смотрит, как минимум, упырь, а как максимум — тираннозавр. Тут еще полезли мысли о вампирах, которые усыпляют своих жертв зовом, об извечных гурманах зомби и прочих любителях человечинки. Надо было срочно взять себя в руки и успокоиться, иначе ко мне с визитом придет товарищ Миокард. Я отстранила от себя испуганно вздрогнувшего пса и потянулась к рюкзаку за припасенной на всякий який водкой. Не успела я ее взять в трясущиеся руки, как вдруг справа от нас раздался оглушительный треск: с диким воем Сосискин рванул в темноту, а я застыла с бутылкой, перехваченной в руке за горлышко на манер гранаты. Со стороны я, наверное, смотрелась как какой-нибудь революционный матрос, отражающий атаку антантовцев. Для полноты картины не хватало патронташа крест-накрест, бескозырки и ленточки в зубах, но трясущиеся поджилки, вместо насвистывания залихватского Яблочка, используя в качестве радиста клацающие зубы, отстукивали: «Проверь на сухость папины штаны». Тельник рвало выпрыгивающее из груди сердце, мозг просчитывал комбинации по тактическому отступлению, ноги резко приготовились стартануть в ту сторону, куда по-спринтерски рванул Сосискин, как вдруг, на манер Анастасии Волочковой, на поляну выплыл наш знакомый единорог. Второй раз за день с деревьев посыпались листья, а интуиция подсказала, что во всех окрестных деревнях после моего сольного выступления перестанут нестись куры, ну или кто там у них отвечает за яичницы и омлеты.

Пока я орала, эта рогатая скотина совершено спокойно стояла и смотрела на меня, не делая никаких попыток сбежать, тем самым опровергая все сведения о своей пугливости. Наконец я иссякла и совершено спокойно брякнула:

— Пить будешь?

Единорог кивнул, а я открыла бутылку, глотнула из горла, в полной прострации плеснула в миску Сосискина грамм пятьдесят и сунула ему под нос. Единорог быстро наклонился и, шумно сопя, вылакал водку.

— Закусить? — деловито предложила почуявшая запах алкоголя печень.

— После первой не закусываю, — последовал ответ.

— Повторить? — потерло ручки компанейство.

— Наливай, — махнул гривой нахлебник.

Я налила: мне ради такого случая и водки не жалко. Что там! Подумаешь, единорог, жрущий хань! — Так, мелочи какие-то.

— Теперь закусим, — уточнила я после того, как мы с ним тяпнули по второй.

— Не откажусь, — втягивая ноздрями воздух, сообщил нежданный собутыльник.

— Ну, я, пожалуй, курятиной закушу, а тебе сейчас яблоко отроем.

Я полезла в рюкзак за закусью, попутно нашаривая сигареты. С пятой попытки нашлась витаминизированная зажорка, с десятой обнаружились сигареты, а с черт-те какой я смогла прикурить. Единорог аккуратно взял с моей протянутой ладошки яблоко и деликатно захрустел, а я светским тоном осведомилась, не мешает ли ему дым.

— Ничуть, — успокоил меня этот мерин-недоросток и покосился на бутылку.

— Одну минутку, третьего позову, а то, знаете ли, уважаемый, и так нарушаем традицию: пьем без плавленого сырка, так еще и на двоих. Сосискин! Вылезай из окопа: третьим будешь! — зычно гаркнула в темноту моя засыпающая осторожность.

— И как только алкаш алкаша находит? Мысли, что ли, улавливает? — раздалось откуда-то сзади, и к нашему обществу, осторожно ступая, просочился непьющий пес.

— Давайте представимся и выпьем за знакомство, — быстро предложила я. — Дарья.

— Шерри-Матадор, — решил козырнуть Сосискин, но под моим взглядом быстро добавил: — Можете меня называть партийной кличкой Сосискин.

Единорог горделиво тряхнул гривой, окинул нас снисходительным взглядом и представился:

— Первый луч утреней зари, восходящей на небосвод перед светилом, вечный соперник ветра на просторах, верховный удостоверитель невинности дев, стоящий на страже нравственности и целомудрия у подножия трона императора, оплот добродетели и покровитель девственниц в седьмом поколении, воспитывающихся при монастырях, ведущий серебряного крыла Вечного леса, быстроногий и долгогривый любимец богов Сфэвертаиль.

— Охренеть, — выдал Сосискин и рухнул в обморок.

Я молча поддержала его неслабым глотком.