ГЛАВА XIII

Сын жены Друзя от первого брака — наводящий ужас на всю округу Кенарей-разбойник — на деле оказался самым обычным мужиком лет сорока, выглядевшим отнюдь не грозно. По крайней мере, когда сэр Шон именем князя Вольдемира категорически потребовал привести Кенарея сюда, тот даже не попытался бежать или сопротивляться.

— Пузо, значит, как пивной котел? — не без ехидства в голосе поинтересовался я у сэра Шона, когда знаменитый разбойник, потупив очи и смущенно тиская в руках шапку, предстал пред нами.

— И роста гигантского? — добавил Бон, оказавшийся выше Кенарея чуть ли не на полголовы.

— Ничего не понимаю! Эй ты, отвечай честно: кто ты такой?

— Дык эта… Илейка я, боярин, — пробасил тот. — А люди Кенареем кличут.

Эге, стало быть, тезка нашего «богатыря» получается?

— Разбойник? — продолжал допрос Ки Дотт. Детина вздохнул:

— Есть грех. Люблю с кистенем по дубраве погулять, купчишек потрясти. Верь, боярин: не корысти ради, токмо для развлечения.

— Об этом не мне судить, а Вольдемиру-князю, — надулся сэр Шон. — Поедешь со мной в столицу — ответ держать. Говорят, ты не только грабил, но и убивал изрядно.

Глаза Кенарея загорелись, ноздри раздулись, борода воинственно встопорщилась:

— Ложь! Не душегуб я! Дружки мои — Ванька Болото, Степка-Растрепка да Омеля-Царь — и впрямь иной раз купчин да хватов служивых под ребром щекотали, а мне нельзя!

— Вера, что ли, не позволяет?

— Заклятый он, — тихо проговорил Друзь.

— Как это?

Волхв обвел нас глазами, тяжело вздохнул и начал рассказывать.

Буйный нрав Матренину сыну достался в наследство от отца, лихого атамана Еремы. Из-за этой лихости, кстати, Матрена и овдовела: атаман, напившийся зелена вина до полного позеленения, решил на спор повторить подвиг былинного богатыря Чапая и переплыть широкую да бурную речку в полном доспехе. Очевидцы говорили, что в том месте, где Ерема пошел ко дну, круги на воде образовали надпись: «Летописец Фурманий — брехун!»

В то время будущему Кенарею было четырнадцать лет. Жалея неокрепшую психику подростка, Матрена скрывала от сына истинную профессию папы. Быть может, если бы Илюша не был твердо уверен в том, что Ерема — служивый человек, живота не пожалевший на службе великокняжеской, ничего бы и не случилось, а так…

Как-то раз, когда мать пошла в лес за ягодами, оставив сына дома колоть дрова, постучался в ворота какой-то странник: дай, дескать, молодец, напиться. Илья ему в ответ: «Вон колодец, вон ведро, доставай и пей на здоровье». Странник головой качает: «Негостеприимный ты, парень, неласковый — простой водой угощаешь, да еще и самому доставать велишь». Пожал Илья плечами, топор в колоду воткнул, принес из дома ковш кваса да ломоть свежего хлеба. Только странник опять рожу кривит: «Ай-ай-ай, совсем старших не уважает! Али ничего получше нет?» Вскипел Илья: «Да что ж тебе, окаянный, вина заморские подносить с пряниками печатными?» Тот ухмыляется паскудно: «Не откажусь. Батя-то твой, Ерема-разбойник, поди, много награбил, отчего ж с ближним не поделиться?» Илья хлеб с квасом — на землю, странника — за грудки: «Брешешь, пес! Никогда в нашей семье разбойников не было! Ну-ка, быстро проси прощения у меня да у родителя покойного, а не то…» «А не то что?» — нагло спрашивает тот. «А вот что!»

Короче, припечатал ему Илюша от души так, что тот кубарем до самой калитки катился. А докатившись, встал, выплюнул три выбитых зуба и прошипел: «Никогда, говоришь, разбойников не было? Будут!» Илюша ему в ответ: «Вали, вали, а то еще добавлю!» «Я-то уйду, — отвечает тот злорадно, — но только сперва на руку свою посмотри!» Глядит Илья и видит: испачкан кулак кровью из разбитых губ странника. А странник шипит по-змеиному: «Кровь моя на твоих руках, парень. Еще чьей-нибудь кровью их замараешь — помрешь лютой смертью. А пока лежи, отдыхай…» Прошипел это и пропал, а у Ильи разом ноги отнялись. Таким его мать и нашла, когда из леса вернулась.

И вот год проходит, другой, третий — сидит Илья сиднем, а лекари да знахари окрестные только руками разводят: не справиться никак с неведомым недугом, уж больно сильный колдун заклятие клал. По всем окрестностям уже слухи ползут: дескать, в простом селе, на самом краю мира богатырь великий своего часа дожидается, силу копит. Кто говорит — пять лет, кто — десять, а иные решили не мелочиться и прямо заявляют: тридцать три! А что, цифра красивая, внушительная. В одном только все сходятся: как пройдет срок, накопит богатырь силы столько, сколько надо, так и пойдет по Пределу чесать мелким гребнем всех супостатов. Змеям крылатым — шею на тройной узел, китоврасам диким — хвост на пробор, болотникам пакостным — пасть еще шире (хотя, казалось бы, куда уж шире!). Ну и, само собой, ближайших соседей не забудет, всех приголубит: хану Помоеву — в ушат, конунгу Занудссену — по рогам, а чванливому автократору Мелиоратию и вовсе устроит полную ирригацию. Что такое эта самая «ирригация», никто толком не знал, но упоминали все, причем с чувством, раскатисто произнося двойное «эр» и восхищенно причмокивая. Так и жили.

А на четвертый год появился в тех краях чужеземный волхв Друзь. Он-то, обратившись к богам, и выяснил, как можно парню помочь. Стащил волхв Илью с лавки, выволок за околицу, всунул в руку кистень папин (Матрена сберегла) и кивнул на большак: «Хочешь опять человеком стать — иди, и чтоб без добычи не возвращался. И про запрет на убийство не забывай». Потом повернулся спиной и ушел, ни разу не оглядываясь. Будто знал, что совсем немного времени пройдет — и встанет парень на ноги, впервые за долгие годы, сам, без поддержки. И не просто встанет, а шагнет. Раз, другой, третий, десятый, сотый. И кистень в его руке засвистит счастливо, рассекая воздух, не хуже певчей птахи-кенарея…

Сразу же после окончания рассказа сэр Шон вскочил и потребовал, чтобы Друзь и Кенарей вышли и подождали в соседней комнате, пока княжеские посланцы — то есть мы — будут держать совет относительно дальнейшей судьбы разбойника. Друзь только крякнул, взглянув на «княжеских посланцев», но ничего не сказал и послушно удалился, подталкивая пасынка в спину.

Не успела за ними закрыться дверь, как Ки Дотт вскочил и начал нарезать по комнате круги, заламывая руки и издавая прерывистые восклицания. Когда нам надоело крутить вслед за ним головой, я вспомнил уроки Изверга и как следует рявкнул.

Не помогло.

— Сэр Шо-он! — ласково пропела Глори. — Вы не остановитесь на минуточку?

— А? — замер на месте тот.

— Благодарю вас. Теперь сядьте и спокойно поведайте нам все, что хотели.

Помогло. Ну, женушка! С другой стороны, чему я удивляюсь? Изверг вот тоже и крупнее, и сильнее, и ревет куда как громче, но в итоге все равно все происходит так, как хочет Лака. Видно, судьба у нас такая…

Как бы там ни было, после того как наш богатырь разместился на лавке, слова хлынули из него полноводной рекой. Впрочем, лично я и так прекрасно знал все, что он может сказать. Видели бы вы его лицо во время рассказа Друзя! Сказать, что оный рассказ его ошарашил, значит, ничего не сказать. И в самом деле, назвать себя вымышленным именем — это одно, но узнать, что ты самозванец, пусть и по ошибке — совсем другое. При этом самозванец, на которого буквально молятся во всем Пределе, а каждый более-менее серьезный злодей мечтает прибить его голову на почетное место среди своих трофеев.

— Ничего, сэр Шон! — хлопнул я бедолагу по плечу, когда горе-богатырь изложил все вышеперечисленное. — Такова нелегкая, но славная жизнь великого героя. Зато теперь вам не нужно будет тратить время на поиски достойных противников — они сами будут искать встречи с вами.

Сэр Шон затравленно кивнул и робко поинтересовался:

— Все это так, сэр Сэдрик, но как же мне быть с Кенареем?

— А в чем проблема? — подмигнул Бон. — Вы его нашли, теперь смело вяжите по рукам и ногам, волоките к этому своему краснолицему правителю и получайте заслуженную награду.

— Я не могу!

Да, даже при всей своей недалекости лохолесец понимал: привези он сейчас Кенарея князю, и тот молчать не будет. А как отреагирует Вольдемир на такое откровение — это еще вопрос. И потом, разбойник по прозвищу Кенарей никак не тянул на защитника и избавителя (разве что от ценностей).

— Тогда еще проще! — фыркнул Римбольд. — Берете одной рукой этого бедолагу за шиворот, другой — свою замечательную булаву, трах — и нет проблемы!

— Не могу! Он же, по сути, ни в чем не виноват! Да, благородство сыграло с нашим приятелем злую шутку. Жаль все-таки, что Кенарей — отнюдь не великан с выдающимся пузом. Можно было бы устроить роскошный показательный поединок, а так…

— Тогда плюньте и возврашайтесь к Вольдемиру. Судя по всему, тут поиски Кенарея-разбойника — далеко не единственное развлечение.

— И это не могу! — Бедняга чуть не плакал. — Я князю слово дал! Ну пожалуйста, придумайте что-нибудь!

Как ни странно, выход из создавшейся ситуации нашла не Глори и даже не Бон.

— А скажите, сэр Шон, помните ли вы дословно то, что пообещали Вольдемиру?

— Разумеется. Я пообещал не возвращаться без доказательств того, что Кенарей-разбойник больше не будет докучать жителям Предела.

Римбольд разгладил бороду и ухмыльнулся:

— Тогда проще простого…

…Когда Друзь и его пасынок вновь предстали перед нами, оба заметно нервничали.

— Допустим, то, что мы услышали, правда, — важно начал окрыленный предложением гнома Ки Дотт. — И допустим, что ты действительно разбойник поневоле. Но ведь не выбрасывал же ты награбленное в канаву, так ведь?

— Так, боярин, — покорно кивнул Кенарей.

— И не раздавал его всем встречным-поперечным?

— Не раздавал.

— Тогда куда же оно девалось?

— Дык, это… — Разбойник виновато покосился на Друзя и шумно вздохнул.

— А что вы все на меня так смотрите?! — вскинул голову тот. — Что, если у него нормальной работы нет, то я его должен кормить до самой смерти? А вы знаете, какой у него аппетит?!

— Можем себе представить, — кивнул Бон. — С другой стороны, я сильно сомневаюсь, что от добытого совсем ничего не осталось. Я прав?

Волхв мрачно кивнул:

— Вроде в дальней клети было малость. Золотишка бочонок, мехов чуток, еще кой-какая ерунда…

— Очень хорошо. Вот всю эту ерунду вы сложите на телегу и прибавите к ней его знаменитый кистень. Думаю, этого, вкупе с красочным рассказом о затяжном мордобое с попутным вырыванием дубов, свистом и гиканьем, князю за глаза хватит.

— Значит…

— Значит. Но при одном условии: Илья исчезнет из Дальне-Руссианского Предела с максимально возможной скоростью. Исчезнет навсегда. Я понятно выражаюсь?

— Вы намекаете на…

— Именно, — кивнула Глори.

— Но как же быть с заклятием?

— Головой думать! С чего вы вообще взяли, что беднягу надо непременно отправлять на большую дорогу? Посадили бы его в лавку, подкинули кой-какого товара… Талантливый купец, между нами говоря, любому разбойнику сто очков вперед даст. Недаром же и тем и другим Ссуф Игрок покровительствует!

Пока остолбеневший волхв переваривал информацию, Глори, как бы между делом, добавила:

— И учтите: если разбойник по прозвищу Кенарей еще хоть раз всплывет в землях князя, то я вас найду. Лично.

Не знаю, как насчет Кенарея, но Друзь, по-моему, здорово перепугался…

Реализация нашего плана прошла без сучка и задоринки. Некоторые проблемы доставил разве что Бородуля — вот когда мы пожалели, что он так некстати стал убежденным трезвенником. Но и на него в конце концов нашлась управа: ранним утром следующего дня сэр Шон вызвал его и приказал сопровождать богатыря Сэдко (так он исковеркал мое имя на местный манер) в поисках утерянной его женой в лесу карты. Тот не возражал, хотя почему-то сначала поинтересовался, не является ли Глори дочерью какого-то морского царя, а получив отрицательный ответ, долго ворчал по поводу брехунов-сказителей. Не иначе как Ки Дотт опять что-то напутал.

Поисками несуществующей карты мы занимались долго и со вкусом, вернулись обратно, лишь когда перевалило за полдень. Разумеется, не найдя ничего, кроме большого количества грибов, которыми набили прихваченный с собой короб. К тому моменту нагруженная сокровищами телега уже стояла во дворе, а сэр Шон с Боном в лицах повествовали Глори, Римбольду и семейству Друзя о сражении Шона с Кенареем. Слушатели вполне натурально ахали, охали и восхищались; Глори один раз даже взвизгнула, хотя это, по-моему, было уже чересчур.

Бородуля придирчиво осмотрел знаменитый кистень, покопался в сокровищах, как бы невзначай стянув золотую застежку для плаща, горько посетовал на то, что после удара «Илюшиной» булавой от головы разбойника мало что осталось (моя идея, горжусь!) и согласился, что далее обременять мудрого Друзя своим присутствием им смысла не имеет.

Пока наш «поисковый отряд» занимался «делом», Глори тоже времени не теряла. Во-первых, она реквизировала у Друзя изрядный запас харчей и настоящую карту. Большую и подробную. Во-вторых, выклянчила Колобок — магическую штуковину, представляющую собой зачерствевший до состояния булыжника круглый хлебец. Работала штуковина примерно так же, как волшебный клубочек, виденный нами в Спящих Дубравах: стоит громко произнести название нужного вам места и как следует пнуть Колобок, он и будет катиться до тех пор, пока не приведет вас куда следует. Наконец в-третьих, Друзю был устроен настоящий допрос с пристрастием на тему Степа-ниды-Стефании, и вот что удалось выяснить доподлинно:

1. В Пределе ее знают именно как Степаниду (очко Буйлю!).

2. Сам Друзь ее никогда не видел.

3. Она явно практикует магию.

4. Лучше ее самогона и хуже ее характера не найти во всем белом свете.

Все прочие сведения о достойной (или недостойной) женщине, включая расу, возраст, внешность, привычки, домашних любимцев, предметы обихода и степень разрушительного воздействия на окружающую действительность, относились к разряду слухов и мифов, в подавляющем большинстве противоречащих друг другу. Даже про знаменитую избушку, кроме уже упомянутых божественными близнецами гусиных лапок и раковых шеек, не было известно ничего, включая ее местонахождение. Те немногие счастливцы, которым удалось-таки ее найти, по возвращении таинственным образом забывали напрочь как внешний вид обиталища Степаниды, так и его местоположение. Ладно, как говаривала в том анекдоте архимышь, разгрызая доспехи на неизвестном рыцаре: «Дожуем — увидим»…

Итак, простившись с Друзем и Матреной (а Глори дополнительно — со всеми крысями), мы вновь выехали на дорогу. С сэром Шоном и Бородулей нам было по пути до ближайшей развилки (километров десять), а дальше — как Колобок даст.

— Вы уверены, что мне не стоит ехать вместе с вами? — наверное, в двадцатый уже раз с утра вопрошал Ки Дотт.

— Абсолютно. И потом, разве вам не нужно доставить князю свидетельство вашей победы?

— Это может сделать и Бородуля.

— Но вы же на службе у Вольдемира, и ему вряд ли понравится, если его богатырь без разрешения пропадет неизвестно куда и неизвестно насколько.

Аргумент Бона оказался решающим — чувство долга возобладало над дружеским расположением. Правда, гулкие, протяжные вздохи рыцаря всю дорогу распугивали окрестных птиц.

Но вот наконец и долгожданная развилка.

— А может… — по привычке начал Ки Дотт, но тут же осекся, душераздирающе вздохнул и начал прощаться. Сие весьма достойное уважения занятие в его исполнении растянулось минут на двадцать, не меньше. Ни ерзающий от нетерпения на козлах Бородуля, ни тщетно скрываемая на наших лицах мука не могли ни прервать поток цветистых словоизлияний, ни хотя бы уменьшить его напор. Более того, нашу муку лохолесец понял совершенно превратно, поскольку прослезился и торжественно начал декламировать, сочиняя, видимо, на ходу:

Но тут уж лопнуло терпение у Изверга, Забияки и Лаки. Я всегда знал, что с литературным вкусом у наших зверюшек все в порядке. Они синхронно цапнули всех трех запряженных в телегу Бородули драконозавров за хвосты. Ветерок, лишенный жертвы, сопроводил поступок старших товарищей оглушительным ревом, обещая тягловым коллегам кучу неприятностей, если они по-прежнему будут стоять на месте. Голосом же наш малыш, равно как и статью, вылитый папочка. В общем, тройка рванула с места так, будто по пятам ее преследовал торнадо, а мы минут десять жмурились и закрывали рты и носы от поднявшегося облака пыли. Но вот пыль рассеялась. За это время «богатырь» и его спутник давно скрылись из глаз. Пора было и нам приниматься за дело.

Я вытащил из сумки Колобок, попутно подивившись его тяжести, и слегка постучал по поверхности костяшками пальцев. Угу, примерно так и отзывается на прикосновение булыжник. И они хотят, чтобы я бил по этому своей любимой ногой? Правда, ног у меня, разумеется, две, но одна ничуть не менее любима, чем другая… — Ну и чего ты ждешь? — словно подслушав мои мысли вякнул Римбольд. — Пинай скорее это хлебобулочное изделие, и поехали! — Сам пинай!

Чуть не уронив протянутый мною Колобок, гном мигом растерял весь свой энтузиазм, невнятно пробормотал, что он маленький и слабый, как следует пнуть не сумеет, и вообще Бон, с его точки зрения, справится куда лучше.

Понятное дело, что игрока такая перспектива тоже не сильно обрадовала, но перекладывать ответственность на Глори он все же не решился. Вместо этого парень, демонстративно кряхтя, уложил этот своеобразный «камень преткновения» на дорогу, после чего повернулся к нам, сделал скорбное лицо и закатил пространную лекцию. Суть ее сводилась к тому, что кости ног человека только с виду такие крепкие, а на самом деле сломать их — раз плюнуть, и как будет тяжко нам нянчиться с ним, Боном, в случае его инвалидности, которая неминуемо наступит, если…

Из всего этого следовало, что пинать Колобок все-таки придется мне.

Выругавшись про себя в адрес подлого волхва и его сомнительных даров, я обернулся к магической дряни, которая, забытая всеми, валялась посреди дороги.

— Ветерок! Не смей!!!

Но драконозаврик уже разбежался и наподдал клятый хлебец со всей своей юной энергией, помноженной на три с лишним центнера живого веса. Со свистом, сделавшим бы честь любому заряду катапульты, Колобок пронесся над головой ойкнувшего Римбольда и куда-то помчался с каждым мгновением уменьшаясь в размерах.

— ИЗБА СТЕПАНИДЫ!!! — наперебой заорали мы вслед, запрыгивая в седла. О боги! Только бы сработало!

И началась гонка. Проклятый Колобок не иначе как собрался нас уморить. Или он так обиделся на несоблюдение ритуала? Как бы там ни было, но после я узнал, что в трех или четырех селениях, которые мы миновали на запредельной скорости, долго ходили слухи о пришествии Великой Троицы. Дескать, жители настолько часто повторяли по поводу и без повода «Авось пронесет», что Авось таки пронес. Точнее, конечно, «пронесся», но кто будет сетовать на лингвистические огрехи, имея дело с богами, даже такими безалаберными и флегматичными, как эти? Наиболее занудные даже уточняли: нет никакого противоречия, поелику великий Авось сам хоть и пронесся, но уж Небося и Абыкака строго в соответствии с традицией пронес. Зачем пронес? А так, за компанию…

С моей точки зрения, кстати, для пришествия аж трех божеств сразу мы не особо и нахулиганили. Подумаешь, поломали пару плетней (крепче строить надо было!), разворотили несколько поленниц и стогов (лучше укладывать надо было!), да устроили какой-то молодке роды малость прежде времени, зато четверню разом (и вовсе радоваться надо!). Что же касается тех, кому после нашего визита пришлось отстирывать исподнее, то не они ли сами надеялись, что «Авось пронесет»? Вот и пронесло…

Колобок измывался над нами часов шесть. И только в течение первого из этих часов мы двигались по нормальной дороге. Потом же пошли поля, канавы, буераки, перелески, звериные тропки и прочие прелести весьма пересеченной местности. Еще через пару часов вновь начались густые смешанные леса, которые, как я понял, в этой части Предела преобладали над всеми прочими видами ландшафта. Не будь с нами Колобка, мы бы ни в жисть не нашли в них дороги. Кстати о Колобке. Справедливости ради стоит отметить, что, миновав последний населенный пункт, бесноватый подарок Друзя слегка сбросил скорость, иначе даже я как минимум пару раз навернулся бы из седла, не говоря уж о прочих членах команды. С другой стороны, всего благородства нашего «проводника» хватало лишь на то, чтобы держаться в поле зрения, не исчезая совсем, так что наша скачка была чем угодно, но уж никак не легкой верховой прогулкой. Я даже думаю, что, если бы не эта скачка, Ветерок бы не выиграл впоследствии главную гонку своей жизни и не стал бы тем самым Ураганом, о котором пелись песни и рассказывались сказки.

Но все это случится еще очень и очень нескоро, а пока будущий абсолютный чемпион континента несся сквозь лес впереди отряда и, пожалуй, единственный из всех нас, наслаждался жизнью. У него была цель, цель убегала, цель можно и нужно было догонять, позади влюбленными глазами смотрели мама, папа и хозяева — что еще надо юному драконозавру, помешанному на беготне?

Что по мне — так не врезаться в дерево. Но именно это шустрый отпрыск Изверга и учудил. Здоровый был такой дуб, раскидистый…

К счастью, по плотности этот дуб ничуть не отличался от той самой скалы, в которую я влез по пояс в Ущелье Хрюкающей Погибели. Говоря проще, дуб был иллюзией. И не только дуб, но и все прочие деревья, кусты, папоротники и травы, стоящие густой стеной на участке шириной в добрых сто метров. Так что, если бы не наш малыш, мы бы явно проскочили мимо, а так…

По ту сторону иллюзии не было ничего похожего на тот лес, по которому мы мчались последние минут сорок. Нашим глазам предстала сумрачная полянка в обрамлении каких-то особенно противных корявых деревьев, голые сучья которых как-то подозрительно напоминали жадные лапы со множеством пальцев. Ветерок как раз принюхивался к одному из свисавших почти до земли сучьев, и мой предостерегающий окрик, как всегда, опоздал. Несмотря на полное отсутствие в воздухе хоть какого-то волнения, сук пришел в движение и шлепнул драконозаврика по носу. Обиженно взвизгнув — скорее от обиды, чем от боли, — Ветерок отскочил назад, воинственно поднял уши и угрожающе замахал хвостом. Тут уже вмешалась Лака. Ее шлепок был куда ощутимее, чем у дерева, и категорично утверждал, что если непоседа немедленно не присоединится к папе, то… Непоседа благоразумно решил не уточнять. Зато он тут же нашел себе новое занятие: с довольным урчанием принялся вылизывать большие прямоугольные плиты темно-коричневого цвета, которыми была вымощена уходящая вдаль дорожка.

— Ветерок! — дружно рявкнули мы. Драконозаврик поднял голову и недоуменно воззрился на нас. «Ну что вы ко мне привязались? — было написано на его морде. — Сами не едите и другим не даете!» После чего возобновил свое занятие. Изверг и Лака подумали-подумали да и присоединились к чаду. И не пожалели. Несколько секунд спустя к ним присоединился Забияка, и вскоре все наши скакуны сосредоточенно облизывали странную дорогу. Честное слово, если бы я не был твердо уверен в том, что драконозавры не сходят с ума, я бы заподозрил наших любимцев в легком помешательстве.

Как оказалось, подобные мысли посетили не только меня. Прикоснувшись к ближайшей плите, на которой было выбито загадочное слово «Бабаевский», и понюхав кончики пальцев, спешившаяся Глори констатировала:

— Шоколад.

— Что?!

— Шоколад. Темный. С бренди.

Ох, час от часу не легче! Мостить лесную дорогу шоколадными плитами, да еще и с бренди — это… это ж сбрендить можно!.. Стоп! А если он отравленный?!

Оттащить вошедших во вкус сластен стоило нам немалых трудов. После чего отряд осторожно двинулся в ту сторону, куда уводила шоколадная дорога, во избежание недоразумений — пешком, ведя драконозавров в поводу и читая на плитах странные слова: «Красный Октябрь», «Россия» и даже загадочное — «им. Н. К. Крупской». Само собой, от коварных деревьев все норовили держаться подальше.

Как говорится, дальше — больше. Шоколадная дорога вела к небольшому возвышению, на котором высился самый необычный дом из всех, что я видел. Представьте себе самый что ни на есть обыденный сельский сруб. Ну да, одноэтажный, крытый дранкой. Представили? А теперь увеличьте его раза в три. Уже хорошо? Так ведь это только цветочки, как, помнится, говаривал мне, сержанту хойрианской гвардии, играющий в дурачка хозяин подпольной маковой плантации. Допустим, в доме живет хримтурс или еще какой великан. Они, конечно, чаще всего строят свои жилища из камня, но камня поблизости не наблюдается, зато леса — хоть отбавляй. Но ведь дом-то был совсем не деревянный!

— Это что, галлюцинация? — слабым голосом поинтересовался у нас Бон, созерцая лакричный плетень, бисквитные стены, «оштукатуренные» сахарной глазурью, витражные окна из разноцветных леденцов в переплетах из сливочной тянучки, мармеладное крыльцо и крышу, крытую медовым «хворостом», посреди которой гордо возвышалась шоколадная труба.

— Угу! Массовая! — прорычал я, сражаясь с рвущимися к кондитерскому строению драконозаврами.

— Мамочка моя! Куда вы меня привезли?! Это же пряничный домик! — истерично заорал Римбольд и опрометью бросился назад, петляя, как заяц. Никогда еще наш гном не развивал такую скорость. Пожалуй, даже Ветерок не смог бы его догнать, но тут одно из деревьев-стражей вытащило из земли свой узловатый корень. Получив классическую подножку, бородатый зарылся носом в землю, а когда вновь вскочил на ноги, я уже крепко держал его за шиворот.

— Пусти меня!

— Римбольд!

— Пусти, я говорю!

— Римбольд!

— Что Римбольд?! Нет! Не пойду! Не хочу! Не буду!

— Римбольд!!!

При всех своих достоинствах, наш гном — известный паникер. Но сейчас его действительно буквально колотило от страха. Подбежавшая Глори наградила бородатого двумя звонкими оплеухами и двумя глотками бренди, а после того как он немного пришел в себя, категоричным тоном потребовала:

— Рассказывай!

Из рассказа Римбольда мы поняли, что в детстве он жутко боялся одной сказки. В ней фигурировала некая злая ведьма, приманивающая неосторожных гномиков своим пряничным домиком и пожирающая их. По словам гнома, даже сейчас, по прошествии стольких лет, жуткий домик с тянущейся из его дверей когтистой лапой иногда преследует его в кошмарах.

Минут за десять нам все же удалось уговорить Римбольда вернуться. Решающим аргументом стал мой обнаженный меч и торжественное обещание Глори в случае чего защитить бедняжку «от всех нехороших».

Пока мы бегали за гномом, оставленные без присмотра драконозавры успели основательно обглодать плетень и теперь нацеливались на крылечко. Восстановив порядок, мы продолжили осмотр «достопримечательностей». Первое, что бросалось в глаза, — это исполинская ель, возвышающаяся слева от дома. Точнее, нет. Первое, что бросалось в глаза, — это цепь из чистого золота, каждое звено которой было толщиной с мой кулак. Сверкая так, что было больно глазам, она обматывала ствол ели в его видимой глазу части тройным витком и терялась где-то в вышине. Увидев рядом такое количество золота, Римбольд сразу приободрился и начал вслух рассуждать на тему того, что будет технически проще: срубить дерево или влезть на него и попытаться освободить от драгоценной ноши. Не успели мы остановить разошедшегося гнома, как еловые лапы зашуршали и нашим глазам явилась белка. Но что это была за белка! Во-первых, размерами она могла с легкостью потягаться с матерым тигропардом, а из-за пушистого красноватого меха казалась чуть ли не вдвое больше своих реальных размеров. Во-вторых, лично у меня создалось впечатление, что ей грозит скоропостижная смерть от ожирения. Самое же главное, что белка распространяла вокруг себя стойкий запах сбивающего с ног перегара, а ее глаза, и без того не сильно выразительные, как и у всех обыкновенных белок, были откровенно остекленевшими.

— Здрасьте! — выдохнул Бон.

Белка медленно повернула голову в его сторону, пошевелила носом и вдруг затянула хриплым, простуженным баском: «Во саду ли, в огороде, девица гуляла!..»

После этого она явно решила наглядно продемонстрировать, как же именно гуляла упомянутая девица, и прогарцевала три шага до цепи. На четвертом шаге запоздало вмешался закон всемирного тяготения, белка сверзилась вниз. Земля ощутимо дрогнула.

— Ротфронт! Опять «пьяной вишни» объелся, паршивец?!

Мы все (кроме Римбольда, вновь задрожавшего как осиновый лист и зажмурившегося) дружно обернулись к пряничному домику (хотя какой, к бесу, «домик» при таких-то размерах!). Двери из ореховой халвы были раскрыты настежь, а в проеме возвышалась грандиозная фигура.

Ну, что я могу сказать… Быть может, эта великанша была ведьмой. Я даже не исключаю, что она была злой. Но одно совершенно неоспоримо: никакими маленькими гномиками питаться она не могла. В противном случае либо она уже давным-давно скончалась бы от хронического недоедания, либо гномья раса сошла бы на нет из-за отсутствия молодняка. А скорее и то и другое сразу, поскольку если существо раза в три превосходит меня по всем параметрам, то это правило должно распространяться и на аппетит. А уж я на него отродясь не жаловался.

— Так-так, — пророкотала хозяйка, в три шага преодолевая разделяющие нас десять метров и нависая над нашими головами хмурым утесом. — Гости дорогие пожаловали!

— А мы, собственно…

— Да уж вижу! Незваными заявились, Колобка до полусмерти загоняли…

— Но мадам!

— Не перебивай старших! Плетень испортили, бельчонка чуть не загубили…

«Загубленный бельчонок» при этих словах приоткрыл один глаз и сделал слабую попытку приподнять голову. Разумеется, голова упала обратно, после чего Ротфронт явно решил не искушать судьбу, прикрыл морду хвостом и заливисто захрапел.

— О чем бишь я?.. Ах да! В общем, безобразие! И что мне теперь с вами делать?

За нашей спиной раздался слабый писк — дошедший до предела Римбольд все-таки лишился чувств и привалился к пушистому боку пьяной белки.

— Что делать? — прищурилась Глори, не обратив на гнома внимания. — Допустим, для начала сказать, зачем вам, уважаемая Степанида, понадобился весь этот балаган? — Она внимательно посмотрела великанше в глаза (чтоб я провалился, если у нее не получилось, несмотря на разницу в росте!) и медленно добавила: — Или я должна была сказать: «леди Стефания»?

Степанида — если только это была она — смешно почесала нос и прищурилась в ответ:

— Вот вы, значит, какие… Впрочем, она ведь предупреждала…

Не успели мы спросить, кто «она» и о чем предупреждала, как великанша легко махнула рукой, словно сдергивая с чего-то невидимого тонкую кисею.

И, повинуясь ей, окружающее нас вновь изменилось.

Нет, лес, конечно, остался лесом, но лично мне он сильно напомнил Спящие Дубравы. Лес был, как бы это помягче, сильно окультуренный. Ей-ей, порой мне встречались парки высокопоставленных особ, которые не выглядели и вполовину такими аккуратными и ухоженными. Я не преувеличиваю — на деревьях я не заметил ни одной не то что засохшей ветки, но и просто смотрящейся… негармонично. Вот нужное слово: любой, даже самый малейший элемент в этом лесопарке (или парколесе?) настолько удачно сочетался со всем остальным и был настолько на своем месте, что в голове не укладывалось, что может быть как-то по-другому.

Пряничный домик тоже разительно изменился. Теперь на его месте стоял чудный двухэтажный особняк, который… в общем, я бы не отказался в таком пожить, особенно если внутри он также хорош, как и снаружи. Глори, стоящая рядом со мной, закусила губу и начала что-то прикидывать, загибая пальцы и неразборчиво бормоча под нос. Ох, сдается мне, что по возвращении наш милый дом ждет некоторая доработка. Осталось только вернуться. Особенно если взять в расчет, что вместо пьяной белки из-под ели на нас оч-чень внимательно поглядывал самый настоящий лазурный дракон. Да знаю я, что они официально вымерли чуть ли не пять веков назад. Это вы ему расскажите. Ишь, облизывается, ископаемое! Но хорош, хорош, мерзавец!

Лака тут же начала строить глазки, пофыркивать и всячески показывать, какая она у нас привлекательная. Изверг, само собой, принял самую угрожающую стойку из своего богатого арсенала «скверного мальчишки» и проревел в морду красавчику что-то оскорбительно-угрожающее. Лазурный, разумеется, вызов проигнорировал, причем с тем возмутительным шармом, который дается аристократам в двадцать каком-то поколении при рождении. Один-единственный взгляд его сапфировых глаз, брошенный на моего приятеля, явно давал понять, что, даже не беря в расчет разницу в весовой категории, связываться с плебеями — ниже его достоинства. Этого Изверг снести уже не смог и бросился в самоубийственную атаку, начисто проигнорировав тот факт, что я вцепился в его хвост. — На место!

Интересно, как это у них, великих магов, получается: вроде говорят тихо, голос не повышают, но в нем кроется нечто такое, что с легкостью перекрывает любой шум и действует подобно удару дубинки промеж глаз. По крайней мере, лазурный тут же почтительно склонил голову и улегся на место, запахнувшись в свои роскошные крылья, как в дорогой шелковый плащ. Изверг резко остановился (чего я не ожидал, поэтому плюхнулся на землю, так и не выпустив кончика его хвоста) и виновато потупился. Ругаясь про себя последними словами, я встал на ноги и увидел ЕЕ.

Если бы минут пять назад кто-нибудь сказал мне, что в мире существует женщина, способная сравниться красотой с Элейн, я бы не поверил. Но тем не менее она стояла передо мной: совершенно другая, с гривой золотистых вьющихся волос (у второй супруги моего тестя они прямые и иссиня-черные), белоснежной кожей (Элейн тоже нельзя назвать смуглой, просто ее кожа имеет цвет того самого идеально-золотистого загара, которым может похвастать далеко не каждая женщина), но ничуть не менее прекрасная. Да, не знать мне покоя! Теперь все время буду думать, какая же из двух лучше… Ай! Разумеется, это острый локоток моей жены врезался мне под ребра. Впрочем, она совершенно права. Я уже давным-давно решил, кто является девушкой моей мечты, и нечего себе голову морочить! Мы с Глори обменялись долгими взглядами, и меня тут же простили.

— Итак, господа, раз уж вы предложили играть в открытую — извольте! — произнесла красавица, слегка улыбнувшись при виде наших «семейных разборок». — Вы знаете, кто я, а я знаю, кто вы, поэтому сэкономим время на знакомстве и приступим к делу. Как я понимаю, одному из вас нужно яйцо феникса.

— А оно у вас действительно есть?

Стефания пожала плечами и коротко свистнула. Казалось заснувший лазурный мигом открыл глаза, расправил крылья и взмыл в небо, к самой макушке опоясанной золотой цепью ели. Вернувшись через пару минут, он осторожно положил у ног хозяйки небольшой металлический сундучок без каких-либо украшений и, как мне показалось, даже без замка. Магесса вытянула перед собой руки ладонями вверх и как будто слегка оттолкнула от себя воздух, попутно шепнув что-то неразборчивое. Повинуясь приказу, верхняя часть сундучка беззвучно откинулась, и мы наконец-то увидели предмет своих поисков.

Скажу честно, меня он не сильно впечатлил. Самое обыкновенное гусиное яйцо, только из золота, да еще и тусклого, не отполированного. И вы хотите сказать, что за ЭТИМ мы прошли полмира?

Видимо, скепсис на моем лице был написан чересчур явно. Стефания вытащила яйцо из сундучка, положила на землю, а потом кивнула мне:

— Доставай меч и руби. Немного помешкав, я подчинился. Дзинь!

— Я сказала «руби», а не «прикасайся»! — фыркнула магесса.

Дзин-нннь!

— Странно, такой вроде бы сильный мужчина… — продолжала издеваться Стефания. — Что, мало каши ел? Какую предпочитаешь? Овсяную, гречневую, манную?

Ладно, сама напросилась. Я поплевал на ладони, сжал рукоять обеими руками и встал над яйцом, как лесоруб, широко расставив ноги.

Бом-ммм! Эй, так нечестно! Мало того, что это был мой любимый меч, так еще чуть осколком глаз не выбило!

Отбросив бесполезную рукоять, я поднял яйцо и внимательно осмотрел. Ну разумеется — ни царапинки. А еще оно было теплое и живое даже на ощупь.

— Могу принести топор, — заботливо предложила ехидная Стефания.

— Лучше новый меч, — не поддался на провокацию я и кивнул друзьям: это оно. — Что вы за него хотите?

— Давайте прикинем, — наморщила лоб магесса. — Я думаю, вы должны понимать, что в деньгах я не особенно нуждаюсь. К тому же вряд ли у вас с собой бездонный мешок, в котором поместится больше четырехсот тысяч, обещанных Робином Бэдом.

— Вы и об этом знаете?

— Я много чего знаю. Итак, деньги или драгоценности отпадают. Что еще?

— Что-нибудь такое, чего нет по эту сторону Чемодана? — предложил Бон.

— Ой, не смеши меня! К твоему сведению, я способна, не сходя с этого места, попасть не только на другую сторону Чемодана, но даже в его двойное дно.

— А что такое…

— Большой объем знаний не способствует крепкому сну, господин Каменный Кукиш. К тому же мы отвлеклись. Итак, неужели вам больше нечего мне предложить?

— А неужели есть нечто, чего не способны сделать вы, но можем мы?

— Нет, все-таки, не в обиду присутствующим мужчинам будет сказано, до женщины вам далеко! — улыбнулась Глори магесса. — Умница, девочка. Только давай сразу конкретизируем: я не «не способна», мне просто лень.

— И чего же вам лень?

— Заткнуть Мусорный портал.