Глава 14
Вот всех белых перебьем, и настанет счастливая жизнь…
Василий Чапаев
Я с вами полностью согласен!
Нельсон Мандела
Отец и дочь Колобковы окаменели на месте. Даже телохранители, и без того выглядящие мраморными статуями, слегка обеспокоились. Гена снял и протер темные очки. Валера, лишившийся своих, завистливо покосился на напарника.
— Серега, если это шутка, то я ее не понял, — сухо сообщил Петр Иванович. — Обоснуй.
Чертанов повернулся к вождю с шаманом — они по-прежнему громко обсуждали достоинства и недостатки своих гостей. Тогда сисадмин наклонился к начальству и торопливо рассказал то, что узнал о культуре племени Бунтабу. Новости оказались неприятными.
Престарелый чумбуи-леки не покривил душой, когда сказал, что в его племени не едят людей. Но он не упомянул об одном маленьком факторе — Дне Превращения. Единственном дне в сезоне, когда Лукенкуи, божок, покровительствующий племени, берет своего рода «выходной» и отправляется почивать. Обычные правила и установления на этот праздник отменяются, а шаман способен сотворить великое чудо — превратить человека в свинью, которую потом можно съесть.
И, разумеется, «Чайка» подошла к острову как раз накануне этого знаменательного события.
Чертанов узнал об этом от Зуптупы и Куту — братья-охотники даже представить себе не могли, что в целом мире есть такие люди, которые не знают о Дне Превращения. Все равно как если в России тридцать первого декабря какой-нибудь тип подойдет к новогодней елке и спросит: «А что это вы тут празднуете?». Так что они ничего и не скрывали — совершенно открыто обсуждали друг с другом и Сергеем завтрашний день. И меню.
Когда Чертанов уяснил всю суть предстоящего торжества, у него хватило ума не делать того, что пришло в голову в первый момент — вопить благим матом и удирать куда глаза глядят. Нет, он притворился, что все это для него не внове, и даже не замедлил шага. В конце концов, ему и раньше доводилось ходить под топором. Поэтому он быстро составил простенький план — не показывать вида, что напуган, добраться до поселка, где должен быть шеф, как можно быстрее решить вопрос с чертовыми бусами, найденными в котловане, и до наступления темноты успеть свалить как можно дальше. Насколько он понял, сейчас, пока День Превращения еще не наступил, никто в племени их пальцем не тронет — выход свободный.
Но только до тех пор, пока в воздухе светится тепорий.
Гена с Валерой, услышав о столь гнусной засаде, молча потянулись за браунингами. Но Колобков покачал головой — он отлично помнил, чем закончились подобные перестрелки с дикарями для великих Магеллана и Кука. Два бойца против двух сотен — слишком неравное соотношение, даже если у этих сотен нет ничего, кроме дубин и пращ. Просто патронов не хватит. Вот если б было оружие посерьезнее — автомат, например…
— А может, они разбегутся, если мы начнем стрелять? — с надеждой предположила Света. — Они же первобытные, они не видели огнестрельного оружия…
— А если не разбегутся? — скептически хмыкнул отец. — Рискнем?
— Не надо, — торопливо запротестовал Чертанов.
— Ты, Серега, жалкий трус, но ты прав. Стволы оставим на крайний случай. Дни тут длинные, до темноты еще долго — успеем. Светулик, дай-ка папе свою фенечку… Серега, переводи.
Вождь с шаманом резко оживились, выяснив, что один из «белых макак» понимает их язык. Великий Серванго оглушительно рыгнул (у мбумбу это считалось признаком радости) и с силой хлопнул Сергея по плечу, демонстрируя туземное гостеприимство. Худосочный парень едва не упал, получив по загривку (вождь слегка промахнулся) ручищей, похожей на бычий окорок, и с трудом удержался от жалобного стона.
— Три розовых деньги, — объявил вождь, бросив один лишь взгляд на жемчужное ожерелье.
— Да мы не продаем!..
— И того много! — возмутился Серванго, совершенно не слушая, что ему говорят. — Какая наглость — требовать деньги с вождя! Да еще торговаться!
— Серега, о чем речь? — пихнул своего переводчика в бок Колобков.
— Предлагает за это ожерелье три розовых ракушки.
— А чего так мало?! Ты давай, торгуйся дальше, чего молчишь? Скажи ему, что три розовых бакса за такие звездатые бусики — несерьезно!
— Петр Иваныч, мы же их не продаем…
— Ах да! — вспомнил Колобков. — Тогда скажи ему, чтобы прочитал нам клеймо изготовителя. Что там за ювелир поработал?
— Наш уважаемый… м-м-м… вождь, — с трудом подобрал слово в языке мбумбу Чертанов, — говорит, что эти бусы слишком дороги ему. Ему очень хотелось бы преподнести подарок другому уважаемому вождю, но он не может расстаться с этим ожерельем. Однако он хотел бы узнать, что за шаман сотворил этот чудесный амулет.
— Амулет?! — фыркнул Пратгуста, вырвав жемчужное ожерелье из рук переводчика. — Духи говорят, что это не амулет, а просто дрянная побрякушка! Сразу видно руку Ролрупы — только он заряжает свои амулеты так плохо! Вот, его клеймо сразу видно — улиточная спираль! Этот дурак любит улиток — даже амулеты делает только из их раковин или блестящих как! Хотя все знают — блестящая улиточная кака привлекает злых духов!
— Ролрупа?… — заинтересовался Чертанов. — А из какого он племени? И где живет?
— Духи не разрешают мне говорить, — чопорно выпятил подбородок шаман. — Они хотят хороший подарок, иначе разговора не будет!
— Петр Иваныч, он подарок хочет… — перевел Сергей.
— Ясно. Серега, куда ты рюкзак подевал? — сурово посмотрел на него Колобков.
— Выбросил.
— Выбросил?! Мой рюкзак выбросил?! А ты не осатанел — чужое имущество выбрасывать?!
— А если бы не выбросил, меня бы растоптали! Что мне еще оставалось?!
— Буду вычитать из твоего жалованья, — моментально нашел соломоново решение начальник. — А там много добра было! Тыщ так на пять баксов… Попал ты, Серега, крупно попал…
— Папа, что ты врешь? — возмущенно шепнула дочка. — Ты же в тот рюкзак всякого мусора напихал! Посуду одноразовую, стерженьки от авторучек, игрушки пластмассовые…
— Что за слова?! — нахмурился отец. — Врешь… Я тебе папа, или где? Папа не может врать — только слегка преувеличивать. И вообще — цыц, малявка, я тут Серегу в рабство захватываю. Он работник ценный, вот и будет на меня пахать. До старости и за гроши.
— Петр Иваныч, а я все слышу, — напомнил Чертанов.
— А пофиг.
Света тем временем торопливо выворачивала карманы. Но их содержимое (гелевая ручка, носовой платок, дезодорант и брелок для ключей в виде пчелы) шаману не понравилось. Мудрый Пратгуста не был таким нетребовательным, как Туптуга, и обычные блестящие безделушки его не привлекали. А обмануть его, наплетя с три короба, что это, мол, могущественные талисманы, способные на великие чудеса, нечего было и думать. Шаман хоть и курил, как последний хиппи, в колдовстве все же кое-что соображал.
Возможно, его благосклонность удалось бы купить за что-нибудь полезное — компас, аптечку, пистолет. Но эти предметы на торги выставлять не стали — слишком уж большая ценность. Где в этом мире можно найти другое огнестрельное оружие или самый примитивный пенициллин? Да и волшебная иголка представлялась землянам редчайшим сокровищем (кстати, вот тут они крупно ошибались).
Неожиданно у шамана округлились глаза. Он возбужденно залопотал, указывая на Свету и затрясся, как отбойный молоток.
— Серега, переведи, — хмуро потребовал Колобков. — И сразу предупреждаю — если этот старый папуас на мою Светочку глаз положил…
— Нет, он просто ее заколку хочет, — перевел Чертанов. — Вон ту, из волос.
Света недоуменно вынула серебряную заколку, сделанную в виде змейки с изумрудами вместо глаз. Это украшение ей подарил отец на окончание школы.
— Ладно… — пожала плечами она, увидев жадно горящие глаза Пратгусты.
Заполучив вожделенную заколку, шаман восторженно цокнул языком, гладя змейку по блестящей спинке. Эта нехитрая вещица очень напоминала священную змею Ара.
— Шаман Ролрупа принадлежит к племени Магука, — тут же сдержал обещание он. — Самое большое и богатое племя мбумбу. Но божок у них плохой — глупый и слабый.
— Спорим, они про вашего то же самое говорят? — вполголоса пробормотал Чертанов. На русском языке, конечно. Еще чего не хватало, нарываться на религиозный фанатизм…
— Серега, чего там? — пихнул его в бок Колобков.
— Производство шамана Ролрупы, изготовлено на острове Магука, — перевел Сергей, возвращая Свете ожерелье. — Это все.
— А нам больше ничего и не надо, — снова зачем-то пихнул его в бок шеф. — Давай, прощайся с папуасами, скажи, что мы пошли.
Чертанов облегченно попрощался. Лица вождя и шамана сразу как-то резко поскучнели. Они обменялись быстрыми взглядами, а потом Пратгуста сурово заявил:
— Не годится уходить так скоро. Лукенкуи топчет копытами тех, кто отвергает гостеприимство славного племени Бунтабу.
— Мы не отвергаем! — испугался Чертанов. — Просто очень торопимся!
— Духи говорят, что торопиться не нужно — вы успеете.
— Куда? — озадачился Сергей.
— Туда, куда приведут вас духи.
— А куда они нас приведут?
— Лукенкуи гневается! — яростно воскликнул шаман, выхватив из-под набедренной повязки крохотного деревянного идола. Божок Бунтабу оказался довольно страхолюдным созданием, похожим на помесь дракона и кентавра. — Дайте хороший подарок, а то духи ополчатся на вас!
— Так все-таки духи или Лукенкуи?
— И духи, и Лукенкуи, а самое главное — мои воины, — добродушно улыбнулся вождь Серванго. — Я приглашаю вас на большую предпраздничную трапезу с похлебкой, и отказа не приемлю.
— Отказывать вождю — табу, плохо! — нахмурился шаман. — Что бы ни захотел вождь, все должны выполнять его желания!
— Пратгуста, сделай милость, узнай, готова ли уже праздничная похлебка, — попросил Серванго.
— Да пошел ты… — вяло огрызнулся Пратгуста, даже не шевельнувшись. — Духи говорят, что еще не готова.
— А после похлебки мы можем уйти? — все сильнее беспокоился Чертанов.
— Духи говорят…
— Да, можете, — кивнул вождь.
Чернокожий толстяк легко поднялся на ноги, как будто и не весил вдвое больше нормы, обнял шамана за талию и одним быстрым броском выкинул его на улицу. Потом он схватил Сергея и проделал с ним то же самое. Колобковы и телохранители поспешили убраться сами.
— У вождя сегодня доброе настроение, — объяснил Пратгуста, разыскивая в зарослях сумаха отлетевшую маску. — Он лично вынес гостей из своего дома — это большой почет!
— У меня уже голова болит от этого почета… — простонал Чертанов. Он ударился лбом о столб.
День Превращения — большой праздник, и отмечать его начинали уже накануне. Почти все племя собралось на большой площади, вокруг огромного каменного котла, врытого в землю. Под ним располагалась обширная полость, заполненная раскаленными углями. Время от времени женщины кидали в наклонные вентиляционные канавки новые порции топлива.
В котле варилось коронное блюдо племени Бунтабу — Большая Похлебка. Щедро заправленная саговой мукой, сдобренная листьями огненного лука и двумя видами масла — кокосовым и из семян масличной пальмы. Эта похлебка имела нечто общее с «двойной ухой» — ее готовили из мяса пресноводной барракуды и свинины. Причем если рыбу просто измельчали и бросали в общий котел, то ломти свинины клали в мешочки из свиной кожи, привязывали к тонкой леске из свиных же жил, и в таком виде опускали в суп. Владелец каждого мешочка зорко стерег свою леску. Будучи приготовленным, мясо извлекалось и елось отдельно.
— Вроде ничего так пахнет, — принюхался Колобков. — Светочка, прелесть моя, ты фотографируешь?
— Конечно! — даже обиделась Светлана. Она уже успела нащелкать уйму слайдов. Единственное, что ее огорчало — не удалось снять Большого Шумузи. Как-то момента не представилось.
— Петр Иваныч, надо уходить! — тоскливо напомнил Чертанов.
— Серега, что ты все время ноешь, как бабка старая? — поморщился шеф. — Дотемна еще часов восемь — пожрем папуасских харчей, да пойдем спокойно. Лучше узнай-ка, где у них здесь тубзик.
Сергей злобно скрипнул зубами, но все-таки пошел исполнять приказ. Гена и Валера проводили его свинцовыми взглядами и переглянулись, обмениваясь мыслями. Они настолько сработались, что уже не нуждались в словах, чтобы понимать друг друга. Сейчас их обоих мучила простая дилемма — противоречие между волей начальства и его же безопасностью. Здесь опасно, но шеф не желает отсюда уходить. Как поступить? Повиноваться, или все-таки схватить отца и дочь Колобковых в охапку и спасти насильно?
Судьба Чертанова их не интересовала.
Света изучала искусство здешних резчиков по дереву — огромный идол Лукенкуи, потемневший от времени, и толстенный столб, покрытый узорной резьбой. Этот столб служил в поселке вместо календаря — ровно сто пять глубоких зарубок (пять ахта-ко — сезон) и напротив каждой какая-нибудь картинка. Одна из зарубок замазана красной охрой — сегодняшний день. Когда тепорий погаснет, шаман сотрет эту пометку и поставит новую, чуть ниже — наступил новый день.
Зарубка завтрашнего дня обозначалась символическим изображением свиньи.
К Петру Ивановичу подсела весьма миловидная женщина-мбумбу и широко улыбнулась. Тот привычно отшатнулся, но у этой особы зубы оказались не вычернены, а плешивая макушка скрывалась под высокой шерстяной шапкой. Колобков обрадовался столь симпатичной папуаске и улыбнулся в ответ. Та пододвинулась поближе и что-то быстро залопотала. Голосок у нее оказался очень нежный и приятный.
— Гы-гы, — смущенно покосился на дочь Колобков. Но та колупала пальцем роспись на идоле и ни на что не обращала внимания.
Туземка придвинулась еще ближе и начала бесцеремонно ощупывать и поглаживать русского бизнесмена. Тот нервно хихикал, не зная, как к этому относиться. В принципе, возражений у него не было, но не при людях же! Тем более, при дочери.
— Серега, чего она от меня хочет? — воззвал к вернувшемуся сисадмину Колобков.
— Говорит, что вы очень мягкий и нежный, — меланхолично перевел Чертанов. — Вы ей понравились, Петр Иваныч. А я — нет, я худой и костлявый.
— Ну, ты это… ты ей скажи, что мне нельзя, я женатый…
— Вы ей не в этом смысле нравитесь.
— А в каком? — озадачился шеф.
— Она в этом поселке главная повариха, вот в каком.
— Ёшкин кот!!! — возмущенно отпихнул от себя женщину Колобков. — Вали отсюда, людоедка!
Повариха ничуть не обиделась. Наоборот — у нее еще больше разгорелись глаза. Мбумбу считали, что вкус живого существа напрямую зависит от его характера — чем темпераментнее и агрессивнее животное (или человек), тем лучше оно будет смотреться в горшке с супом. Поэтому и свиней они выращивали злобных и драчливых.
— Серега, так где тубзик? — напомнил о своей проблеме Петр Иванович. — Узнал?
— Узнал. Выйдете за ворота, пройдете в лес по направлению к дереву с расщепленным стволом, дойдете до огромной ямы со ступеньками — вот там и делайте свое черное дело.
— Серега, это что — юмор такой? Хочешь сказать, эти папуасы каждый раз бегают куда-то в джунгли?
— Петр Иваныч, а что им делать-то? У них нечистоты — табу, нельзя даже просто подходить близко. А если дотронешься нечаянно — все, ты чумбуи-леки, никто тебе больше руки не подаст. Помните, почему они предыдущую деревню покинули? Потому что Большой Шумузи ее… грм… опустил!
— Вот тупорылые… Ладно уж, сбегаю, а то в пузе кавардак… Валера, со мной. Гена, охраняешь Светку.
— Будет исполнено, шеф, — хором пробасили телохранители.
Похлебка постепенно начинала бурлить. Рассевшиеся вокруг мбумбу, держащие лески с мясом, возбужденно заулюлюкали, глядя на бледно-желтую жижу. Приближалось то, что составляет сакральный смысл любого праздника — еда. Все с жадностью смотрели на готовящееся в котле первое блюдо, но с еще большей жадностью — на второе, пока еще ходящее на ногах и говорящее.
Шаман тоже оживился. Он наконец-то выплюнул косяк, передвинул маску на положенное ей место и начал ритмично постукивать в бубен. Помощники развели малый костер, вокруг которого надлежало прыгать мудрому Пратгусте. Наступало время великого камлания .
Но пока еще все приготовления не завершились. Шаман настраивал бубен (то есть стучал в него и пытался сообразить затуманенным озерной травкой мозгом — есть звук или нет?). Охотник Зуптупа, все еще держась за ушибленный живот, что-то втолковывал ему, со страхом поглядывая на Чертанова. Пратгуста слушал рассеянно, мерно тряся головой и безуспешно пытаясь почесать переносицу. Он совершенно забыл, что на нем маска, и ужасно удивлялся, почему зуд не проходит, и почему кожа стала такой твердой и холодной.
Но потом до него все-таки дошла суть речей охотника. Шаман оставил безуспешные попытки почесаться и возмущенно зашагал к Сергею. Встав рядом, этот сморщенный старикашка некоторое время молчал, а потом тоненько, по-бабьи завизжал:
— Йеееееееееееейеее! Айюююююю!
— Серега, чего тут? — с любопытством спросил вернувшийся Колобков. — Фу, блин, туалет у них тут точно не европейского качества…
— Айююююйееееее! — напомнил о себе Пратгуста.
— Это он поет, что ли, так? — заинтересовался Петр Иванович. — Ничего, голос есть. Олька и похуже попсовиков слушает.
— Уважаемый шаман, я не понимаю, что вы имеете в виду, — попытался объясниться Чертанов.
— Тот глупый охотник сказал, что ты тоже шаман, — скептично ответил Пратгуста. — Это правда? Говори правду и не говори лжи — духи все видят, духи все знают!
— Эм-м-м… хм-м-м… ну, я…
— Если ты шаман, тебе нельзя здесь быть — двум шаманам в одном поселке не бывать! Уходи и забирай остальных людей!
— Да, я шаман, — тут же отреагировал Чертанов. — Петр Иваныч, собирайтесь, нас выгоняют.
— Не торопись, порождение белой макаки, — фыркнул Пратгуста. — Теперь ты должен доказать свою власть над духами! Если ты обманул меня, если ложно назвал себя шаманом, тебя нельзя будет есть на Дне Превращения!
— Ф-фу, слава богу… Да, уважаемый шаман, я вас обма…
— Тебя убьют прямо сейчас и вышвырнут за забор, как гнусную падаль!
— Я шаман! Самый шаманистый шаман из всех шаманов!
— Докажи!
— А вот и!.. а как?…
— Камлай, «шаман»! — холодно приказал Пратгуста, указывая на костер. — Покажи, чего ты стоишь, дитя белой макаки с кожей, как у поганой личинки.
Чертанов растерянно съежился. Он понятия не имел о процессе камлания. Как к этому подойти, с чего начать? Он обвел взглядом мбумбу — все они выжидающе смотрели на белокожего пришельца из другого мира. Сочувствия в их глазах не было ни на йоту — только любопытство и надежда на то, что Чертанов провалится. Потому что если он действительно могучий шаман, его спутников есть нельзя — они под сильной защитой. Если же нет… ну что ж, тогда Сергея, конечно, убьют и выкинут, но это никого особо не расстраивало — кому он нужен, этот костлявый тип? Вот в Гене с Валерой мяса много, Света молоденькая и аппетитная, а Колобков-старший вообще обещал стать украшением праздничного стола. Пухлый, лысый, розовощекий, курносый — молочный поросенок, да и только.
— Ладно, сейчас я вам устрою, — мрачно пообещал Чертанов, выхватывая у шамана бубен.
Он подошел к телохранителям и о чем-то их тихо попросил. Те слаженно кивнули.
— А-а-а, большое соревнование шаманов! — удовлетворенно провозгласил вождь, выходя на крыльцо. — Очень хорошо, это станет хорошим развлечением перед едой!
— Духи недовольны! — проскрипел зубами Пратгуста. — Духи говорят, что эта белая макака осрамится и будет опозорена!
— Неправда! — нагло заявил Сергей. — Духи говорят, что я справлюсь лучше, чем ты! Я шаман и умею бить в бубен, понял?!
Мбумбу ошеломленно загудели — столкнулись два авторитета, и никто не знал, на чьей стороне истина. Из рук в руки уже передавались розовые и белые ракушки — островитяне начали делать ставки. Кто победит — проверенный временем Пратгуста или «темная лошадка» Чертанов?
— Кхе… кхе-кхе… — откашлялся Сергей, на пробу постукивая по бубну. — Ми… ми-ми-ми…
С каждым его движением ставки на Пратгусту все увеличивались. На Чертанова смотрели скептически — что же это за шаман камлает в повседневной одежде, не курит озерную травку и не бьется в корчах? Даже пена изо рта не идет — шарлатан, не иначе.
Чертанов припомнил все, что когда-либо слышал о шаманстве (одну научно-познавательную передачу, просмотренную в прошлом году), и фальцетом заголосил первые строки из песни примадонны российской эстрады.
Вычислить путь звезды, и развести сады,
И укротить тайфун — все может магия!
Есть у меня диплом, только вот дело в том,
Что всемогущий маг лишь на бумаге я!
Как только он произнес последнее слово, Гена и Валера одновременно выстрелили в воздух. Внимание всех присутствующих было приковано к псевдошаману и их движений никто не заметил.
Но зато все заметили грохот двойного выстрела браунингов. Сотни мбумбу, как по команде, упали ниц, пряча лица. Но уже через пару секунд они осторожно поднялись на четвереньки, повертели головами, убедились, что со всеми все в порядке, ничего страшного не произошло, и вернулись к прежним позам. Выглядели островитяне явно разочарованными.
— И это все?! — снисходительно поднял брови шаман. — Всего лишь громкий звук?! Да наш вождь гремит громче, когда переедает огненного лука!
— Твоя правда, я еще и не так могу, — важно кивнул Серванго, почесывая свисающие бока. — Плохой шаман из белой макаки, совсем никудышный — один раз громко хлопнул, и все. Бесполезное камлание, глупое, плохое. Покажи ему настоящее камлание, добрый Пратгуста.
— Отдай бубен! — вырвал свой рабочий инструмент тот.
— Надо было на поражение стрелять… — злобно проворчал сисадмин. — Прямо тебе в морду, старый бабуин…
— А-аааайййййййй!!! — взял первую ноту Пратгуста, не слушая своего «соперника».
Айййййййй!!! Ай-яйййййй!!! Туммммм!!! Тумммммм!!!
Каждый, кто здесь есть, пусть слушает хорошо ушами, пусть видит хорошо глазами!
Слушайте чутко, смотрите зорко!
Смотрите хорошо, будьте все, сколько вас есть, будьте все в совокупности!
Духи земли, духи воды, духи воздуха, пусть все три стихии хорошо стоят, долго стоят, вечно стоят!
В лесах живущие духи, прошу вас, стойте хорошо, долго стойте!
Дух деда моего, могучий, толстый дед, будь со мной, стой рядом, стой здесь!
Великий огонь, мудрый, седобородый, старый огонь, прошу тебя, выслушай, исполни мою волю!
Все, все, исполни!!!
Дробь бубна все усиливалась, темп убыстрялся, шаман кружился в дикой пляске, а потом резко замер и яростно закричал. Его лицо покраснело, глаза широко раскрылись и выпучились, одна-единственная мышца на предплечье мелко дрожала, словно туго натянутая струна.
Два молодых служки торопливо подбежали и накинули ему на запястья петли, крепко-накрепко привязав старика к толстенным столбам. Шаман исступленно заревел, забился, и столбы начали медленно вылезать из земли. Волокна веревки лопались одно за другим — успешное камлание даровало Пратгусте чудовищную физическую силу.
Через мгновение столбы вылетели из почвы совсем, и одновременно с этим веревки лопнули совсем. Существо, минуту назад бывшее шаманом Пратгустой, взметнулось в воздух на несколько метров и ярко засветилось. Из его уст полились бессвязные звуки, похожие на змеиное шипение. Мбумбу взирали на это с почтением и восторгом.
Потом шаман плавно опустился на землю. Он устало сбросил маску и жадно сунул в рот зажженный косяк, услужливо сунутый одним из служек. После нескольких затяжек лицо Пратгусты порозовело, а на губах заиграла улыбка.
— Вот что такое настоящее камлание, глупая белая макака! — покровительственно промолвил он.
— Впечатляет, — уважительно кивнул Чертанов. — Э-э-э… уважаемый шаман, я, может, глупый вопрос задаю, но для чего это было нужно?
— Что?
— Ну, все это… Вот вы поколдовали, накрутили спецэффектов… а нафига? Чего вы этим добились?
— Глупая белая макака. Это было большое праздничное камлание! У него не должно быть цели — оно есть, потому что есть! Я могу камлать, чтобы лечить людей, чтобы узнавать от духов настоящее и будущее, чтобы призывать хорошую охоту, чтобы находить потерянные вещи. Но сейчас я камлаю просто потому, что камлаю!
На самом деле мудрый Пратгуста, конечно, камлал не просто так. Этот ритуал необходим был всему племени и, прежде всего, ему самому. Племя должно знать, что их шаман силен и крепок, должно быть уверено в завтрашнем дне, должно верить в хорошее будущее. И, разумеется, у них ни на миг не должно возникнуть мысли, что шамана можно сменить на другого или, еще хуже, жить совсем без шаманов. Теперь же, после такого впечатляющего представления, подобные еретические мысли не появятся еще очень долго.
— Папа, пойдем отсюда, а? — попросилась Света, опасливо глядя на часы. — Может, хватит уже дергать тигра за хвост?
— А ты не бей, не бей, не бей кота по пузе… Кота по пузе мокрым полотенцем… — задумчиво напел Колобков. — Да, самое главное — это вовремя смыться… Хотя времени еще только два часа дня.
— Пап, у тебя часы до сих пор по московскому времени. До темноты всего три с половиной часа.
Сама Светлана давно поставила свой хронометр по местному часовому поясу. Поскольку эйкрийские сутки превышают земные почти ровно вдвое, слишком сильно перенастраивать ничего не пришлось. Просто запомнить, что отныне часовой стрелке, чтобы отсчитать полные сутки, нужно сделать не два оборота, а четыре.
Мбумбу перешли к главному действующему лицу на этом празднике — похлебке. Первым эту жижицу вкусил вождь, затем шаман, потом воины и старшие охотники, а за ними все прочие. А пятеро пришельцев тем временем осторожно пятились к воротам. Правда, Колобков все время подергивал носом, да и телохранители глотали слюни — очень уж аппетитный аромат тянулся от огромного котла.
— Значит, говоришь, остров Магука? — переспросил Петр Иванович, когда частокол остался далеко позади. — Отлично, отлично…
— Зря мы так задержались, Петр Иваныч… — опасливо поеживался сисадмин.
— Серега, не гони волну — чего ты трясешься, как банный лист на заднице эпилептика? Мы ушли, так?… За нами никто не гонится, так?…
— Не так, шеф, — хмуро сообщил Валера, приотставший от остальных. — За нами гонятся тридцать воинов во главе с вождем.
