Глава 32
Тави задавался вопросом, а не совершает ли он очень большую, очень унизительную, потенциально фатальную ошибку.
Он нахмурился и твердо сказал сомневающейся части себя: если ты не хотел рисковать по-крупному, тебе не стоило начинать кричать о том, кто твой отец.
Ты мог бы тихо пересечь Империю и раствориться среди Маратов, если бы захотел.
Ты решил бороться за свои права первородства. Ну вот, теперь пришло время воевать.
Самое время, чтобы увидеть, можешь ли ты сделать то, что должен. Так прекрати ныть и снеси эти ворота.
— Мастер войны Варг примет оперативное командование, пока я разбираюсь с воротами, — сказал Тави.
Командный состав Легиона был проинформирован о намерении Тави еще накануне.
Тогда им это не понравилось. Правда, сегодня они просто отсалютовали. Хорошо.
Участие Варга в завязке битвы, всего лишь стычке, по сравнению с тем, что должно было произойти, убедило их в способностях канима.
— Трибун Антиллус, — позвал Тави.
Этот призыв несколько раз передавался по цепочке, и наконец Крассус опустился на землю рядом с лошадью Тави.
Они отсалютовали друг другу, и Тави сказал:
— Я выдвигаюсь вперед вместе с Первой Когортой и Воронами Битвы и хочу, чтобы вы с Мальками парили у меня над плечами.
— Да, сэр, — отозвался Крассус. — Мы будем на месте.
— Ступай, — сказал Тави.
Крассус взлетел, и Тави не оставалось ничего другого, кроме как попытаться сломать оборонительное сооружение, которое на протяжении десятилетий, если не столетий, готовили противостоять именно тому, что он собирался сделать.
Он оглянулся через плечо на Фиделиаса. Валиар Маркус невозмутимо ждал, его лицо было суровым и серьезным.
И хотя черты его ничуть не изменились, Тави чувствовал разницу — мужчина был более гибким, его движения чем-то напоминали львиные.
Для случайного наблюдателя Фиделиас выглядел в точности как Валиар Маркус.
Но Тави чувствовал, что этот мужчина каким-то образом знал о его страхе.
Его абсолютно обоснованном страхе. Очень благоразумном страхе. Совершенно зрелом и даже мудром страхе.
«Прекрати рассуждать и принимайся за дело», — решительно подумал он.
Актеон, длинноногий черный жеребец Тави, вскинул голову и встряхнул гривой.
Это был его конь, приписанный к Первому Алеранскому Легиону вскоре после того, как Тави был вынужден принять командование — подарок от Хашат, предводительницы маратского клана Лошади.
Этот маратский жеребец был проворней и выносливей любой алеранской лошади, которую Тави только доводилось встречать, но это все же было не сверхъестественное животное.
Он не спасет Тави ни от чего, с чем тот не сможет справиться сам.
— Знаменосец, — негромко сказал Тави, — выдвигаемся.
Позади раздался стук приближающихся копыт, и Тави оглянулся на серую в яблоках кобылу Китаи.
Затем поднял глаза к ее всаднице и слабо улыбнулся Китаи, облаченной в свою легионерскую кольчугу.
Кольчуга не предоставляла той же защиты, что и тяжелые стальные пластины его собственной кирасы, но, хотя Китаи и с лихвой хватило бы сил, чтобы носить тяжелые доспехи, она презирала их, предпочитая большую подвижность, которую могла обеспечить кольчуга.
— Полагаю, если я скажу тебе подождать здесь, ты меня не послушаешь, — сказал он.
Она выгнула бровь и покрепче перехватила знамя.
Щупальца бледно-алого тумана струились от знамени, словно нити водорослей и, казалось, нашептывали что-то окружавшему их туману, подманивая его поближе.
Китаи держала не королевское знамя Принцепса, которое представляло собой атакующего алого орла на синем фоне.
Вместо этого она несла оригинальное знамя Первого Алеранского.
Когда-то это был сине-алый орел с распростертыми словно в полете крыльями на таком же ало-голубом фоне, разделенном на две половины, противоположные по цветам половинам орла.
В первой же битве Легиона орел выгорел дочерна, и «ворон битвы» Первого Алеранского так и не был восстановлен.
Тави собственноручно нес знамя в той чрезвычайно опасной ситуации… неужели битва при Элинархе была всего три, почти четыре года назад? Казалось, будто прошло не меньше сотни лет.
Китаи встретилась с ним взглядом и, слегка улыбнувшись, вздернула подбородок.
Ее сообщение было предельно ясно. Он вышел победителем из той схватки, выйдет и из этой.
Дрожь покинула его, с плеч будто свалился груз, и его руки и разум почувствовали себя куда спокойней.
— Вполне возможно, — сказал он.
Без единого жеста с его стороны они вдвоем синхронно двинули вперед.
Тави скакал сквозь туман. Копыта Актеона стучали по земле.
Путь к ближайшим городским воротам был ясно обозначен следами битвы, которую оставшиеся воины Алеры вели здесь несколько дней назад.
Вот пятно алой алеранской крови, теперь уже запекшееся и облюбованное мухами.
А вот гладиус, сломанный в шести дюймах от рукояти — результат поспешной ковки либо плохого ухода.
Окровавленный шлем легионера лежал на боку, на его гребне виднелись пробоины, похожие на профиль косы новых форм воинов ворда, с которыми они сражались в этот самый день.
Но не было трупов ни павших легионеров, ни какого-либо ворда, кроме убитых тотчас.
Тави содрогнулся. Ворд не позволил мясу пропасть впустую, даже плоти себе подобных.
С ними пришли громовые раскаты бури.
Тави мог слышать непрерывные вихревые потоки, которые удерживали Рыцарей Мальков вверху неподалеку, в нескольких сотнях ярдов выше и позади них.
Ближайший из Рыцарей — вероятно, Крассус — парил прямо над головой у Тави, едва различимый в тумане.
Стены Ривы внезапно возникли из тумана, вместе с городскими воротами.
Это сорокафутовое сооружение было окаймлено башнями, возвышающимися по бокам еще на двадцать футов.
Тави почувствовал, как напряглись мышцы у него на спине, а сердце забилось быстрее.
Он собирался раскрыть себя перед всеми, кто мог его увидеть.
Затем что-то непременно произойдет… и он сомневался, что ему это понравится.
Тави сосредоточился на воротах. Они были сделаны из камня, обшитого и переплетенного со сталью.
Они весили не одну тонну, но их петли были так хорошо сбалансированы, что, когда они были не заперты, их мог открыть один-единственный человек, даже без помощи фурий.
Но несмотря на это, они все же были крепче обрамляющих их каменных крепостных стен.
Огонь им нипочём.
Их можно несколько дней подряд бить стальным тараном и не добиться ровным счетом ничего. О них сломаются даже мечи лучших Рыцарей Металла в Империи.
Разряды молний, которые были наготове у Рыцарей Первого Алеранского, могли, разве что, поцарапать полированную стальную поверхность.
Саму землю вокруг них не всколыхнуть.
Однако, по опыту Тави, лишь немногие питали достаточно уважения к разрушительной мощности более тонкого заклинательства.
Дерево и вода.
У него был долгий, долгий путь от Долины Кальдерон, от тощего подпаска, не имеющего способностей даже для того, чтобы управиться с магической лампой или печью.
В то время он познал войну и мир, цивилизацию и дикость, спокойную теорию и отчаянную практику.
Мальчишкой он мечтал вырасти и найти в жизни свое место — такое, где он сможет проявить себя, несмотря на полную неспособность к заклинательству фурий… и теперь именно его заклинательство фурий, вероятно, было единственным, что сохраняло его жизнь.
«Жизнь, — подумал Тави, — редко преподносит тебе именно то, чего ты ждешь от нее».
Но какая-то часть его, часть, которая была менее склонна к размышлениям о благоразумии, дрожала от волнения.
Сколько раз другие дети в Бернардгольде издевались над ним из-за отсутствия фурии?
Сколько ночей в детстве он провел без сна, пытаясь силой воли пробудить в себе способности к заклинательству фурий?
Сколько раз наедине с собой он тихо плакал от стыда и отчаяния?
И вот теперь у него были эти способности. Теперь он знал, как их использовать. Ну или, по крайней мере, знал основы.
Но несмотря на то, какой серьезной опасности он себя подвергал, часть его все же хотела просто запрокинуть голову и прокричать всему миру о триумфе, который он испытывал, вспоминая все это.
Часть его уже хотела чуть ли не начать пританцовывать на месте, страстно желая в конце концов показать, на что он способен.
Но, самое главное, была и часть его, которая хотела встретиться лицом к лицу с врагами, впервые в жизни полагаясь на собственные талант и силы, а не на чьи-то еще.
И хотя он знал, что еще не проверял, на что способен, он хотел выяснить это.
Он должен был знать, что он готов встретиться лицом к лицу с тем, с чем ему предстояло встретиться.
Поэтому, напряженно и осторожно, но одновременно испытывая абсолютный восторг, Тави потянулся к фуриям, обитающим в пространстве впереди него.
Почти сразу же Тави смог почувствовать заклинательство, бурлящее над воротами и текущее сквозь них, движущееся, словно живые существа внутри огромного сооружения — порождённое фуриями, столь же мощными, как горгульи, но запертыми в неподвижности, погружёнными в стазис и предназначенными всегда оставаться в этом состоянии.
Тави мог с тем же успехом приказать этим фуриям прекратить выполнять свои функции, как повелеть воде перестать быть мокрой.
Поэтому вместо этого он обратился мыслями вниз, к тому, что лежало под воротами.
Далеко, далеко внизу, под почвой, под неизмеримой массой созданных заклинательством фурий стен и башен Ривы, он почувствовал проточную воду, текущую в скалах под городом, которая медленно, годами, просачивалась сквозь них и собиралась в обширный резервуар.
Изначально предназначенный для использования в качестве аварийного водохранилища одинокой маленькой заставы Ривы, он год за годом углублялся, пока возводились новые сооружения и город рос, и за это время о нём забыли все, кроме самой Алеры.
Теперь маленькое водохранилище стало гораздо больше, чем его создатели — должно быть, инженеры Легиона, ещё во времена самого Гая Примуса — когда-либо планировали.
Тави сосредоточил свою волю на этой давно забытой воде, призывая её.
В то же время он потянулся к земле под ногами, к почве и пыли, лежащими перед стенами города.
Он чувствовал сквозь почву, чувствовал, как растёт трава под копытами его лошади. Он чувствовал, как клевер и прочие сорняки и цветы пробудились к жизни, не сдерживаемые более заклинателями земли Ривы.
Там было множество разных растений, и он знал их все.
Будучи подпаском, выросшим недалеко от Ривы, он успел изучить практически каждое растение, которое произрастало в этом регионе.
Ему пришлось выучить, какие растения овцы могут есть без опасений, а которых он должен избегать, какие растения могут вызвать отравление у членов стада, а какие могут быть использованы, чтобы помочь животному победить болезнь или излечиться после травмы.
Он знал флору окрестностей Ривы, как мог лишь тот, кто вырос в этих краях.
Он потянулся ко всем растениям, мысленно обращаясь к их семенам, к каждому виду по отдельности.
Он сосредоточил свою волю и тихонько прошептал:
— Расти.
Словно бы сама земля сделала глубокий вдох, и глубоко под ним начала расти трава, бурной зелёной волной жизни.
Ростки удлинялись, становясь быстро растущими стеблями сорняков и цветов.
Они прорывались на поверхность в немом бунте, и почва вокруг стремительно меняла цвет, в течение нескольких секунд покрывшись проклюнувшимися из семян растениями.
Радость и болезненная гордость нахлынули на Тави, отвлекая от чудовищного напряжения, но он подавил эмоции, сосредоточившись на своей задаче.
Такой бурный рост не может происходить без достаточного количества влаги, поэтому корни внезапно пробудившихся растений стали вытягивать воду из почвы, и вода из глубокого источника начала прибывать, поднимаясь сквозь слои земли и камня.
От безотчетного движения руки слабый поток ветра завихрился над землей и вознесся над воротами и соседними башнями.
Тави открыл глаза достаточно надолго, чтобы увидеть крошечные семена, некоторые из которых чуть больше пылинки, дрейфующие по воздуху туда, где тонкая пленка воды начинала покрывать поверхность ворот, башен, обволакивая их.
Он снова закрыл глаза, сосредотачиваясь на этих семенах.
Без мягкой плодородной почвы вокруг них это было гораздо труднее, но он снова потянулся к жизни перед ним и прошептал:
— Расти.
И снова земля вокруг него откликнулась ростом свежей зелени.
Сорняки и небольшие деревья стали подниматься выше травы, и стены величественного города приобрели отчетливый зеленый оттенок.
Едва различимые травинки проросли из крошечных трещин.
Мхи и лишайники расползались по поверхности так быстро, как будто их распыляли дождевые капли непрерывного ливня.
Его дыхание стало тяжелее, но он уже не мог остановиться.
— Расти, — шептал он.
Деревья высотой в человеческий рост поднимались повсюду, от него и до самой стены.
Воздух становился всё тяжелее, наполняясь влажной прохладой.
Безупречное сияние его доспеха подернулось дымкой холодного тумана.
Зелень скрадывала очертания ворот и стен вокруг них. Вьюн оплетал стены со скоростью змеи, обвивающей ствол дерева.
Тави вцепился в седло одной рукой, отказываясь сдаваться, и, скрежеща зубами, шептал:
— Расти!
От ворот и стен Ривы слышался скрип и скрежет раздираемого камня.
Зелень поглощала стены, связывая их с землей, оплетая живыми растущими побегами.
Небольшие деревья выбивались из трещин в стене и самих воротах.
Всё больше вьюна вырастало повсюду, вместе с самыми разными растениями, какие можно было себе представить.
Тави удовлетворённо кивнул. Затем он поднял кулак и прорычал, обращаясь к воде, прибывающей снизу:
— Поднимись!
Раздался шум, словно океанские волны разбивались о скалистый берег, вода хлынула и омыла покрытые буйной зеленью стены, заполнила все мельчайшие трещины в стенах, и в то же мгновение Тави потянулся к огню, к теплу, которое осталось ещё в холодной воде далеко внизу, и рывком отнял это тепло у воды.
Послышалось шипение, и облака плотного тумана и клубящегося пара проглотили ворота и стены. Затем раздался треск и скрип льда.
Тяжело дыша, Тави соскользнул со спины Актеона.
Он забросил поводья на луку седла, хлопнул коня по крупу, и тот поскакал в сторону Легиона, проламываясь по пути сквозь густой подлесок и молодые деревья.
Кобыла Китаи испустила пронзительное ржание и последовала за черным жеребцом.
Тави не мог разрушить древнее заклинательство, стоящее перед ним. Это было бы слишком сложно.
Вместо этого он снова потянулся к воде, и снова призвал огонь, посылая его обратно в лёд, затрещавший бессловесным криком.
Клубы пара со свистом вырвались из трещин в стенах.
— Поднимись! — снова приказал он, и снова вода хлынула из земли.
И снова отнял тепло у воды, которая проникла ещё глубже в трещины, ставшие теперь чуть шире.
А через несколько секунд направил это тепло обратно.
— Поднимись! — приказывал он и начинал цикл снова.
— Поднимись! — снова повелевал он.
И снова.
И снова.
И снова.
Лед и пар шипели и трещали. Камень стонал.
Тугие струи белого пара вырывались из стен, всё плотнее окутывая их слоем всё более густых облаков.
Тави упал на одно колено, ловя ртом воздух, потом медленно поднял глаза к воротам, упрямо стиснув зубы.
Ворота были покрыты слоем льда шести дюймов толщиной.
Металл стонал где-то внутри ворот, долгий стон эхом отражался от пустых зданий и доносился сквозь туман.
— Получилось, — Тави тяжело дышал. Он с трудом поднялся на ноги, оглянулся через плечо и кивнул Китаи:
— Теперь мы сможем войти.
Она улыбнулась ему и сказала:
— Ты хитроумный, мой Алеранец.
Он подмигнул ей. Затем медленно вытащил из ножен меч.
Медленно он вытянул его вдоль тела и сосредоточился.
Металл, казалось, завибрировал, а затем вспыхнул огонь и пробежал по лезвию раскаленным добела нимбом.
Тави погрузился в себя, сосредоточившись, используя огонь на клинке как отправную точку, накапливая жар и готовясь его выплеснуть.
С выкриком он простер меч в сторону ворот, и огонь с внезапным шквалом ветра ринулся к замороженным воротам.
Сгусток белого пламени врезался в ворота с силой настоящего тарана, лёд мгновенно стал паром, и ворота, напряженные сверх всякой меры давлением воды, льда и новой жизни, растущей внутри них, разлетелись вдребезги.
Как и башни у ворот.
И сто футов городской стены по обе стороны башен.
Все они были с грохотом сметены неистовством этого огненного взрыва — визжа, они разлетались на куски, раздираемые собственным жаром и дикими движениями, когда перенапряженные фурии внутри них, наконец, вышли за пределы возможностей физических материи, которые они населяли, и выплеснули свой отчаянный гнев на окружавший их материал.
Камень и металл — некоторые куски были размером с обозную повозку легиона, или длинные и острые, как самый большой меч — вращаясь, разлетелись прочь, пробивая обгоревшие здания и дробя фундаменты внешнего кольца башен, по воле Гая Октавиана.
Последовала вторая череда обвалов, здания, растерзанные разрушением ворот, обрушились под собственным, оставшимся без опоры, весом.
И когда эти строения упали, они увлекли другие, стоявшие рядом с ними.
Прошло по меньшей мере четыре минуты, прежде чем стих грохот разрушающейся каменной и кирпичной кладки.
Тави поморщился. Ущерб был… немного более обширен, чем он ожидал.
Ему придется заплатить Риве за разрушенные им кварталы.
— Алеранец, — с трепетом выдохнула Китаи.
Тави обернулся к ней, стараясь выглядеть, как будто так и задумано. Он сосредоточился на положительных моментах; по крайней мере, продолжительный обвал дал немного времени, чтобы отдышаться и немного оправиться от усилий, затраченных на то, чтобы его вызвать.
Тишина, окружившая их, была гнетущей, переполненной нетерпением.
— Спокойно, — сказал ей Тави. — Будь наготове.
— Ты все еще надеешься, что она отреагирует? — спросила она тихо.
Он сурово кивнул и по-другому перехватил свой пылающий клинок.
— У нее нет выбора.
Всего через несколько секунд, будто отозвавшись на его слова, ворд дал им ответ.
Странный крик начал подниматься из дюжин мест по всему городу — это был звук, которого Тави никогда от ворда прежде не слышал, своеобразный, стенающий вопль, переливающийся от низких к высоким тонам, быстрой, тараторящей трелью.
И город наводнил ворд.
