Как быстро человек привыкает ко всему необычному! Ужасы войны вскоре превращаются в повседневность, убийство становится привычкой, тюрьма – родным домом с милыми сердцу традициями и патриархальными устоями. Может быть, в этом и заключается спасительное свойство человеческой психики – ведь ни один зверь не выдержит таких стрессов и жизни в неволе после привычных просторов свободы! А человек живет. И к тому же, порой многое успевает совершить в своей жизни, несмотря на условия, с этой самой жизнью несовместимые…

Вот так и Волшебная Москва продолжала жить, будто ничего и не произошло в привычной москвичам реальности. Той, в которой теперь оказалась помимо собственной воли целая страна людей с разными взглядами на жизнь, интересами, привычками и социальным статусом. Работали фабрики и заводы, учреждения и фирмы, адвокатские конторы и больницы. Магические свойства Подлинной реальности сделали так, чтобы этот труд оказался рентабельным, а товары, прежде уходившие за пределы столицы, теперь исчезали в новые, ранее неизвестные миры. Впрочем, возмещаясь при этом все той же звонкой монетой или не менее звонким «безналом». При этом никого уже не удивляло то, что картинки на деньгах ожили – там шумели плотины, тихонько били в колокола церкви, возлагали к памятникам цветы дети. А почему бы и нет? Некоторые вообще считают, что деньги – это и есть жизнь. С этим и впрямь тяжело спорить, особенно, когда их, денег, не хватает на хлеб.

Жизнь изменилась, но осталась жизнью. Всего три дня – и люди ощутили свою принадлежность к настоящему миру – полному естественной магии, свойственного каждому человеку волшебства и повседневного чуда. С удивлением вспоминались времена, когда магия воспринималась как какое-то полуправдоподобное явление, нечто на грани фарса и обмана.

И москвичи легкомысленно забыли, что являются частью огромного человечества, которое на тысячелетия выброшено из подлинной реальности в свою узкую нишу, где должно было, по замыслу таинственных магов, развивать науки и искусство, чтобы компенсировать возникшую таким отчуждением ущербность. С чем и справлялось с переменным успехом.

Забыть все это было так легко просто! Ведь теперь москвичей волновали совсем другие проблемы, их заботили вещи совершенно иного свойства, чем тех, кто остался за границами Локализации.

Теперь в их огромной Волшебной Москве образовался свой обособленный мир. И, как это свойственно миру, он немедленно раскололся на полярные, противоположные по своим взглядам страны и области, государства и княжества, народы и народцы. Ну, и прочие группы по интересам. Прежние национальные, этнические и культурные противоречия уступили место новым. Но даже налет магии и колдовства не сделал эти противоречия мягче. Скорее, напротив.

Игра, которую затеяли Сильнейшие на планете Земля, должна была обострить грани, четко обозначить враждующие стороны. Это была очень интересная Игра – ведь вместо фишек в ней использовались живые люди.

Правда, маги немного просчитались в организации этого забавного развлечения. Они не учли, что человечество слишком изощрилось в собственных Играх, что алчность людей готова втянуть в себя все вокруг – включая магов с их архаическими Играми и правилами.

Впрочем, все, что происходило теперь в Волшебной Москве, должно было происходить именно так, как происходило. В этом суть Игры – заставить правду заявить о себе, распределить в этом мире подлинные роли людей и магов.

…Об этом обо всем знать не знал и ведать не ведал Толик, когда подходил к ближайшей станции метро. Потоки людей втекали и вытекали из подземного перехода, а на гранитных плитах средней старости бабулька продавала цветы и семечки.

Толика заинтересовали именно последние. Он выгреб из кармана немного мелочи и недоуменно уставился на нее. Нельзя было сказать, что он был большим знатоком в этом деле, но «пятирублевки» заметно потяжелели и отдавали теперь самым настоящим серебром. Более мелкая монета горела красной медью. Никаких никелевых сплавов!

– Бабуля, продай семечек! – попросил Толик, звякнув монетками.

– Да, пожалуйста, родненький! Сколько тебе?

– Да, стаканчик. Вот, прямо в карман сыпь, ага…

– На здоровье тебе! – пробормотала бабка, засыпая в карман Толиковой куртки стакан крупных блестящих семечек. – А вот цветочков для барышни не желаешь ли?

– Не, – усмехнулся Толик. – Не до барышни мне сейчас…

– А то смотри, – прищурилась бабка. – У меня-то цветочки не простые…

– Голландские или эквадорские?

– Тьфу! Скажешь тоже! Я говорю, не простые у меня цветочки, а хитрые!

– Как это, бабуля? – рассмеялся Толик, лузгая невероятно вкусные семечки.

– А так. Вот, скажем, даришь ты букетик барышне – а ты ей ой, как нравишься! Но она, дурочка, знай, ломается себе да стесняется, только время тянет! Но только она цветочков этих аромат вдохнет – и она твоя, что хошь с ней делай! А вот если барышня тебя не любит, а только за нос водит… Или на деньги лишь твои зарится, или еще чего замыслила – ну, такие-то встречаются не редко – тогда мои цветочки…

Бабуля поднесла к физиономии Толика букет, и оттуда донеслось многоголосое рычание: бутоны свернулись, налились соком, напряглись словно пружина и лязгнули мелкими острыми зубками!

– Тьфу ты, елки палки! – замахав руками, отскочил Толик. – Ну, ты, бабуля даешь! Так я всех телок перепугаю! Они ж все до единой чего-то, да замышляют, блин!

– Дурак, ты, парень! – отмахнулась старуха. – Молодой еще, не знаешь, где найдешь настоящее, а где – труху одну!

– Да ладно, – примирительно сказал Толик. – Спасибо! Я, как жениться надумаю, так сразу сюда, за цветочками…

– Это ты верно решил, – одобрила бабка. – Не забудь – метро «ВВЦ». Я тут всегда стою…

– Да запомню! А семечки – просто класс!

– Не увлекайся, внучок, – окосеешь…

Сплевывая шелуху, Толик с удовольствием огляделся. Как хорошо, когда карман у тебя полон семечек. Жизнь сразу становится хороша и осмысленна, и ты чувствуешь, что мир принадлежит тебе… Однако ж, ничего себе семечки…

В благостные раздумья Толика ворвался наглый стрекот двигателя спортивного мотоцикла.

И Толик мгновенно перестал чувствовать себя хозяином жизни.

Потому что к переходу на пижонском спортбайке подкатила девушка с такой роскошной фигурой, что Толик остолбенел. Он еще надеялся, что та проедет мимо.

Но нет! Если злой судьбе нужно было поиздеваться над ним, она, конечно же, не могла упустить такого великолепного случая.

Девушка сняла шлем и тряхнула волосами. Последние шансы Толика на спасительную иронию рассыпались в прах.

Девушка была восхитительно хороша.

Более того – это была девушка-мечта, из потаенных глубин подсознания, из детских снов и юношеских фантазий!

У него должна была быть именно такая – именно! Ее как будто создали по матрице с Толиковых фантазий! Но…

– Эй, красавчик! – позвала она, и Толик вздрогнул, не сразу поняв, что обращаются именно к нему. – Ты не знаешь, где тут ближайшая заправка? А, ну да… Извини…

В этом ее разочарованном «ну, да…» был приговор Толику и всем его мечтам.

У него никогда не будет такой девушки. Никогда.

Потому что он такой, какой он есть.

Бродяга.

Никто.

Девушка окинула Толика убийственно сочувствующим взглядом, после чего надела шлем.

И с ревом унеслась прочь, еще раз указав Толику его место в этой жизни.

…Спускаясь в переход с изрядно подпорченным настроением, Толик, почувствовал, что изрядно захмелел.

«Однако, с семечками надо поосторожнее», – решил он и свернул в сторону дверей с надписями «Вход в метро».

Девушку-мечту он старательно пытался изгнать из памяти, заполнив ту более насущными вопросами.

В просторном помещении перед длинным рядом турникетов было малолюдно. Толик подошел к окошку, чтобы купить магнитную карточку.

Над окошком висел прейскурант с ценами на:

– «поездку туда-сюда»

– «поездку туда»

– «поездку в один конец»

– Э… – сказала Толик в окошко, в котором, казалось, невозможно кого бы то ни было разглядеть. – Видите ли, я не знаю, какой мне билет брать…

– Вы гном? – спросило окошко противным женским голосом.

– Э… Я Игрок…

– Вау, – сказало окошко, – Можно мне ваш автограф?

Толик отпрянул: из окошка вынырнула страшная зеленая лапа, которая оставила на маленьком карнизике собственную Толикову фотографию и ручку с символикой Московского метрополитена.

Толик коряво расписался на своей фотке и быстро засунул ее обратно.

– Ручку можете оставить себе, – кокетливо донеслось из окошка. – Вот ваш билет – в один конец…

– Спасибо, – отозвался Толик, принимая из зеленой руки огромный серый кусок картона.

На картонке с одной стороны была крупная надпись готическими буквами:

Ниже, мелким курсивом многообещающая надпись:

«Оставь надежду, всяк, сюда входящий».

С другой стороны билет напоминал открытку. Только непонятно, к какому празднику: в серых облаках на ней парили какие-то монстры, на заднем плане стояла смутно знакомая леди с косой…

Толик сглотнул. И быстро сгрыз несколько семечек. Полегчало.

Деваться все равно было некуда. Кроме того, все это больше походило на аттракцион или розыгрыш, чем на реальную угрозу.

Толик подошел к турникету, на котором ярко горел красный индикатор.

Огромный билет в приемную щель никак не влезал. Толик собрался было облегченно вздохнуть и развернуться к выходу, как вдруг из турникета выехало нечто похожее на мясорубку. Толик машинально засунул билет в широкий раструб. Под глухое чавканье билет втянуло в турникет. Раздалось веселое жужжание, и в лицо Толику швырнуло пригоршню мелко нарезанной бумаги.

Загорелся зеленый индикатор. Отплевываясь толченым картоном, Толик прошел через турникет.

Тут он подумал, что так и не решил, на какую станцию ему следует отправиться. Кого искать, какие вопросы задавать. Подойдя к эскалатору, Толик взглянул на висящее над головой стеклянное табло. Вместо ожидаемых названий линии и станций он увидел лаконичную, как на надгробии, надпись:

С покорностью обреченного Толик ступил на ступни эскалатора. Что-то ему не нравилось в окружающей обстановке. То ли почти полное отсутствие людей (где-то внизу маячила чья-то спина), то ли отсутствие привычной рекламы на округлых стенах…

Наконец Толик понял, что ему не хватает самого обыкновенного грохота машин, двигающих «лестницу-чудесницу». Движение происходило в давящей тишине на фоне тихого поскрипывания ступенек и легкого ветерка от движения.

Вскоре Толика стало напрягать само это погружение в глубину подземелья: прошло пять минут, а конца-края спуска не предвиделось. Толик заволновался и принялся спускаться сам, надеясь, что человек впереди что-нибудь разъяснит ему.

Спина приближалась, и, наконец, Толик заглянул фигуре через плечо с заранее заготовленным вопросом. И замер с открытым ртом: это был прилично одетый манекен.

Так, в молчаливой компании с манекеном, он и добрался до самого низа.

У стеклянной будки, где положено было сидеть дежурной, стояло три низкорослых создания не очень приятного вида в добротных рабочих комбинезонах. Очевидно, это и были те самые гномы. Гномы мельком глянули на Толика и ловко подхватили манекен с последних движущихся ступенек.

– А зачем вам… это? – поинтересовался Толик.

– Посылка, – равнодушно ответил один из гномов. – Не комкать же дорогой костюм. А ну, пошел! Что болваном притворяешься?

Последние слова были адресованы манекену. Получив ботинком под зад, манекен вдруг отпрянул, сделал обиженный жест и вальяжной походкой направился вслед за гномами.

– Вот скотина, – в сердцах сказал Толик. – А я, как дурак, стоял и спросить у него ничего не мог!

– Да все они такие, – раскуривая сигарету, сказал один из гномов. – Особенно бабы. Ничего им нельзя доверить, ничего поручить нельзя. Эгоисты страшные. Манекены, одним словом…

– Скажите, пожалуйста, – решил обратиться к курящему Толик, – Вы, наверное, все тут знаете, Вот у меня билет в один конец. Это мне куда?

– Да, брат… – курящий мельком глянул на Толика и снова толкнул вперед зазевавшегося манекена. – Это тебе к нам. В стройотряд. За что это тебя?

– Да… Не за что, вроде. Игрок я…

– Игрок? Хм. Тогда странно. Нечего здесь Игроку делать. Здесь только поезда. Да каторга… Хотя…

Гном с сомнением взглянул на Толик и замолчал.

– Что – «хотя»?

– Да ничего, – отмахнулся гном. – Вон, видишь, перрон? На электрички не садись. Жди, пока подойдет «Золотая стрела». На ней и поедешь.

– Куда?

– У тебя что в билете сказано? Вот туда и поедешь. Извини, друг, нам некогда… Куда, куда ты, болван пластиковый!? А ну, за мной!

Толик сел на скамейку и стал терпеливо ждать.

Вскоре послышался характерный грохот, в глубине тоннеля засверкали огни, и на станцию вылетел голубой состав. Вроде бы пустой.

Двери с шипением раскрылись, и на перрон с шумом, гамом и множественным «бе-е-е!» повалили толпы овец. Они выбегали и выбегали, наполняя собой все пространство, а следом из створчатых дверей выскочило несколько разномастных, но весьма бодрых собак, которые ловко сбили овец в отару и погнали в сторону эскалатора. Следом промчался верхом на низкорослой лошадке некто в костюме, достойном монголо-татарского воина.

– Нормально, – ничуть не удивившись, сказал Толик. И продолжил ожидание.

Из интересных пассажиров встретились давешние люди в черных балахонах, которые, впрочем, не обратили на напрягшегося Толика никакого внимания, отряд в средневековых доспехах, вооруженный, помимо длинных мечей, автоматами «узи» и многочисленный симфонический оркестр со всем набором инструментов, включая орган, который с руганью и зверством в глазах все же запихали в узкие двери.

Последний поезд оказался с сюрпризом: из открывшихся дверей прямо в Толика хлынули потоки воды, в которой бились разъяренные крокодилы. Поезд тронулся, крокодилы разбежались, а в одном из булькающих вагонов в окне мелькнул огромный глаз кита-касатки.

Толик стоял на своей лавке, спасаясь от каких-то змей и возможного визита крокодилов, и выжимал промокшую насквозь куртку, когда из глубины тоннеля раздался свист, и к перрону не спеша подошел коптящий соляркой локомотив, тащивший за собой вереницу вагонов цвета золотой «металлик». В подтверждение этого факта на вагонах объемными буквами было выведено: «Золотая стрела».

Толик соскочил с лавки и, не обращая внимания на сдавленный «квак» под ногой, направился к двери ближайшего вагона.

Дверь провалилась вовнутрь, и показался заспанный проводник – тоже их гномов, судя по всему.

– Мне надо… – замялся Толик, но проводник понимающе кивнул и сделал рукой приглашающий жест.

– Понятно. Билет в один конец. Заходите. Купе номер три. Располагайтесь.

Толик вошел, озираясь по сторонам и пытаясь понять, зачем это в метро понадобились купе.

Вагон был, что называется, фирменный. Повсюду коврики да цветочки, золоченые ручки и дорогое темное дерево. На Толика, который привык к плацкартам, почтовым да грязным тамбурам такая роскошь действовала угнетающе. Он даже пропустил момент, когда поезд тихо тронулся и нырнул в черноту тоннеля.

– Белье сейчас поднесу, – сказал проводник. – Чай, если желаете – тоже. А вот вагон-ресторан закрыт. В метро у нас ночь уже.

– А сколько ехать? Ну… В один конец? – поинтересовался Толик.

– Ну, это кому как, – ответил проводник. – Не беспокойтесь, когда придет время выходить – я разбужу…

Толик нашел свое купе и зашел внутрь. Полки раздувались от наполнявшей их мягкости, стены и столик сверкали чистотой, занавески на окошке и вазочка с цветами благоухали уютом.

Толик сел на нижнюю полку и провалился в ее мягкие объятья. Он еще успел отодвинуть занавеску и убедиться, что за окном мелькают редкие лампы тоннеля, но вскоре забылся сладким сном.