Глава 7
Если ты гном, то это навсегда.
Гимли, сын Глоина
Они проникли на территорию подземного королевства без приключений, легко миновав заставы и патрули, которыми их пугал Камнеед Глазодав. То ли им повезло, то ли парень оказался превосходным проводником, то ли он несколько преувеличил поджидающие чужаков опасности.
Гарри склонялся к последнему варианту, ибо большую часть пути они проделали, совершенно не таясь, и Глазодав во все горло распевал гномьи песни, особенно часто повторяющимися словами в которых были «Хей-хо!» и «золото».
Разговаривать под такой аккомпанемент было решительно невозможно, поэтому парочка наших старых знакомых помалкивала и каждый думал о своем. Гарри по привычке терзался вопросами о невыполнимости их очередной миссии, а стрелок пытался понять, по какой причине Горлогориус втянул его в это дело и когда же он сможет найти орден Святого Роланда.
Возвращение в альма-матер служителей револьвера стало для Джека Смит-Вессона идеей фикс. Он ожидал, что найдет там ответы на терзающие его вопросы, обретет смысл жизни и вернет веру в то, что он делает.
Потому что он давно потерял веру.
У стрелков не было будущего, не было перспективы. Не только у каждого конкретного стрелка, но у их вида в целом.
Люди взрослели, заводили детей, старели, обзаводились богатством или разорялись, делали один шаг от любви до ненависти, обретали или теряли веру в различных богов, пытались просчитать свою жизнь или совершали безумные поступки… Иными словами, люди МЕНЯЛИСЬ. И лишь стрелки оставались неизменными.
Черная одежда, солнцезащитные очки, саквояж в левой руке и два револьвера на поясе. Никто не мог вспомнить те времена, когда стрелки не бродили по дорогам этой вселенной, никто точно не знал, с чего это все началось.
Стрелки странствовали. Они стреляли. Шли годы, века и тысячелетия, а ничего не менялось. Единственной переменой, которая могла произойти в жизни каждого стрелка, была смерть.
Смерть в бою, ведь даже старость обходила служителей револьвера стороной.
Никто никогда не видел дряхлых стрелков. Сам Джек перестал стареть, как только ему стукнуло двадцать пять. У него было обветренное лицо вечного странника, рукояти револьверов набили мозоли на руках, но в остальном его тело оставалось телом двадцатипятилетнего человека. И оно было таким уже в течение нескольких веков.
Стрелки не умирали от старости. Естественной смертью для них была смерть насильственная.
Если Гарри удастся пережить свои многочисленные проблемы и вступить в стадию зрелости, то, скорее всего, он умрет немощным старцем, лысым, возможно бородатым, окруженным множеством детей, внуков и правнуков, ибо известно, что волшебники живут долго. Джек Смит-Вессон умрет точно таким же, каков он сейчас, и чья-то рука снимет с его переносицы разбитые солнцезащитные очки, оставив тело лежать на дороге.
В окружении других тел, ибо стрелки очень редко ступают на последнюю тропу в полном одиночестве.
Какой в этом толк? Вечное служение имеет смысл, если человек верит в то, чему он служит, или хотя бы знает об истинной цели своего служения.
Жизнь полна иронии. Во время своего ученичества юный Джек Смит-Вессон мог задать своим наставникам любые вопросы, но тогда они просто не приходили ему в голову. А когда они пришли и стали терзать его разум, путь в орден оказался для него закрытым.
Джек часто вспоминал свой последний день в обители стрелков, стараясь по памяти восстановить дорогу. По традиции стрелок отправлялся в путь один. Карл Маузер, стрелок из рода стрелков, служитель ордена Святого Роланда, Шестой Патрон Его Правого Револьвера и наставник молодых проводил Джека до ворот и прочитал последнюю лекцию об обязанностях стрелка и еще раз напомнил правила.
Как только Джек вышел на дорогу и удалился от ворот на сто метров, они просто исчезли. На их месте теперь виднелись только мили и мили чертовой дороги.
Позже Джек беседовал с многими стрелками и убедился, что в свое время с ними случилось то же самое. Он разговаривал с многими путешественниками и географами, но так и не получил ответа, в какой земле находится орден Святого Роланда. Он оплачивал консультации с могущественными волшебниками, но даже они не смогли указать ему дорогу обратно.
Складывалось такое впечатление, что орден существует вне этой вселенной, затерян где-то между разными измерениями, и Джек начал склоняться к мысли, что так оно и есть.
Но от своей мысли вернуться туда он так и не отказался.
— Таки теперь, молодые люди, не хотите ли вы мне рассказать, что за дело привело вас под землю? — поинтересовался Камнеед Глазодав, когда они устроились на привал в небольшом каменном зале с высоким потолком.
— Сначала ответь, почему иногда ты говоришь с еврейским акцентом, а иногда он у тебя пропадает.
— Еврейский акцент? — удивился гном. — Таки кто эти евреи, за которых вы мне говорите?
— Действительно, — сказал Гарри. — Кто такие евреи?
— Евреи — это люди, говорящие с тем акцентом, который иногда прорывается в речи нашего проводника, Гарри, — объяснил стрелок.
— Ладно, таки вы меня поймали, — сказал гном. — Я не знаю, кто такие евреи, но я много лет провел вне родины и с тех пор не могу изжить некоторые чужеродные привычки. А почему это вас интересует?
— Просто так, — сказал Джек.
— Значит, я удовлетворил твой праздный интерес, шлимазл? — уточнил гном. — В то время как ты не собираешься отвечать на мой вопрос, что вы здесь делаете и какой у вас есть план за спасение мира?
— Об этом плане мы будем говорить только с твоим начальством, — сказал стрелок.
— А если я таки сейчас вам заявлю, что я и есть самый главный генерал МОССАДа?
— В таком случае я попросил бы тебя предъявить какой-нибудь документ для подтверждения твоих слов.
— А я — секретный генерал, — сказал Камнеед. — И у меня есть секретное невидимое удостоверение.
— А кто-нибудь еще об этом знает?
— Допустим, король.
— Тогда пусть он нам и подтвердит, — сказал Джек.
— Какой ты недоверчивый, — сказал Камнеед.
— Ты содрал с моего друга двенадцать золотых за вызов МОССАДа, не сказав, что сам в нем работаешь, — напомнил Джек.
— Это был чистый бизнес, — сказал Камнеед. — Я же объяснял вам свои принципы. Бесплатной информации не бывает. Ничего личного.
— Отлично сказано, — согласился Джек. — И если ты хочешь узнать, что у нас за дело, тебе тоже придется раскошелиться.
— Упс, — сказал гном. — Похоже, ты меня подловил. И сколько же вы потребуете? Хотите вернуть назад свои жалкие двенадцать золотых с очень низкой пробой?
— Так дешево ты не отделаешься, — сказал Джек. — Это тебе не какой-то МОССАД вызвать, тут все гораздо серьезнее. Меньше чем за сотню рассказывать не буду.
— Сотня золотых монет? А вы, часом, умом не тронулись, молодые люди?
— А ты походи по окрестностям, поторгуйся, — посоветовал ему Джек. — Может, кто-нибудь тебе и подешевле расскажет.
Обнаружив, что он попал в ловушку собственной логики, Камнеед угрюмо замолчал, уставившись в стену.
— У меня нет ста золотых, — признался он наконец.
— Тогда наберись терпения, — сказал Джек. — Рано или поздно ты все узнаешь.
— В чем-то ты прав, — согласился Камнеед. — С другой стороны, будь у меня эта информация…
— Ты мог бы продать ее еще кому-то, обеспечивая естественный круговорот информации в природе, — согласился Джек. — Увы, мой друг, ничего у тебя не выйдет.
— Здорово ты его уел, — заметил Гарри.
Тогда стрелок сделал то, что люди этой вселенной меньше всего ожидают от парней, которые носят револьверы и черные шляпы.
Он улыбнулся и подмигнул Гарри.
Вернувшийся после разборки Горлогориус застал Мэнни за игрой в шахматы с его собственным дублем. Партия подошла к эндшпилю, дубль выигрывал.
— Стыдно, батенька, — сказал Горлогориус. Естественно, он обращался к Мэнни, ибо разговаривать с дублем в присутствии оригинала считалось крайне невежливым. — Ты бы его хоть потупее сделал, что ли.
— Игра интересна только тогда, когда играешь с равным тебе соперником, — сказал Мэнни.
В этом вопросе его взгляды на жизнь коренным образом отличались от взглядов Горлогориуса. Тот считал, что игра интересна, лишь когда он, Горлогориус, выигрывает. В других играх он вообще не участвовал.
— Что-то я на доске особого равенства не замечаю, — сказал Горлогориус. — Он у тебя выигрывает ферзя, слона и шесть пешек.
— Так я ж его только на шахматы запрограммировал, — сказал Мэнни. — Вот он только о шахматах и думает. А меня мысли о судьбе вселенной гложут.
— Я и говорю, тупее его надо было делать, — сказал Горлогориус.
— Похоже, эту партию я проиграл, — констатировал Мэнни. Дубль едва заметно улыбнулся.
— И ты сдаешься? — удивился Горлогориус. — Вот так запросто? Такое поведение недостойно волшебника твоего уровня.
— Не представляю, что тут можно сделать, — сказал Мэнни, глядя на доску.
— А вот что. — Горлогориус щелкнул пальцами, и дубль растворился в воздухе, отправившись туда, куда отправляются все дубли после развоплощения. — Ты выиграл в связи с нежеланием противника продолжить турнир.
— Так нечестно, — сказал Мэнни.
— Если ты хочешь выиграть, ты должен быть готов играть нечестно.
— Мы сейчас говорим о шахматах?
— Нет, мы сейчас говорим глобально. — Горлогориус уселся в освобожденное дублем кресло.
— Честно говоря, я рассчитывал закончить эту партию, — сказал Мэнни.
— Если хочешь, я могу доиграть, — сказал Горлогориус. Расстановка сил на доске его устраивала.
— Кроме того, развоплощать чужих дублей крайне невежливо, — сказал Мэнни.
— Ты же меня простишь, старина, — сказал Горлогориус.
— Как ты разобрался с конкурентами? — спросил Мэнни, прощая Горлогориуса и закрывая тему.
— Нормально, — сказал Горлогориус и поведал Мэнни подробности своего визита в башню Питера Гриффина.
Когда он закончил рассказывать, Мэнни покачал головой.
— Никогда не думал, что скажу эти слова именно тебе, но с годами ты становишься мягче, — молвил он. — Горлогориус полувековой давности разорвал бы всех на куски. Кроме стрелка, конечно. А ты даже никого не убил. Или ты меня просто разыгрываешь?
— Не разыгрываю, — сказал Горлогориус.
— Но почему? — удивился Мэнни. — То есть я не хочу сказать, что не одобряю твоих действий, но это странно. Особенно для тебя.
— Странно? — насупился Горлогориус.
— Нетипично, — поправился Мэнни. Нельзя называть своего коллегу «странным». Он же волшебник. Он и обидеться может.
— Дело в том, что я еще не разобрался в этой ситуации до конца, — признался Горлогориус. — С Питером и орками мне все ясно, но вот Негоро…
— А что Негоро? — спросил Мэнни.
— Понимаешь, с одной стороны, он дубль, — сказал Горлогориус. — Бледная кремнийорганическая копия своего хозяина. Но с другой стороны, ему удалось переиграть бедолагу Негориуса.
— В каком смысле?
— В том смысле, что Негориус мертв, — сказал Горлогориус, — а Негоро жив.
— Всякое случается, — заметил Мэнни. — Мой дубль только что обставил меня в шахматы.
— Негориуса не в шахматы обставили, — сказал Горлогориус. — Его нанизали на меч.
— Если следовать исторической правде, его не нанизали на меч, а порубили в капусту, — сказал Мэнни.
— Без разницы, — отрезал Горлогориус. — Этот Негоро не так прост, каким кажется. Гораздо умнее большинства дублей.
— Наверное, потому что Негориус был умнее большинства волшебников, — сказал Мэнни. — Исключая присутствующих здесь, разумеется. Но зачем ты его вместе со стрелком отправил? Какой от него прок? Он ведь даже не волшебник.
— Но соображает неплохо, — сказал Горлогориус. — Пусть парнишка себя проявит, заодно и я разберусь, что тут к чему. Развоплотить его мы всегда успеем.
В подтверждение своих слов Горлогориус щелкнул пальцами. На этот раз ничего не произошло.
— А почему ты пощадил орков?
— А почему ты считаешь, что я их пощадил? — спросил Горлогориус. — Разве жизнь в образе свиньи и смерть на бойне теперь расцениваются как акт милосердия?
— По сравнению с ужасной смертью на месте — да.
— Зато местные жители до отвала наедятся свинины.
— С каких пор тебя заботят местные жители?
— Пришла пора подумать о простом народе, — сказал Горлогориус.
— Да ну?
— Я решил предпринять ряд мер, способных улучшить имидж волшебного сообщества.
— С чего бы?
— Вот такая блажь на меня накатила, — сказал Горлогориус. — Замнем для ясности. Что там наш творец?
— Дрыхнет. То есть почивает в гостевой спальне, — сказал Мэнни.
— До сих пор?
— Сон у него богатырский.
— Это верно, — сказал Горлогориус.
— Полученные от него сведения подтвердились из косвенных источников, — сообщил Мэнни. — Наши аналитики наконец-то нарыли информацию о Молоте.
— А о Серпе?
— О Серпе пока ничего.
— Все-таки не зря мы его сюда вызвали, — сказал Горлогориус.
— Может быть, — вздохнул Мэнни. — Но я никак не могу отделаться от ощущения, что иногда мы поступаем неправильно.
— В смысле?
— Если бы я или ты сами явились к гномам, то добыли бы Молот куда быстрее, избежав множества проблем, — сказал Мэнни. — Боюсь, стрелку с Гарри придется пролить много крови, прежде чем они доберутся до артефакта. Гномы — бойцы яростные. Они всю жизнь только и делают, что готовятся к этому своему суперфиналу.
— Что наша жизнь? Война, — процитировал Горлогориус кого-то из великих гномьих поэтов.
— Думаешь, гномы не отдали бы Молот тебе или мне?
— Не знаю.
— Но если бы дело все-таки дошло до конфликта, у любого из нас было бы куда больше шансов, чем у этой парочки.
— Не собираюсь этого выяснять, — сказал Горлогориус. — Моя работа состоит в том, чтобы творить героев, а не совершать геройства. Кроме того, существуют определенные правила, и ты знаешь их не хуже меня.
— С каких пор ты стал уважать правила?
— Не напрягай меня, Мэнни, — сказал Горлогориус. — Я пойду в свою лабораторию… то есть в лабораторию этого сопляка Гарри. Сообщи мне, когда творец проснется.
Едва он ушел, Мэнни снова уставился на доску. Он размышлял, можно ли в принципе спасти эту партию.
— Стой-кто-идет! — донеслось из темноты.
— Ша, — сказал Камнеед. — Таки уже никто никуда не идет.
— Стой-стрелять-буду!
— Таки мы уже стоим, — сказал Камнеед.
— Стрелять? — шепотом спросил Гарри. — Как можно стрелять в такой темноте?
— На звук, — сказал Джек.
Гарри заткнулся.
— Вы кто такие? — продолжал надрываться голос из темноты.
— Свои мы, — сказал Камнеед.
— Свои здесь не ходят, — возразили ему. — Здесь только личности неприятные шатаются. Пароль знаете?
— Пошел на фиг, — сказал Камнеед.
— Не смешно, — ответили из темноты. — Говорите пароль, а то стрельну.
— А что у тебя там? — поинтересовался Камнеед.
— Арбалет, — сказали из темноты. — Многозарядный. Коридор, в котором вы стоите, прямой и узкий, а вас трое. В кого-нибудь я точно попаду. А пока вы до меня добежите, а тут, я вас уверяю, метров двести будет, вообще положу всех на фиг.
— Как тебя зовут, сынок? — поинтересовался Камнеед.
— Башнелом Глазодав, папаша, — донеслось из темноты.
— А я ведь действительно твой папаша, — сообщил Башнелому Камнеед. — Ты ведь сын Матильды? А братья твои — Пинайног и Почкобит?
— Отец? — неуверенно спросил Башнелом. — Это и правда ты?
— А кто еще?
— Пинайног? — зачарованно повторил Гарри. — Почкобит? Башнелом? МАТИЛЬДА?
Стрелок пожал плечами. В темноте Гарри этого не заметил.
Встреча отца с сыном прошла в теплой, дружественной атмосфере. Гномы заключили друг друга в объятия, от которых у любого иного существа поломались бы кости, потрепали друг друга по плечам и подергали за бороды. Гарри отметил, что эти двое не виделись уже очень давно.
Закончив церемониал приветствия, Башнелом обратил внимание на спутников отца.
— Кто это с тобой?
— Люди.
— Я и сам вижу, что не орки, — сказал Башнелом. — Чего им тут надо?
— К начальству они идут, — сказал Камнеед. — На предмет спасения вселенной.
Башнелом сплюнул на пол.
— Если судьба вселенной в руках твоего начальства, отец, считай, нам всем кранты, — сказал он. — Более упертых типов, чем эти генералы из МОССАДа, я в жизни не встречал.
— Не рассуждай о вещах, которых не понимаешь, — строго сказал Камнеед.
— Это я не понимаю? — взвился Башнелом. — Да я на поверхности двадцать лет на МОССАД оттрубил! Восемь акций, из них три — ликвидация особо опасных оркосочувствующих граждан! Да я по диверсиям специалист, а в саботаже мне вообще равных нет!
— Ты громче говори, парень, — сказал Джек. — Вдруг кто-нибудь в округе тебя еще не слышал.
— Меня тут и так все знают. — Башнелом снова сплюнул на пол. — Я контуженный. Меня в прошлой войне сводом зацепило.
— Чем? — не понял Гарри.
— Сводом, — объяснил Камнеед. — Их отряд на врага свод обрушил, вот сынка моего краем по голове и задело.
— Мне еще за это пурпурную ленту в бороду дали, — гордо сообщил Башнелом. — Только я ее не ношу — пачкается она часто. Стираю, почитай, каждый год, а она все равно черная, а не пурпурная. Только я вас пропустить не могу. Не велено.
— И ты еще говоришь, что это генералы у нас упертые, — попенял сыну Камнеед. — А вдруг эти чудики правду говорят? Ты их сегодня не пропустишь, а завтра — Рагнарек. Кто будет виноват? Ты, сынок, будешь виноват. Ох, недобрым словом тебя грядущие поколения помянут.
— Какие грядущие поколения, если завтра Рагнарек? — резонно возразил Башнелом. — Откуда они возьмутся, поколения эти? Ты хоть мне и отец, но логика дороже…
Он осекся на полуслове, обнаружив, что в переносицу ему упирается один из револьверов Джека Смит-Вессона. Второй ствол был направлен в голову Камнееда.
— Надоели мне ваши дискуссии, — сказал стрелок. — Камнеед проводит нас к начальству, как обещал. А ты, Башнелом, останешься здесь и будешь сторожить проход, как и должен.
— А вот фигу вам, — сказал Башнелом. — Я лучше умру, но родные подземелья не продам!
Джек взвел курок.
— Когда кто-то говорит, что он скорее умрет, чем что-то сделает или не сделает, — тон у стрелка был ровный и совершенно не угрожающий, — он должен быть готов встретить последствия своих слов. Ты готов?
— Он имеет в виду, что убьет тебя, сынок, — сказал Камнеед.
— Я понял, папа. — Башнелом задумался. — Пожалуй, умирать я пока не готов, даже за родные подземелья. Идите. Только никому не говорите, что это я вас пропустил.
