Глава 6
При терпеливом и методичном подходе сбежать можно откуда угодно.
Граф Монте-Кристо
Помещение, куда привели Бозела, стражники называли «обезьянником», хотя ни одной обезьяны Бозел там не обнаружил.
По сути, это была обычная тюремная камера, в которой находились еще пятеро задержанных. Двое спали, демонстрируя поистине спартанское спокойствие, один забился в угол и мычал что-то нечленораздельное, один без устали барабанил кулаками в дверь, требуя, чтобы ему выдали автомат и несколько коробок патронов, и тогда он «этим ментам покажет, где раки зимуют». Последний из товарищей по несчастью сидел, подпирая спиной стену. Именно он проявил к Бозелу наибольшее любопытство. То есть хоть как-то прореагировал на его появление в камере.
— За что забрали? ~— спросил он.
— Я сам не совсем понял, — признался Бозел.
— Совсем обнаглели, звери, — согласился с ним задержанный. — Я тоже не понял, за что меня забрали. Подумаешь, отпечатки пальцев на пистолете совпали. Ну и что? Я и стрелять-то толком не умею. Тебя как зовут?
— Борисом. — Дракон решил придерживаться первоначальной версии.
— А я — Вова. Вова Мытищинский. Может, слыхал?
— Нет. Я тут недавно.
— А, гастролер, — сказал Вова. — А сам откуда будешь?
— Издалека.
— Ты в несознанке, что ли?
— Типа того.
— Правильно, брат, — одобрил Вова. — Ты не должен доказывать, что ты не верблюд. Пусть «мусора» сами попотеют. Им полезно.
Бозел потерял смысл высказывания Вовы после слова «правильно», однако на всякий случай кивнул.
Ему доводилось бывать в разных передрягах, но в человеческую тюрьму он угодил впервые, а потому не знал, как себя вести.
— Я вижу, ты калач тертый, — сказал Вова. — «Мусорам» тебя расколоть трудно будет. Но мне-то ты можешь сказать.
— Что сказать? — спросил Бозел.
— За что тебя замели.
— Я ничего не нарушал, — сказал Бозел.
— Это понятно, — сказал Вова. — Это правильно, так им и говори. Ну а сделал-то ты чего?
Сосед начал утомлять Бозела, однако чутье подсказывало ему, что убийство Вовы может чрезмерно усложнить его собственное положение.
В принципе драконы не рассматривают умерщвление людей в качестве преступления, однако сами люди имеют привычку весьма болезненно реагировать на подобные выходки со стороны драконов. И это несмотря на то, что сами убивают друг друга на постоянной основе.
С точки зрения драконов люди — вообще не самые логичные создания.
— Нравишься ты мне, — сказал Вова. — Ты держись рядом со мной, и все будет путем. Я тут всех знаю. Если повезет, нас и на этап вместе отправят.
— Куда отправят? — не понял Бозел.
— На этап. У тебя что, первая ходка?
— Типа того, — сказал Бозел.
— Тем более держись меня, и будешь в авторитете, — сказал Вова. — Мы с тобой на зоне такие дела закрутим, всех разведем…
— Отвянь, — попросил Бозел. — Утомляешь ты меня сверх меры.
— Вот, значит, как ты заговорил? — обиделся Вова. — Ладно, посмотрим, что дальше будет. Земля, знаешь ли, круглая, а жизнь — длинная. Авось когда-нибудь и пересечемся.
— Я тебе сейчас в ухо дам, — пообещал Бозел, и Вова, не отличавшийся крепким телосложением, предпочел отсесть от него подальше.
Бозел решил дать бригаде время до полуночи, а потом сваливать отсюда самостоятельно. Он где-то слышал, что ночь — лучшее время для побега из тюрьмы. Желательно, чтобы ночь была темная и ненастная, но, если бури не случится, это еще не повод, чтобы оставаться в заточении.
В восемь часов вечера Фил и Гарри подошли к отделению милиции. Гарри был относительно спокоен, зато Фила, по его собственному выражению, колбасило не по-детски.
— Ты уверен, что справишься? — в который раз спросил он у Гарри.
— Уверен, — сказал Гарри. — Главное, чтобы Бозел оказался здесь.
— Сейчас мы это узнаем.
Они вошли внутрь, и Фил обратился к дежурному:
— Скажите, а к вам сегодня днем не привозили парня, на которого автобус наехал?
— Вы, наверное, перепутали, — вежливо сказал дежурный. — Это не морг.
— А вы не могли бы проверить? — спросил Фил.
— Делать мне больше нечего, — проворчал дежурный. — Как его зовут-то, вашего парня?
— Бозел, — сказал Фил.
— Дурацкое имя. А фамилия у него есть?
— Я не уверен…
— Ты не уверен, есть ли у него фамилия? — Дежурный повнимательнее присмотрелся к Филу. — Ты что, обкурился?
— Ты посмотришь свои записи, — сказал Гарри, проводя перед лицом дежурного волшебной палочкой.
— Да, конечно, — согласился дежурный. — Почему бы и нет.
Он склонился над большой амбарной книгой с разлинованными листами. В книге было очень много записей, из чего Гарри сделал вывод, что Москва — не самый благополучный город.
— Никакого Бозела нет, — сказал дежурный.
— Поищи парня, которого сбил автобус, — сказал Гарри, еще раз махнув палочкой.
— Хорошо. — Дежурный пожал плечами и снова углубился в записи. — Есть похожий случай. Парень назвался Борисом Ильичом Муромцевым, москвичом, возраст тридцать шесть лет…
— Это он, — сказал Гарри. — Он до сих пор у вас?
— Да, в «обезьяннике» сидит.
— Проводи нас к нему, — сказал Гарри.
— Я не могу оставить свой пост…
— И все-таки ты проводишь нас к нему, — сказал Гарри, сопровождая слова очередным взмахом волшебной палочки.
— Ладно, пошли, — согласился дежурный.
— Ты прямо джедай какой-то, — восхитился Фил молодым волшебником. — А эти ребята потом точно ничего не вспомнят?
— Я в этом почти уверен, — сказал Гарри.
Но запись в журнале все равно сохранится, подумал Фил. А значит, есть все шансы на рождение легенды о дерзком побеге прямо из отделения милиции. Бозел может войти в историю как последователь самого Гудини.
Гарри тоже никогда не сидел в тюрьме, и все его знания об этом заведении имели своим источником древние рукописи, приключенческие романы и грустные тюремные баллады, а потому волшебник оказался очень удивлен, не увидев сырых, темных коридоров и скелетов, прикованных цепями к стенам. Ему даже стало казаться, что его в чем-то обманывают.
Дежурный остановился перед дверью «обезьянника» и достал ключи. Мимо прошли двое милиционеров в форме, у Фила замерло сердце. Но никто не стал дежурного ни о чем спрашивать, милиционеры просто прошли мимо.
Дежурный отпер дверь.
— Вы заставили себя ждать, — констатировал Бозел.
— Пробки, — ответил Фил расхожей фразой из голливудских боевиков.
— Пошли, — сказал Гарри. — Времени мало.
— Я сейчас не понял, это кто? — спросил Вова Мытищинский. — Что-то ни один из них на адвоката не тянет.
— Это побег, — доходчиво объяснил ему Фил.
— На лапу дали, да? — восхитился Вова. — Вот это маза! Слышь, пацаны, раз вы когти рвете, может, и я к вам присоседюсь?
— Ты останешься здесь, — сказал ему Гарри.
— С чего это? — удивился Вова. — И чего ты у меня какой-то палкой перед лицом машешь, кореш?
— Ты останешься здесь, — повторил Гарри.
Теоретически в Множественной Вселенной должны существовать люди, устойчивые к магии внушения, но Гарри с таким человеком встретился впервые. Молодой волшебник растерялся, пытаясь придумать способ нейтрализации данного индивидуума. Проблему решил Бозел — он двинул Вову кулаком в нос, и доблестный представитель мытищинской братвы сполз по стене и нашел отдохновение на полу.
— Мне давно хотелось это сделать, — объяснил Бозел.
— Вообще-то в милиции бить людей не положено, — сказал дежурный. — А вдруг он на нас в суд подаст?
— Ты ничего не видел, — сказал ему Гарри.
— Ладно, — согласился дежурный и закрыл глаза.
Мордекай Узи был единственным в своем роде. По крайней мере, Реджи аналогов никогда не встречал.
Мордекай был толстым стрелком. И не просто толстым, а очень толстым. Издалека его можно было принять за выбравшегося из страшного пожара Колобка, черного и круглого.
Он сидел у костра и жарил мясо на палочке. При появлении Реджи «колобок» даже не потянулся за оружием, что Реджи несказанно порадовало. В последнее время такое поведение по отношению к нему стало редкостью. Коллеги его не любили.
— Привет, — сказал Реджи. — Я…
— Знаю я, кто ты такой, а ты знаешь, кто я, — сказал Мордекай. — Так что давай обойдемся без китайских церемоний, тем более что время ритуалов нашего ордена уже давно прошло. Ужинать будешь?
— Не откажусь.
— Тогда подстрели себе кого-нибудь, — ухмыльнулся Мордекай и тут же добавил: — Шучу. Утром я ухлопал кабана. Думаю, что этого мяса хватит до конца жизни. Нам обоим.
— Ты столь пессимистично настроен? — произнес Реджи, присаживаясь на ствол поваленного дерева.
— Времена оптимистов тоже прошли, — сказал Мордекай. — Неужели ребята тебе ничего не объяснили?
— Нет. Только посоветовали проваливать.
— А сам ты не допер?
— Нет.
— Неужели ты не слышал старых легенд?
— Легенды — это не по моей части. Вот если надо кого пристрелить…
— Это да, — сказал Мордекай. — Если надо кого пристрелить, то это к тебе. Ты ж у нас такой. Снайпер, твою налево. Любого на раз положишь.
— Э… — сказал Реджи. — Типа того.
— Мне любопытно, — сказал Мордекай, — почему наши бравые парни тебя отпустили? Почему не попытались тебя убить?
— Полагаю, не захотели связываться. Они меня боятся, — не без гордости сказал Реджи.
— Я тебя не боюсь, — сказал Мордекай.
— Значит, ты попробуешь меня убить?
— А смысл? — вздохнул Мордекай. — Была б у меня возможность, я бы тебя придушил при рождении. А сейчас уже поздно.
— Почему вы все вините меня в своих бедах? — поинтересовался Реджи.
— Только потому, что ты в них виноват, — сказал Мордекай. — Эти чертовы двери появились из-за тебя. Кстати, сядь чуть левее, чтобы мне не был виден твой экземпляр. Он меня раздражает.
К своей собственной двери Мордекай сидел спиной.
— Ты знаешь, что оттуда выйдет? — спросил Реджи.
— Погибель, — сказал Мордекай.
— Тогда я бы предпочел не прозевать тот момент, когда дверь откроется.
— Без толку, — сказал Мордекай. — С ним справиться невозможно.
— С кем «с ним»?
— С тем, кто выйдет из этой двери, — доходчиво объяснил Мордекай.
— А нельзя ли внести в этот вопрос немного конкретики? — спросил Реджи.
— Можно, — сказал Мордекай.
Он снял истекающее соком мясо с огня, разрезал его на два неравных куска и меньший отдал Реджи вместе с куском хлеба. Этого меньшего куска Реджи хватило бы на два дня.
— Сколько народу там собралось? — спросил Мордекай. Реджи догадался, что его спрашивают о компании, которую он миновал прошлой ночью.
— Двенадцать, — сказал Реджи.
— Довольно много.
— Почему ты не с ними?
— Не люблю толпы, — сказал Мордекай. — Смерть — дело сугубо личное и индивидуальное.
— Двенадцать — это еще не толпа.
— Больше трех — это уже толпа, — сказал Мордекай. — А интеллект толпы равен половине интеллекта самого тупого индивидуума, в эту толпу входящего.
— Нельзя ли вернуться к вопросу о том, кто появится из этой двери? — спросил Реджи.
— Молодежь, — вздохнул Мордекай. — Ничего не знают, самим соображать лень, ждут, пока кто-нибудь старый и мудрый все им на блюдечке преподнесет.
— Это ты, что ли, старый? — уточнил Реджи.
— А то.
— И ты мудрый?
— Ну да.
— Только блюдечка я тут не вижу, — сказал Реджи. — Ну насколько ты мудрый, объективно ответить ты сам не сможешь. А насколько ты старый?
— Я — самый старый из живущих ныне стрелков, — сказал Мордекай.
Реджи вспомнил стариков, с которыми… Которых он поубивал в Обители, на ступенях храма Святого Роланда. Пожалуй, они могли быть постарше Мордекая. Только вот к ныне живущим их никак нельзя было отнести.
Тем не менее Реджи скептически отреагировал на заявление Мордекая.
— Самый старый, значит? — спросил он. — Может быть, ты и Гилеад видел?
— Гилеада не видел, врать не буду. А вот с Роландом встречаться доводилось.
— Со Святым Роландом? — уточнил Реджи.
— Тогда он еще не был святым, — сказал Мордекай. — Сомневаюсь, что его вообще можно так называть. Если рассматривать его поведение с точки зрения общепринятых моральных ценностей, он был тем еще мерзавцем. Впрочем, я подозреваю, что он до сих пор им и остается.
— По-моему, ты малость преувеличиваешь, — сказал Реджи. — Роланд, конечно, личность легендарная, но я не думаю, что он бессмертен.
— Я и не утверждал, что он бессмертен, — сказал Мордекай. — Я только предположил, что он может быть до сих пор жив.
— Сие есть абсурд, — твердо сказал Реджи. — Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.
— Хе, — сказал Мордекай. — Если бы мне давали доллар каждый раз, когда кто-то говорит «не может быть» относительно вполне вероятных вещей, у меня было бы уже долларов двадцать. А может быть, даже двадцать пять.
— А револьверы? — не сдавался Реджи. — Если Святой Роланд жив, то почему его револьверы хранились у нас в ордене? Что же он за стрелок без револьверов?
— А почему ты думаешь, что это были его револьверы? — спросил Мордекай.
— Как это? — опешил Реджи. — А чьи?
— Подозреваю, что ничьи, — сказал Мордекай. — Это просто копии. Подделки.
— А как же… Но зачем?
— Давай я тебе кое-что объясню, мальчик, — сказал Мордекай. — Вообще-то сие есть секретная и не подлежащая разглашению информация, но раз уж ордену все равно конец и мы с тобой тоже скоро помрем… Как ты думаешь, кто основал наш орден?
— Как кто? Святой Роланд и его ученик Калаш Ворошило…
— У Роланда, которого ты постоянно и ошибочно именуешь святым, никогда не было ученика по имени Калаш Ворошило. И, немного переиначив фразу, Калаш Ворошило никогда не был учеником Роланда.
— Я не понимаю…
— Естественно, ты не понимаешь, — сказал Мордекай. Разговаривая, он с аппетитом ел, и мясной сок тек по его подбородку, капая на черную рубашку и могучую волосатую грудь. — Тебе много лет рассказывали официальную версию этой истории, да и, говоря по правде, не так уж много осталось людей, которые помнят, как все было на самом деле. Не посчитай мои слова ересью, но Роланд Дискейн из Гилеада имеет к ордену стрелков примерно такое же отношение, как гроза — вполне естественное природное явление — к многочисленным культам богов грома.
— То есть…
— Гроза существует, — объяснил Мордекай. — Но ей абсолютно наплевать на людишек, которые кланяются при каждом ударе молнии.
Небольшое облачко заслонило собой луну. Наверху что-то сдавленно громыхнуло.
— Нечего подслушивать, Зевс, — сказал Мордекай. — А то услышишь что-нибудь еще более неприятное.
— Зевс? — переспросил Реджи. Ему доводилось иметь дело с Зевсом, и тот показался стрелку вполне реальным персонажем, а не каким-то там мифом. Как назло, поблизости не наблюдалось ни одного громоотвода.
— Расслабься, мальчик, я пошутил. Владения Зевса слишком далеко отсюда. Скорее всего, это кто-то помельче. Из местных.
Облачко рассосалось. Реджи облегченно выдохнул.
— Роланд — это вполне реальный человек, — заверил его Мордекай. — Занятый реальным делом. В другом мире. В нашей вселенной он был, так сказать, проездом, и у него не было времени, чтобы основывать целый орден имени себя. Неужели ты никогда не задумывался о названии нашего ордена? Если бы тебе довелось основывать организацию, дал бы ты ей свое имя или все же поступил бы немного скромнее?
— Название могли изменить позже, — сказал Реджи.
— Название никогда не менялось, — возразил Мордекай. — Калаш Ворошило, основавший орден, дал ему имя Роланда, самолично причислив парня к лику святых.
— Доказательства, — потребовал Реджи.
— Какие тебе доказательства? Столько лет прошло, никаких улик не осталось. Может быть, ты еще потребуешь предъявить кирпич, которым Каин Авеля завалил?
— Этих парней я не знаю, — сказал Реджи. — Но если ты хочешь, чтобы я тебе поверил, убеди меня при помощи логики.
— По большому счету, мне по фигу, поверишь ты мне или нет, — сказал Мордекай. — Но подумай вот о чем… Что у тебя за револьверы?
— «Смит энд Вессон». А у тебя?
— И у меня «Смит энд Вессон», — сказал Мордекай. — Но некоторые ребята ходят с «кольтами». А револьверы самого Роланда ты видел?
— Я даже держал их в руках, — сказал Реджи.
— Ну да, — сказал Мордекай. — Я и забыл, кого спрашиваю. И клеймо какого производителя ты рассмотрел на револьверах Роланда?
— На них не было клейма, — сказал Реджи, вспомнив большие тяжелые револьверы с сандаловыми рукоятками.
— А какого они были калибра?
— Большого, — сказал Реджи. Честно говоря, тогда ему было не до детального обследования револьверов прастрелка. В его теле наличествовало слишком много свежепроделанных отверстий, а в голове стоял туман.
— Большого, — фыркнул Мордекай. — Десять потраченных на обучение лет, несколько веков в качестве странствующего служителя револьвера, и после этого ты можешь сказать только это? Да, я с тобой согласен, у Роланда револьверы очень большого калибра. В нашем мире боеприпасов для таких револьверов попросту не существует.
— И что это доказывает? — спросил Реджи. — Револьверы Святого Роланда сделали в другом мире, но что с того? Разве это могло ему помешать основать наш орден?
— Роланд принадлежит другому миру, — сказал Мордекай. — И ему нет совершенно никакого дела до мира нашего. В его вселенной он совершает вечное странствие в поисках Темной башни, и, когда достигает своей цели, все начинается заново. Роланд как солнце, вечно совершающее свой путь по небосклону, он не может остановиться, и его странствие гарантирует существование миров Темной башни. А наша вселенная к мирам Темной башни не относится. У нас свои заморочки.
— И что?
— В нашем мире Роланд является песчинкой. Той самой песчинкой, вокруг которой, при благоприятных обстоятельствах, может образоваться жемчужина. Калаш Ворошило использовал его фигуру как миф, который он положил в основу нашего ордена. Между прочим, Роланд не одевался во все черное, и у него не было другого оружия, кроме его револьверов. И темных очков он тоже не носил.
— Почему же мы одеваемся в черное?
— Черный цвет делает нас стройнее, — ухмыльнулся Мордекай. — Впрочем, ко мне это не относится. Если дирижабль выкрасить черной краской, он все равно не станет дельтапланом.
— Все это очень познавательно, хотя и недоказуемо, — сказал Реджи. — Но каким образом это связано с тем, что происходит сейчас?
— Двадцать шесть стрелков погибли за последние полторы недели, — сказал Мордекай.
— Я и не думал, что нас осталось так много, — сказал Реджи. — Особенно после того, что увидел в Обители… Но что их убило?
— Было нарушено правило номер ноль, — сказал Мордекай. — О чем ты должен знать больше меня, ибо именно ты его нарушил. Ты активировал древнее проклятие, которое должно положить конец всему ордену в случае нарушения нулевого правила. Ты вызвал к жизни Черного Стрелка.
— Похоже на какую-то детскую страшилку, — сказал Реджи. — Красная Рука, Зеленая Простыня и всякое такое. А почему он Черный? Вроде бы мы все в черное одеваемся. Или он негр?
— Какой ты все-таки неполиткорректный, — вздохнул Мордекай. — Нет, он не чернокожий.
— Значит, у него черное сердце, — решил Реджи. — Как его можно убить?
— Никак.
— Стрелков учат, что убить можно кого угодно. Нужно только найти способ.
— Нет такого способа, — сказал Мордекай. — Я могу тебе объяснить, почему его нет, но объяснение займет слишком много времени, а мне лень. Так что ты уж поверь мне на слово.
— И что ты предлагаешь? Сидеть и ждать, пока откроется одна из этих дверей и Черный Стрелок нас положит?
— Прими неизбежность достойно.
— Достойная смерть для стрелка — это смерть в бою.
— Можешь пострелять в воздух, если от этого тебе станет легче.
