Окровавленное божество
Конан состоял на службе у короля Турана почти два года. Ему приходилось много странствовать, и он овладел искусством ведения боевых действий. Но после очередной его выходки – причем в деле, как говорят, оказалась замешана любовница командира кавалерийского эскадрона, в котором служил и он, – Конан почел за благо дезертировать из туранской армии. Слухи о баснословных сокровищах, зарытых где-то в Кезанкийских горах, на восточных рубежах Заморы, подвигли его отправиться туда на их поиски.
Конан из Киммерии шел по узкой улочке. Здесь было темно, хоть глаз выколи, и омерзительно воняло нечистотами. Окажись здесь случайный прохожий, он с трудом, но смог бы разглядеть рослого, могучего сложения мужчину в длинном зуагирском халате с развевающимися полами, из-под которого выглядывала кольчужная рубашка из мелких колец хорошей стали. Поверх халата на нем красовалась зуагирская накидка из верблюжьей шерсти. Черная лохматая грива и широкое лицо молодого человека, дочерна загорелое под безжалостным солнцем пустыни, были скрыты зуагирским головным платком.
И вдруг в уши ему ударил резкий, пронзительный и полный боли крик.
Подобные крики нередко раздавались на кривых улочках Аренджуна, Города Воров, и любой осторожный и здравомыслящий человек подумал бы дважды, прежде чем вмешаться в дело, которое никоим образом его не касалось. Но Конан не отличался ни здравомыслием, ни робостью. Его неиссякаемое любопытство просто не позволило ему не откликнуться на крик о помощи; кроме того, он разыскивал неких людей и, ввязавшись в заварушку, рассчитывал напасть на их след.
Доверившись своим обострившимся инстинктам варвара, он повернул на луч света, прорезавший темноту в нескольких шагах от него. Мгновением позже он уже заглядывал в щель между неплотно прикрытыми ставнями на окне, прорубленном в толстой каменной стене.
Взору его открылась просторная комната, стены которой украшали шелковые гобелены, а по полу в беспорядке были разбросаны коврики и кушетки. Вокруг одной из таких кушеток и собралась группа мужчин – шестеро дюжих заморийских молодцев и еще двое, национальность которых определить с первого взгляда он затруднился. На кушетке распростерся еще один мужчина, обнаженный до пояса, явный кезанкиец. Он был мощного сложения, но несколько мускулистых головорезов держали его за руки и за ноги. Вчетвером они буквально распяли его на кушетке, не давая пошевелиться, хотя на плечах и руках у него вздулись и подрагивали от напряжения тугие узлы мышц. Глаза у него налились кровью, а широкая грудь блестела от пота. Пока Конан присматривался к происходящему, стройный и гибкий мужчина в тюрбане красного шелка выхватил щипцами раскаленный уголек из жаровни и прижал его к груди великана, испещренной следами предыдущих пыток.
Еще один мужчина, на голову выше своего товарища в красном тюрбане, прорычал какой-то вопрос на языке, которого Конан не понимал. Кезанкиец яростно затряс головой и злобно плюнул в лицо допрашивающему. Раскаленный уголь вдавили в заросшую густыми волосами грудь, исторгнув дикий вопль из глотки бедолаги. В этот миг Конан всем телом обрушился на ставни.
Действия Киммерийца отнюдь не были столь безрассудными, какими казались. В его нынешнем положении он отчаянно нуждался в друзьях из племени кезанкийцев, которые славились своей враждебностью к чужакам. И сейчас он решил воспользоваться представившимся случаем и обзавестись союзником. Ставни подались вовнутрь и разлетелись в щепы с громким треском. Конан влетел в комнату и приземлился на ноги, сжимая в одной руке скимитар, а в другой – зуагирский кинжал. Палачи обернулись на шум и дружно вскрикнули от неожиданности.
Перед ними предстала массивная фигура в зуагирских одеждах. Нижняя часть лица незнакомца была замотана головным платком. Над ним яростным огнем пылали синие глаза. На мгновение действующие лица замерли, словно оцепенев, после чего события пустились вскачь, развиваясь с головокружительной быстротой.
Мужчина в красном тюрбане выплюнул короткую команду, и волосатый гигант прыгнул вперед, готовясь встретить незваного гостя. Замориец, державший в руке трехфутовый меч, опустил его до пола и поднял вверх для убийственного замаха во время прыжка. Но скимитар нисходящим ударом встретил взлетающий меч. Кисть руки, все еще сжимающая клинок, отлетела в сторону в фонтане кровавых брызг, а узкое лезвие в левой руке Конана располосовало горло мужчины от уха до уха, и тот поперхнулся собственным криком.
Перепрыгнув через упавшее тело, Конан атаковал Красного Тюрбана и его высокого спутника. Красный Тюрбан выхватил нож, а высокий – саблю.
– Снеси ему башку, Джиллад! – прорычал Красный Тюрбан, отступая перед бешеным натиском Киммерийца. – Зал, помоги ему!
Мужчина, которого звали Джилладом, парировал выпад Конана и нанес ответный удар. Конан уклонился от сверкающей стали, совершив такой грациозный прыжок, который сделал бы честь и голодной пантере, но при этом оказался в опасной близости от ножа Красного Тюрбана. Лезвие метнулось вперед; острие ударило Конана в бок, но не смогло пропороть кольчугу из вороненых колец. Красный Тюрбан отпрыгнул назад, чудом избежав встречи с клинком Конана, хотя хищное острие и располосовало ему шелковую нательную фуфайку, слегка задев кожу под ней. Красный Тюрбан наткнулся на табуретку и полетел спиной вперед на пол, но, прежде чем Конан успел воспользоваться своим преимуществом, его атаковал Джиллад, размахивая своей саблей.
Парируя сыпавшиеся на него удары, Конан заметил, что к нему подкрадывается мужчина по имени Зал с мясницким тесаком в руке, да и Красный Тюрбан уже вскочил на ноги.
Конан не стал ждать, пока его возьмут в клещи. Взмахом скимитара он отогнал Джиллада на безопасное расстояние, а потом, когда Зал замахнулся своим тесаком, присел, пропуская клинок над головой, и в следующий миг Зал уже сложился пополам и рухнул на пол, хватаясь за вспоротый живот. Конан прыгнул к мужчинам, по-прежнему державшим пленника. Они отпустили его, выкрикнули что-то непонятное и выхватили свои кривые сабли. Один из них с маху рубанул кезанкийца, но тот чудом избежал смерти, скатившись с кушетки. И в следующий миг Конан оказался между ними и пленником. Отступая под градом их ударов, он рявкнул кезанкийцу:
– Бегом отсюда! Я за тобой! Быстро!
– Собаки! – завизжал Красный Тюрбан. – Не дайте им сбежать!
– Подойди и узнай вкус смерти, паршивый пес! – расхохотался в ответ Конан, изъясняясь на заморийском диалекте с жутким акцентом.
Кезанкиец, ослабевший после пыток, отодвинул засов на двери, выходившей в небольшой дворик. С трудом переставляя ноги, он заковылял по двору, а в это время Конан, остановившись в дверном проеме, отражал атаки его мучителей, которым собственный численный перевес не давал развернуться в узком коридоре. Он смеялся и осыпал их бранью, отбивая их удары и нанося свои в ответ. За спинами нападающих пританцовывал Красный Тюрбан, выкрикивая ругательства. Скимитар Конана метнулся подобно языку атакующей кобры, и замориец вскрикнул и повалился на землю, зажимая руками живот. Джиллад, устремившийся вперед, споткнулся об него и упал. В коридоре образовалась куча мала, и, не дожидаясь, пока ругающиеся на чем свет стоит мужчины поднимутся на ноги, Конан развернулся и во всю прыть припустил по двору к стене, через которую уже успел перебраться кезанкиец.
Подбежав к преграде, Конан сунул скимитар в ножны, ухватился за верхний край стены, подтянулся и еще успел окинуть быстрым взглядом темную кривую улочку на другой стороне. А потом что-то обрушилось ему на голову, и он рухнул вниз, в темноту улицы по другую сторону стены.
В лицо Конану ударил тонкий лучик света. Он рывком сел, моргая и ругаясь, и потянулся за скимитаром. Но свет тотчас же погас, и в темноте зазвучал чей-то голос:
– Успокойся, Конан из Киммерии. Я твой друг.
– Во имя Крома, кто ты такой? – пожелал узнать Конан.
Он нащупал свой скимитар, который лежал на земле рядом с ним, и незаметно подобрал ноги под себя, готовясь прыгнуть. Он сидел у самой стены, с которой свалился, тогда как смутный силуэт его собеседника расплывчатым пятном выделялся на фоне звездного неба.
– Твой друг, – ответил тот с мягким иранистанским акцентом. – Можешь называть меня Сассан.
Конан выпрямился во весь рост, держа в опущенной руке скимитар. Иранистанец протянул ему что-то. Конан увидел, как в тусклом свете блеснула сталь, но, прежде чем он успел нанести удар, он понял, что это – его собственный нож, причем протягивают его рукоятью вперед.
– Ты подозрителен, как голодный волк, Конан, – рассмеялся Сассан. – Но прибереги сталь для своих врагов.
– Где они? – Конан принял клинок.
– Ушли в горы, на поиски кровавого бога.
Конан вздрогнул, железной хваткой вцепился в халат Сассана и тяжелым взглядом уставился в насмешливые глаза собеседника, загадочно поблескивавшие в тусклом свете звезд.
– Будь ты проклят! Что ты знаешь о кровавом боге? – Конан приставил острие своего ножа к ребрам мужчины.
– Мне известно следующее, – спокойно ответил тот. – Ты пришел в Аренджун по следу воров, укравших у тебя карту, на которой отмечено место, где зарыты сокровища, превосходящие все то богатство, что накопил Йилдиз. Я, кстати, тоже ищу кое-что. Я скрывался поблизости, наблюдая в щель за происходящим, когда ты вломился в комнату, в которой пытали кезанкийца. Откуда ты узнал, что именно они украли твою карту?
– Я не знал этого, – проворчал Конан. – Я услышал, как кто-то закричал, и решил, что это – достаточный повод, чтобы вмешаться. Если бы я знал, что там окажутся те люди, которых я искал… Что еще тебе известно?
– Совсем немного. Недалеко отсюда в горах спрятан древний храм, в который боятся ходить местные. Говорят, он был построен еще до Потопа, хотя старики и расходятся во мнении относительно того, кто его построил – грондарийцы или совсем уж древние народы, правившие Гирканией сразу же после Потопа. Кезанкийцы не пускают в тот район чужаков, но немедиец по имени Осторио все-таки сумел отыскать храм. Он вошел внутрь и обнаружил там золотую статую идола, инкрустированную красными драгоценными камнями, которую и назвал кровавым богом. Он не смог унести ее с собой, потому что она была выше человеческого роста. Зато он составил карту, намереваясь вернуться в храм. Хотя Осторио благополучно удрал оттуда, впоследствии его заколол какой-то бродяга в Шадизаре, где он и умер. Но перед смертью он отдал карту тебе, Конан.
– И что же дальше? – мрачно осведомился Конан. Переулок позади него был тих и темен.
– Карту у тебя украли, – ответил Сассан. – Кто – я не знаю.
– Тогда я тоже не знал этого, – проворчал Конан. – Только потом мне стало известно, что это были Зирас, коринтиец, и Аршак, лишенный наследства принц Турана. Какой-то бездельник-слуга выследил умирающего Осторио и рассказал им об этом. Хотя я не знал никого из них в лицо, я сумел проследить за ними до этого города. Сегодня вечером мне стало известно, что они прячутся на этой улочке. Я затаился поблизости, надеясь разузнать что-либо, а потом случайно ввязался в драку.
– Значит, ты дрался с ними по неведению! – сказал Сассан. – Кезанкийца зовут Рустум, он шпионит для кезанкийского вождя Кераспы. Они заманили его в дом и принялись подпаливать ему шкуру, надеясь, что он покажет им тайную тропу через горы. Остальное ты знаешь.
– За исключением того, что случилось, когда я влез на стену.
– Кто-то швырнул в тебя табуретку и попал тебе в голову. Когда ты упал по другую сторону стены, на тебя не обратили внимания, сочтя мертвым или не узнав, что неудивительно, учитывая то, что ты по самые глаза закутался в головной платок. Они бросились в погоню за кезанкийцем, но догнали или нет, я не знаю. Вскоре они вернулись, оседлали лошадей и помчались, как будто за ними черти гнались, куда-то на запад, даже не подобрав своих мертвецов. Я подошел взглянуть на тебя и узнал.
– Значит, мужчина в красном тюрбане и был Аршак, – пробормотал Конан себе под нос. – Но где же Зирас?
– Притворился туранцем – они называли его Джиллад.
– Вот как! Ну и что теперь? – проворчал Конан.
– Как и тебе, мне нужен кровавый бог, хотя из всех людей, кто на протяжении многих веков искал и нашел его, одному Осторио удалось унести ноги целым и невредимым. Говорят, что на тех, кто намерен отыскать сокровище, наложено какое-то таинственное заклятие…
– Что тебе о нем известно? – резко спросил Конан.
Сассан пожал плечами.
– Немного. Жители Кезанкии уверяют, что бог навлекает смерть на всех, кто протягивает к нему жадные ручонки, но я не настолько суеверен. Ты ведь тоже не боишься, верно?
– Разумеется, нет. – Впрочем, говоря по правде, Конан боялся. Хотя он не страшился ни зверя, ни человека, сверхъестественное вызывало в душе варвара атавистические страхи. Но признаваться в этом вслух он не собирался. – Что у тебя на уме?
– Только то, что ни ты, ни я не в состоянии справиться с бандой Зираса поодиночке. А вот вместе мы можем выследить их и отнять у них идола. Что ты на это скажешь?
– Скажу, что согласен. Но я убью тебя, как собаку, если ты попробуешь выкинуть какой-нибудь фокус!
Сассан рассмеялся.
– Нисколько не сомневаюсь в этом, так что ты можешь мне верить. А сейчас пойдем, у меня есть лошади.
Иранистанец повел Конана по узким и извилистым улочкам, над которыми нависали зарешеченные балконы, и вонючим переулкам, пока не остановился у двери в какой-то двор, над которой висел фонарь. На стук открылось окошко, и в нем мелькнула чья-то бородатая физиономия. Последовал приглушенный обмен приветствиями, и ворота распахнулись. Сассан вошел первым, Конан с опаской последовал за ним. Но лошади были на месте, и хозяин караван-сарая растолкал сонных слуг, которые принялись седлать коней и набивать переметные сумы провизией. Вскоре Конан и Сассан бок о бок выехали через западные ворота. Сонный стражник выпустил их без лишних расспросов.
Сассан был полноват, но мускулист, на его широком умном лице светились темные внимательные глаза. На плече он держал копье, да и вообще обращался с оружием со сноровкой бывалого воина. Конан не сомневался, что в случае опасности он будет драться, как лев. Но он не сомневался и в том, что может доверять Сассану только до тех пор, пока их временный союз тому выгоден. Зато при первой же возможности иранистанец постарается избавиться от своего напарника, чтобы самому завладеть бесценным сокровищем.
Рассвет застал их в узком ущелье, разрезавшем надвое голые коричневые скалы Кезанкийских гор, которые отделяли восточные пустоши Котха и Заморы от туранских степей. Хотя и Котх, и Замора предъявили свои права на эту местность, ни та, ни другая страна не в состоянии были подчинить ее себе, и город Аренджун, стоящий на самой вершине отвесной скалы, успешно выдержал две осады туранских кочевых племен, пришедших с востока. Дорога под копытами коней раздвоилась и стала едва заметной. Сассан вынужден был признать, что не представляет, где они находятся.
– Я по-прежнему читаю их следы, – проворчал Конан. – Если ты их не видишь, то я вижу.
Минуло еще несколько часов, и следы лошадиных копыт стали совсем свежими. Конан заметил:
– Мы их догоняем, но они все еще превосходят нас числом. Давай будем держаться поодаль, чтобы они нас не увидели, пока не заполучат идола, а тогда устроим им засаду и отнимем сокровища.
Глаза Сассана сверкнули.
– Очень хорошо! Но нам придется быть очень осторожными. Это страна Кераспы, который до нитки обчищает всех, кого ему удается поймать.
В полдень они все еще ехали по следам, оставленным на древней полузабытой дороге. Когда они приблизились к узкому входу в очередную долину, Сассан сказал:
– Если тот кезанкиец добрался до Кераспы, они будут ждать чужеземцев…
Путники натянули поводья, останавливая коней, когда из ущелья выехал поджарый кезанкиец с ястребиным лицом и поднял руку.
– Стойте! – прокричал он. – По какому делу вы въехали на земли Кераспы?
– Осторожнее! – пробормотал Конан. – Они могут окружить нас.
– Кераспа взимает дань со всех проезжих, – сквозь зубы ответил Сассан. – Может быть, это все, что нужно этому малому. – Порывшись в своем поясе, он обратился к кочевнику: – Мы – всего лишь бедные путешественники, но мы готовы заплатить мзду твоему храброму вождю. Нас всего двое.
– Тогда кто там, позади вас? – требовательно спросил кезанкиец, мотнув головой в ту сторону, откуда они только что приехали.
Сассан полуобернулся, чтобы посмотреть, в чем дело. В тот же миг кезанкиец метнул кинжал в иранистанца.
Но как ни быстр он был, Конан действовал еще быстрее. Как только кинжал устремился прямо в горло Сассану, Конан взмахнул скимитаром, и сталь зазвенела о сталь. Кинжал отлетел в сторону, и кезанкиец со злобным рычанием потянулся к своему мечу. Но прежде чем он успел вынуть лезвие из ножен, Конан нанес новый удар, развалив на нем тюрбан и череп до самого плеча. Лошадь под кезанкийцем заржала и встала на дыбы, отчего труп перелетел через ее голову на землю. Конан, в свою очередь, развернул своего жеребца.
– Скачем в ущелье! – проревел он. – Это засада!
Едва кезанкиец упал на землю, защелкали тетивы луков и в воздухе засвистели стрелы. Лошадь под Сассаном подпрыгнула, когда стрела попала ей в шею, и понеслась ко входу в ущелье. Конан почувствовал, как другая стрела рванула его за рукав, и дал шпоры своему коню, устремляясь вслед за Сассаном, который уже не мог справиться со своим скакуном.
Когда они оказались почти у самого входа в ущелье, оттуда выехали трое всадников с широкими саблями в руках. Сассан, оставив все попытки укротить обезумевшее от боли животное, схватился за копье и направил его на ближайшего всадника. Оружие пронзило того насквозь и сбросило с коня.
В следующее мгновение Конан поравнялся со вторым всадником, который размахивал тяжелой саблей. Киммериец вновь вытащил из ножен свой скимитар, и клинки скрестились с громким лязгом, а кони сошлись грудь в грудь. Конан, привстав на стременах, нанес сокрушительный удар сверху вниз, отбив чужую саблю и надвое развалив череп своего противника. Затем он устремился в ущелье, осыпаемый градом стрел. Раненая лошадь Сассана споткнулась и упала, но иранистанец успел вовремя соскочить на землю.
Конан натянул поводья и проревел:
– Садись позади меня!
Сассан, не выпуская из рук копья, взлетел в седло у него за спиной. Удар шпорами – и конь с двумя всадниками на спине тяжело поскакал к ущелью. Сзади раздались громкие вопли – это кочевники бросились к своим лошадям, стоявшим в укрытии. Но тут ущелье повернуло, и крики стали тише.
– Должно быть, кезанкийский шпион все-таки добрался до Кераспы, – выдохнул Сассан. – Они хотят крови, а не золота. Как ты думаешь, они уже убили Зираса?
– Он мог пройти здесь до того, как они устроили засаду, или же они могли преследовать его, но потом повернули, чтобы устроить ловушку нам. Думаю, он все еще где-то впереди нас.
Примерно через милю они услышали слабые отголоски погони. Беглецы оказались в природном котловане, со всех сторон окруженном отвесными скалами. Из самого центра котлована тянулся склон, поднимавшийся к узкому, как бутылочное горлышко, проходу на другой стороне. Подъехав ближе, Конан увидел, что проход перегораживает невысокая каменная стена. Сассан пронзительно закричал и спрыгнул с коня, когда в воздухе опять засвистели стрелы. Одна попала бедному животному прямо в грудь.
Конь взвился на дыбы и рухнул замертво. Конан успел спрыгнуть на землю; перекатившись, он укрылся за россыпью валунов, где уже лежал Сассан. По камням защелкали стрелы, впиваясь в землю. Двое искателей приключений обменялись сардоническими усмешками.
– Ну вот мы и нашли Зираса! – сказал Сассан.
– Через несколько минут они атакуют нас, а сзади подойдет Кераспа, и ловушка захлопнется.
И тут раздался насмешливый голос:
– Выходите, чтобы мы пристрелили вас без мучений, собаки! Что это за зуагирец с тобой, Сассан? А мне показалось, что вчера вечером я вышиб ему мозги!
– Меня зовут Конан! – проревел киммериец.
После недолгого молчания Зирас крикнул в ответ:
– Мне следовало бы догадаться самому! Что ж, скоро тебе придет конец!
– И тебе тоже! – заорал Конан. – Слышал, там, в устье прохода, была драка?
– Да, мы слышали шум, когда остановились напоить лошадей. Кто за вами гонится?
– Кераспа и еще сотня кезанкийцев! Они убьют нас, но неужели ты думаешь, что Кераспа отпустит вас после того, как вы пытали одного из его людей?
– Так что нам лучше присоединиться к вам, – добавил Сассан.
– Это правда? – проорал Зирас, и его голова в тюрбане появилась над краем стены.
– Ты что, оглох? – рявкнул в ответ Сассан.
Из ущелья донеслось близкое эхо криков и топота копыт.
– Давайте к нам, быстро! – крикнул Зирас. – У нас еще будет время поделить идола, если мы сумеем выбраться отсюда живыми.
Конан и Сассан вскочили и помчались по склону к стене, перебраться через которую им помогли волосатые руки чужаков. Конан обвел взглядом своих новых союзников: Зирас, мрачный и сосредоточенный в своем обличье туранца, Аршак, щегольской наряд которого ничуть не пострадал после долгой скачки, и трое смуглых заморийцев, оскалившихся в знак приветствия. На Зирасе и Аршаке были такие же кольчуги, что и на Конане с Сассаном.
Тут на противоположной стороне котлована показались кезанкийцы. Они натянули поводья, останавливая коней. Заморийцы и Аршак схватились за луки и принялись осыпать их градом стрел. Кое-кто из врагов стал стрелять в ответ, остальные же повернули коней и отъехали на безопасное расстояние, чтобы спешиться, поскольку стена была слишком высокой и кони не могли перепрыгнуть через нее. Одно седло опустело, а еще одна лошадь была ранена и умчалась прочь по ущелью, унося на себе всадника.
– Должно быть, они следили за нами, – прорычал Зирас. – Конан, ты солгал! Их там совсем не сотня!
– Достаточно, чтобы перерезать нам глотки, – откликнулся Конан, пробуя, легко ли выходит из ножен его скимитар. – А Кераспа всегда может послать за подкреплением.
Зирас проворчал:
– У нас есть шанс уцелеть, если мы останемся здесь, за этой стеной. По-моему, ее построил тот же народ, что возвел и храм кровавого бога. Поберегите стрелы, пока они не пойдут в атаку.
Под прикрытием стрел, которые выпускали четверо их товарищей на флангах, кезанкийцы чуть ли не сомкнутым строем ринулись на штурм. Те, кто бежал в передних рядах, держали в руках небольшие круглые щиты. Позади них Конан разглядел рыжую бороду Кераспы – коварный и жестокий вождь подгонял своих соплеменников.
– Залп! – крикнул Зирас.
Стрелы вонзились в самую гущу людей, и на склоне остались неподвижно лежать три фигуры, но остальные продолжали бежать вперед. Глаза их пылали яростным огнем, а в руках сверкали клинки.
Обороняющиеся выпустили последние стрелы, а потом выпрямились во весь рост, обнажив мечи. Горцы волной накатились на стену. Кое-кто пытался подсаживать своих товарищей, помогая им перебраться на ту сторону; другие складывали валуны один на другой у подножия стены, сооружая импровизированные ступени. Вдоль всей линии заграждения звучал лязг клинков, шумные выдохи и проклятья умирающих. Конан снес башку одному кезанкийцу и увидел, как Сассан вонзил копье в раскрытый рот другому, причем с такой силой, что острие высунулось из затылка. Кочевник с побелевшими от бешенства глазами воткнул нож в живот одному из заморийцев. В брешь, образовавшуюся после того, как тот упал, ринулся очередной кезанкиец, который сумел перебраться через стену прежде, чем Конан остановил его. Гигант-киммериец получил рану в левую руку и ответным ударом разрубил противнику плечо.
Перескочив через тело, он врезался в группу мужчин, спрыгивавших со стены. У него даже не было времени посмотреть, как развивается сражение по обе стороны от него. Зирас сыпал коринтийскими проклятиями, а Аршак ругался по-гиркански. Кто-то вскрикнул в предсмертной агонии. Вдруг какой-то кочевник обхватил огромными ручищами мощную шею Конана, но киммериец напрягся и несколько раз ударил его ножом, пока кезанкиец не застонал, разжав объятия, и не свалился со стены.
Хватая воздух широко раскрытым ртом, Конан смог наконец оглядеться по сторонам. Атака захлебнулась. Несколько оставшихся в живых кезанкийцев, пошатываясь, улепетывали вниз по склону. Все они были ранены и истекали кровью. Из числа оборонявшихся все трое заморийцев были мертвы или умирали. Конан увидел Аршака, который сидел, прислонившись спиной к стене. Он прижимал руки к животу, и сквозь его пальцы сочилась кровь. Губы принца посинели, но он сумел выдавить кривую улыбку.
– Родился во дворце, – прошептал он, – а подыхаю среди груды камней! Ничего не поделаешь – судьба. Это проклятие сокровища – все, кто отправляется по следу кровавого бога, умирают. – С этими словами умер и он сам.
Зирас, Конан и Сассан молча обменялись взглядами – трое мрачных оборванных мужчин, забрызганных кровью. Все трое получили легкие ранения, но кольчуги уберегли их от смерти, в отличие от их товарищей.
– Я видел, как ускользнул Кераспа! – прорычал Зирас. – Он вернется в свою деревню и приведет с собой все племя. Так что нам надо спешить: мы должны найти идола и увезти его отсюда, из горной местности, пока он нас не настиг. Там хватит золота на всех.
– Согласен, – проворчал Конан. – Но прежде чем мы отправимся в путь, верни мне карту.
Зирас открыл было рот, чтобы возразить, но потом увидел, как Сассан поднял заморийский лук, наложил стрелу и прицелился в него.
– Сделай так, как говорит Конан, – посоветовал иранистанец.
Зирас пожал плечами и протянул измятый лист пергамента.
– Будьте вы оба прокляты! Но одна треть сокровищ – моя!
Конан мельком взглянул на карту и сунул ее в кошель на поясе.
– Хорошо. Я не держу на тебя зла. Ты – свинья, но если будешь честно вести себя с нами, мы не станем убивать тебя, верно я говорю, Сассан?
Сассан молча кивнул и принялся подбирать стрелы.
Лошади отряда Зираса были привязаны в проходе за стеной. Трое мужчин вскочили в седла и еще трех заводных лошадей повели за собой в поводу. На землю пала ночь, но, учитывая, что по их следу шел Кераспа, они немедля выступили в путь.
Конан не спускал глаз со своих спутников. Самое опасное время наступит тогда, когда золотой идол окажется в их руках и они перестанут нуждаться в помощи друг друга. Вот тогда Зирас и Сассан могут договориться между собой и напасть на Конана, или же кто-нибудь из них обратится к нему с предложением убрать третьего. Каким бы крутым и безжалостным ни был Конан, но его кодекс чести варвара не позволял ему первому пойти на предательство.
И еще он ломал голову над тем, что пытался сказать ему создатель карты перед смертью. Осторио умер, так и не закончив свое повествование о храме, когда кровь ручьем хлынула у него изо рта. Немедиец явно собирался предупредить его о чем-то – вот только о чем?
Занялся рассвет, когда они выехали из ущелья в долину, по обеим сторонам которой высились скалы. Попасть сюда можно было только одним путем – через тот проход, по которому они пришли. Всадники оказались на уступе шагов тридцати в длину. С одной стороны на расстоянии полета стрелы вздымался отвесный утес, а с другой взгляду открывалась глубокая пропасть. Отсюда, сверху, дна долины было не разглядеть – оно терялось в туманной дымке. Но мужчины лишь бегло взглянули в ту сторону, потому что все их внимание было приковано к представшему впереди зрелищу.
Там, на самом краю, стоял храм, сверкающий в лучах восходящего солнца. Он был вырублен из скалы и обращен к ним открытой галереей. Уступ вел к его огромной бронзовой двери, позеленевшей от времени.
Какая раса или культура построила его, Конан даже не пытался угадать. Он развернул карту и стал изучать значки на полях, ища указаний на то, как открыть дверь.
Но Сассан соскользнул с седла и побежал вперед, лишившись рассудка от жадности.
– Глупец! – проворчал Зирас, спрыгивая, в свою очередь, с коня на землю. – На полях карты Осторио оставил предостережение: что-то насчет того, что бог собирает кровавую жатву.
А Сассан уже нажимал на завитушки и украшения двери. Они услышали его торжествующий крик, когда она подалась под его руками. Но крик быстро сменился воплем ужаса, как только дверь, добрая тонна бронзы, качнулась вперед и рухнула прямо на него, раздавив иранистанца, словно жалкое насекомое. Гигантская металлическая плита погребла его под собой, и из-под нее потекли ярко-алые струйки крови. Зирас передернул плечами.
– Я же говорил, что он глупец. Осторио наверняка знал способ открыть дверь так, чтобы она не падала с петель.
«Одного ножа можно уже не опасаться», – подумал Конан.
– Это фальшивые петли, – сказал он, разглядывая механизм с близкого расстояния. – Эй, смотри! Дверь поднимается обратно!
Петли, как и говорил Конан, оказались ловкой подделкой. На самом же деле дверь крепилась шарнирными анкерами в углах, которые позволяли ей подниматься и опускаться, как подъемному мосту. Из верхних концов двери по диагонали тянулись цепи, исчезая в отверстиях, проделанных в верхних углах дверной рамы. И сейчас цепи с глухим скрежетом натянулись и стали медленно поднимать дверь в прежнее положение.
– Очень умно придумано, Конан, – заметил Зирас. – Теперь, когда бог получил свою жертву, путь должен быть свободен.
Он поспешно ступил на внутреннюю поверхность двери и вошел в храм. Конан последовал за ним. Они замерли на пороге и стали вглядываться в темноту с такой опаской, словно оказались в логове льва. В древнем храме царила мертвая тишина, которую нарушал лишь слабый шорох их шагов.
Спутники осторожно двинулись дальше, напряженно вглядываясь в полумрак. И вдруг из темноты, подобно солнечному лучу на рассвете, полыхнуло малиновое зарево. Они увидели бога, золотую статую которого украшали пылающие драгоценные камни.
Статуя, чуть выше человеческого роста, изображала невысокого мужчину с кривыми ногами, стоящего на базальтовой плите. Статуя была обращена лицом ко входу, и по обе стороны от нее виднелись два резных трона черного дерева, которые были инкрустированы драгоценными камнями и перламутром в стиле, не похожем на что-либо, созданное людьми.
Слева от статуи, в нескольких шагах от пьедестала, пол храма от стены до стены рассекала глубокая трещина шириной футов в пятнадцать. В незапамятные времена, скорее всего, еще до того, как был построен храм, скалу раскололо землетрясение. Очевидно, в эту черную бездонную пропасть на протяжении многих веков жестокие жрецы сбрасывали невинных жертв, ублажая своего бога. Стены покрывала искусная резьба, а над головой терялся в высоте потолок.
Но мужчины не сводили глаз с идола. Несмотря на свою отталкивающую внешность, уродец являл собой столь баснословное богатство, что у Конана голова пошла кругом.
– Кром и Йимир! – выдохнул Конан. – На эти рубины можно купить целое царство!
– Слишком большое, чтобы делиться им с варварами, – подхватил Зирас.
Эти слова, непроизвольно вырвавшиеся у спутника, привели Конана в чувство. Он успел пригнуться, и меч Зираса лишь со свистом рассек воздух у него над головой, едва не срезав прядь волос. Проклиная свою неосторожность, Конан отпрыгнул назад и выхватил скимитар.
Зирас налетел на него, как ураган, но Конан оказал ему достойный прием. Они кружили по залу вокруг ухмыляющегося идола, и клинки их скрещивались со звоном, высекая искры. Конан был крупнее коринтийца, но силой, сноровкой и опытом Зирас не уступал ему. Несколько раз Конану лишь чудом удалось избежать смерти.
Вдруг Конан поскользнулся на гладком полу, и скимитар дрогнул у него в руке. Зирас уловил этот миг и сделал молниеносный выпад. Его клинок должен был пронзить Конана насквозь.
Но киммериец оказался далеко не столь беспомощным, как выглядел. С ловкостью пантеры он выгнулся так, что лезвие просвистело у него под правой подмышкой, распоров его широкий халат. На долю секунды меч застрял в материи. Зирас нанес удар кинжалом, зажатым в левой руке. Лезвие зацепило правую руку Конана, но в то же мгновение он вонзил кинжал, который держал в левой руке, в бок Зираса, защищенный кольчужной рубашкой. Кольца ее лопнули, расходясь, и лезвие глубоко вошло Зирасу между ребер. Тот вскрикнул, покачнулся и повалился навзничь.
Конан выронил оружие и опустился на колено. Оторвав полоску ткани от своего халата, он принялся перевязывать одну из своих многочисленных ран. Закончив, он завязал узел зубами и оглянулся на кровавого бога, оскалившегося в злорадной ухмылке. На его морде, которая скорее подошла бы какой-нибудь горгулье, было написано вожделение. Конан вздрогнул, чувствуя, как по спине у него пробежал холодок: все предрассудки его народа вновь вернулись к нему.
Но он тут же взял себя в руки. Кровавый бог отныне принадлежал ему, но как его увезти отсюда? Если статуя отлита из золота целиком, сдвинуть его с места будет невероятно трудно, если вообще возможно. Однако, постучав по идолу черенком ножа, он убедился, что внутри тот пуст. Конан принялся расхаживать вокруг идола, думая о том, как вывезти их храма статую. Может быть, стоит разбить один из тронов, сделать из него волокушу, повалить на нее бога, а потом цепями, которыми крепилась дверь, вытащить его наружу с помощью лишних лошадей? И тут прозвучавший за спиной голос заставил его резко обернуться.
– Не двигайся! – Это был торжествующий вопль, в котором явственно звучали нотки кезанкийского диалекта Заморы.
Конан увидел в дверном проеме двух мужчин, целящихся в него из тяжелых изогнутых гирканских луков. Один из них был высоким, тощим и рыжебородым.
– Кераспа! – воскликнул Конан, наклоняясь, чтобы поднять оброненные скимитар и нож.
Второй из мужчин был коренастым здоровяком, который показался Конану смутно знакомым.
– Не двигайся! – повторил вождь кезанкийцев. – Ты подумал, что я отправился в свою деревню, верно? А я следил за тобой всю ночь, взяв с собой единственного из моих людей, кто не был ранен. – Он окинул идола оценивающим взглядом. – Если бы я знал, что в храме находится такое сокровище, давным-давно вывез бы его отсюда, несмотря на предрассудки и суеверия моего народа. Рустум, подними его меч и кинжал.
Мужчина, не веря своим глазам, уставился на голову ястреба, венчавшую рукоять скимитара Конана.
– Постой! – вскричал он. – Это же тот самый человек, который избавил меня от пыток в Аренджуне! Я узнаю его клинок!
– Замолчи! – проревел вождь. – Этот вор должен умереть!
– Нет! Он спас мне жизнь! А что я видел от тебя, кроме опасных заданий и жалкой платы? Я отказываюсь от своей клятвы верности тебе, шелудивый пес!
Рустум шагнул вперед, поднимая с пола меч Конана, но Кераспа развернулся в его сторону и спустил тетиву. Стрела ударила Рустума в грудь. Тот вскрикнул, зашатался и попятился. Силой удара его отбросило назад, к самому краю трещины. Не удержавшись, он взмахнул руками и рухнул вниз. Крик его становился все слабее и слабее, пока не стих окончательно.
Быстрый, как атакующая кобра, Кераспа выхватил из колчана новую стрелу и наложил ее на лук прежде, чем безоружный Конан успел напасть на него. Конан с кошачьей ловкостью метнулся к нему, собираясь прикончить, как вдруг инкрустированный рубинами бог сошел с пьедестала и с громким металлическим лязгом шагнул к Кераспе.
Со страшным криком вождь спустил тетиву, и стрела ударила ожившую статую в плечо, срикошетила и полетела, кувыркаясь, вверх. А идол выбросил вперед длинные руки и схватил Кераспу за руку и за ногу.
С губ вождя слетали клочья пены, он кричал, как резаный, а бог повернулся и, тяжело ступая, понес его к расщелине. Происходящее заставило Конана замереть на месте, он был не в силах пошевелиться от ужаса, а теперь бог еще и перекрыл ему путь к выходу. Попытаться обойти его справа или слева означало оказаться в пределах досягаемости его длинных, как у обезьяны, рук. Кроме того, идол, при всей своей тяжеловесной неуклюжести, двигался с легкостью взрослого мужчины.
Кровавый бог подошел к краю расщелины и поднял Кераспу высоко над головой, чтобы швырнуть того в пропасть. Конан увидел, как распахнулся рот Кераспы в самой середине его усеянной клочьями пены бороды, и по ушам резанул его дикий крик. Когда с Кераспой будет покончено, статуя, вне всякого сомнения, примется за него самого. Значит, древним жрецам не приходилось самим сбрасывать свои жертвы в пропасть; воображение услужливо дорисовало Конану картину того, как это происходило на самом деле.
Когда бог переступил с одной золотой ноги на другую, готовясь обрушить Кераспу вниз, Конан пошарил рукой позади себя и наткнулся на деревянную ножку одного из тронов. В свое время его наверняка занимал кто-либо из высших жрецов культа или особо приближенных лиц. Конан обернулся, ухватил массивный стул за спинку и приподнял его. Жилы его затрещали от чудовищного напряжения, но он швырнул трон через голову, и тот угодил золотому идолу прямо между лопаток в тот самый миг, когда тело все еще кричащего Кераспы полетело в пропасть.
От удара трон разлетелся в щепки. Толчок получился таким сильным, что идол не устоял на месте. Его отшвырнуло к самому краю расщелины, и на долю секунды он застыл там, размахивая руками в тщетной попытке удержать равновесие, но потом рухнул в пропасть. Конан отбросил обломки трона и осторожно заглянул в расщелину. Крики Кераспы стихли в глубине. Конану даже показалось, что он расслышал глухой удар, с каким идол мог врезаться в стену отвесного обрыва и отлететь в сторону, но на самом деле он не был в этом уверен. Окончательного грохота так и не последовало; внизу царила гробовая тишина.
Конан провел тыльной стороной ладони по лбу, смахивая пот, и криво усмехнулся. С проклятием кровавого бога было покончено, впрочем, как и с самим божеством. Невзирая на все то богатство, что рухнуло в пропасть вместе с идолом, Конан ничуть не жалел о том, что купил свою жизнь такой ценой. В мире полно и других сокровищ.
Он поднял с пола скимитар, лук Рустума и вышел на яркий утренний свет, чтобы оседлать своего коня.