Глава 7
Тринадцатый без Двенадцати

Раздосадованный Заклинатель соскочил с повозки. Оставшись без седока, глупые звери бестолково заметались, вынюхивая хозяина. Маг нетерпеливо махнул слугам, чтобы прибрали. Его догрызала тревога. Не было сил терпеть невыносимо медленное – а как еще пристало ездить Тринадцатому члену магического Совета? – путешествие аж до самого Дома вердиктов. Тяжело налегая на палку, он заковылял по брусчатке. Тут же и пожалел о своем порыве. Разнылось колено. Навалилась жара, пот защипал кожу, противно заскользил в бороде. Тринадцатый вскинул было ввысь бешеный взгляд, но вовремя подавил раздражение: управление погодой по приватной надобности было запрещено эдиктом номер 13 247/08 добрых полтора века назад. Небо, испуганно посеревшее, тут же прояснилось и с новой силой обрушило на землю потоки слепящего света. Ох, годы! Стариковская раздражительность...

– Ваше всемогущество!

Заклинатель вздрогнул от неожиданности, задрал голову. Сверху вниз на него с тупой почтительностью взирал боец Группы Срочного Отклика.

– Кажись, того... Упустили.

– Ну и какая же вы после этого элита? – не сдержал раздражения Тринадцатый.

Грусрот попятился. Глаза у него совсем остекленели, и маг устыдился своей вспышки. Чего взъелся на бедного парня? Сам ведь виноват, дурень старый. Не стерпел, шум поднял на весь базар, руками размахался... Стыдно вспомнить.

– Ладно уж. Докладывай.

– Этот, того, огнем стрелять начал! Не, у нас все ребята опытные, всякого навидались. Но чтоб так...

– Что, многих пожгло? Огнем-то? – Маг скептически хмыкнул. – Иллюзии, значит, убоялись, вояки?

Воин насупился:

– Мы с магами не воюем. Мы их, того, защищать должны...

Не дослушав, Заклинатель отвернулся от широкой груди защитника и, насколько позволяла нога, заспешил вниз по переулку. В отличие от своих бесчисленных близнецов, таких же старых кривых заулков в самой бойкой части города, этот был мертвенно пуст. Позорная спецоперация распугала людей – дуралеи эти в латах, рассыпавшиеся, кто парами, кто тройками, по столичным кварталам. Да его черная форменная мантия в золотых символах зодиакального созвездия, вызывающая в обывателях почтительный трепет. Заклинатель огорченно хмыкнул, оглядевшись вокруг. Людей рядом множество, а ни одного не видно, все попрятались. Будто он злодей какой или оборотень! Утирая рукавом взмокший лоб, ненароком сдвинул капюшон, и внутренние люди – настоящие, те, что таятся внутри людей внешних, – тут же ворвались в его голову разноголосым хором. Думали все примерно одинаковое. Маг поспешно надвинул капюшон, отсекая однообразные людские переживания, только нос выглядывал.

Утомленный блужданиями по кругу ум охотно соскользнул на постороннее. Мантии эти форменные – истинное спасение! Заклинатель относился к прогрессу с понятным недоверием, но тут дело другое. Изготавливали прогрессивную вещь из густого сока экзотического растения рисин. Здесь оно не росло, да и вообще нигде почти не водилось. Высыхая, вонючая жижа схватывалась в пленку, тоже весьма вонючую, зато прочную, эластичную, а главное, не пропускающую магические воздействия ни внутрь, ни наружу. Обнаружилось у пленки и побочное свойство – не промокала. Тринадцатый, недаром слывший анахоретом, страстно любил одинокие прогулки под дождем. Пытался даже протолкнуть в Совете план усовершенствования официального облачения – чтобы и обувку непромокаемую изобрели, а то ноги сильно мерзли. Получил, однако, отказ. Ноги-то в передаче магических импульсов не участвуют! Нечего экранировать, незачем тратить дефицитное сырье. Ведь брать у дерева рисин сок можно только после цветения, цветет же оно раз в сто лет. А Заклинатель уж и фасон продумал... Жаль. Приходилось довольствоваться мантией, и та уже обтрепалась и вылиняла. Выдавали драгоценную форму только по личному распоряжению короля, а его владычество...

Вспомнил об опустевшем троне – и мысли соскользнули в привычную колею. А впереди уже замаячила раззолоченная ограда Дома вердиктов, напоминавшая Тринадцатому магу – в чем он порой осмеливался себе признаться – дамскую гребенку. Он поддернул рукава мантии, казавшиеся кружевными из-за россыпи дырочек, и с угрюмой решимостью захромал к воротам.

Сам Дом вердиктов, защищенный помимо пижонской ограды широкой полосой голой земли, представлял собой еще более впечатляющий образчик дурновкусия. Любой обыватель, независимо от толщины кошелька, замирал в восхищении при виде этого ослепительного миража. Заклинатель же не поднял головы. Он боялся, что увидит за Домом его тень, – что не справится с собой, сместит зрение и увидит. А зрелище самого Дома давно приелось.

Формой главное правительственное учреждение более всего напоминало песчаный холмик, насыпанный гигантским младенцем и им же любовно изукрашенный. Башни, башенки, шпили, заостренные арки и пучки колонн, торчащие просто так, словно деревья в роще, покрывали его подобием вздыбленной щетины. В просветах между архитектурными излишествами теснились затейливые статуи. Внимательный взгляд мог бы различить в этом скоплении и гадов подводных, подземных и наземных, и все три класса существ (живых существующих, живых несуществующих и неживых), и древних героев, и полубогов – словом, целый зверинец. А может, и не мог бы, раньше ослеп от золотого сияния.

Окон в постройке не было.

Заклинатель прошел сквозь частокол из золотых прутьев, даже не замедлив шага. Вымощенная плиткой дорожка вытянулась через волнистый песок, будто мостик, перекинутый через золотистый ручей. Обманчивое впечатление! Недоумку, дерзнувшему вторгнуться за ограду Дома вердиктов, стоило предпочесть лежащие вокруг зыбучие пески – поговаривали, бездонные. Грозила ему разве что смерть, вещь обыденная. А приманчивый «мостик», созданный будто нарочно для соблазна, переправлял незваного гостя в куда более отдаленные и негостеприимные пределы мира. Пройти здесь могли только маги тринадцати древних родов – ну и особы королевской крови, впрочем ни в чем подобном не нуждавшиеся, поскольку интереса к деятельности магического Совета они отродясь не проявляли. Это опознающее устройство, охранявшее подступы к Дому вердиктов, служило с долегендарных времен и обещало прослужить еще столько же. Добротно сработали предки. Тринадцатый, правда, не понимал зачем. Наследники больших магических родов были и без того известны, да и не сунется сюда посторонний. Отключить антикварное изделие, однако, не получалось – силенок не хватало. Так и ходили члены Совета по плитчатой дорожке, будто всякий раз экзамен предкам сдавали.

Каменные стражи – крылатые хищники и нелюди – восседали по сторонам прохода на постаментах, уходивших в недра земли, в другой мир. Они приподымали веки, провожали Тринадцатого взглядами яростно-желтых самоцветных глаз. Самые непоседливые выгибали шеи, поворачивали вслед магу граненые морды. Поравнявшись со своим любимцем, скальным котом, Заклинатель мимоходом погладил зверя по запыленной лапе. Тот довольно рыкнул, выпустил и вновь спрятал когти-кинжалы, еще ниже пригнул голову, увенчанную парой скрученных улитками рожек перед ушами и устрашающим костяным наростом на носу. Будто ласки просил.

Стражи скучали. Поставленные сюда в незапамятные времена, они и забыли уже, когда в последний раз снимались с места, чтобы настичь и растерзать чужака. Все были разные – каждый по-своему чуден – и подобраны с тем умыслом, чтобы любому злоумышленнику, человеку и не человеку, мог заступить путь боец, его превосходящий. Часть этих существ Тринадцатый маг знал, о некоторых читал, а про иных и не слыхивал. Так давно они перевелись, что и названия в память о себе не оставили. Порой его колола жалость к этим скованным героям, к могучим сущностям, столь древним, что и враги их успели исчезнуть и забыться. Не с кем биться, незачем быть! «О, боги, отцы, оставьте нам наших врагов», – вспоминал он классические, в школе вызубренные строки. Вспоминал – и лишь теперь прикасался к их сокровенному смыслу. Друзья забудут, ближние станут дальними, а враги будут помнить вечно! Стражи пережили своих врагов – и перестали быть стражами. Утрата собственной природы – вот что заковывало их в камень вернее самых страшных заклятий, догадывался Тринадцатый.

Он замедлил шаг у последнего постамента. С кем призван был бороться этот четырехрукий хвостатый карлик с бычьим торсом и парой широкоротых голов? Как-то в давнем странствии Заклинатель набрел на кости, обращенные временем в камень. Отлично сохранившиеся кости, почти целый скелет престранного вида. С великими предосторожностями доставив их в столицу, он с трепетом мальчишки, улизнувшего с уроков, чтобы впервые в жизни напиться, заперся в кабинете и прочитал по книге заклинание Облечения формой. Сперва ничего не происходило. Скелет лежал себе, будто не разумея человеческой речи, и Заклинатель со смешанным чувством досады и облегчения захлопнул тяжеленный том.

Громкий хлопок – кости подпрыгнули на столе, и скелет с натугой, хрустя всеми сочленениями, начал изгибаться. Благоговение и жуть охватили Заклинателя при виде яростных усилий мертвой формы уловить, удержать, присвоить себе жизнь. Кости утратили сходство с камнем, выгладились, заблестели. Воздух над ними задрожал, словно над пламенем свечи, побежал волнами, расслоился на ленты, которые, уплотняясь, приобретали неприятный сизый оттенок. Они сплетались клубком весенних змей, убыстряя движение, и на глазах оцепеневшего околдованного мага кости стали обрастать формой, будто скольжение воздушных токов выявляло ее незримое присутствие. Обрисовались мощные лапы в бородавчатой коже. Полупрозрачные когти отчетливо клацнули о каменную столешницу, и скелет – нет, уже не скелет, а жутко светящееся, колеблющееся, содрогающееся чудовище – стал неуверенно приподниматься. В том, что это именно чудовище, сомневаться не приходилось. Его грудь, бока и спину защищали отлично пригнанные пластины панциря. Длинный гибкий, как хлыст, хвост со свистом хлестал по столу, кроша камень. Под стеклянистыми покровами змеились в пластах мышц синие сосуды, пульсировала светящаяся кровь. Существо – хотя это было никакое не существо – кое-как утвердилось на могучих задних лапах и выпрямилось, слепо поводя передними, отвратительно схожими с человеческими. Его трясло и выкручивало, скелет животного не мог бы выдержать такие корчи. Чудовище светилось нехорошим мертвенным светом, порой разбрасывая искры, гаснущие с сухим треском. И совсем не пахло – то есть не пахло плотью, ни живой, ни мертвой. Пахло машинерией, железом и кожами и еще чем-то, чему у мага не было названия, пахло огненными сполохами в небесах, когда в сухом воздухе над землей, не поглотившей ни одной дождевой капли, растрачиваются и затухают навсегда отголоски безжалостных битв великих магов прошлого. Двигалось создание странно, будто дергунчик-марионетка.

Заклинатель шевельнулся, и монстр уловил его движение. Неимоверным усилием обуздал судороги, вздернул несуразно маленькую, спрятанную между двух заплечных выростов головку. Незрячие глаза уставились на Заклинателя в упор. Тринадцатый член Совета до сих пор иногда холодел, вспоминая две бездонные дыры, проступающие за бессмысленными глазами зверя. А потом грудь твари лопнула от бока до бока, и между вскинутых в жесте благодарения ладошек вспухла гигантская пасть, сплошь усаженная кривыми зубами. Заклинатель отшатнулся и заметался вдоль стола, гадая, что предпринять. Он не знал отменяющего заклинания! Попался, как первоклассник, – прямое прочитал, а об обратном забыл. Теперь оно скрывалось где-то в недрах громадного фолианта, оставленного на столе, на котором яростно выла и металась тварь.

Маг протянул было руку... и отдернул, едва избежав когтей и клыков. Гость, судя по всему, ничего не видел, но на звук реагировал быстро и точно. Когда непонятные вздутия над плечами чудища вскрылись, с шумом и треском выпуская на волю громадные кожистые крылья, Заклинатель наконец решился. Он схватил книгу, рванул вверх неподъемный фолиант и обрушил на сияющую голубым светом башку. Зверь как стоял, так и рухнул на бок. Волна дрожи пробежала от макушки до кончика хвоста, световые потоки замедлились и будто сбились с ритма. Засбоили, стали натыкаться друг на друга, разряжая свою силу в крохотных смерчах. Пропахивая борозды в многострадальной столешнице, скрежетнули когти. Перед магом лежал предмет в форме неведомого животного, холодный и твердый, с глянцево-черной поверхностью, гладкость которой нарушалась в тех местах, где облечение в форму не успело завершиться. Так и не поняв, к какому классу существ – или вещей – следует отнести новый экземпляр, Заклинатель просто пополнил им свою коллекцию диковин. И долго еще замирал в пугливом ожидании всякий раз, когда Жрица, коллега по Совету и бескомпромиссная законница, заявляла своим обличающим голосом: «А теперь, всеведущие, о грустном». Но неслыханный поступок Тринадцатого – несанкционированное применение запретного заклинания в личных целях, – похоже, остался незамеченным, и Заклинатель постепенно успокоился...

Мощеная дорожка кончилась. Маг стоял у двустворчатых дверей в три его роста, усаженных гранеными, окованными металлом шипами. Ни ручки, ни кольца в дверях не было. Лишь в нижней части, на уровне лица среднего человека, кое-как втиснулась маска одноглазого Тэмга-охранителя, какие часто вешаются для защиты детских спаленок. Сработана она была, правда, из чистого золота с большим изяществом и смотрелась на могучих вратах несколько неуместно. Заклинатель приподнялся на цыпочки, приблизил лицо к выпуклому глазу Тэмга. Помедлил мгновение, пока мелькнуло в полированном металле и пропало, будто проглоченное, его искаженное отражение. И просто шагнул сквозь дверные створки внутрь. Врата были сделаны давно, во времена, когда жизнь текла размеренно, а маги никуда не спешили. Открытие врат обставлено было очень торжественно, но – время и судьба – как же долго оно тянулось! Тринадцатому магу, недаром слывшему в Совете прогрессистом (о чем Жрица отзывалась с большим неодобрением), процедура давно прискучила. Он поразмыслил, опробовал несколько схем... Так и появилось на входе в Дом вердиктов опознающее устройство в форме Тэмга, обрекшее древние створки на вечный покой.

Внутреннее убранство главного, после королевского дворца, здания в стране разительно отличалось от внешнего его оформления. Собственно, убранства никакого и не было. Зеркально-гладкие каменные блоки, пригнанные так плотно, что стыков не различить, простой деревянный отполированный пол и ни одного украшения, ни единого лишнего предмета. Заклинатель оказался в нижней уплощенной части огромной сферы, вверху совершенно правильной, в чем, впрочем, не представлялось возможным убедиться воочию – так высоко поднимался свод, где ползали тяжелые, будто тучи, тени. Широкие уступы вели Тринадцатого мага ко дну сферы, где посреди обширного пустого пространства, также круглый, приподымался над дощатым настилом бассейн. Каменный, но не серый, а матово-белый, припорошенный золотистыми искрами вкраплений, он, ничем не украшенный, сам был здесь единственным украшением. На уступах концентрическими кругами – троны. На нижнем их двенадцать – не тронов, конечно, а самых простых, аскетичных кресел Двенадцати магов Совета, кресел с жесткими сиденьями и высокими прямоугольными спинками. На втором лишь один, той же формы, но чуть большего размера, возвышающийся над промежутком между восьмым и девятым креслами нижнего яруса. Это место Заклинателя. Прочие сиденья всегда пустовали. Чем выше ярус, тем больше троны. В расположении их не видно системы: там четыре, там восемь, где-то и вовсе три, поставленные рядом, подлокотник к подлокотнику. Те, кто когда-то расставил троны по местам, забыли объяснить свой замысел потомкам. Заклинатель был убежден, что верхние сиденья – для богов. Доказать не мог, но порой словно бы чувствовал обращенный на него сверху вниз прохладно-любопытный взгляд. И старался не разочаровать незримых наблюдателей.

Хотя все это чепуха. Слишком глубоко в прошлое ушли мифологические времена, когда боги будто бы питали интерес к делам людей. Слишком давно они удалились, предоставив мир его собственной судьбе. Во всяком случае, так полагал Заклинатель. Хотя, конечно, мысли свои держал при себе.

В помещении царила абсолютная неподвижность и тишина. Стены не пропускали не только звуки, но и магию. Немногие избранные, имевшие право – и возможность – сюда войти, вступали в Зал вердиктов не магами, а обычными смертными, вооруженными лишь собственным разумом и силой убеждения. Зал пустовал большую часть времени, оживая в первый день каждого зодиакального знака, когда Двенадцать и Тринадцатый собирались держать совет. Так предписывала традиция, никогда не нарушавшаяся, хотя советоваться было особенно не о чем. Маги являлись, рассаживались должным порядком и под приглядом Тринадцатого ковырялись в государственной рутине. Распределяли бюджет и погоду, награждали и наказывали. Спокойное царствование, мирный век! Лишь изредка Заклинатель, подчиняясь властному внутреннему голосу, спускался к круглому бассейну в центре зала. Сдергивал Покров невежества с Источника времени, и Двенадцать магов вглядывались в круг воды в оправе белого камня, чтобы получить весть о грядущем – совет или предупреждение. Тринадцатый, сидящий вне их кольца, был нужен им, чтобы объединять их силы, как они были нужны ему, чтобы видеть и слышать весть... Как они были ему нужны! Без них он беспомощен, как крот. Хуже, как червь, вслепую пресмыкающийся в земляном коме.

Ноги привычно привели его к собственному сиденью. Маг положил ладонь на теплый подлокотник – словно за руку поздоровался со старым другом, – однако садиться не стал. Лишь помедлил, залюбовавшись Покровом невежества. С высоты второго яруса он представал во всем великолепии, и зрелище это всякий раз потрясало Заклинателя, пробуждало в нем трепет, предвкушение чуда. Мерцающая сиренево-розовая полусфера висела над колодцем, прикрывая его от любопытных глаз. Лишь именуемая покровом, она не имела ни малейшего сходства с тканью – скорее, с глубоким омутом, сочно лиловеющим сквозь толщу чистейшей воды в солнечный день. Глубина казалась головокружительной, она завораживала, в ней вскипали и гасли водовороты, скользили то ли тени, то ли чьи-то стремительные тела. Заклинатель вдруг становился пятилетним – распластывался голым животом на разогретых досках и свешивался с мостков вниз; над ним звенел золотистыми крыльями стрекоз полуденный мир, а снизу, из прохладной лиловости, раскрывалось навстречу немигающее око совсем другого мира, непостижимого и манящего. Наваждение длилось миг, до того краткий, что старику никак не удавалось удержать скользящее по краю сознания воспоминание, понять, что это за озеро и чем ценен был этот, столь давний, день, отчего зацепилась за него память. Вновь требовательно заявляло о себе настоящее. Покров просыпался, начинал вибрировать от внутренних токов, вспухал, надвигался на зрителя. Моргнешь – и обман рассеется: тот же зал, тот же полупрозрачный купол над колодцем. Хочешь заглянуть в него – сдерни Покров!

Опасное это мгновение. На крыше Дома вердиктов немало каменных фигур, изваянных с мастерством, неподвластным даже гению. В человеческий рост, в облачениях высших магов, с отрешенными лицами, вечно глядят они куда-то вниз, не в силах оторваться от миража. Это все Тринадцатые члены прежних Советов – те, что не сумели однажды совладать с Покровом. Заклинателю это пока что удавалось; почему, он и сам не ведал. И до сих пор недоумевал, отчего невежество должно быть настолько прекрасным. Потому что выступающая из-под Покрова линза колодезной воды разочаровывала своей обыденностью. Просто вода, разве что прозрачная и чистая сверх всякого воображения. Но именно в ней открывалось созерцающим будущее – в ней, а не в полной ложных видений завесе.

Заклинатель сошел по ступеням вниз. Оставаться на троне Тринадцатого не имело смысла. Вглядываться в колодец, кроме него, некому, братья и сестры покинули его. Рискуя собой, они ушли в неизвестность, пытаясь догнать и вернуть в мир Всё и Одного, две всемогущие сущности – бежавшего узника и его тюремщика. Что сталось с ними там, по другую сторону? Почему ни один не вернулся, не послал вести? Погибли, потеряли память, лишились разума? Теперь, в неурочный час, он явился сюда в надежде прозреть их судьбу. Он велел Покрову исчезнуть – и тот исчез, сразу, будто и впрямь сдернутый невидимой рукой. Маг оперся о бортик колодца, согнул по-стариковски неподатливую спину. Пересохший колодец был как обметанный лихорадкой рот умирающего. Много дней, как ушла вода, и на стенках не осталось ни капли, ни налета влаги. Камень устрашающе быстро стал трескаться, он не умел стоять без воды. Из трещин уже протянулись нитевидные проростки зловредной плесени, буроватые пятна бесчестили белизну. Заклинатель запретил себе смотреть на изъязвленные стенки, сразу устремил взгляд в глубину. Колодец был совсем мелок – не глубже уровня пола в Зале вердиктов, но брось в него, скажем, монетку – и не дождешься плеска. Хотя, конечно, никому из членов Совета в голову не пришло бы бросать в Источник времени посторонние предметы. Маг и не нуждался ни в каких опытах. Он знал – у Источника нет дна, как безначально само время.

Сейчас он был пуст и иссушен. Лишь на самом дне – странно, конечно, думать о дне бездонного колодца, но так уж Заклинатель это понимал, а других слов не находилось даже у него – чудом удержалась в углублении пригоршня-другая воды. Там, в ненарушимой тени, слабо мерцал ее отсвет. Порой магу казалось, что он улавливает проблеск. Бледную искорку. Единственная серебряная рыбка уныло плавала в лужице волшебной влаги. Вот и все, что осталось от чудесного населения Источника! Одна, она не умела ничего – ни показывать, ни даже существовать, и она слабела, но все же плавала и плавала суживающимися кругами с упорством обреченного. И с тем же отчаянным упорством снова и снова вопрошал ее Заклинатель, неспособный в одиночку читать ответы. А что им еще оставалось? Утишить мучительную тревогу. Отрешиться от всего, оставить от целого мира лишь этот серебряный блик...

Теперь он часто задавал себе вопрос: почему они не увидели предзнаменований? Ни когда новый король взошел на престол, ни потом, когда странности его стали очевидны для всех приближенных. Ритуальное большое вопрошание Источника накануне коронации юного принца было обставлено по всем правилам торжественного церемониала. Двенадцать и Тринадцатый в праздничных одеждах, извлеченных по такому случаю из дедовских сундуков и освеженных заклинаниями чистоты и силы. Величественное шествие – даже двери Дома вердиктов по такому случаю были открыты настежь. Над тропой, проложенной через зыбучие пески, вспыхивали и рассыпались дождем многоцветные сполохи, носились, чудом избегая столкновения, порыкивающие воздушные змеи. Толпа, прихлынувшая к ограде, ликующе вопила, стражи ревели и клекотали на постаментах. Маги вышагивали под ослепительным летним солнцем, потея в праздничных одеяниях. Массивные, увешанные каменьями оплечья мешали вздохнуть. Красные с золотом мантии величаво колебались, слабо попахивая воском и сухими травами от мухи-тканежорки, отчего у Заклинателя коварно пощипывало в носу. Он замыкал процессию и, с важностью ступая вослед товарищам, гадал, так же ли трудно им сохранять невозмутимое спокойствие среди всей этой пышности, как ему самому. В уединении Дома они скомкали шествие и неуверенно переглянулись, но ни один не решился почесать вспотевший лоб под многоярусной, в подвесках, шапкой или отставить в сторонку выложенный чистым золотом посох (вещь непонятного назначения, но таково уж парадное облачение). Так и восседали с посохами, держа руку на отлете, только Заклинатель, недолго думая, пристроил наскучивший аксессуар поперек колен.

Странный это был день... Что показал тогда Источник? Сначала долго, долго не было ничего, и порывистый, горячий Руно уже заерзал, едва не разорвав круг сосредоточения. Вдруг око колодца вспыхнуло праздничной полуденной голубизной, перечеркнутой крест-накрест силуэтом невиданной черной птицы. Хищный клюв был задран вверх, но видение дышало такой жутью, что Заклинателю казалось – птица падает, неудержимо несется к земле, навстречу гибели. Мгновение – и ничего не осталось, кроме непроглядно темной глади воды... Круг вопрошающих распался. Маги в смятении переглядывались, не решаясь заговорить об увиденном. Заклинатель счел своим долгом нарушить тревожное молчание, и тут уж загомонили все. Общим приговором предзнаменование было сочтено благим. Летящая в безоблачном небе птица, безусловно, предвещала мирное царствование, полное всяческих свершений. И голос Заклинателя присоединился к согласному хору – он тоже хотел верить в лучшее. Вверх, конечно, птица летела вверх! Могло ли быть иначе? Расходились примолкшие. Всем было не по себе.

Пророчество объявили королю, и он обрадовался, как мальчишка. Впрочем, он и был мальчишка – с младенчества странно одинокий в придворной толпе, но вроде бы вполне довольный судьбой, даже счастливый. Счастливец-наследник, истово верующий в свою судьбу.

Как могли они быть настолько слепы? Как мог он, Тринадцатый маг, тот, кто сдергивает Покров невежества... Но не сдернешь покров, окутывающий твой собственный разум...

Так началось последнее царствование. Мирное царствование, венчавшее череду столь же благополучных, ничем не выдающихся правлений. Прервалось оно неожиданно и трагично. Молодой король – славное, безобидное создание, коротавший дни в забавах и невинных шутках, – взял да и погиб. Ушел бессемейным, не оставив наследников. А ведь был цветущий юноша, здоровья хоть отбавляй, и никаких глупостей в голове... Так, по крайней мере, казалось многим. Лишь трагическая гибель обнажила тайный порок юного правителя – страсть к вредному изобретательству. Заклинатель и сам недаром слыл сторонником прогресса, но надо ведь знать меру! Прежде чем что-то изобрести, сядь, поразмысли, нужно ли это миру и не больше ли в новинке вреда, чем пользы. Замогильный холод до самых костей пробирал в лаборатории, где юнец втихую предавался гибельному сумасбродству. Так страшно, неотвратимо пожирали жизнь жуткие механизмы из железа, дерева и кож – не то мертворожденные уроды, не то и вовсе ходячая, движущаяся нежить, вырванная из обители покоя злокозненной волей мага-беспредельщика. Мера, мера нужна! Нарушить паритет между Всё и Одним легче легкого. Юный король, конечно, знал о паритете. Но было ли тому виной раннее сиротство со всеми прелестями небрежного воспитания, природное легкомыслие или же скрытый внутренний порок, но он пренебрег этим истинным знанием ради иллюзорного. Исподволь, неприметно подтачивала его болезнь. Упорно, неумолимо Один вел наступление на Всё – и победил. Мир абсолютного порядка выстроился в отдельно взятой голове. То, что голова эта принадлежала правителю, – вот что скверно! Всякий знает: болен король – болеет и держава. Или, как изящно сказано у поэта:

Гибель властительного безумца, каковую можно сравнить с резекцией пораженного черной гнилью органа, запоздала. «Тело» – их прекрасная отчизна – уже гнило, гнило вовсю. Заклинатель видел, понимал, терзался собственным бессильем – и боялся заглядывать в Источник времени. Лучше не знать...

А как невинно все начиналось! Без сомнения, венценосный умелец был весьма талантлив. Взять хотя бы род обуви из обработанного особым образом при нагреве сока дерева рисин – но не для ног, как мечталось Заклинателю, а для колес. Да-да, именно! Рисиновая колбаска, надеваемая на обод самого обычного колеса, давала неоспоримые выгоды. Называлось полезное усовершенствование «сина» – по основному сырью – и готовилось к артельному выпуску. Уж и печь особую заложили для производственного процесса... Но недужный правитель все глубже погружался в мир Одного. Стал пропадать, а потом окончательно обосновался в своей лаборатории – круглом зале на вершине Уклонной башни, откуда, по-хорошему, полагалось кланяться светилам и сторонам света в предписанные дни, а вовсе не скидывать всевозможный хлам на головы безвинных стражников. Всякий ведь поймет, вещи – это вам не жизненные субстанции, сами собой в полете не исчезнут. Непременно до земли долетят и кого-нибудь, не ровен час, там внизу прихлопнут.

А король скидывал и на времямеры глядел. Гневался сильно, что неточно время показывают. Советники в толк взять не могли, о чем правитель толковать изволит. Время – это ж не казна, по штучке не пересчитаешь! Время, оно больше на урожай похоже. Его не считать, его уважать надо. Беречь и вкушать – с чувством и с понятием. Но короля было не унять. «Непременно, – говорил, – изобрету времямер особый, высокой точности, чтоб совсем мелкие частицы времени показывал, которым и названия нет». А зачем? Слишком поздно понял Заклинатель – не столько понял даже, сколько нутром почуял – весь чудовищный размах королевских амбиций. Не считать, а овладеть временем мечтал дерзкий мальчишка. Подчинить себе, заключить в клетку время, гармоничнейшее слияние порядка и хаоса! Столь далеко завлек его Один... Может, юноша на бессмертие замахивался?

Но все эти выкрутасы оставались известны лишь узкому кругу приближенных, высших в государстве лиц. И у тех, по преступному их благодушию, сходили за невинные упражнения пытливого ума. Заклинатель, высунувшийся было на Совете со своими крамольными подозрениями, получил жесткий отпор. Руно рвал и метал, Лангуст молча взирал с угрюмой укоризной, завистник Тарантул мстительно ухмылялся. Жрица так просто оледенела, и лицо у нее стало точь-в-точь как у статуи Правосудия на северном табернакле Дома вердиктов, которая с ликом прекрасной женщины, телом змеи-душительницы и тремя парами лап, когтящих преступников шести родов. Резкий, решительный, бесстрашный Лучник, первый в Совете правдолюб, травить Тринадцатого не желал и обвинений в измене не боялся. Но был он слишком идеалист, чтобы помыслить, будто сувереном может двигать нечто менее благородное, чем бескорыстный поиск истины. В общем, Заклинателю без церемоний заткнули рот. Даже Покров невежества сдернуть не дозволили, заголосовали вчистую. Поддержал его один лишь Лучник – увы, слишком известный детским своим любопытством, чтобы голос его имел какой-то вес. Все знали, что глазеть в Источник он готов дни напролет, только пусти. Небывалое унижение заставило Заклинателя замкнуться в величавом молчании. Гордыня, суетность взяли верх над долгом. Потому что это был его долг – охранять государство. Иначе зачем Совет, зачем это все! Не сдюжил. Отошел в сторонку. А потом...

Потом король спозаранку вылетел из окна своей башни в ясное, сияющее небо, вылетел, будто гигантский нетопырь, на паре кожаных перепончатых крыльев, в которых жутко гудел ветер. Под ликующие утренние трели птиц и людские вопли он сперва, подхваченный некой таинственной силой, взмыл свечкой ввысь, вдруг сбился, завертелся на месте, клюнул пустоту – и сила, прискучив новой игрушкой, швырнула его вниз, на камни. Заклинатель был совсем рядом, но ничего не смог сделать. И собственные скромные возможности, и магические способности всех, кто был окрест, вложил он в единый посыл, который должен – да просто обязан был! – остановить падение, удержать венценосного безумца в воздухе. Он не растерялся, он все сделал правильно, но оказался беспомощен. Сила провалилась в никуда, в бездонную дыру, проколотую в мире заостренным клювом крылатого агрегата. Заклинатель никогда не испытывал такого ужаса. Там, в дыре, ничего не было – и все же то, чего там не было, оказалось несравненно сильнее. Оно было жадным, сверхъестественно алчным, готовым втягивать и поглощать все подряд. Оно пожрало посланный магом импульс и едва не утянуло следом самое мага – не тело, конечно, но саму его сущность, тепло дыхания в его груди, его жизнь. Несчастный мальчишка уже валялся на обрывистом склоне под основанием башни. Останки скрывала груда лома, черные лоскуты полоскались на ветру, как траурные стяги.

О том, что воспоследовало, не хотелось вспоминать. Ужас, сменившийся унынием. Подспудное бурление в народе. Неудержимо размножилось поголовье всевозможных предсказателей, целителей и кудесников. Обещали все, от радикального излечения мозолей до царства всеобщего благоденствия. Сколько нетвердых разумом простолюдинов подалось за легкой жизнью, кто куда – в разбойники, в ярмарочные певцы, в странники... Сколько деревень обезлюдело! Вновь ожил мохом поросший миф о стране Заморике – земле за окоемом, земле, где не заходит солнце, еда сама падает в руки, а короля вовсе нет, потому что у всех всего в избытке. И ведь нашлись такие, кто уверовал в эту дичь столь истово, чтобы тремя кораблями отплыть за окоем, в сторону, куда вечно движутся большие волны, – туда, откуда не возвращаются... Человек двадцать рехнувшихся баб с детишками затворились в горе, ждать нового короля, который-де должен явиться с неба взамен улетевшего. А уж летунов на черных крыльях, возмечтавших вслед за государем покорить небесную синь, было не перечесть! Одному, кстати, удалось. Построил аппарат, и вот ведь какая штука: весу в нем много, а летает. Без всякой магии, на браге. Браги, правда, много жрет и воняет страшно. Умельца, чтобы народ не смущал, по-тихому заперли в хорошей, сухой камере. Винолет, от греха, спалили. А Заклинатель до сих пор гадал: из-за чего весь сыр-бор? Ну не может магия в воздух ни человека, ни вещь поднять – и что? Разве мало птиц, и почтовиков, и транспортных? Мало тварей ездовых? Одни чертокрылы чего стоят – и силища у них, и послушание, благо разума небольшого, и кормятся сами охотой на привалах. Чего еще желать-то?

Чередой потянулись самозванцы. Этакой беды прежде не видали, хотя разве не сказано у древних:

Словом, этого следовало ожидать. С теми, кто искренне верил в свое царственное происхождение – верил до того крепко, что отказывался отрекаться, – все было просто. Небольшая прогулка по симпатичной плитчатой дорожке – и нет мнимого наследника. Расчетливые искатели удачи, отлично знающие, кто они такие и чего хотят, оказались угрозой пострашнее. Едва заполощутся знамена самозванца на вольном ветру, как сбегается целое войско: недовольные, бунтари, бездельники, просто безумцы. Запахло войной. Отвела беду удача да все тот же расчет: вожди голытьбы не рискнули вторгнуться в благополучные центральные земли, властям же было не дотянуться до них, окопавшихся в горах и лесах дальних провинций. Так и жили они там самовластными царьками, принимая от скудоумных подданных снедь, дары и девок и не замахиваясь на столицу и трон.

Погибая под гнетом насущных проблем, бесцеремонно срывая Покров всякий раз, как пустая казна или непорядки на трактах ставили многострадальный Совет в тупик, могли ли они предположить, что на пороге уже стоит беда – настоящая большая беда, подобной которой не было от начала времен?

И снова Источник пытался вразумить ослепленных магов. Помнится, спор у них вышел о новом налоге – обложить ли побором бездетную пару или только главу семьи. Тут ведь тонкостей столько! Если, скажем, муж с наложницей дитя прижил, а не с законной половиной? Опять же блудницы: девицами числить смех один, но и женами их, безмужних, не назовешь. Кинулись к Источнику – а в нем жуть и безумие. Пересохшие реки, обнажившиеся русла, полные гниющего ила. Уродливые чудища, не то растения, не то животные, пожирают урожай на полях. Суховеи. Холодные очаги, забывшие вкус огня. Бешено мелькали перед потрясенными магами картины бедствия, беспримерного запустения, образы страны, враз забывшей все, чему научили ее демиурги и тысячелетия прилежного труда их потомков. Страны, столь непохожей на их родину, что разум отказывался относить видения к ней. Должно быть, Источник времени сбился, ошибся! Никто ведь не знает толком, что он есть такое и как действует. Нет, сцены совсем из другого мира показывает им свихнувшийся колодец! Мира, пусть похожего, и даже очень, но все же, бесспорно, другого. Должно быть, это и есть страна по другую сторону, земля зла и неизбывного страдания, где не действуют законы мироздания. Там бродят, стеная, страждущие души поверженных беззаконников-магов, туда препровождает дерзких самозванцев плитчатая дорожка. В те дальние пределы устремлено другое, отраженное, жерло Источника времени. Мир до начала времен, мир безначалья! Все с содроганием отпрянули от колодца, и Тринадцатый поспешил набросить на него спасительный Покров.

Но почему Источнику вздумалось показывать им чужой мир? Им бы задуматься, взглянуть в лицо истине, какой бы уродиной она ни обернулась, – и тем исполнить свой долг. Но двенадцать глупцов и один трус отвратились от истины и долга, предпочтя коварную прелесть невежества. Заклинатель вспоминал, и стыд жег его неотступно.

А время-то шло, и беда приближалась.

Нет, они не испугались. Продолжали вопрошать. Но Источник будто взбесился. Лишь однажды увидели Двенадцать и Тринадцатый отчетливую картинку: стопка кверху дном, самая простая, глиняная, из каких пьют бражку по трактирам простолюдины. Кривоватые, вылепленные вручную, без всякой магии стенки, зубчатый поясок по краю. Стопка опрокинулась, и ярко-красная дешевая бусина покатилась через все водяное зеркало, разваливая изображение надвое. Яростная вспышка едва не ослепила магов и опала до тревожного пульсирующего свечения, которое тут же начало с мучительным усилием разделяться на свет и тьму. Одно исторгало и отторгало от себя другое, и, едва лопнула последняя связующая нить, вдруг исчезли оба, и осталось ничто, пустота, такая полная и безусловная, какой не доводилось, наверное, видеть ни одному смертному. Завизжала, как перепуганная баба, молоденькая Кошка, и этот простонародный визг встряхнул цепенеющих магов, оторвал их от бездонного ничто. Пал Покров, будто тяжелая плита на жерло древней могилы, откуда лезет нежить. Все опомнились, задвигались, задышали. Лангуст уже наглаживал белую ручку всхлипывающей, растерявшей всю свою царственность Кошки. И никто, ни один из них, не решился заговорить о трагедии, только что разыгранной перед ними на маленькой круглой сцене внутри колодца.

Прошла ночь, и день настал, встреченный в мучительной тревоге, и благополучно миновал, оставив мягкие отсветы заката на мостовой, свежей после первого в этом году дождя, влажное дыхание распаханных полей из-за городских стен, да еще надежду – жалкую, беспомощную надежду, что все обойдется. А следующий день пришел уже в совсем другую страну.

И было все так, как показывал Источник: распад, разложение, медленно подкрадывающаяся гибель. Случилось немыслимое: бежал из темницы Всё, Один ринулся вдогонку, а следом за ними на другую сторону потекла из мира драгоценная субстанция – магия, гармоничный сплав порядка и хаоса.

...Заклинатель невидящими глазами смотрел в нутро умирающего колодца. Мучительные картины недавнего прошлого ползли перед его внутренним взором. Воспоминания-призраки населили опустевший черный провал своими тенями. Тени скользили, жили мнимой жизнью, вели свою недобрую игру. И вдруг заполошно заметались, прянули в разные стороны, испуганно сжались у стенок. Лиловый свет победительно разгорался в стволе колодца, расцветал в последнем жертвенном усилии, подобно углям прогоревшего костра. Он поднялся до самого оголовка, заполнив колодец до верха. Отлитая из света колонна выросла перед Заклинателем из самых недр мира. И прямо перед его лицом – там, где положено быть отражению, – оказалось совсем другое. Лицо девушки, очень бледное, с остановившимся взглядом светлых глаз, с золотистыми бровями домиком, оно показалось Тринадцатому магу светозарным. Заклинатель погрузился в созерцание, забыв о печалях и долге, обо всем забыв, пока рябь не пробежала по дивному образу. Источник времени слабел. Пытаясь помочь ему, недостойному, совершил невозможное последний его обитатель и теперь отдавал жизнь свою, изливал ее всю, до конца, в царственном свечении.

Тринадцатый маг обязан был спешить. И он отпустил изображение осиянного лица, позволил ему отдалиться, затеряться в более обширной картине. Легкая плетеная повозка неслась над дальними предместьями. Молодой чертокрыл бешено работал крыльями. Маг сразу понял, почувствовал, куда он летит. Видение стало блекнуть и распадаться, в последний раз мелькнуло бледным пятнышком ее лицо и рядом еще одно, мужское, тоже молодое и совсем-совсем особенное. Но все это уже не имело значения. Теперь – в погоню!

Заклинатель оторвался от белого камня, разогнул колени и заковылял прочь от меркнущего Источника, ни разу не оглянувшись. Нельзя было терять ни мгновения. И невыносимо видеть, как заповедное свечение гаснет навсегда.

Старый маг преодолел ярусы зала заседаний, вывалился сквозь дверь наружу и заспешил по дорожке меж постаментов. Каменные стражи с недоумением следили за несолидно прискакивающим стариком. Заворчал вслед обиженный невниманием скальный кот, и Тринадцатый против воли обернулся, бросил за спину скользящий взгляд. И боковым зрением увидел то, от чего упорно отвращал глаза свои с самого дня катастрофы. Раззолоченный купол Дома вердиктов дрогнул, поплыл, раздвоился. Фоном ему проступила на потемневшем, словно обмершем небе невидимая прежде тень. Огромная, полукруглая, она казалась отзвуком, эхом Дома, но эхом, очищенным от всего лишнего, избыточного. Будто спала блестящая шелуха, и внутренняя сущность Дома вердиктов проступила сквозь нелепую оболочку. Собственно, это и была его сущность, подлинная причина существования Дома вердиктов. Именовалась причина Домом равновесия. То была темница, где Один вечно сторожил Всё. Черная, без малейшего проблеска цвета и света, громада Дома равновесия зрела и уплотнялась, становясь плотной, весомой, реальной, а нарядный силуэт Дома вердиктов оборачивался миражом, обманкой, искусным рисунком на золотистой газовой ткани. Дом равновесия был налит страшной тяжестью. Он был тяжел, как целый мир, неподвластен никаким силам, неприступен и неуязвим. И он был пуст.

Заклинатель поспешно сморгнул, возвращая обманку на место. Измученный одиночеством и гнетом вины, трусливый слабовольный старик – таков уж он был. Он не хотел видеть. Он хотел забыть. Но забвения не дано магам. Оставалось делать то, что ему по силам. Мчаться к морю, снаряжать корабль. Искать девушку с тревожным лицом и ее спутника. И он разослал приказ к сбору, едва покинув защищенное от магии пространство за золотой оградой.