Несколько разумных, сумевших, как им показалось, найти лазейку в частоколе засады, меткой стрельбой разогнали грамотеевский фланг и ринулись к часовне. Зажужжали ответные пули. Пущенные большей частью наугад, они щелкали по стенам часовни и выбивали из могильных холмиков клочья слежавшейся земли и травы.

Нос поспешно пригнулся. Персефоний последовал его примеру — и вовремя: быстрый свинец отыскал узкое окошко, рассерженным шмелем ворвался под темный свод и обсыпал штукатуркой Хмурия Несмеяновича и Дурмана Перегоновича.

— Что там, Нос? — спросил последний.

— Двое сюда бегут!

Персефоний выглянул в окно — действительно, из бежавших уцелело только двое. Они скрылись из поля зрения и спустя несколько секунд ворвались в часовню.

Дурман Перегонович уже ждал их, выйдя на середину помещения. Едва стукнула дверь, пропуская пропащинцев, он поднял ружье. Грянул выстрел, один из искавших в часовне спасения рухнул как подкошенный. Второй, ослепленный вспышкой, ударившей в опасной близости к лицу, вскинул оружие, но Дурману Перегоновичу ничего не стоило уйти с линии выстрела и оглушить противника прикладом.

После этого он склонился, рассмотрел его лицо, в чертах которого угадывалось нечто восточное, и воскликнул:

— Вот это улов! Самозванец собственной персоной!

— Не может быть! — Нос тут же подскочил к нему. — И правда… Можешь посмотреть, Персефоний, вот тот, из-за кого началось кровопролитие! Ложный потомок Томаса Бильбо. Да скорее всего, он и к Тормасу Бальбе никакого отношения не имеет. Просто захотел обогатиться за счет казны, выбив субсидии на свой вариант памятника и биографии предка. Теперь его интригам пришел конец! — Он просительно посмотрел на Дурмана Перегоновича. — Я провозглашу?

— Ну, коли себя не жаль, — усмехнулся тот. — Вернее всего, как только высунешься, влепят тебе заряд картечи или какие-нибудь чары косоглазия. Пускай уж они там сами разбираются. Лучше помоги мне этого каплунчика связать. Жмур, ты пока пригляди, чтобы нам никто не мешал!

Он извлек из кармана моток веревки, и они вместе с Носом стянули за спиной руки «ложного потомка Томаса Бильбо». Все это время Хмурий Несмеянович сидел в нескольких шагах от своего посоха, но не сделал попытки вернуть его, и Дурман это оценил. Оставив пленника, он сам протянул бывшему бригадиру посох со словами:

— Я тебе доверяю. На, держи. Да, вот еще что: ты за сколько шагов бабочку к дереву пришпилишь?

— С десятка точно.

— Хм, а я с двадцати. Давай-ка мы с тобой кое-что переиграем. Я возьму зачарованный нож…

Через пару минут окончательный план боя был готов.

— Делаем так, — объявил Дурман Перегонович. — Жмур и Перс несут Тамаса, а мы с тобой, Носик, их собой закрываем. Выбираем момент, подходим. Ты толкаешь Тамаса вперед. Можешь провозгласить. Пока все на него смотрят, я бросаю нож в Эйса Нарна. Жмур тотчас наводит все чары, какие есть в его посохе. Это дает нам несколько секунд защиты и замешательства неприятеля. Нос, ты, не медля ни мгновения, стреляешь сначала в полевика, потом в водяного. Смотри не перепутай, полевик быстрее от чар отойдет, вали его сразу. Ну а водяной объемистый, в него не промахнешься. Я валю волколака, потом Оглоуха. Остаются Хмур, Хомка и гном и еще Зазряк, но он сопля, его хоть не считай.

— Теперь твоя задача, Перс, — продолжил Хмурий Несмеянович.

Он говорил уверенно, словно и мысли не допускал, что Персефоний может ослушаться. Молодой упырь не без труда подавил удивление во взоре. Он, конечно, давно был готов к мысли, что старое воинское братство не надолго предохранит герильясов от гнева бригадира и тот довольно скоро примется их убивать. Но как-то слишком уж резко это произошло. И при чем тут, собственно, он, Персефоний? Ведь речь уже не идет о защите — Тучко, воспользовавшись случайным союзом, собрался сам напасть на бывших товарищей. Это его дело, а почему, из каких соображений Персефоний должен идти с ним и участвовать в убийстве?

Однако было что-то в глазах Тучко, заставившее Персефония сдержаться и выслушать следующие слова:

— Позаботься о Хмуре. Понимаешь меня? Важно, чтобы его, случаем, не зацепило. Сразу после броска ножа кидайся к Хмуру, скрути его, и повали на землю, и держи, пока все не закончится. После стрельбы я нападаю на Гемье, Дурман — на Хомку. Ты, Нос, бери на себя Зазряка. Все все поняли?

Персефоний кивнул. Прочитанная в глазах мольба Хмурия Несмеяновича не могла не найти отклика в его сердце. Не на убийство он звал упыря, а ждал от него помощи. «Помоги мне брата от смерти уберечь!» — вот о чем он просил.

Нос кивком не ограничился, спросил:

— У меня есть карманный пистолет, Дурман Перегонович, может, стоит его использовать?

— Твою-то пыхалку? Только в ближнем бою, иначе кого-нибудь из нас покалечишь. А лучше дай Персу, будет что к башке Хмура приставить или пальнуть, если кто мешать будет.

Нос скривился, однако послушно вынул из жилетного кармана капсюльный пистолетик не длиннее пальца и протянул Персефонию.

Тот взял оружие, словно во сне. Он думал: «Это ничего, это просто на всякий случай. Ведь я же могу и не убивать, а только ранить кого-нибудь, если будет очень нужно. Вообще, глупо получается: сколько раз уже встречал я смертельную опасность лицом к лицу и каждый раз был безоружен!» Однако в голове пронеслось: нет, не «ничего»; если бы ему еще неделю назад сказал кто-нибудь: «На тебе пистолет, пойдем убьем несколько разумных, стоящих между нами и деньгами», — его возмущению не было бы предела.

Впрочем, не в возмущении дело, а в том, что он бы попросту развернулся и ушел. В принципе он и сейчас мог сделать это… наверное, мог бы, прозвучи предложение именно так. Но Хмурий Несмеянович просил спасти жизнь брата. Мысль о том, что просьба Тучко могла быть продиктована расчетом, даже не пришла ему в голову. Пусть не слишком хорошо, но в какой-то мере он знал своего спутника. Бригадир просил за то, что для него еще оставалось свято, — как не помочь?

— Кажись, потише стало, — сказал Дурман, перезарядив левый ствол. Действительно, звуки боя переместились к дальней ограде кладбища. Немногих уцелевших пропащинцев спасало лишь то, что они не обратились в беспорядочное бегство, а отступали, сопротивляясь изо всех сил. — Потащили, что ли?

Хмурий Несмеянович и Персефоний подхватили «ложного потомка» (нет, все-таки были у Носа нелады с публицистическим стилем речи!) и вынесли наружу. По левую руку дробно раскатывалась беглая перестрелка, с воем пролетел над выщербленными крестами какой-то хилый огненный дух.

Новые знакомые свернули направо. Извилистая тропинка привела их к памятнику. Там встретились им часовые — два старика с одной древней фузеей на двоих, страшно возбужденные и расстроенные тем, что не могут участвовать в преследовании, «а то нонешние-то, глянь, который час уж, а все того-этого — и никак, тягомотники».

— Подождем здесь, — предложил Дурман. — Тучко со своими парнями обязательно сюда придет.

Персефоний рассмотрел изваяние. Гордо откинув голову, на постаменте стоял гранитный козак, вислоусый, но почему-то без оселедца. Придерживая локтем забугорское ружье (название фирмы явственно читалось на прикладе), он набивал люльку из кисета, на котором крупными витиеватыми буквами было выбито название известной заморской табачной марки.

Продолжая разглядывать сие творение, Персефоний также обнаружил, что козацкие сапоги изготовляют известнейшие мануфактурщики Круталии (причем самая известная фирма специализируется, как видно, по правым сапогам, а ее вечный конкурент — по левым); а шаровары, оказывается, шьет закордонский законодатель мод. Заткнутая за пояс бутылка нестандартной, запоминающейся формы говорила о том, что примитивной козацкой горилке Томас предпочитал любимый напиток обитателей другого континента.

Но больше всего изумляло пристрастие Томаса Бильбо к печатному слову.

— Что это у него под мышкой? — спросил Персефоний. — Газета?

— «Таймс», — подтвердил Нос, но что-либо пояснять не счел нужным.

Упырь вздохнул и оглянулся. Бой продолжался: теперь уже грамотеевцы брали штурмом Пропащино. Село отбивалось яростно, но начавшийся вскоре пожар подавил сопротивление.

— Господи, они что, собрались там всех перебить? — не выдержал Персефоний.

Дурман хмыкнул, а Нос пустился объяснять:

— Перс, ну ты сущий дикарь! Зачем это нужно? Наши герои всего лишь хотят, воспользовавшись случаем, захватить святотатственный памятный камень. Теперь, когда у нас в руках сам зачинщик раздора, — он легонько пнул связанного пленника, искоса глянув на третьего звеньевого, то ли ожидая одобрения, то ли опасаясь порицания, — конфликту конец, мы снова заживем мирно и счастливо, наслаждаясь плодами просвещения и либерализма. Я уже вижу свою новую корреспонденцию о примирении во время общих похорон! Вижу слезы на глазах читателей! Тебе обязательно нужно почитать мои статьи, Перс. Может быть, тогда ты что-нибудь поймешь в этой жизни и перестанешь задавать глупые вопросы.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — понизив голос, чтобы не слышали Тучко и Дурман, сказал Персефоний, — но ты ведь сейчас собрался драться за долю клада. Как насчет высоких идей?

— Одно другому не помеха, — быстро ответил Нос. — И вообще, я только помогаю моему другу Дурману Перегоновичу, народному герою, который, в свою очередь, так много помог мне, когда я вернулся в родные пенаты после долгого отсутствия.

— А разве слово «друг» политкорректно? — поинтересовался Персефоний. — Не лучше ли говорить «партнер»?

— Отличная мысль! — загорелся Нос. — Действительно, он мне больше, чем друг, он — партнер! Ведь и сам бы он с радостью описал все, чему был свидетелем в своей нелегкой, полной трудов на благо родины, жизни! Однако Бог не дал ему литературного таланта, и вот он нашел во мне преданного партнера…

— Не говори этого слова на букву «б», — попросил Персефоний. — Надо говорить «Высшая Сила».

Нос замер, разрываясь между благодарностью за свежую мысль и подозрением, что над ним насмехаются, а молодой упырь, не дожидаясь ответа, склонился над пленником.

«А этот вот человек, — подумалось ему вдруг, — куда я его несу? Навстречу какому-нибудь шутовскому судилищу, а может быть, и лютой смерти?»

Но додумать он не успел: лесин воскликнул:

— Идут!

Персефоний выпрямился. Судя по зареву, либерализм с исторической справедливостью торжествовали полную победу, и присутствие наемников на поле боя уже не требовалось. Они возвращались, бодро шагая между могил, и шумно обсуждали сражение.

— Эгей, старичье! — крикнул один из них, кажется, Хомутий. — Ну что, никого тут без нас не было?

— Без вас не было, а теперь — вот! — ответил один из стариков. — Самого Тамаса взяли!

Хмурий Несмеянович тронул руку упыря, и они, пригнувшись, отступили к постаменту. Дурман Перегонович тихо подозвал Носа:

— Встань рядом, заслони их.

Он шагнул, вставая между новыми своими партнерами и приближающимися наемниками, поудобнее перехватил ружье, как-то мельком оглянулся и вдруг со страшной силой ударил Хмурия Несмеяновича прикладом, так что тот отлетел к постаменту и ударился об него затылком. Не останавливая движения, третий звеньевой развернулся и, выпустив из рук ружье, обрушился на Персефония, приставляя к его горлу нож — тот самый, зачарованный, который так доверчиво передал ему Тучко.

— Не дергайся, сосунок, — прохрипел он. — Помнишь, что это за клинок? Вот и хорошо, и помни. Нос! Так твою разэдак, чего стоишь? Вяжи кровососа, быстро!