59
Много позже я не раз удивлялся тому легкомыслию, с которым отнесся к словам Гиппиус. Я даже был разочарован: ожидал какой-то страшной тайны, из-за которой экстравагантная поэтесса проделала такой путь в беличьем обличье. А тут…
– Вы знаете, Егор, – сказала Гиппиус, – что я некоторым образом покровительствую молодым людям, которые и за Порогом не изменили поэзии. Поверьте, я даю им больше, чем просто сцена, с которой можно читать стихи. У них у всех трагические судьбы. Такие ранние смерти… Очень много самоубийц. Самый младший – невероятно талантливый мальчик! – убил себя в возрасте тринадцати лет. Несчастная любовь! Над ним смеялись и учителя, и родители, а он решил доказать, что все всерьез. Вы помните себя в тринадцать лет? В этом возрасте все всерьез… И вот – минутный порыв, и даже остается надежда, что в последний момент тебя спасут и полюбят, и все будет, как мечталось… Они не представляют брутальности смерти, пока не встретятся с ней лицом к лицу. Никто так не рвется обратно на Землю, как эти дети. Они ненавидят Атхарту, они изобретают тысячи проектов, как вернуться назад. И никто не убедит их, что это невозможно! Стихи – их единственная радость. Но даже стихи они пишут о возвращении… Я не знаю, кем надо быть, чтобы воспользоваться их несчастьем. И вот я узнаю… Простите…
Она достала из кармана янтарный мундштук. В нем возникла длинная тонкая сигарета, и я поднес зажигалку. Гиппиус затянулась, прикрыв глаза. Судя по запаху, она курила отнюдь не табак.
– И вот я узнаю, что мои несчастные дети тайком бегают на собрания экологов. Они шепчутся между собой о Чистом Учителе Алане Нэе. Я вызвала на откровенный разговор двух барышень, которые особенно ко мне привязаны. И что я услышала? Дескать, есть такая партия – «Молодые экологи». Туда принимают только юных самоубийц. Им внушают, что они не случайно так рано ушли из жизни. Дескать, они избранные и призваны навести в Атхарте новый порядок, предсказанный этим юродивым Терентием. Прости господи! – Гиппиус механически перекрестилась. – И стоит за всем этим Алан Нэй.
Я не знал, как реагировать. Никто не спорит, Нэй – подонок, и очень жаль ребят, попавших ему в лапы, но чем я могу помочь?
– Зинаида Николаевна, – осторожно начал я, – а от меня-то вы чего хотите?
Гиппиус нахмурилась. Все ее тело – от изгиба шеи до узкого носа туфли – выразило изумленное презрение.
– А вы считаете, что вас не касается судьба этих несчастных? Что ж, вы вправе думать так, пока они предпочитают уединенный остров и мое скромное общество остальному миру. Но что вы скажете, когда отряды безумцев, напичканных разрушительными идеями, как взрывчаткой, замаршируют по Хани-Дью?
«Молодые экологи»? Замаршируют? Тоже мне, гитлерюгенд! Очаровательная старушка явно преувеличивает.
С тех пор как закончилась война с сатами, наши с Нэем пути не пересекались. Доходили слухи, что община экологов занялась, так сказать, чисткой рядов после отступничества Юджина Райта и Эсмеральды. Экологи замкнулись в себе, и я не собирался дразнить гусей. А Гиппиус… Что ж, она стала очередной жертвой мифа о моем влиянии в Хани-Дью. Я попытался объяснить это Зинаиде Николаевне.
Она слушала молча, с гордо поднятой головой, и ни о чем не просила. Но на прощание холодно заметила:
– Поверьте, молодой человек, вы еще вспомните мои слова. Бесов я узнаю под любой личиной.
На этом мы расстались. Я испытывал неловкость, Гиппиус, наверное, разочарование. Я подумал, что вряд ли теперь получу билет на ее черный корабль…
Потом меня закрутила рутина, и я позабыл об этом разговоре. Но вскоре тема «Молодых экологов» всплыла вновь.
Одним прекрасным вечером нас посетила чета Дусент. Тех самых, которых я благословил на заселение брошенного сатами гнезда. Хлоя, натянувшая на смуглые телеса короткое голубое платье, лучилась энергией. Она чмокнула меня в щеку, в опасной близости от губ, и только потом во все глаза уставилась на Фаину.
– О, мистер Гобза! Я и не знала, что вы женаты!
Она, конечно, врала. Хани-Дью – небольшой город, и про наши отношения знали все. Фаина ощетинилась. Я как честный человек принял огонь на себя и сказал:
– Вы не знакомы? Это Фаина, моя супруга. Дорогая, это Хлоя и Кристофер Дусент. Я тебе о них говорил.
Фаина молчала, но я уже хорошо знал цену такому молчанию. Она обдумывала, проглотить ей «супругу» или швырнуть мне в лицо. Нелегкий выбор! Я ожидал худшего. Но разум восторжествовал, напряженность спала, гости с чашечками кофе в руках расселись по креслам.
– Как вам живется в гнезде? – поинтересовался я.
– На птичьих правах, – буркнул мистер Дусент.
И тут же получил шлепок по колену.
– Прекрасно! Великолепно! В жизни не чувствовала себя лучше! Ха-ха-ха! И все благодаря вам, мистер Гобза. Вы ведь знаете… э-э-э… милочка, какой замечательный человек достался вам в мужья?
– Фаина, – бросила моя подруга, без улыбки глядя на гостью.
Но Хлою не так-то просто было смутить.
– Да-да! Красивое имя. И главное – редкое. – (Клянусь, Сурок, она так и сказала!) – Вот у мальчика, который к нам заходил, тоже редкое имя. Забыла… Как его зовут, Крис?
– Болек, – вздохнул мистер Дусент.
– Точно, Болек. Это, кажется, от Болеслава? Польское? Очень красивый, приятный юноша. Он из «Молодых экологов». Вы, конечно, слышали о них? Приятно, когда молодые люди занимаются чем-то полезным. Ему так понравилось наше гнездо, правда, Крис?
– Да. Он хвалил нас за то, что мы поселились в готовом гнезде, а не стали заниматься, как он выразился, грязным творчеством…
– И за это он дал нам букву «Т»! – перебила супруга. – Расскажи, Крис.
– Действительно, он принес большую золотую букву «Т». Не знаю, как он дотащил такую тяжесть. Он сказал, что это значит «Терентий» и чтобы мы повесили ее на дверь.
– И я сразу велела Крису ее повесить. Очень красиво и сразу чувствуешь себя в безопасности.
– В безопасности? – Фаина подняла бровь.
– Да! Болек сказал, с домами, на которых не будет «Т», может что-то случиться. Что именно – я не поняла, я не очень сильна в этой экологии… А у вас, я обратила внимание, нет «Т»? Ну не беспокойтесь. Такого человека, как вы, господин Гобза, экологи не забудут. А то сделали бы сами. Я уже посоветовала всем подругам…
– Ф-фу, – с облегчением выдохнула Фаина, когда гости наконец ушли. – Что за ужасная баба!
– Как тебе эти тимуровские звездочки? – спросил я.
– Скорее уж разбойничьи кресты, – хмыкнула она. – Мне они совершенно не понравились. Неужели Нэй готовит погромы? А еще мне не понравилось, что ты назвал меня «дорогая».
– А как ты хочешь, чтобы я тебя называл? – поинтересовался я.
– Ангел мой, – заявила Фаина.
Про «супругу» она, к счастью, не обмолвилась.
Прошло еще несколько дней. Я провел их у домашнего очага. В последнее время я почти не бывал в «Шамбале». Срочных дел не возникало, Вирата меня не вызывал, а сам я на сверхурочные не набивался. И с друзьями я виделся в последний раз чуть ли не месяц назад. Как кирпич на дно, я осел в семейный омут…
Я уговаривал себя, что это хорошо. В твои годы давно пора остепениться – шептали какие-то атавистические голоса. И при этом я, внутренне морщась, чувствовал, что все это уже было. И голоса были – сестра и мать не жалели денег на междугородную связь, рассказывая про стакан воды, который в старости никто мне не подаст. И как следствие – Злата, с которой тоже все закрутилось как-то наспех… И безумие первого украденного поцелуя уже не спасти и не вернуть. Все те же рельсы: так они и жили, то любили, то дружили…
В общем, я даже обрадовался, когда в последнюю пятницу месяца Фаина вдруг заявила, что не пойдет со мной к сэру Перси. Сначала она сказала, что давно не была одна. Потом вкрадчиво поинтересовалась, не хочу ли я прогуляться пешком. В том смысле, что ей приспичило покататься на машине. Я содрогнулся, вспомнив ее за рулем на Земле. Бедный мой «Мустанг»! Но все же я оставил ей ключи.
Надо сказать, Сурок, что от нынешней вечеринки я ожидал самого лучшего. Я знал, что Бэзил тоже придет один и что Самиране будет… И даже Бэрримор в отпуске. Оказывается, есть у него традиция две недели в году проводить с супругой, обосновавшейся где-то на морском побережье. Вот и прекрасно. Посидим узким кругом, самые близкие друзья…
И, как обычно бывает, когда слишком многого ждешь от праздника, вечеринка не задалась. Во-первых, я совершенно упустил из виду Эсмеральду. Ума не приложу, как сэр Перси уживается с этой безмозглой девицей! Она так старалась развлечь гостей, что по своей бестактности все время попадала впросак.
– А почему одни, мальчики? Где ваши девочки? – набросилась она с расспросами.
– В колодце они лежат, – буркнул я себе под нос.
А Бэзил, сузив зеленые глаза, сладко промурлыкал:
– Как, разве барон тебе не сказал? Наступает новая эра. Атхарта делится пополам. Одна половина для мужчин, другая – для женщин. Имеют право люди хоть после смерти отдохнуть друг от друга? Так что пакуй чемоданы…
Эсмеральда захлопала длиннющими ресницами, беспомощно обернулась на сэра Перси, пролепетала:
– Как же…
– La preciosa, он шутит, – добродушно сказал хозяин. – Бэзил, как всегда, зол на язык. А тебе я сто раз говорил: молчание – золото. Развивай в себе полезную привычку хоть на пять секунд задумываться над тем, что хочешь сказать.
Итак, во-первых, Эсмеральда. Во-вторых – пустующий стул Зануды. Мы как-то не сговариваясь сторонились его, словно чувствуя холодное дыхание неизвестности… А в-третьих…
На свете нет ничего неизменного – это не новость. Традиции тоже стареют и умирают. Пустой формальностью становится то, что раньше было наполнено смыслом.
Сегодня мне показалось, что наши пятничные посиделки пришли в упадок. И пусть все так же немилосердно скрипит старое кресло, и пылает огонь в камине, и ломится стол от угощений – ан нет. Не то. Словно вынули из этого антуража что-то жизненно важное…
А когда разговор наконец завязался, он окончательно испортил мне настроение.
– Грег, – сказал Бэзил, – ты заметил, какие странные украшения появились на некоторых домах? Огромные золотые буквы «Т». Ты, случаем, не знаешь, что это такое?
– Случаем, знаю, – поморщился я и рассказал про «Молодых экологов». – Похоже, Нэю подрастает достойная смена, – закончил я. – Будем надеяться, что этим ребятам быстро надоест действовать под знаменами святого Терентия и они не причинят никому особых хлопот.
– Боюсь, что ваши надежды беспочвенны, Грег, – покачал головой сэр Перси. – «Молодые экологи» – вовсе не смена, а орудие в руках Алана Нэя. Он что-то задумал… Бэзил, умоляю, не точите когти о кресло! Я с таким трудом вспоминал его обивку…
– Вы что-то знаете, сэр Перси? – спросил я. Тема, которой я старался избежать, возвращалась и возвращалась вновь.
– Я не хотел вам говорить, думал, это только мое дело… Но эти «Молодые экологи» побывали у меня. И вовсе не для того, чтобы вручить охранную грамоту в виде буквы «Т». Напротив. Они объявили мне войну.
И он рассказал следующее. Около недели назад к нему явились трое очень молодых людей. Понятно, в Атхарте возраст – понятие относительное. Сэру Перси не дашь его четырехсот с хвостиком, а Эсмеральда, между прочим, родилась около сорока лет назад. Но визитеры, по словам сэра Перси, действительно были совсем мальчишками. Самому старшему – не больше двадцати.
Этот старший представился Болеславом Кручковским и нагло заявил, что ему нужна Эсмеральда.
– Я! – ахнула Эсме, но, кажется, не очень удивилась.
– Прости, la preciosa, я тебе об этом не говорил, – повинился сэр Перси. – Надеюсь, меня никто не считает тираном. Я просвещенный человек и уважаю право женщины иметь друзей. Но эти трое не проявили должного уважения ни к моим сединам, ни к моему титулу. И я решил, что у тебя не может быть с ними ничего общего.
Итак, сэр Перси указал экологам на дверь. Но они не спешили уходить. Болеслав Кручковский презрительно оглядел роскошный холл, в который его не пустили дальше порога, и сказал:
– А домик-то вы ничего себе отгрохали. Вволю поглумились над Атхартой. Сибаритские привычки покоя не дают? Не надоело за четыре века? Имейте в виду, Смоллетт, когда мы наведем в городе новый порядок, таким, как вы и ваш приятель-оборотень, придется убраться отсюда. И эта цитадель греха, в которой вы насильно держите нашу сестру, будет разрушена.
– Цитадель греха! Шпарил как по писаному, – присвистнул я.
– И меня не забыл, – мурлыкнул Бэзил. – Неужели, сэр Перси, вы откажете старому коту от кресла? Да, дорогая Эсме, тебе не повезло с братом.
– Ха! С братом! – возмутилась Эсмеральда. – Когда я была у экологов, этот Болек мне шагу не давал ступить. Он просто ревнует, mi amor, не бери в голову.
– В самом деле, сэр Перси, – сказал я, – не принимайте всерьез угрозы этих молокососов. Мы никому не дадим вас в обиду!
– Вы решили, что я испугался бахвальства этого мальчишки? – сухо возразил сэр Перси. – Нет, господа. Пан Кручковский – марионетка, и поет он с чужого голоса. Вы знаете, с чьего голоса.
И все почему-то посмотрели на меня.
– Алан Нэй, – протянул Бэзил, хищно выпустив когти. Обивка кресла отвратительно скрипнула. Сэр Перси поморщился, но смолчал. – Странный парень… Что ему нужно? Он не упускает ни малейшей возможности нам навредить. Война – прекрасно, покинутый Ромео – тоже неплохо. Он ведь твою девушку клеил, да, Грег?
Я развел руками:
– Я уже устал ломать над этим голову. А что, сэр Перси, пока я не появился в Хани-Дью, Алан Нэй вам не докучал?
– Честно говоря, Грег, тогда я даже не знал его имени, – признался сэр Перси, поправляя щипцами дрова в камине.
Самое неприятное, что все смотрели на меня с ожиданием. Как будто я комиссар Каттани или сам Жуков на белой лошади. Надежда и опора, короче. А я чувствовал себя без вины виноватым.
В ту пятницу я не засиделся у сэра Перси. Солнце еще не полностью погрузилось в воды невидимого за крышами Моря, но я любовался не закатом. Сделав значительный крюк, я прошелся мимо домов, стоящих на краю пустыря, за которым начиналась территория экологов. И был поражен, насчитав с десяток золотых «Т». Охранная грамота… Неужели и в самом деле затевается крестовый поход?
Гиппиус предупреждала, что ряды экологов пополнились самыми отчаянными из ее питомцев. Юные поэты, самоубийцы, искатели приключений… Если внушить им идею, если превратить их в воинов истины… Может, последовать совету Хлои Дусент и состряпать золотую букву? Но что-то подсказывало: мой дом это не спасет.
Свою машину, стоявшую у обочины под двумя сросшимися березами, я узнал сразу. Неужели Фаина решила меня встретить? Как мило… Но откуда ей знать, что я пойду здесь, а не обычной дорогой? Да в машине, кажется, двое? Терзаемое недобрым предчувствием, мое иллюзорное сердце заложило опасный вираж. Я подошел ближе, и у меня потемнело в глазах.
Темные руки Нэя шарили по белой блузке Фаины. Они казались двумя отвратительными отпечатками, двумя ожогами на ее спине… Потом Фаина, наверное, увидела мое отражение в зеркале. Она как ошпаренная выскочила из машины, крикнула:
– Ты сделал это нарочно! – и понеслась прочь.
Нэй медленно обернулся ко мне и белозубо осклабился.
