58

Нет, это просто невыносимо! Меня снова разбудил отчаянно зовущий голос. Он словно блуждал в Темноте и не мог перешагнуть Порог… Между прочим, уже в третий раз на этой неделе. Я перебирал в памяти лица людей, с которыми был близок в последние годы перед смертью. Кто из них до сих пор настолько сожалеет обо мне? Отец? Мать? Сэр Перси утверждал, что это непременно женщина. «Женщины больше мужчин склонны верить в чудеса, – говорил он. – Они не сомневаются, что ушедшие близкие их слышат. И поэтому их голоса иногда достигают Атхарты».

Я посмотрел на Фаину. Она спала, закинув руки за голову. Ее лицо было неподвижно и мертво. Так в Атхарте выглядят все спящие, когда иллюзорное тело остается без присмотра души. Я видел это не впервые, но все равно жутко.

Но вот Фаина, почувствовав мой взгляд, открыла глаза и по-детски потерла их кулачками.

– Сколько времени? – спросила она хриплым спросонья голосом. И тут же вскочила, хватаясь за халат. – Господи! Что же ты меня не разбудил? Вот-вот явится Хархуфий!

Мы действительно ждали к завтраку гостя. После истории с Никитой Фаина прониклась к Хархуфию горячей благодарностью. Она была просто без ума от него. Не будь он ангел, я бы даже приревновал. Но я и сам был всегда рад Хархуфию. Даже не верилось, что можно запросто поболтать за чашечкой чаю с таким уникальным существом.

Фаина хлопотала вокруг стола. Большое блюдо быстро покрывалось румяными гренками. Вообще-то для этой цели мы обзавелись тостером, но Фаина, когда не ленилась, выдумывала их гораздо вкуснее. Жаль только, Хархуфий не сможет оценить ее кулинарный талант. Ангелами становятся, когда забыты земные ощущения. В том числе и вкус еды.

Хархуфий явился с первым свистком чайника.

– Я ненадолго, – сразу предупредил он, присаживаясь и складывая за спиной сияющие крылья.

– Много дел? – полюбопытствовал я.

– Невпроворот. В Хани-Дью осталось мало ангелов. Многие из тех, кто участвовал в войне с сатами, снова стали людьми. Они стали мыслить слишком по-человечески… Некоторые не пережили этой метаморфозы и исчезли. Так что приходится работать за семерых. Сегодня, например, всю ночь возился со спящим поэтом. Показал ему несколько любопытных миров.

– С поэтом? – удивился я. – Это кто-то из подопечных Гиппиус? А почему спящий?

– Да нет! Живой, земной поэт. Обыкновенный гений. Правда, не отягощенный славой, так что его фамилия вам ничего не скажет.

– Подожди. Ты хочешь сказать, что живой человек, с Земли, может попасть в Атхарту во сне?

– Не всякий человек. Я же сказал – гений. У особо одаренных людей есть некая непоседливая составляющая души. По ночам она пускается в путешествия. Забредает и в Атхарту. Правда, сейчас это редкость. Вот лет сто назад у нас каждую ночь было полно гостей…

– Но эти люди, – спросила Фаина, – что они помнят, когда проснутся?

– О, почти ничего. Смутные образы, близость чего-то прекрасного и высокого… Мы ведь им просто снимся. Знаете, бывает так, что человек сталкивается с незапланированным чудом. Натх решает, что это нарушение Баланса. И тогда на Землю отправляется ангел, чтобы подчистить человеку память. Но ангел может недоглядеть или, скажем прямо, схалтурить. В подсознании останутся какие-то крохи. И тогда воспоминания о виденном чуде приходят человеку во сне. А наши гости и сюда попадают в полусонном состоянии. Если им не помочь, они будут бесцельно скитаться, гонимые здешними ветрами. А в Атхарте, между прочим, много очень неуютных уголков. Здесь никогда не было недостатка в поселенцах с мрачным воображением. Так что лучше обзавестись надежным провожатым. Но обычным атхартийцам этих гостей не разглядеть, в обращении с ними нужен некоторый навык. А нам, ангелам, нравится с ними возиться…

Фаина с аппетитным хрустом укусила гренок.

– Простите, Хархуфий… Страшно неловко есть, когда вы не едите. Нет, вы все-таки скажите. Значит, в великих произведениях искусства отражены впечатления потусторонних странствий? Вот, например, Данте с его «Божественной комедией». Он тоже побывал у нас? Или как?

– Ему крупно не повезло с проводником, – уклончиво ответил Хархуфий. – Да, кстати о путешествиях. Недавно я выполнял на Земле одно поручение Вираты, встретил Самира. Он ведь, можно сказать, твой крестник, Егор. Ты знаешь, что Вирата дал ему неограниченный доступ на Землю?

– Разумеется, – сказал я.

Вот в чем неудобство общения с ангелами! Если бы человек с такими ясными глазами наступил мне на больную мозоль, я бы не сомневался, что он надо мной издевается. Но ангелов нельзя мерить человеческой меркой. Хархуфию не приходило в голову, что я не радуюсь успехам Самира. Я ему откровенно завидовал. Не то чтобы мне постоянно хотелось на Землю… не то чтобы я не чувствовал за собой вины перед «Шамбалой»… Я понимаю, почему Вирата не доверяет мне. Но почему он доверяет этому без году неделя адъюту?

– Хархуфий, а хорошо быть ангелом? – спросила вдруг Фаина.

– Хорошо. Но трудно, – серьезно ответил Хархуфий. – Первое время ты помнишь все свои ощущения. Но потребность создавать иллюзии пропадает… Я по-прежнему знаю, что клубника – сладкая и сочная. Но для меня это только слова… Однако проходит лет сто-двести, и ты понимаешь: все это мелкие неудобства по сравнению с тем, что получил взамен.

– А сколько тебе лет, Хархуфий? – поинтересовался я. – Если это не секрет.

– Это не секрет, просто трудно сосчитать. Полтораста лет в качестве ангела. До этого еще двести пятьдесят в Атхарте. А на Земле я почти и не пожил. Что ж, мне пора, – попрощался ангел.

После его ухода в комнате потемнело. Фаина подняла жалюзи и распахнула окна, впустив солнечный свет.

– А ты хотел бы стать ангелом? – спросила она.

Я пожал плечами:

– Насколько я знаю, от желания это не зависит. Но, если бы так случилось, наверное, я бы не расстроился. Представляешь, какие ты получаешь возможности? Ведь мы здесь, в Атхарте, так же несвободны, как и на Земле. Все равно над головой потолок, выше которого не подняться. Мы знаем, что есть другие миры и есть другие Круги, но не можем туда попасть. Для нас почти ничего не изменилось по сравнению с Землей. Мы так же едим, одеваемся, работаем. Некоторые даже придумывают себе болезни – для остроты ощущений. Но сколько это может продолжаться? Лет пятьсот, потом надоест. Начнешь тосковать и исчезнешь. Нет, лучше быть ангелом. Они видят такое, что и за миллиард лет не соскучишься. А ты что, не согласна?

Фаина посмотрела в окно.

– Не знаю. Весь вопрос в цене. Став ангелом, многого лишаешься. Клубника – это еще полбеды…

Она выразительно посмотрела на меня. Дескать, серьезные разговоры закончены. Хищным движением я пододвинул ее поближе вместе со стулом. Фаина с деланым возмущением вскочила, понадежнее запахивая халат. Но я успел поймать конец пояска, и оказалось, если потянуть за него…

– Кх-кх, – раздалось деликатное покашливание.

Мы уставились на подоконник, на котором сидела крупная рыжая белка. Быстрыми движениями лапок она умывала мордочку, а потом принялась за шерсть, почему-то влажную.

– Сделай ей орехов, – шепнул я Фаине.

– Погоди… Ты думаешь, это настоящая белка? Ты на лапы ее посмотри!

В самом деле. Я только теперь обратил внимание, что задние лапы зверька обтянуты перепонкой. Совсем не беличьи лапы, скорее утиные…

– Ты кто? – спросил я белку.

– Господин Гобза, я хотела бы поговорить с вами тет-а-тет, – деловито отозвалась белка, проигнорировав мой вопрос. Голос был женский и знакомый.

Я нерешительно оглянулся на Фаину. Та пожала плечами и начала убирать со стола.

– Это очень важное дело, – настаивала белка. – Через полчаса я буду вас ждать в лесу. Отсчитаете вдоль опушки две елки в сторону озера и потом пять елок направо. Постарайтесь не опоздать. – Вильнув хвостом, она спрыгнула с подоконника.

Никто на свете не откажется от такого таинственного приглашения! И я собрался – несмотря на явное недовольство Фаины. Она гремела посудой и даже не позволила себя поцеловать перед уходом.

– Целуйся со своей белкой. Между прочим, когда так беспардонно уводят мужчину из дому, можно хотя бы извиниться.

– Белок не учат этикету, – возразил я. – Белок учат грызть орехи и запасать грибы на зиму. Ну сделай мне горстку фундука! Я забыл, как он выглядит.

Фаина что-то проворчала, но орехов дала. Я набил ими карман джинсов и отправился на свидание.

Думаешь, белка шутила, назначая встречу у пятой елки справа? Ничего подобного, Сурок. Лес, начинающийся в трехстах метрах от моего дома и огибающий южный берег озера, – самая дурацкая иллюзия в Хани-Дью.

Впрочем, это дело вкуса. Кому-то показалось, что идеальный ельник должен быть таким: земля покрыта изумрудным моховым ковром, ни одной веточки подлеска, ни одного топкого места. Пахнет освежителем воздуха «Хвойный». Сами елки рассажены в шахматном порядке. Они пушистые и совершенно одинаковые, словно пластмассовые. Спору нет, ходить по такому лесу удобно, но как-то безрадостно.

Я безошибочно вычислил нужное дерево и завертел головой в поисках белки. Но вместо нее ко мне вышла женщина в коричневом прогулочном костюме. На рыжих волосах – забавный котелок, в руке – трость, на пальцах – массивные кольца.

– Здравствуйте, Зинаида Николаевна, – выдохнул я.

Гиппиус улыбнулась:

– Вашего отчества я, к сожалению, не знаю. Вы позволите называть вас просто по имени, Егор? Ведь по сравнению со мной вы совсем мальчик…

– Никто бы не догадался, – убежденно заявил я.

– Полно льстить, – усмехнулась Гиппиус, по-чаплински крутя трость. – Скажите лучше, вы не в обиде, что я вытащила вас из дому в такую рань? Ваша хозяйка не рассердилась?

В обиде? Я смотрел на нее во все глаза. В такие мгновения я заново осознаю великие возможности Атхарты…

– Я боялась, что вы не придете, – призналась Гиппиус. – И тогда – столько усилий напрасно! Думаете, легко маленькой белочке переплыть море? Пришлось немного усовершенствовать божью тварь.

– Отличный апгрейд, Зинаида Николаевна, – похвалил я, вспомнив перепонки. Потом похлопал себя по карману. – Наверное, не стоит предлагать вам орехов? Скажите, почему вдруг белка?

– Не хотела, чтобы меня видели, – быстро сказала Гиппиус и тревожно оглянулась туда, где блестело озеро. – Поэтому ждала, пока улетит ваш гость.

– Не любите ангелов?

Она изумленно выгнула тонкую бровь.

– Как можно не любить ангелов? Они же сделаны из чистого света. Говорить с ними – все равно что купаться в роднике. Когда они приходят на мои вечера, даже самым отчаянным повесам не приходит в голову эпатировать публику скабрезностями. Надо будет обязательно пригласить принцессу Мотаоку…

– Кого? – не понял я.

– А, вы не знаете, кем раньше был Хархуфий? Мотаока, дочь индейского вождя, индейская принцесса-христианка… Она больше известна по прозвищу Покахонтас. Маленькая резвая девочка – вот что это значит в переводе. Смуглая фея англичан…

Я был потрясен. Так вот кто только что побывал у нас на кухне! Вспомнив слова Хархуфия, я тихо спросил:

– Она умерла совсем молодой, да?

– Двадцатидвухлетней. Ее посмертная слава даже превзошла прижизненную. Но поколения сменяют одно другое, и слава меркнет… Я сама пережила эту драму. Впрочем, я никогда не была так знаменита.

– Ну не прибедняйтесь! – запротестовал я.

Гиппиус высокомерно скривила губы.

– Мы были легендой для узкого круга и на короткий срок – я и он… Мы сами придумали мир, в котором царили. Кому мы были нужны потом? Если кончена моя Россия – я умираю… Вы читали мои стихи? «Какому дьяволу, какому псу в угоду…»

Поморщившись, она опустила веки. Но я успел заметить упрямый блеск в ее глазах. Эта женщина ничего не простила своей стране. И разве она не права? Разве все можно искупить посмертными публикациями?

– А что с ним? С Мережковским? – набравшись храбрости, спросил я.

И тут же взгляд ее потеплел, потемнел, сделался туманным… И голос стал низким и влажным, словно она читала заклинания:

– Неразлучные при жизни, мы больше не видели друг друга. Как поет кто-то из этих ваших новых бардов: «Дай прожить эту жизнь, как касание рук, и не встретиться больше за тем окончательным краем…» Я не ищу с ним встречи. Мне достаточно знать, что он где-то в Атхарте. Ему пока не до меня. Я представляю, что он встретился с Эдгаром По, или с Бодлером, или с Франциском Ассизским… Ему на тысячу лет хватит тем для разговоров. А потом он отыщет меня…

Гиппиус замолчала, поправляя выбившиеся из-под котелка волосы. Где-то на дереве однообразно вскрикивала птица. Моя собеседница улыбнулась:

– Простите, Егор. Наверное, я стала старой. Я увлеклась воспоминаниями, которые никому не интересны, кроме меня. Разумеется, я не для этого вырвала вас из объятий любимой женщины. У меня стряслось несчастье. Имя ему – Алан Нэй.