Глава 12
В пакетах лежали жареные цыплята, хлеб и кувшин вина.
Миша ел без удовольствия. Он рассеянно жевал цыпленка, не чувствуя вкуса, будто то был и не цыпленок вовсе, а кусок пенопласта. Вино оказалось довольно приятным на вкус, но милиционер и на это почти не обратил внимания. Красная жидкость исчезла в желудке как простая вода.
Чертопрыщенец и вовсе ничего не ел. Угроза быть съеденным подействовала на него сильней, чем действует магическая формула «90-60-90» на читательниц журнала «Космополитен». «Не откормят! Сдохну, а не дам себя сожрать» — думал Дмитрий Андреич, зарывая обед в солому на радость притаившимся там крысам.
Покончив с обедом, Миша задался вопросом: какое сейчас время суток? Из того, что они покинули родной мир ночью, вовсе не следовало, что и здесь должна быть ночь. Если рассмотреть физическую сторону того, что произошло (даже у самого расчудесного чуда должна быть физическая сторона — иначе как же очевидцы ухитряются его наблюдать?!) так вот, если рассмотреть самую скучную, малозначительную и трудную для понимания сторону чуда, параллельный мир вовсе необязательно должен был вращаться синхронно с нашим. А то и вовсе не должен вращаться. Так что в нем сейчас могло быть любое время — от дня или ночи до вечных сумерек или бесконечной послеполуденной сиесты. Узнать, какое сейчас время суток было совсем нелишним, чтобы разработать план побега.
Единственным источником света было зарешеченное окошечко в двери. Большая часть камеры терялась во мгле. Милиционер опустился на четвереньки и пополз во тьму, шаря вокруг растопыренными пальцами и слушая, как шуршит солома, потревоженная разбегающимися крысами.
Но как ни был осторожен молодой человек, стену он нащупал лбом, а не руками.
— Жив? — сказал Дмитрий Андреич, когда из мрака долетело громкое костяное «ЦОК!».
— Жив, — кивнул старик, заслышав Мишину филиппику против стен, заборов, шлагбаумов и запрещающих знаков.
Милиционер потер шишку и, придерживаясь за стену, поднялся на ноги. Камни были сырыми, их покрывала паутина, увешанная соломинками и еще какой-то дрянью. Осторожно ступая, милиционер двинулся по периметру комнаты.
Поход не дал почти ничего. Несколько крысиных нор в стыках между огромными каменными плитами пола, да отверстие под потолком в правом углу. Было то окно или вентиляционная отдушина — Миша представления не имел, но оттуда отчетливо тянуло сквозняком. Чтобы не мучиться сомнениями, молодой человек постановил считать дыру окном и решил немедленно ее исследовать.
— Дмитрий Андреич, — обратился он к тому сегменту мрака, где предположительно должен был находиться чертопрыщенец, — я окно нашел.
— Да ну! — ответило чуть левее и ниже.
— Ну да. Подсадите, пожалуйста, я попробую дотянуться.
— Щас, разбежался. Я тебя подсажу, а ты драпанешь.
— Хорошо, я вас подсажу. Там все равно, скорее всего, решетка.
— Черт с тобой, — старик со скрипом поднялся и двинулся к Михаилу.
— Идите на голос, — милиционер затянул знаменитую песню про зайцев. Зашуршала солома — то бросились врассыпную крысы.
— Сильно поешь, — проворчал Дмитрий Андреич, добравшись до того места, где стоял Миша, и опустил жилистую руку ему на плечо. — Сильно, но противно. А ведь моя любимая песня была. Ладно, подсаживай.
Несмотря на худобу, старик оказался весьма увесистым. Его костистые пятки ерзали по Мишиным плечам как буксующие паровозные колеса.
— Ну, чего там? — пропыхтел милиционер.
— Не видать ничего, темно. Да стой ты смирно, чего елозишь! Дай за решетку ухватиться… Вижу чего-то… Вон, вроде, улица. Ага, улица. Дома и… Ай! — Миша пошатнулся, его повело вбок. Ноги чертопрыщенца повисли в воздухе.
— Мишка, ты куда? Падаю! — Дмитрий Андреич плюхнулся на солому.
— А еще молодой, — пробурчал он. — Малохольный, блин!
Миша не ответил. Он вдруг услышал странный звук — будто что-то скреблось там, за стеной.
— Эй, ошибка природы! — продолжал сердиться старик. — Я из-за тебя пятки отбил.
— Чшшш! — прошипел милиционер. — Слышишь? Скребутся. И стучит что-то. Ухо к стене приложи.
— Крысы это, — отмахнулся Дмитрий Андреич. — Волокут чего-то и сту… Быть не может! Морзянкой стучат!
— Крысы?
— Сам ты крыса, балбес! За стенкой… Ну точно, Середкин там барабанит! Это я его морзянке учил. Тоже мне, «Молодая гвардия»! — в голосе чертопрыщенца послышался восторг.
— Так вы морзянку знаете?
— Ну да. Еще по юности Катаева прочитал и выучил. А потом еще радиолюбительствовал помаленьку. Эх, молодость!
Милиционер провел ладонью по шее. Вот и остальные злодеи нашлись! За всеми передрягами у него не было возможности подумать об их судьбе, а они вот они. Далеко не ушли. Сидят в соседнем застенке. И с ними можно общаться, причем, совершенно не опасаясь, что кавланы хоть что-то поймут. Вот только что передать конкурентам и друзьям по несчастью?
Чертопрыщенец хрюкнул.
— Сколько живу, а ни разу еще не слышал, чтоб морзянкой матерились. Середкин вечно чего-нибудь отчудит.
Милиционер нащупал в соломе брошенный кувшинчик из-под вина и протянул старику.
— Узнайте, как у них дела.
Дмитрий Андреич дробно застучал в каменную стену. Несколько мгновений не было никакого ответа, но вдруг с той стороны донеслось истошно-восторженное «трататата». Миша вслушивался, пытаясь вспомнить основы телеграфной азбуки, которую и сам когда-то изучал, находясь под влиянием великой книги Катаева. Но все было напрасно. С тем же успехом можно пытаться понять, о чем поет оперная дива, которой неудачно изготовили зубной протез.
— Тошно с Середкиным разговаривать, — проворчал Дмитрий Андреич. — Учил его, учил, а он все равно буквы путает. Как с китайцем говоришь, честное слово. У них все так же, как у нас. Откармливают. Козлы кошкомордые! — последнюю фразу старик проорал, повернувшись к двери.
На крик сейчас же явился все тот же престарелый кавлан.
— Чего горлопаните? — спросил он строго.
— Выйти хотим, — ответил Миша.
— Куда?
— На волю, конечно.
Кавлан издал звук, похожий на блеянье.
— Безмозглые человеки, кто ж вас отпустит. Завтра великий праздник, День Короля, день совершеннолетия его величества. Вы будете главным угощением. Старика замаринуем в вине, а тех, кто помоложе, зажарим на вертелах. Сейчас еще еды принесу. Ешьте побольше, не расстраивайте хозяина.
— Что за тарабарщина! — рассердился Дмитрий Андреич. — Что он лопотал?
— Завтра день рождения короля. Нас зажарят на вертелах.
— Завтра! Ах, суки потусторонние! Чтоб вы подавились! Меня нельзя жарить!
— Вас-то как раз не зажарят. Вас замаринуют в вине, — сказал Миша, желая сделать старику приятное.
— Хоть в чем-то повезло, — прошипел чертопрыщенец. — Пруха, понимаешь, на старости лет. Спасибо, Мишенька, спас меня. Чем с ветки падать, куда благороднее, если тебя с бормотухой сожрут.
— Будет ворчать, — огрызнулся милиционер. — Откуда мне было знать, что так выйдет.
— Откуда знать, откуда знать. Тебя-то, небось, не тронут. Оставят при кухне толмачем, с котлетами разговаривать. А может, ты засланный? Вон, и язык их знаешь. Заманил нас…
— Чушь не мели! — рыкнул милиционер.
— А язык откуда знаешь?
— Дело давнее. Колдов… — Миша осекся, таращась на окошко в двери, через которое кавлан просунул очередную порцию еды. Когда чудище ушло, молодой человек вынул из кармана несколько пергаментных листков и ухватил чертопрыщенца за плечо. — Слушай, дед, отстучи своим вот что: спроси, осталась ли у Любы волшебная коробка?
Середкин — плотный коренастый тип тридцати лет — повернулся к Любе.
— Спрашивает, у тебя ли волшебная коробка?
— Скажи, что у меня. Зачем она ему?
Девушка провела языком по шарику-застежке, на котором держался в нижней губе «скорпионий» пирсинг. Прикосновение к полированной поверхности почему-то успокаивало, вселяло уверенность, что все будет хорошо. От путешествия в мир эльфов она ждала чего угодно, только не встречи с этими козлоногими уродами и не плена в подвале с крысами. Еще повезло, что Боекомплект остался при ней. Там, на заколдованной лозе ветер рвал из рук сумочку и девушка спрятала золотую коробочку на груди. А когда появились чудовища, мужчины бросились на них с кулаками. Монстры были рады радешеньки, когда удалось связать буйных пришельцев, и бросили их в подвал, даже толком не обыскав. В итоге у Любы и ее команды оказались в руках два фонарика, перочинный нож и Боекомплект.
Тем временем Середкин обменялся несколькими сообщениями со вздорным Дмитрием Андреичем.
— Говорит, тот ментяра с ним. Миша, который. И этот Миша знает заклинание, чтоб отсюда выбраться.
Люба покачала головой. Надо же, и здесь пролез!
— Передай, что нам не нужна его помощь. Через пару дней сами выберемся, правда, Вася?
Вася, усердно ковырявший перочинным ножом щель между каменными плитами, оглянулся, буркнул что-то невнятное и вернулся к своей работе.
Середкин отстучал послание.
За стеной снова забарабанили.
— Говорит, что двух дней не будет. Завтра день совершеннолетия короля, и всех нас зажарят в честь праздника. Эти зверюги — людоеды. Блин, горазд же заливать!
— Чушь! — фыркнула Люба. — Просто хочет выманить Боекомплект.
— Может и не чушь, — пробормотал Борисыч. — Видали, сколько нам жратвы дают? Неспроста это. Чего бы ради им так щедриться?
— Думаешь, откармливают? — спросил Вася. Он взглянул на сложенную у двери горку опустошенных пакетов из-под еды и поежился.
Люба насупилась.
— Мужики, хватит паниковать. Никто нас не сожрет.
Спали по очереди, оставляя двоих дежурных. Им вменялось в обязанность расшатывать плиты пола и делать подкоп.
Еду приносили еще несколько раз, всякий раз помногу. Через пять часов (наручные часы чудовища тоже не удосужились отобрать) в подвал, в сопровождении все того же старого хрыча, приносившего пищу, явился монстр, обряженный в нечто вроде халата, с двумя огромными тесаками на поясе. На шее, покрытой белым пушистым мехом, висела связка чеснока. Монстр обнюхал пленников, рявкнул на старика и удалился. Через минуту старик принес огромную корзину со съестным и жестами показал, что все это непременно нужно съесть.
Когда он вышел, ученики Виктора Антоновича переглянулись.
Середкин робко кашлянул.
— Я, пожалуй, отстучу Андреичу. Чего они там с заклинанием придумали.
Не дожидаясь ответа, он схватил кувшин и кинулся к стене. Остальные сгрудились вокруг. Люба нехотя присоединилась к компании.
— Спроси, спроси, как мы заклинание-то узнаем, — сказал Вася.
— Угу, — Середкин отколотил вопрос. Послышался ответный ритмичный стук. — Так, говорит, азбукой Морзе и расскажет — чего рисовать и чего говорить. Только, говорит, чур колдовать на вон тот угол, чтоб вместе деру дать.
— Само собой, — сказал Борисыч. — Мы ж не суки какие-нибудь, чтоб их на съедение оставить. Люба, верно говорю?
Люба молча кивнула.
Меж тем Середкин продолжал переговоры.
— Говорит, открой коробку. Открыла? Ступай в угол. Рисуй квадрат. Из углов — загогулины вроде запятых, — Середкин повел указательным пальцем, будто рисовал толстую гусеницу. — Теперь говори… господи, ну и хрень…
— Господи, ну и хрень, — послушно повторила Люба.
— Да не это! — воскликнул Середкин. — Говори: иззанн кленнории прааа иззасс кариллисс.
— Иззанн к… кленнории… — забубнила девушка под аккомпанемент волшебной мелодии, — чего там дальше… а! прааа иззасс… кариллисс!
Ничего не происходило.
— Черт! — выругался Середкин. Дмитрий Андреич снова забарабанил в стену. — Ну вот, а сразу не мог сказать? Говорит, заклинание надо произносить громко и четко, не сбиваясь, а то…
Люба завизжала. Выронила Боекомплект и снова истошно завизжала.
— Ты чего? — спросил Середкин и вдруг кувшин выскользнул из рук и, глухо звякнув, упал на покрытый соломой пол. — Фу ты, блин! Растяпа, — буркнул Середкин, потянувшись за глиняным «переговорным устройством». Когда пальцы почти коснулись кувшина, он обнаружил, что пальцев-то и нет, а есть когти в мягких подушечках и здоровенная лапа, покрытая коротким рыжим мехом в черную полоску. Еще Середкин с удивлением понял, что ему куда сподручней ходить на четвереньках, а вонючий подвал не просто вонюч, но каждый запах имеет свой смысл и значение. В данный момент, например, запахи просто кричали о том, что поблизости есть много еды и много тех, кто может эту еду отобрать. «Не хапать!» — хотел было крикнуть Середкин, но вместо этого из глотки вырвался устрашающий рев.
— Че орешь? — послышалось сзади. Середкин оглянулся. На него смотрели Вася и Борисыч — вечные друзья-соперники, оба мордатые, в одинаковую рыже-черную полоску. Только у Васи хвост стоял трубой, а у Борисыча мотался из стороны в сторону. — Че орешь, спрашиваю? — повторил Борисыч.
Середкин не ответил. Он обошел приятелей с тыла и тупо уставился на хвосты.
— У вас хвосты отросли, — сказал он, наконец.
Вася хмыкнул.
— Удивил, блин. Тоже мне новость. Ты тоже не с голым задом ходишь.
Середкин оглянулся и с чувством странного удовлетворения кивнул собственному хвосту, будто здороваясь.
— И среди тигров бывают тупицы, — прокомментировал Борисыч. — Ты что ж, гад, сразу не мог Любке сказать про «громко и четко»?
— Так Андреич…
— Андреич, Андреич, — передразнил Вася. — Хватай кувшин, стучи — узнавай, как обратно превратиться.
— Как же я его возьму? У меня рук нет!
— Черт, незадача! — Вася попытался почесать в затылке и вдруг взвыл дурным голосом — когти пропороли кожу.
— Господи, у кого-нибудь здесь есть руки?! — возопил Борисыч.
Они осмотрелись. Новая физическая оболочка имела один огромный плюс: позволяла видеть в темноте. Молодые послушники Андрюша и Артур тоже превратились в тигров. Они сидели в дальнем углу, таращась друг на друга совершенно безумными глазами. И только Люба сохранила человеческий облик. Она стояла, вжавшись в угол, и была так бледна, что выделялась в темноте белым пятном.
— Люба! — крикнул Борисыч. Девушка вздрогнула, зажмурилась. — Люба, хорош дурачиться. Отстучи этим уродам, чтоб расколдовали, а то у нас рук нет.
Девушка не отвечала. Она дрожала всем телам и тихонько поскуливала.
— Во дела, — сказал Вася, вовремя остановившись, чтобы снова не почесать макушку. — Может, ей мозги отшибло? Эй, Люба! — Он ткнулся носом девушке в руку. Люба взвизгнула.
— Черт! Она нас не понимает! — воскликнул Борисыч. — Мы ж теперь рычим, как в зоопарке. Она нас боится. Думает, мы совсем дикие стали. Середкин, хватит принюхиваться! Она тебя больше всех боится!
— Из пакета вкусно пахнет, — виновато сказал Середкин, едва сдерживаясь, чтоб не облизнуться. Чтобы чем-то занять себя и отвлечься от мыслей о еде, он сел и принялся вылизывать себе брюшко.
— Середкин, отставить! — рявкнул Борисыч. — Совсем сдурел? Веди себя как человек.
В коридоре послышался шум. Прошаркал туда-сюда старый кавлан.
— Слушайте, мы ж тигры! Может, они тигров не едят? — выпалил Середкин.
— Дурак, — сказал Борисыч. — А еще азбуку Морзе знает. Ну не едят они тигров, и что? Зато из тигра можно коврик сделать или чучело, или китайское снадобье от импотенции. На худой конец в цирк или в зоопарк отправить. Хочешь всю оставшуюся жизнь провести в клетке?
— Люба! — испуганно завопил Середкин.
Люба молчала. Было видно, что она держится из последних сил и вот-вот хлопнется в обморок.
Борисыч сел. Его хвост шуршал в соломе как целое стадо откормленных мышей.
— Надо же, расклеилась. Такая смелая девка, и вот на тебе. Любка, держись, сейчас что-нибудь придумаем.
— Знаю! — завопил вдруг Середкин. Он подскочил к Артуру и Андрюше. Те сидели на прежнем месте и, судя по всему, чувствовали себя почти так же скверно, как Люба. Чтобы ободрить их, Середкин отвесил обоим по оплеухе, потом произнес короткую прочувствованную речь. Все трое поднялись на задние лапы и, положив передние на спину впереди идущему, двинулись вдоль стены, пытаясь изобразить что-то вроде Летки-енки.
Люба следила за ними, затаив дыханье.
— Во зажигают! — восхищенно выдохнул Вася. — Здорово придумали! Только я вот что думаю: Любу-то мы успокоим. А кто будет в стену стучать? Она не знает морзянки, а мы не можем ей объяснить, что делать.
— Погоди-ка, — сказал Борисыч. Путаясь в четырех ногах, он подковылял к тому месту, где Середкин устроил телеграф, продел хвост в ручку кувшина и попытался поднять. Ровно секунду кувшин висел в воздухе, потом шлепнулся на солому.
— Блин! — с досады Борисыч совсем по-кошачьи несколько раз дрыгнул задней ногой. После он попытался поддеть кувшин передней лапой. Лапа не пролезала в ручку. Когти до того противно скребли по обожженной глине, что Борисыча передернуло. Кувшин снова оказался на полу.
Борисыч фыркнул и растерянно огляделся по сторонам. И вдруг увидел Любу. Девушка уже пришла в себя. В свете фонарика ее лицо еще казалось бледным, но взгляд стал твердым и «скорпионий хвост» в нижней губе воинственно топорщился.
Люба подобрала кувшин, постучала им в стену и громко сказала:
— Братья, вы меня понимаете? Отзовитесь!
Тигры застыли, уставившись на девушку.
— Понимаете или нет, черт возьми!
Борисыч первым догадался кивнуть и сказал «да» («ЫРРР» — услышала Люба).
В коридоре снова поднялся шум. Заскрипела какая-то дверь. Послышался громкий протестующий визг. Коротко ухнула дубинка, визг оборвался. Что-то поволокли.
— Кто из вас Середкин? — сказала девушка, не обращая внимания на шум.
Тигр-Середкин браво отдал честь правой лапой. Люба почесала его за ухом.
— Отлично. Значит так: сейчас я скажу тебе несколько слов, а ты отстучишь их по полу — хочешь лапой, хочешь хвостом. Я повторю. Если получилось — киваешь, и я стучу в стену этим. Понял?
Середкин кивнул, а Борисыч замурлыкал, уважительно глядя на Любу.
Середкин оттарабанил фразу азбукой Морзе. С третьей попытки девушка воспроизвела ее. И вот за стену ушло первое кувшинное послание.
— Тук-туктук… — сразу же послышалось в ответ.
— Повторяю, — начал Середкин. — Нарисуй ру… — и вдруг замолчал, пораженный дикими звуками, вырвавшимися из его собственной глотки. — Мужики, я ж рычу, — сказал он, таращась на других тигров. Что делать?
— Проклятье, — простонала Люба. И добавила, вспомнив любимое присловье Гиллигилла, — Драконьи потроха!
Повисло молчание — лишь слышно было, как копошатся в соломе крысы. Все уставились на кувшин, будто решение проблемы крылось именно в нем.
За дверью послышалась возня. Зазвенели ключи — должно быть, кто-то перебирал огромную связку.
Люба закусила губу. И тут в голове Борисыча сверкнула гениальная мысль. Он подскочил к Середкину, смел лапой солому. На каменном полу остался лишь слой пыли вперемешку с трухой.
— Рисуй! — велел Борисыч.
— Голова! — восхитился Середкин.
Что-то заскрежетало в замочной скважине, потом снова зазвенело — должно быть, тюремщик перепутал ключи.
— Рисуй, — повторил Борисыч и повернулся к другим тиграм. — Мужики, к двери. Сюрприз сволочам устроим. Они ж не знают, кто мы теперь.
Середкин нарисовал в пыли руну — как понял ее из полученного морзянкой описания — и, шевеля губами, принялся выводить слова заклинания.
Тем временем четыре тигра выстроились перед дверью. Помахивая хвостами, они ждали, когда же тюремщик отыщет нужный ключ.
— Как откроет, не толкаться, — распоряжался Борисыч. Роль вожака тигриной стаи ему явно нравилась. — Я прыгаю на гада. Вася держит дверь камеры. Вы двое орете как дурные. Прорываемся — и вверх по коридору. Не дайте им запереть дверь в подвал. И глядите в оба, не напоритесь на этих мелких тварей с веревками. Все ясно?
— Мы-то зарычим, а вдруг не испугаются? — робко спросил Артур.
— Рычи так, чтоб испугались. Тигр ты или морская свинка?! Если что — пускай в ход когти, зубы.
— Кусаться? Они ж грязные! — Артура передернуло.
Закончив рисовать, Середкин поспешил к остальным тиграм. Люба щелкнула замком Боекомплекта.
— Иззанн…
В скважине звякнул ключ.
— Кленнори…
Лязгнул, открываясь, замок.
— Прааа…
Распахнулась дверь. На пороге появился старый кавлан в сопровождении дюжих помощников.
— Иззасс…
Пять огромных полосатых силуэтов взметнулись в воздух. Старик выпучил желтые светящиеся глаза.
— Кариллисс!
Все случилось в один миг. От Боекомплекта пошла мерцающая волна. Позади Любы каменная стена лопнула, рассыпаясь, как яичная скорлупа. Старик завизжал. Завопили подручные.
Волна настигла тигров в полете. Огромные гордые коты стали стремительно уменьшаться, будто ссыхаясь. Миг — и на лохмотьях старика повисли пять толстеньких белых хомячков.
Старый монстр продолжал вопить, когда Люба подскочила к нему. Неуловимым движеньем девушка сгребла всех хомяков разом, сунула их за пазуху, чтоб не разбежались, и метнулась к бреши к стене.
— Всегда мечтал сюда попасть! — жизнерадостно воскликнул Борисыч, придерживаясь за кружева на Любином лифчике. — Милая, поддай, сейчас очухаются!
Сзади уже слышались злобные вопли чудовищ.
