Долго томит нас судьба, прежде чем исполнить заветные наши желанья, и всегда посылает неудачи прежде удач. Известно твоей милости, что в этом мире многое ей подвластно, особенно же исход войн и сражений, и никакому мудрецу не под силу предвидеть опасности и невзгоды, уготованные нам судьбою. Потому нередко в битвах слабые сильных побеждают, а малочисленное войско одолеть может великую рать — ибо самому всемогущему Адонаю угодно было встать на их защиту. Не послужит к чести и отваге рыцаря желание предусмотреть все опасности, что могут подстеречь его, не будет такому рыцарю почета, как не взойдет на вершину славы тот правитель, что в войнах побеждать умеет, но не велик душою. Ежели угодно будет твоей милости вникнуть в мои слова, поймешь ты, что не витаю я в облаках, но веду речь о деле надежном и верном. И дабы ты не сомневался, отдам я в твои руки трех моих сыновей, а коли изменю я слову — волен ты казнить их, предав мучительной смерти. Но помогу я тебе, коли окажешь мне одну услугу: есть у меня дочь, которую желал бы я выдать замуж за достойного человека, и даю я за ней приданого двенадцать тысяч дукатов. А в женихи ей выбрал я одного еврея, что приходит в твой лагерь продавать масло, он молод и хорош собою, состоит при начальнике стражи твоей милости. Коли поможет твоя милость мне выдать за него дочь, обещаю я провести людей твоих в город Тремисен, и вот каким образом: одна из дверей моего дома находится прямо в городской стене, за дверью этой я один слежу и один о ней знаю, через нее-то и впустим мы в город сотню тысяч воинов.

Услышав такую речь, задумался король и спросил:

Как же доставишь ты мне короля Тремисена и его дочь, если всем отлично известно, что стоит посередь города замок столь неприступный, что никому на свете туда не войти?

И ответил еврей:

Коли со вниманием выслушал ты мои слова, должно быть, заметил, что обещал я провести воинов не в замок, а в город, поскольку король более всего любит находиться во дворце, что построен в городе, а в замок прибывает лишь в случае крайней нужды. И можешь не сомневаться, господин, сумею я устроить это дело.

На том они сговорились, и еврей обещал принести щедрые подношения, коли устроится свадьба его дочери. Сей же час послал король за главным стражем, и, как прибыл тот пред королевские очи, спросил его Скариан:

Есть у тебя на службе еврей, что ходит в лагерь продавать масло?

Да, господин мой, — ответил страж, — служит он у меня, продает масло, а еще иногда чинит обувь.

Ступай и немедля приведи его ко мне.

Когда пришел молодой еврей, спросил его Скариан, из каких он будет краев.

Господин, — отвечал тот, — как говорил мне отец, с самых давних времен живем мы здесь, служа вашей милости, потому я — ваш верный подданный.

Слушай же, — сказал тогда король, — что скажу я тебе. Как есть ты мой подданный и слуга, а я желаю поощрять слуг моих, любить их и почитать выше других, вот что я задумал: быть свадьбе твоей и Иями, дочери Иакова — самого богатого купца-еврея во всей Берберии. Десять тысяч дукатов получишь ты за нее приданого, и я дам две тысячи — на золотые шпоры. И будь мне благодарен за то, что вспомнил о тебе.

А молодой еврей, притворяясь, что огорчен и разгневан королевскими словами, так отвечал, собравшись с духом:

Господин мой, известно мне великодушие вашей милости, знаю, что помните вы о подданных, заботитесь о них, возвышаете их. Мне же, человеку ничтожному, слишком много чести, что вспомнила обо мне ваша милость, за то целую я ваши руки и благодарю бесконечно. Но прошу я простить меня за то, что не смогу вступить в этот брак, даже если дадут за невестою вдесятеро больше. Давно уже добивается этой свадьбы отец девушки, но, как бы тяжко ни пришлось мне в жизни, не бывать этому. Лучше мне умереть, чем совершить такую ошибку.

Да о какой ошибке ты толкуешь? — сказал король. — Ты беден и ничтожен, а он — богат и пользуется уважением у всех евреев, что только населяют эти земли. Разве может тут выйти для тебя какое бесчестье или беда? Напротив - породнившись с ним, поднимешься ты высоко и станешь между господами, ибо нет ему равных в умении льстить важным людям и плести интриги. Одумайся и помысли, сколько может он для тебя сделать! Будешь потом на коленях целовать его ноги!

Да не допустит Бог, — сказал еврей, — чтобы в сердце моем поселилась подлость, да не отяготит навеки страшная эта ошибка мою душу! И дабы знала твоя сиятельнейшая милость, отчего я так упрямлюсь, и простила мне мои слова, расскажу я все по порядку. После того как схватили в великом городе Иерусалиме святого и справедливейшего из людей по имени Иисус, и связали его, и привязали к кресту, и на том кресте распяли, все евреи, что населяют этот мир, на три рода разделяются. Первые — это те, кто приговорил его к смерти: и сегодня легко их опознать в толпе — беспокойны они и суетливы, без конца пустословят и размахивают руками, нет им ни в чем веры и покоя, и неведом им стыд. Вторые — это те, что исполнили казнь, те, что били его, и связали, и распяли, и надели на голову его терновый венец. Те, что разыграли между собой одежды его, и хлестали его по щекам, и плевали в лицо ему. И их нетрудно отличить: никогда не смотрят они вам прямо в глаза, но тотчас отводят взгляд, и великого труда им стоит поднять глаза к небу, таков и тот, кто жаждет стать моим тестем. Третьи же ведут начало от царя Давида. И они были в тот день в Иерусалиме, но ни в чем не было их согласия, — исполнившись сострадания, собрались они в храме Соломоновом, дабы не видеть того ужасного злодеяния, что совершили над святым и справедливейшим из людей. И поскольку не было на то их согласия, сделали они все, что в их силах, дабы облегчить страшные его муки. Еще легче тебе будет отличить их: люди эти любезны и добросердечны, просты и покойны, любят ближнего своего и в разговоре никогда не отводят взгляда. И поскольку сам я принадлежу к этим последним, не след мне портить благородную кровь смешением с негодной кровью, которую вечное горе очернило, не хочу я запятнать род, что продолжат мои дети, — пусть наследуют они ту кровь, что дана мне от рождения. А дружбу водить с теми, кто к первым двум родам принадлежит, боюсь я больше смерти, и даже говорить с ними горько мне и стыдно.

Узнав о причине, по которой не хотел молодой еврей вступить в этот брак, порешил король не настаивать на своем, но все же попросил юношу дать отцу девицы благоприятный ответ. Тот ни в какую не соглашался. И тогда сказал король купцу, что согласен юноша вступить в брак, но только после того, как завоюют они Тремисен. Сам юноша при этом был нем как рыба и не дал никаких обещаний, но, поскольку разговор шел в его присутствии, поверил купец всему, что услышал.

После того сговорились Скариан и купец, что на семнадцатый день того месяца прибудут войска к Тремисену и в полночь, в полной темноте, войдут в город.

В назначенный день и час прибыл Скариан со своими воеводами под стены города. Еврей также не позабыл об обещании — велико было его желание выдать дочь свою замуж — и с большой осторожностью открыл дверь своего дома. Немедля вошел туда король, а за ним и все воины, и отправились они прямиком к королевскому дворцу. Здесь завязался жестокий бой, силой захватили они дворец, а войдя туда, поубивали всех, кого нашли — короля Тремисена, и сыновей его, и сына Эмира, что приходился женихом королевской дочери, и воинов, что встретились на пути, — никого не пощадил Скариан, кроме любезной его сердцу девицы. Затем попытался он взять штурмом замок, да не смог. И тогда, понимая, что опасно задерживаться в Тремисене, приказал Скариан людям своим остаться и охранять город, сам же вместе с девицею отправился прочь. Несчастная горько оплакивала смерть отца, жениха и братьев. Повелел Скариан заточить ее в неприступный замок, часть людей оставил у стен его, а остальных отправил в Тремисен на подмогу.

Страшная весть быстро дошла до Эмира и Тиранта. Овладело маврами глубокое уныние: порешили они, что все пропало, — большая часть королевства завоевана врагом, а король и господин их лежит в сырой земле. Потому поговаривали они меж собою, что лучше сдаться в плен Скариану, чем подвергать опасности свою жизнь, а коли придут они сами, пощадит их жестокий король.

Сказал тогда Тирант Эмиру:

Господин, неверно ваше решение. Стоит ли сдаваться в плен, когда не знаешь, какая от того польза? Коли сдастся ваша милость, совершит большую ошибку. Кто же тогда возглавит людей? Ведь есть у вас еще десять тысяч воинов, замки и крепости, что вам подвластны, не говоря уж об этом городе, в котором отлично сможем мы защищаться. А если решите вы, что нет другого пути, заключите с королем сделку: пусть вернет он вам все ваши земли в обмен на этот город и крепости, которые еще под вашей властью.

Подумал Эмир, что хорош совет Тиранта, однако ж не мог он оправиться от тяжелого удара — смерти короля и особенно своих сыновей. Между тем отправил Тирант в Тремисен своего человека, дабы разузнать, отчего так быстро, с такой жестокостью и безо всякой борьбы захвачен был город, в котором оставалось много воинов под началом храбрых и славных воевод. Эта мысль не давала покоя Тиранту, пока не прибыл к ним человек из Тремисена, спасшийся при захвате города, и не поведал о том, как убили семерых его сыновей у входа во дворец, разграбили дом и силой увели жену и дочерей. А еще рассказал он о том, как старый еврей предал Тремисен, и как повелел король Скариан забрать все добро его, а предателя схватить, раздеть и привязать к столбу, смазанному медом. А на следующий день исполнили королевский приговор: четвертовали того еврея, а останки бросили псам на съедение. И сказал тогда король: «Кто убережется от предателя?» Ведь так же, как одного господина своего, предаст он и другого, да и целый город, если хорошо ему заплатят.

Так узнал Тирант всю правду о том, как вошли Скариановы воины в Тремисен и заняли соседние селения, рассказали ему и о том, что увез Скариан королевскую дочь в неприступный замок Монт Тубер. Тогда выбрал Тирант десять человек, хорошо знающих окрестные земли, и, оседлав добрых скакунов, отправились они к тому замку. Заночевали они неподалеку в скиту, прозванном Старая Мечеть, устроив там засаду. Когда рассвело, взяли они в плен двух мавров из замка, дабы выпытать у них, где находятся королевские покои и как король проводит время. И рассказали мавры, что король с новой королевою живут в главной башне, и охраняют их покои шестьдесят рыцарей, в замке же множество стражников несут службу днем и ночью, а в городе, что окружает замок, стоит тысяча воинов. Узнав об этом, велел Тирант отпустить пленных, а сам вместе со своими воинами объехал замок, внимательно его осмотрев.

Вернувшись в город, велел Тирант сотне людей вооружиться кирками и мотыгами, привел их к мосту и приказал крушить его, едва завидят они врага. Воинам Скариана, без этого моста, пришлось бы идти целый день, добираясь до переправы, и день этот дорогого стоил, поскольку путь их шел через глубокие овраги, а также через города и селения, что были под властью Эмира. Город Тремисен лежал в трех днях пути от замка Монт Тубер, а Алинак, где стоял Тирант с войском, — в девяти милях. Тогда Тирант со всеми людьми прибыл под стены замка Монт Тубер. Завидев неприятеля, приказал Скариан всем вооружиться и выехал из замка, намереваясь дать сражение, однако Тирант и Эмир вовсе не собирались биться: объехали они вокруг города, захватили у жителей крупную и мелкую скотину и, погнав ее перед собою, вернулись в лагерь.

С тех пор часто наведывался Тирант с воинами под стены замка и даже оставался там по два-три дня, пока не кончался у них провиант. Однажды подъехал Тирант к воротам города, погруженный в горестные мысли: вспомнил он, что оставил в глубоком страдании Принцессу, а Усладу-Моей-Жизни — в бушующем море, и пришло на ум ему, что все, кто близок ему и дорог, как и сам он, — в мавританском плену, и бог весть, удастся ли вырваться из этого плена хоть когда-нибудь? Неужели так и не отпустят его мавры? Такие мрачные думы обуревали Тиранта, как вдруг увидел он, что вышел из городских ворот пленник-христианин, обливаясь слезами и испуская громкие стоны. Пленник этот был албанец, плакал же он оттого, что хозяин жестоко избил его кнутом, а теперь послал на огород в окрестностях города и велел перекопать его. Тиранту знаком был этот албанец, много раз приходилось ему говорить с ним, и казался он человеком надежным. Пожалел Тирант албанца и, подумав, что нужны ему теперь верные люди, позвал пленника и голосом, исполненным сострадания, повел такую речь.