Рыцарь, кто бы ты ни был, явил ты сейчас неслыханную дерзость, осмелившись безо всякого соизволения так оскорблять меня и столько бранных слов сказать мне в лицо. И не будь ты послом, которому дозволяется свободно говорить, укоротил бы я сейчас твой дерзкий язык. Хочу я, чтобы узнал твой король, что с полным правом напал я на него, ибо известно ему и всему свету, что знатнейшие мужи обоих королевств по обоюдному согласию оговорили уже брак между мною и его дочерью, и назначен был точный и окончательный день для свадьбы, однако ж взбрело в голову твоему господину передумать и тем самым меня опозорить. И смеешь ты сказать после этого, что без права и причины пошел я на него войною? Да не прожить мне теперь ни дня в радости и согласии, пока не предам я его жестокой смерти! К тому же случается, что сама судьба карает высокомерных, и дорого тогда платят они за свою гордыню, и коли судьба повинна будет в несчастье, не стану я печалиться, ибо немало мне выпало от нее напастей. Девица же, с которой желаю я по справедливости вступить в брак, зовется чудным именем Марагдина, достоинства ее еще чудеснее, и во всем белом свете не сыскать ей равной. Известно мне, что ты — христианин, а потому великое для меня утешение поведать тебе о ее достоинствах, и целый год подряд не устану я говорить о них. А ежели случалось тебе когда-нибудь любить что есть силы, вспомни свою любовную муку, и поймешь тогда, что творится со мною. Еще расскажу я тебе, что в моем детстве постоянно были при мне три монаха из ордена Святого Франциска, что учили меня теологии. Постоянно склоняли они меня к тому, чтобы принять христианскую веру, и так бы оно и случилось, — ибо известно мне, что закон христианский благороднее и выше нашего, — ежели бы не мать моя. День и ночь обливалась она горькими слезами, противясь этому, и, видя ее неутешное горе, покинули монахи наш дом. И еще вот что узнай: несравненная красота достославной госпожи моей так полонила мое сердце, что готов я саму смерть принять, лишь бы заполучить это сокровище. Пойми же теперь ты, которому известна ее великая и чудная красота, как оскорбил меня твой король, желая забрать у меня мою суженую. Знаю, что не было и нет равных ей на всем белом свете, хоть и наслышан я о многих женщинах достойных и прекрасных, таких как отважная Уриция, предводительница амазонок, к которой греческому царю Эврисфею пришлось послать непобедимого Геракла, дабы заставить отважную воительницу сложить оружие. Не менее славна и царица ассирийская Семирамида, ибо не только управляла она страною, но и покорила мидян и основала город Вавилон. Однажды, когда причесывали Семирамиду в ее покоях, сообщили ей о том, что в Вавилоне бунт. В ту минуту уложили царице одну лишь прядь волос, но, не дожидаясь, пока уложат вторую, в гневе схватила царица меч и во главе воинов отправилась осадить Вавилон. И лежал город у ног ее раньше, чем закончили ее прическу. В память о том отлили в Вавилоне бронзовую статую женщины: одна прядь ее волос была уложена, другая — развевалась по ветру, и установили ту статую на высоком месте. Смелостью беспримерной известна и скифская царица Томирис, убившая в бою, где бились двести тысяч персидских воинов, знаменитого и грозного Кира, царя Дакии, дабы отмстить за смерть своего сына. Велела она отрубить ему голову и положить ее в бурдюк, наполненный кровью, и так сказала подданным: «Вот могила того, кто досыта напился крови». А как не вспомнить о славнейшей Зенобии, прозванной Царицей Востока? Долго пришлось бы говорить о ее жизни, но деяния ее достойны долгой памяти. А когда в битве с нею одержал победу римский полководец Корнелий, так он праздновал и веселился, будто одолел самого могущественного на земле правителя! Известны мне также удивительные подвиги царицы амазонок Пентесилеи, свершенные ею во время Троянской войны, а также деяния Камиллы в Италии. А кто станет отрицать, что Минерва, покровительствуя искусствам и ремеслам, превзошла мужей греческих? И кто позабудет о той великой любви, что питала Гипсикратия к своему мужу, понтийскому царю Митридату? Она не только была с ним рядом в бесконечной и бессмысленной войне, но и когда был он повержен и брошен его людьми, осталась с ним и сопровождала мужа с оружием и на коне, бросив женское платье и навеки позабыв о несравненной красоте своей и прелести. Дочь Катона Порция так любила мужа, что, узнав о его смерти, поспешила последовать за ним, дабы не расставаться вовеки, и, не найдя рядом никакого оружия, лишила себя жизни, выпив с водою горячие угли. Не меньшую любовь питала Юлия, дочь Юлия Цезаря, к своему мужу Помпею. Не найдя мужа дома, неожиданно увидала она окровавленные его одежды и решила, что он мертв. С диким криком упала Юлия наземь без чувств, и в ту минуту умер ребенок, которого носила она в своем чреве. Нельзя не упомянуть и о трогательной любви царицы Артемисии к ее мужу Мавзолу: устроив ему пышные похороны, велела она сжечь тело его, а прах заключила в сосуд и выпила, ибо желала стать могилой для супруга. А Эмилия, жена Сципиона Африканского? Узнав, что изменяет ей муж с ее рабыней, не подала она и виду и никому не сказала, боясь, что может повредить мужу дурная молва. А сразу же как он умер, отпустила Эмилия ту рабыню на волю, выдав ее замуж. Должно быть, слыхал ты историю о Мирилье, сильном и доблестном рыцаре, который совершил убийство в храме Святого Иоанна Латеранского, за что заточен был и приговорен к голодной смерти? Едва дошла весть эта до его жены, стала она каждый день навещать мужа в темнице. Стражники строго следили, чтобы не приносила она с собой никакой пищи, во исполнение приговора, и тогда, дабы не дать мужу умереть, кормила она его молоком из собственной груди и долгое время спасала его от голода, а стражники так ничего и не заподозрили. Как только стало о том известно, простили Мирилью и помиловали. Женщины, о коих я поведал, известны великой душевной щедростью и ясным умом своим превосходят многих мужей, живших на этом свете, за что достойны всех почестей и славной молвы, ибо умением и старанием преуспели они в том, чем обделила их сама природа. А напомнил я тебе обо всем этом, дабы знал ты, что девица, которую я люблю и почитаю превыше всех на свете, превосходит достоинствами своими всех тех женщин, о коих шла речь. Из-за нее начал я эту войну и, лишь получив мою возлюбленную, эту войну закончу, и не бывать по-иному. Вот тебе мой ответ.

С тем повернулся король спиною к Тиранту и удалился, не захотев более ничего слушать, однако велел он отвести послу лучшие покои. А вечером решил Скариан испытать терпение Тиранта, дабы узнать, настоящий ли он рыцарь и благородных ли кровей. Пригласил он Тиранта отужинать и велел подать на стол множество разных блюд. Сам король сел во главе стола, а Тиранта усадил напротив. Среди многих яств, стоявших перед Тирантом, были особенно изысканные, и Тирант, знавший толк в еде, только их и отведал, а к иным и не притронулся. Как только они встали из-за стола, подали сладости на большом золотом блюде — лимонные цукаты, миндаль и кедровые орехи в сахарной пудре. И вновь взял Тирант самые вкусные и крупные сладости. Затем отвели его в огромный шатер, где горой лежали золотые дублоны и дукаты, а также серебро и серебряная посуда. Было там множество богатых одежд и драгоценностей, великолепных рыцарских доспехов и десяток лошадей под богатой упряжью, а в глубине на перекладине сидели три сокола. Как вошли они в шатер, сказал король:

Узнай же, посол, мой обычай: кто бы ни прибыл ко мне, будь то даже особы королевской крови, привожу я их сюда и прошу выбрать то, что им по нраву и сколько душа их пожелает. Возьми же то, что хочешь, и, чем более возьмешь ты, тем большую доставишь мне радость.

Узнав о желании Скариана, сказал Тирант, что готов взять что-либо в подарок, а ежели тем и прогневит своего господина, будет за то в ответе. И выбрал он сокола, того, что показался ему из трех лучшим. Поразило это короля, и порешил он, что Тирант — человек благородный и доблестный, ибо выбор его не оставлял в том сомнений. Отлично видел Скариан, что перед ним муж достославный, коему ни в чем не отказано природой, в жизни своей не встречал он столь прекрасного рыцаря, а потому дал себе слово, что будет Тирант служить при его дворе. Однако, судя по речам Тирантовым, нелегко было уговорить рыцаря оставить службу у своего господина, а потому до поры ничего не сказал ему Скариан.

А Тирант, получив ответ, о котором выше сказано, возвратился к своему господину, королю Тремисена, и со всеми подробностями поведал о том, что произошло во дворце Скариана. И спросил его король, много ли воинов у его врага.

Сдается мне, — сказал Тирант, — много у него людей, и каждый день прибывает к ним подкрепление. Всех вместе не удалось мне увидеть, но похоже, что в поле за стенами замка стоят лагерем более восьмидесяти тысяч.

Собрали тогда совет в Тремисене и порешили, что Эмир и Тирант возьмут под свое начало десять тысяч воинов — всех, что остались от войска, поскольку иные полегли в сражениях, а иные перебежали во вражеский стан. Отправились они под стены города Алинак, ибо никак нельзя было потерять этот город, а коли возьмет его враг — конец тогда всему королевству. Войско Скариана устремилось уже к Алина- ку, и, зная об этом, повелел Тирант укрепить город как можно лучше, использовав все свои познания и опыт в военном искусстве: на подступах к замку приказал он выстроить множество заграждений, чтобы встретить неприятеля огнем, а там, где стены были более уязвимы, вырыли глубокие рвы, дабы выбираться из крепости и возвращаться под землею, не открывая городских ворот.

Подивился Эмир, увидев столь хитроумные и умелые приготовления Тиранта, и понял, что не ошибся, считая его рыцарем, искуснейшим в ратном деле и во владении оружием. И так стали они ожидать появления вражеского войска.

Король же оставался в укрепленном и готовом к долгой осаде замке Тремисен, а враг тем временем одерживал победы одну за другой по всему королевству.

И случилось так, что некий очень богатый еврей, житель Тремисена, тайно бежал из города и, прибыв в стан короля Скариана, осторожно рассказал ему о своем злом умысле:

Господин, доколе твоя милость будет строить замки на песке? Все, что ты делаешь, — напрасный труд, пока не захватишь ты короля Тремисена, а как будет он в твоей власти, за два дня завоюешь ты все королевство и уж не станешь искать укромную тропу, но, ничего не опасаясь, выедешь вместе с твоими людьми на самую широкую дорогу. А ежели договоримся мы с тобою, сделаю я тебя победителем надо всеми врагами и доставлю прямо тебе в руки короля вместе с его дочерью.

Услышав такие речи, принял их Скариан за дурную шутку, и так ответил:

Да можно ли такое устроить? Однако, коли сослужишь мне эту службу, вот тебе мое королевское слово: станешь ты самым знатным вельможей в моем королевстве. Но не верю я, что способен ты совершить то, чем хвастаешь. Возвращайся лучше туда, откуда пришел, а то как бы злоба твоя и обида на моих врагов мне же не навредила бы. Должно, лихой и негодный ты человек, а потому вряд ли судьба говорит твоими устами. Не знаю, благосклонна она ко мне теперь или враждебна? Что, ежели отвернется она от меня за грехи мои и отдаст победу врагу?

Услышав эти слова, не помедлил еврей с ответом и так сказал.