Прошу тебя, отважный христианин, не падать духом и не винить сына моего за то, что плохо обошелся с тобою. И поверь, не было на то ни моей воли, ни моего приказа — и в мыслях не желал я обидеть тебя, напротив, все эти дни помышлял я лишь о том, что станешь ты мне сыном, а потому ободрись и возрадуйся, ибо надеюсь я, что через тебя и мне дано будет утешение. Прошу я у тебя прощения и знаю — по справедливости держишь ты зло на меня, но, клянусь рыцарской честью, отплачу я тебе сторицею, ежели жив буду, и останешься ты доволен. И не удивляйся, что рыцарь, оставивший поле битвы, просит тебя от имени короля: нет у меня сомнений, христианин, что искусен ты в бою, вижу — многие сражения оставили отметины на твоем теле, слова же, будто покоришь ты землю эту с помощью Бога твоего, что сказал ты, упавши наземь, подтверждают мою правоту. А впервые помыслил я так, увидев твое прекрасное обнаженное тело в пещере: подобно святому Себастьяну, пронзенному стрелами, был ты весь изранен безжалостной рукою, и вряд ли получил ты эти раны, когда спал или веселился. Довольно для меня этого, чтобы не сомневаться, что ты искусный воин и знаток ратного дела. Решай — стоит ли тебе искать другого отца? Стоит ли искать смерти, что быстрее приходит к тем, кто боится ее, чем к тем, кто ее желает? Забудь о муках своих, укрепи дух свой, оставь мрачные мысли и страдания, возрадуйся, дабы ободрить меня, — сердце мое мучится и обливается слезами, лишь помыслю о горьком нашем поражении и о тех, что полегли или получили раны в той тяжкой битве. Молю тебя теперь как сына — сжалься над моим несчастьем. Подумать страшно, что будет с моей честью, лишь только разнесет молва недобрую эту весть.

И на том закончил Эмир свою речь.

Тирант же, преисполненный сострадания, не помедлил с ответом и так сказал: