Тирант в Северной Африке

Немало удивили меня притворные речи и темные замыслы, созревшие в вашем коварном уме: ужели вообразили вы, будто я не разглядела, что под личиною истинной дружбы таите вы самые низкие намерения и жаждете оскорблениями да хулою, порожденными безудержной злобой, обречь мою сеньору на бесчестье и вечный позор? Так не пытайтесь же провести меня и заставить хвалить постыдные слова и поддерживать низменные ваши помыслы — проще вам будет наполнить яму в песке морскою водой, черпая ее дырявым кувшином. Не только любовь внушаете вы людям, но и ненависть, а потому считайте, что все это вам привиделось во сне, я же позабыла уже слова ваши. А коли такое можете вы помыслить о моей госпоже и обо мне, вот что скажу я вам: сами вы, неблагодарный рыцарь, подвергли себя великой опасности. Ведь все, что вы видели в саду, — не более чем игра и шутка, дабы утешить и ободрить госпожу Принцессу, и устроила это Заскучавшая Вдова с теми одеяниями, что оставались от праздника Тела Христова, я же сама надела одежды нашего садовника.

И поведала ему Услада-Моей-Жизни все, что выше описано.

Поражен был Тирант таким рассказом и наотрез отказывался в него поверить, ибо собственными глазами видел все происходившее. Но Услада-Моей-Жизни лишь рассмеялась в ответ и так сказала:

Сеньор, я останусь здесь, вы же пошлите Ипполита в мою комнату, и если заглянет он под мою постель, найдет там одежды чернокожего садовника. И пусть сбросят меня со скалы в море, ежели не говорю я чистую правду.

Тирант согласился и велел Ипполиту взять ключи и немедля отправляться в комнату Услады-Моей-Жизни да тотчас возвращаться, поскольку на море начиналось сильное волнение. И исполнил Ипполит приказ Тиранта. Но когда вернулся он с одеждами негра-садовника, море уже так разыгралось, что не мог он подняться на галеру, а Услада-Моей-Жизни — сойти на берег. Тогда спустили в лодку веревку и подняли одежды садовника на борт. Как увидел Тирант маску и одежды, открылось ему страшное вероломство Заскучавшей Вдовы, и при всех поклялся он, что сожжет ее на костре в присутствии Императора, едва сможет сойти на берег, либо своими руками учинит с ней такую же расправу, какая постигла негра по ее вине. Затем принялся Тирант умолять Усладу-Моей-Жизни простить ему, что посмел подумать дурное о ней и о Принцессе, сам же пообещал вымолить прощение у ее высочества, лишь только ее увидит. И великодушно простила его девица, к обоюдному удовольствию и согласию.

Тем временем буквально за несколько минут буря разыгралась не на шутку, и все видевшие, как лодка Ипполита пытается добраться до берега, молили Бога, чтобы свирепые волны не утянули ее на дно. Однако угодно было Господу, чтобы, наполовину наполнившись водою и с промокшими насквозь людьми, достигла она берега. Меж тем налетел сильнейший ветер и обрушил на море страшный ливень, волны же вздымались все выше, пока не оборвали якорные цепи, которыми держались галеры, и пришлось им волей-неволей направиться в открытое море. И две из них немедля пошли ко дну, ударившись о скалы, — людям удалось спастись, однако ж корабли были потеряны безвозвратно. Три оставшихся вынесло в открытое море, объятое невиданной бурей, и сразу сломались на кораблях мачты и вместе с парусами сгинули в волнах. Одну из галер развернуло против ветра и понесло на скалы, но по воле Господа прибило ее к маленькому острову, где всем людям удалось спастись. Что до галеры Тиранта, ставшей по ветру, несло ее в противоположную сторону, штурвал и снасти были сломаны, корабль потерял управление, а борта его трещали под ударами волн. Последний же корабль постигла страшная участь — расколовшись пополам, в считанные мгновения скрылся он под водою и увлек за собой в гибельную пучину всех, кто был на нем.

А галеру Тиранта несло ветром к берегам Берберии, однако моряки уже потеряли всякую способность ориентироваться и даже не представляли, куда направляется их корабль. Все они громко рыдали и пребывали в великом горе — ставши на колени, принялись они петь Salve Regina, затем исповедались друг другу и попросили друг у друга прощения. Услада-Моей-Жизни меж тем лежала на постели ни жива ни мертва, а Тирант как мог утешал ее. Понял он, что дело принимает совсем дурной оборот, и, кляня тяжкую свою долю, обратил к небу такие горькие слова.