Закончив письмо, коннетабль отдал его оруженосцу, который привез ему послание от Эстефании, сказав при этом:

Друг мой, передай своей госпоже, что нынче у меня здесь множество дел и забот и не в моей воле оставить их без высочайшего на то приказа. Однако когда закончится празднество, которое устраивает сеньор Император, то я сделаю все возможное, чтобы приехать. Поцелуй от моего имени ту, что преисполнена всех достоинств на земле, а затем и мою госпожу.

Оруженосец распрощался с коннетаблем и направился прямо в Константинополь. Прибыв во дворец, он застал Эстефанию за беседой с Принцессой. Когда они заметили оруженосца, то та, которой не терпелось получить ответ, немедленно поднялась с места и с улыбкой молвила ему:

Есть ли что-нибудь от рыцаря, чьим желаниям подчиняются все мои помыслы?

Оруженосец, не говоря ни слова, направился к Принцессе и поцеловал ей руку, а

затем повернулся к Эстефании, поцеловал руку и ей и вручил привезенное послание. Едва письмо оказалось в руках Эстефании, как она воздела его к небесам в знак благодарности за сей дар. Когда письмо было прочитано, Эстефания с Принцессой еще долго разговаривали, и Эстефания сокрушалась, что коннетабля не окажется в городе во время празднества — ведь оруженосец не раскрыл тайны и не сказал, что тот намеревается тайком и не без риска для себя приехать в Константинополь.

Когда подошел день празднества, коннетабль тайно ото всех подъехал в одно место в миле от города и остановился там до следующего утра. Эстефания же ни за что на свете не желала пойти на празднество, ибо на нем не хватало ее возлюбленного. А Принцесса очень просила ее туда отправиться, говоря, что иначе и сама она не пойдет, и весь праздник будет испорчен. Так что в конце концов Эстефания вынуждена была ей уступить.

После того как весьма торжественно отслужили мессу, все проследовали на рыночную площадь. Крыша рынка и его стены были затянуты шерстяной тканью — белой, зеленой и темно-фиолетовой, а по стенам — атласом с вытканным по нему французским узором. Вокруг всего рынка стояли накрытые столы. Император был облачен в очень богатый и очень тяжелый паллий, отороченный по краям парчой. Он уселся в середине стола, а послы по бокам от него. Во главе села Императрица с дочерью. А Великий Карамань и верховный владыка Индии ели, сидя прямо на земле, как то и положено пленникам. Придворные дамы и остальные знатные госпожи сидели справа. И все женщины города, которые только хотели есть, могли это сделать. Эстефания занимала место во главе стола, прочие располагались за ней по порядку. Герцоги же и знатные сеньоры находились за столом слева. Было выставлено также двадцать четыре поставца, полных серебра и золота. В первом поставце были собраны все городские реликвии. Во втором — все церковное золото. Затем стояли десять поставцов с чашами и корзинами, из сокровищ Императора, наполненными золотыми монетами. После них — поставцы с золотыми кубками, поставцы с блюдами и солонками, поставцы с драгоценностями, наконец — поставцы с вазами и солонками из золоченого серебра. Вся серебряная посуда подана была на стол. И подобными вещами были заполнены двадцать четыре поставца. Каждый из них охранялся тремя рыцарями, одетыми в длинные, до полу, парчовые туники и державшими в руках серебряные трости. В тот день Император выставил на обозрение огромные богатства. Столы же, за которыми совершали трапезу, окружали ристалище.

В первый день празднества ристалище защищали Маршал, герцог де Пера и герцог Синопольский. И покуда Император обедал, они состязались. Первым выехал герцог де Пера. Наряд его был из золотой парчи на голубом фоне. Убор герцога Синопольского был наполовину из парчи на зеленом фоне, наполовину — на темносером. Тирант оделся в зеленый бархат, и весь костюм его был изукрашен дукатами, такими большими, что каждый из них стоил тридцать обычных. Убранство Тиранта было необычайно дорогим.

А надо сказать, что как-то раз Тирант, подойдя к двери спальни Принцессы, столкнулся с Усладой-Моей-Жизни и спросил ее, чем занимается Принцесса. Придворная дама ему ответила:

Эх, простофиля! Что же теперь спрашивать, чем занимается моя госпожа? Вот если бы пришли вы пораньше, то застали бы ее еще в постели. А коли увидели бы ее так, как я, то душа ваша обрела бы высшее блаженство. Ведь то, что любишь, тем больше радует, чем больше его созерцаешь. А посему я полагаю, что гораздо приятнее нам что-либо видеть, чем об этом думать. Но коли желаете, заходите и найдете Принцессу уже облаченной в блио. Чувствует она зуд в руках и жжение в пятках, ибо наступают дни веселья и желания наши, видимо, сбудутся к нашей радости. Вот отчего все мы и веселимся. И потому хочу я высказать вам, чего бы я желала. Зачем нет с вами моего Ипполита? Часто я вижу его в своих печальных мечтах. Горько и больно мне думать, что он не здесь, ибо ни одно доброе дело нельзя ни откладывать, ни упускать ради некоего грядущего блага.

Прошу вас, сеньора, — сказал Тирант, — будьте любезны и соблаговолите сказать со всей откровенностью: неужели ее Величество Императрица или кто-нибудь еще, к несчастью, проникли в мою тайну? Если это так, то я прошу у вас совета и помощи, в которых ни одна дама не должна мне отказать.

Я не стану вас обманывать, — ответила Услада-Моей-Жизни, — ибо нас с вами все равно обвинят — вашу милость за то, что вы вошли в спальню Принцессы, меня же за то, что я вас туда впустила. Однако мне известно наверняка: Принцессе хочется, чтобы вы заслужили ее любовь. И насколько я вас знаю, неукротимое стремление к желанной цели должно вам тут помочь. Ведь кто испытывает желание и не может его исполнить, мается как неприкаянный. И нет ничего проще, чем потерять то, что нет надежды вернуть.

Тогда Тирант вошел в спальню ее высочества и увидел Принцессу. Она придерживала рукой свои собранные в пучок золотистые волосы. Увидев его, Кармезина воскликнула:

Кто позволил тебе входить сюда? Не по чину и не по праву тебе являться ко мне в спальню без моего позволения. Ведь ежели узнает о том Император, тебя могут обвинить в низких намерениях. Прошу тебя удалиться, ибо сердце замирает у меня в груди от глубочайшего страха.

Тирант же не обратил никакого внимания на слова Принцессы, а, наоборот, подошел к ней, взял на руки и много раз подряд поцеловал ее в грудь, в веки и в уста. А все придворные девицы, видя, как Тирант забавляется с их госпожой, следили, чтобы никто не вошел. Когда же его рука оказалась под юбкой Принцессы, то все они принялись ему помогать. И, развлекаясь подобными играми и шутками, услышали они, что в спальню идет Императрица, а за развлечениями хватились они, только когда она была уже у порога.

Тирант не раздумывая бросился на пол, и на него навалили ворох одежды. Затем Принцесса уселась на Тиранта и стала причесываться. Императрица же села рядом с ней. Еще немного — и она устроилась бы прямо на голове Тиранта. Одному Богу ведомо, какой страх и позор пережил он в это время! В Такой тревоге пребывал он довольно долго, покуда дамы беседовали о грядущих празднествах. Наконец одна из придворных дам принесла часослов, и Императрица встала, прошла в другой конец комнаты и принялась читать молитву. Принцесса же не двинулась со своего места, опасаясь, как бы ее мать не увидела Тиранта. И, причесавшись, она опустила руку под набросанную одежду и стала расчесывать волосы Тиранту, а он потихоньку целовал ей руку и отнимал гребень. Тревожась за него и за свою госпожу, придворные девицы окружили Императрицу, и Тирант, стараясь не шуметь, выбрался из-под платьев и вышел из спальни, унося с собой гребень, отданный ему Принцессой.

Оказавшись за дверью и полагая, что он в безопасности и его никто не видит, Тирант внезапно заметил, что навстречу ему в сопровождении спальничеш движется Император, направлявшийся прямиком в покои Принцессы. Увидев, что они идут из большой залы, Тирант весьма обеспокоился. Он поспешно вернулся в спальню Принцессы, говоря:

Сеньора, спасите меня как-нибудь — сюда идет Император!

Ах я несчастная! — воскликнула Принцесса. — Не успели мы избежать одной беды, как угодили в еще худшую! Что я вам говорила — вечно вы приходите не вовремя!

И немедленно приказала она придворным девицам подойти поближе к Императрице, а Тиранта тайком провели в соседнюю комнату, на сей раз навалив на него груду перин, дабы Император, по обыкновению пройдя в спальню своей дочери, его не обнаружил.

Когда Император пришел к Принцессе, та украшала волосы драгоценными каменьями. Он дождался, покуда она покончит с этим занятием, Императрица прочтет часы, а придворные дамы оденутся. После чего Императрица встала первой, а за ней последовали остальные. Когда все были уже у дверей, Принцесса попросила подать ей перчатки, но затем прибавила:

Я их убрала в такое место, что никто из вас не отыщет.

Она вернулась в комнату, где остался Тирант, и приказала снять с него наваленные перины. А он подскочил и, взяв Принцессу на руки, стал кружиться с ней, без конца целовать ее и сказал:

Подобной красоты и подобного совершенства не было еще ни у одной девицы в мире. Ваше высочество превосходит всех в познаниях и в скромности, и неудивительно, что этот мавр, этот султан, мечтает заключить вас в свои объятия.

Ты обманут видимостью, — возразила Принцесса, — ибо я вовсе не настолько совершенна, как ты говоришь. Тебя же лишь благие намерения заставляют высказываться таким образом, потому как, чем сильнее человек любит что-нибудь, тем больше хочется ему это любить. Но все же, хоть и одета я в черное платье, однако под скромным покрывалом ношу украшения. А пламя, что озаряет мой взор и отражается в твоем, — не что иное, как любовь: ведь добродетельной любви довольно одного созерцания. И посему я сделаю так, чтобы ты приобрел вечную и земную славу вместе с честью. Но ежели тебе этого мало и ты останешься недоволен, то, значит, ты — неблагодарный человек, более жестокий, чем император Нерон. А теперь поцелуй меня и отпусти, потому что Император меня ждет.

Тирант не мог исполнить ее просьбы, поскольку девицы держали его за руки, чтобы он, продолжая игры и шутки с Принцессой, не испортил бы ей прическу. И когда Тирант увидел, что Принцесса уходит, а он не может руками к ней прикоснуться, то ногой приподнял ей юбку и туфлей дотронулся до запретного плода, а его нога оказалась как раз между ее бедер. Тогда Принцесса выбежала из комнаты и поспешила к Императору, а Заскучавшая Вдова через черный ход вывела Тиранта в сад.

Придя к себе в покои, Тирант снял с себя штаны и туфли. Штанину и туфлю, которыми он прикоснулся к Принцессе под платьем, приказал он богато расшить жемчугами, рубинами и брильянтами, коих цена была более чем в двадцать пять тысяч дукатов.

В день ристания на Тиранте были и сия штанина, и туфля. Все, кто при этом присутствовал и видел их, были изумлены необыкновенными драгоценными каменьями, красовавшимися на них, а столь дорогой кожаной туфли никто никогда и не видывал. И на одетой таким образом ноге у Тиранта не было ни поножей, ни шпоры, но лишь на левой. Однако он, казалось, прекрасно себя чувствовал. На его нашлемнике были водружены четыре золотых колонки и чаша Святого Грааля, на манер той, которую завоевал славный рыцарь Галеас. А над чашей находился гребень, данный Тиранту Принцессой, с изображенным на нем девизом, каковой сообщал тому, кто мог его прочитать: «Нет такой добродетели, которой бы она не имела». Вот в таком виде он выехал в тот день.

Посреди ристалища находился большой помост, устланный парчой. А посреди помоста — огромное, богато изукрашенное кресло на столпе, которое благодаря этому могло вращаться. На нем восседала мудрая Сивилла, роскошно одетая и исполненная великолепия. Она постоянно поворачивалась во все стороны. Внизу, у кресла, сидели все богини с закрытыми лицами, так как в прежние времена язычники считали их небесными созданиями. Вокруг богинь расположились все женщины, которые были хорошими возлюбленными, такие как королева Гиньевра, любившая Ланселота, королева Изольда, любившая Тристана, королева Пенелопа, любившая Одиссея, Елена, любившая Париса, Брисеида, любившая Ахилла, Медея, любившая Ясона, Дидона, любившая Энея, Деянира, любившая Геракла, Ариадна, любившая Тесея, и королева Федра, которая домогалась Ипполита, своего пасынка, а также многие другие, коих утомительно перечислять и кои в конце своей любви были обмануты возлюбленными, как любезная Медея Ясоном, ее погубившим, или Ариадна Тесеем. Тот, украв Ариадну из дворца отца ее, короля, посадил ее на корабль, а потом бросил на пустынном острове, где она в горести и закончила свои дни. Женщин, подобных тем, о которых я сказал, было там множество. И каждая держала в руке плеть. Рыцаря же, который во время турнирного боя был выброшен из седла и падал на землю, вели к помосту, и мудрая Сивилла зачитывала ему смертный приговор за то, что пренебрег он любовью и ее властью. Тогда все женщины преклоняли колена перед Сивиллой и умоляли ее оказать рыцарю милость и пощадить ему жизнь, заменив смертный приговор на удары плетью. Сивилла уступала просьбам стольких сеньор, и тогда с рыцаря прилюдно снимали все доспехи и сильно пороли его плетью, заставляя при этом спуститься с помоста на землю. И каждого, кто в сражении оказывался поверженным, ждало подобное вознаграждение.

В день турнира защитники ристалища заняли боевые места еще до рассвета и не разрешали сражаться никому, кто не был бы одет в парчу, бархат или шаперию.

А коннетабль, узнав, что Император повелел устроить это празднество, необыкновенным образом разоделся и как раз в то время, когда Его Величество наслаждался обедом, въехал на главную площадь и предстал перед всеми в следующем виде: половина его костюма была из парчи, подбитой другим слоем парчи, алого цвета, а половина из темно-фиолетового дамаста; дамаст покрывал узор, изображающий снопы кукурузы, причем початки были расшиты жемчугом, а стебли — золотом. Наряд этот был весьма живописным и роскошным. На голове коннетабля красовался шлем с наметом из той же ткани, а под ним — шляпа из войлока, также богато расшитая жемчугом и золотом. По мечу на его поясе легко было догадаться, что он явился прямо с дороги. Его сопровождало тридцать сеньоров, все в алых плащах, но у одних они были оторочены собольим мехом, а у других — горностаевым. А десять рыцарей, которые также с ним приехали, облачены были в костюмы из парчи. Лица всех закрывали капароны. Подобным же образом были одеты и шесть глашатаев, которых взял с собой коннетабль. А впереди него ехала девица в богатом убранстве, и она держала в руке конец серебряной цепи, а другой был привязан к шее коннетабля. Сверх того, она вела на привязи двенадцать мулов в попонах из алого шелка и с шелковой же подпругой. На одном муле везли кровать коннетабля, на другом длинное копье, завернутое в парчу. Таких копий всего везли шесть, каждое — на отдельном муле. Так явился коннетабль на празднество и, сопровождаемый двенадцатью мулами, каждый из которых вез что-нибудь из его вещей, объехал вокруг ристалища. Оказавшись напротив Императора, он глубоко поклонился ему и обошел представителей всех сословий, поприветствовав каждого из них. Когда Император увидел, что у всех прибывших лицо закрыто, то послал узнать, что же это за рыцарь явился столь торжественно. И тот, кто был спрошен об этом, ответил, как ему было приказано:

Перед вами рыцарь, ищущий приключений.

И большего от него невозможно было добиться.

Император тогда сказал слуге, привезшему ответ:

Имени своего он назвать не хочет, но вполне ясно указывает, что является пленником, раз ведет его на цепи девица. Поезжай снова к нему и спроси у девицы, что за любовь его так пленила. А если он опять не захочет сообщить, как его зовут, то посмотри, не прочтешь ли имя на его щите, где имеется какая-то надпись.

Слуга поспешил исполнить повеление Императора. Девица же ему ответила:

Рыцаря сего обрекла на муки, и заточила в тюрьму одна целомудренная девица, и, сообразно его желанию, подчинила себе так, как вы видите.

Более девица ничего не прибавила, и слуга передал ответ, а Император молвил:

Таков удел рыцарей — нередко они любят, а их нет. И каждому хочется вновь быть юным, хотя я уже и не припомню безмятежных дней в моей жизни, а одни лишь суровые. Но скажи-ка: прочитал ли ты, что написано на его щите, устрашающем и непобедимом?

Сеньор, — сказал слуга, — прочитал, и не один раз. Надпись сия составлена на испанском или французском языке.

Она гласит:

«Будь проклята любовь, что делает ее в моих глазах прекрасной,

Коль скоро делает она меня — несчастным!»

Между тем коннетабль подъехал уже к краю ристалища с копьем наготове. Он спросил, с кем надлежит ему состязаться, и было сказано в ответ, что с герцогом Синопольским.

И понеслись они друг другу навстречу, и стали наносить прекрасные удары. Когда поскакали они в бой в пятый раз, главный коннетабль столь храбро атаковал герцога, что выбил того из седла. С ристалища отвели герцога Синопольского к помосту мудрой Сивиллы, где он был немедленно разоружен и высечен женщинами, которых оставили коварные любовники.

После того как сия церемония подошла к концу, коннетабль вновь стал состязаться, на сей раз с герцогом де Пера. Когда сошлись они в бою в десятый раз, коннетабль попал копьем прямо в середину забрала герцога, оглушил его и повалил вместе с конем на землю.

Да кто же это такой? — воскликнул Тирант. — На беду себе ищет он приключений, коли смог победить моих лучших друзей!

И не мешкая приказал он покрыть себе голову шлемом, сел на коня, попросил толстое копье и, вооружившись им, встал в одном конце ристалища. А в то самое время, когда он приуготовлялся к бою, герцога де Пера, который пришел в сознание, отвели к помосту мудрой Сивиллы и поступили с ним так же, как и с герцогом Синопольским. А коннетабль, увидев на ристалище Тиранта, заявил, что не желает больше состязаться. Судьи же сказали, что он обязан непременно двенадцать раз сойтись верхом на коне в состязании с противником, как то было предписано. Дамы и все зрители, располагавшиеся за столами вокруг рынка, весело обсуждали, как сей неведомый рыцарь поверг на землю двух герцогов.

Император же сказал:

Погодите, вот как он сейчас еще и нашего Маршала выбьет из седла.

Не выйдет у него этого, — возразила Принцесса. — Святая Троица да охранит Тиранта от такой неприятности! Однако ежели сей рыцарь одолеет его, то вполне можно будет назвать его удачливым.

Император на это ответил:

Клянусь Богом, я за всю свою жизнь не видел, чтобы кто-нибудь за десять сходок с противником выбил из седла двух герцогов и явился бы на турнир, столь безупречно подготовившись, как это сделал сей рыцарь. Помимо того, оцените, какие у него мулы: подпруга на них из шелка, а попоны из парчи. Это под стать не простому рыцарю моей империи, но королю или королевскому сыну. А посему желаю я знать, откуда сей рыцарь, ибо опасаюсь, что он уедет, дабы не испытать на себе неприязни тех, кого он победил на турнире.

И Император приказал двум девицам несказанной красоты и богато разодетым поехать к рыцарю и от имени Принцессы попросить его назвать свое имя, ибо всем не терпелось его узнать.

Коннетабль ответил девицам:

Лишь одно я могу теперь сказать и прошу передать вашему повелителю: самое дорогое получить не так-то просто. Однако, дабы слова мои не казались напрасными, скажу: я — с Дальнего Запада. Так и передайте сеньоре Принцессе.

С таким ответом вернулись девицы, передав его своей госпоже. А коннетаблю пришлось состязаться с Тирантом. Они поскакали навстречу друг другу, но коннетабль положил копье на фокр и поднял его острием вверх. Когда Тирант увидел, что сделал коннетабль, то тоже поднял копье и не пожелал нападать на него, но с вызовом спросил, почему коннетабль оказывает ему такую любезность. Ежели из-за того, что он Маршал, то пусть не беспокоится, выходит на бой и не стесняясь показывает свою доблесть, не сдерживаясь из вежливости.

Герольд, передавший его слова коннетаблю, произнес их весьма оскорбительно. Коннетабль в ответ промолвил:

Скажите пославшему вас, что я сделал это из вежливости, но пусть он помнит, что я могу поступить с ним так же, как с остальными.

И коннетабль потребовал, чтобы ему дали наиболее толстое из его копий. Но перед самым боем он вновь его поднял вверх. Тирант опустил острие копья к земле, сильно раздосадованный, ибо не смог отомстить за оскорбление, нанесенное герцогам. Тут, по приказанию Императора, лошадь коннетабля немедля взяли под уздцы, чтобы он не уехал поспешно. Подошли также судьи и с большими почестями отвели коннетабля к помосту Сивиллы. Там сняли с него шлем. Все богини встретили его с несказанной радостью и оказали необыкновенную честь.

Когда они узнали, что перед ними главный коннетабль, то усадили его на трон Сивиллы, а она вместе с остальными угощала его всевозможными блюдами и сладостями. Все за ним ухаживали как могли: кто расчесывал ему волосы, кто отирал пот со лба. И подобным образом поступали со всеми, кто оказывался победителем на турнире. И полагалось каждому из них оставаться на троне до тех пор, покуда не приходил новый рыцарь, сражавшийся еще лучше.

Когда Император, Императрица и все дамы узнали, что победившим рыцарем оказался коннетабль, то перестали тревожиться. А Эстефания, услышав их разговоры и узнав об этом, так обрадовалась, что взор ее затуманился, сердце замерло и она упала в беспамятстве. Лекари, бывшие при Императоре, бросились оказывать ей помощь. Недаром говорит Аристотель, что девицам становится плохо как от сильных страданий, так и от сильной любви.

Когда она пришла в себя, Император спросил, отчего ей стало так худо, и она ответила:

Оттого, что на мне слишком узкое платье.

А коннетабль весь день восседал на троне Сивиллы, ибо не нашлось никого, кто бы смог его заменить.

С наступлением темноты рыцари продолжали состязаться при факелах, которые были зажжены во множестве. Через два часа — когда все уже отужинали — настал черед танцев, шуточных интермедий и прочих разнообразных развлечений, которые очень украсили праздник. Все это длилось еще три часа. После полуночи Император и все остальные отправились спать.

А дабы не нужно было возвращаться во дворец и можно было бы наслаждаться празднеством денно и нощно, Император приказал устроить в здании рынка прекрасные покои, где и разместился вместе со всеми дамами.

Празднества эти продолжались восемь дней. На следующее утро множество рыцарей пытались заставить коннетабля уступить им место на сивиллином троне. И явился на турнир один рыцарь, родич Императора, по прозванию Большой Барон. Он ехал, готовый к поединку, а на крупе его лошади стояла девица, опираясь на его плечи руками, голова же ее возвышалась над его шлемом, так что лицо ее было хорошо видно всем. Она держала щит, на котором золотыми буквами было написано:

«Взгляни, влюбленный, на девицу эту —

Зря совершенней станешь ты искать по свету».

А еще прежде явился другой рыцарь. Он тоже вез девицу, держа ее на плечах, подобно святому Христофору, перенесшему на плечах Христа. На его доспехах и на наглавии лошади имелся девиз, который гласил следующее (ибо его девица звалась Лионор) :

«Влюбленный, окажн ей честь —

Ее прекрасней в целом мнре несть».

Тирант вступил в сражение с Большим Бароном, и они много раз сходились в бою. Последняя схватка оказалась почти смертельной. Тирант пробил копьем обшивку на щите Барона, а также и сам щит и, оглушив его ударом по шлему, выбил из седла, так что его противник перелетел через круп лошади. Большой Барон был настолько высоким и грузным, что при падении получил сильнейший удар и сломал два ребра. Однако в схватке он успел ударить копьем Тиранта в руку, чуть пониже щитовых ремней, но его копье при этом не сломалось, будучи очень толстым. Рыцари столкнулись с такой силой, что лошадь Тиранта, отступив на три шага, рухнула на колени. Тирант же, почувствовав это, выдернул ноги из стремян, но вынужден был опереться правой рукой о землю. Ему помогли, чтобы не упал он на землю всем телом. Лошадь его тут же издохла. Большого Барона, невзирая на боль, перенесли на помост мудрой Сивиллы, где он получил удары плетьми, но не такие сильные, как прежние рыцари, ввиду его переломанных ребер. Что же до Тиранта, то судьи постановили следующее: по причине того, что лошадь его упала и испустила дух, а он покинул седло, но не упал всем телом на землю, а лишь коснулся ее рукой, отныне он был обязан состязаться без пышного убранства и не надевать на турниры правой шпоры и правой наручи.

Тирант, видя, что подвергся стыду из-за своей лошади, поклялся никогда в жизни больше ни с кем не сражаться в поединке на турнирах за исключением короля или королевского сына.

После этого коннетабль спустился с трона, и на его место посадили другого рыцаря. А коннетабль стал защищать ристалище вместо Тиранта. И все восемь дней, что длилось празднество, было там всего вдоволь — как приключений и представлений, так и угощений и прочих вещей, и все происходило чрезвычайно благородно и возвышенно.

На следующий день после того, как Тирант перестал биться на турнире, он вышел, облаченный в черный бархатный плащ, на котором серебряными и золотыми нитями было вышито дерево, называемое «тщетные усилия любви», — оно дает маленькие белые плоды, из каковых делаются четки. На Тиранте были те самые штаны, в которых он сражался, — с одной штаниной расшитой, а другой нет, а также туфля, коей он дотронулся до того, чего желал больше всего в жизни. А прежде чем явиться в таком костюме, приказал он нарядить лучшую из своих лошадей и вместе с теми убранствами, которые были у него на ристалище, вместе с упряжью, нашлемником и прочими турнирными атрибутами послал ее Большому Барону. Тот очень благодарил его за этот дар, который стоил более сорока тысяч дукатов.

Каждый день Тирант находился при дворе, развлекая беседами Императора и всех присутствующих, а особливо дам. И каждый день он появлялся в разных нарядах, но штаны не менял. Однажды Принцесса в шутку ему сказала:

Скажите, достославный Тирант, откуда эта мода на парадные штаны вроде ваших, с одной штаниной расшитой, а другой нет — из Франции или из другой какой страны?

А спросила она об этом на следующий день после празднеств, когда ехали они в город Пера, в присутствии Эстефании и Заскучавшей Вдовы. Тирант ответил:

Как, сеньора, неужели вы не знаете, откуда эта мода? Разве вы не помните, как пришла к вам внезапно ваша матушка, а придворные девицы накрыли меня ворохом одежды и спрятали под ней, и Императрица чуть не села мне на голову? А затем явился и ваш отец и меня спрятали под перинами во внутренних покоях. Когда же они ушли, то я затеял с вами игру, но поскольку меня держали за руки, то пришлось мне воспользоваться другой частью тела, и нога моя проникла между ваших бедер и почти коснулась того места, благодаря которому моя любовь может достигнуть самого большого блаженства, какое только существует на этом свете. Но боюсь, из-за грехов моих не видать мне подобного счастья.

Ах, Тирант! — воскликнула Принцесса. — Я прекрасно помню обо всем, что ты сейчас сказал, ведь тот день навсегда остался в моей памяти! Придет время, и ты прикажешь расшить обе штанины, ибо сможешь касаться ногами чего захочешь.

Услышав подобные слова, произнесенные с такой любовью, Тирант мгновенно спешился, якобы поднять перчатки, которые он нарочно уронил, и поцеловал Принцессе ногу, поверх ее юбки, а затем сказал:

Оказанную милость следует принять, ответив на нее поцелуем.

Когда они прибыли в город Пера и рыцари уже собирались облачиться в доспехи для участия в турнире, все заметили девять галер, подплывших к самому берегу. Император приказал не начинать ристания, покуда не выяснится, что это за галеры. Не прошло и часа, как корабли торжественно пристали. Император весьма обрадовался, узнав, что они из Франции. Капитаном их был кузен Тиранта, служивший пажом у французского короля, который пожаловал ему титул виконта де Бранша. Виконт, видя, как его дядя, отец Тиранта, хочет увидеться со своим давно уехавшим сыном, уступая просьбам матери Тиранта и зная, что тот повел жестокую и справедливую войну с неверными, одержал множество побед, но еще не одолел их до конца, решил попробовать свои силы в славном ратном деле и вместе с другими рыцарями и баронами прийти на помощь своему кузену. Он захватил с собой пять тысяч вольных стрелков, которые дал ему король Франции, прослышавший о великих подвигах, совершенных Тирантом ради защиты Императора Константинопольского. Каждый лучник имел пажа и оруженосца. Как раз по случаю сей экспедиции и пожаловал король Франции кузену Тиранта титул виконта, множество владений, а также дал денег на оплату войска за полгода и галеры, вооруженные и снабженные всем необходимым. Виконт заехал на Сицилию и увиделся с новым королем, которому оказал великие почести и подарил целый табун лошадей.

Когда Тирант удостоверился, что прибыл сеньор д’Амер, его кузен, он тут же сел на небольшой корабль вместе с коннетаблем и другими рыцарями, и все они поднялись на прибывшую галеру. Все чрезвычайно обрадовались встрече, а затем сошли на берег, чтобы отдать почтение Императору, очень довольному прибытию французов. Он был весьма доволен и тем, что послы султана еще не отбыли. Затем французы оказали почтение дамам, а те старались в ответ быть как можно любезнее из уважения к Тиранту. Турнир, по приказу Императора, был отложен до следующего дня.

Наутро все рыцари вооружились. Император очень просил Тиранта участвовать в турнире вместе с остальными, ибо он вполне мог это сделать, не нарушая принесенной клятвы. Тирант был рад послушаться повеления Императора, потому как на турнире затевался общий бой. В тот день он выехал на ристалище весьма пышно разодетый.

Виконт де Бранш попросил Тиранта одолжить ему лошадь, также желая принять участие в турнире. Император и дамы уговаривали его не сражаться, ибо он еще не оправился от путешествия по морю. Он же в любезных выражениях им возражал, утверждая, что ни за что на свете не откажется состязаться на турнире, поскольку плавание на корабле для него не в тягость, а в удовольствие. Тирант, видя его непреклонное желание, послал ему десять лучших своих лошадей. Тогда Император послал ему еще пятнадцать, одну прекраснее другой. Императрица — тоже пятнадцать, а Принцесса, по приказу отца, — десять. Коннетабль отправил ему семь превосходных скакунов, герцоги и графы тоже, так что в тот день у него оказалось восемьдесят три лошади из самых лучших во всем городе.

Виконт явился на турнир в наряде, подаренном ему королем Франции. Наряд был расшит фигурами лежащих львов, на шее у которых висели большие колокольчики, сделанные из золота, и фигурами мальчиков, держащих в руке серебряные колокольчики. Когда лошадь шла, то одно удовольствие было слушать, как мелодично все они звонят.

Всего на поле выехало восемьсот рыцарей с золотыми шпорами. Того же, кому не была оказана честь посвящения в рыцари и у кого не было убранства из шелка, бархата или шаперии, к ристанию не допускали. И многие приняли рыцарство в тот день, дабы участвовать в ратном деле.

Виконт, который не был еще посвящен в рыцари, зная о данном распоряжении Императора и не желая его нарушать, приехал на поле и, когда все собрались, спешился и поднялся на помост, где находилась Императрица. Он попросил Ее Величество оказать ему милость и честь посвятить его в рыцари.

Принцесса же спросила:

Как же так? Разве не лучше было бы, если бы сам сеньор Император своей собственной рукой посвятил вас?

Сеньора, — отвечал виконт, — я поклялся, что не приму посвящения в рыцарство от мужчины, потому как родила меня женщина, я люблю женщину, ради любви к женщине я сюда приехал, и в женщине обнаружил я наивысшую честь. А посему я полагаю, что и произвести меня в рыцари должна женщина.

Императрица послала сообщить об этом Императору. Тот пришел вместе с послами и повелел Императрице посвятить виконта в рыцари, что и было исполнено. Принцесса приказала принести прекраснейший меч своего отца, с рукоятью и украшениями из золота, и повязала его виконту. А Император велел подать ему шпоры, целиком из золота, у которых в каждое колесико был вставлен бриллиант, рубин или сапфир, и передал их дочерям герцогов, дабы те одели шпоры виконту. Правда, Император приказал одеть только одну из них, ибо тот, кто желает быть посвященным в рыцари женщиной, имеет право носить лишь одну шпору и одну половину вооружения золотую, а другая должна быть серебряной. Меч можно носить весь позолоченный, но камзол, штаны и все убранство необходимо украшать наполовину золотом, наполовину серебром. Существует также обычай, чтобы сеньора, посвятив кого-либо в рыцари, его поцеловала. Так и поступила Императрица.

Виконт сошел с помоста и выехал в поле. Герцог де Пера возглавлял одну половину рыцарей, а Тирант другую. А для того, чтобы рыцарей не перепутали, они носили на шлемах значки, одни — зеленые, другие — белые. Тирант вывел на середину поля десять своих рыцарей, для которых настал черед биться, а герцог — десять своих, и они начали бой. Затем к ним добавили еще по двадцать, потом еще по тридцать с каждой стороны, и постепенно все вмешались в сражение. Каждый старался биться как можно лучше. Тирант следил за своими людьми. Заметив, что им приходится туго, он с копьем наперевес врезался в гущу сражавшихся и так отважно наскочил на одного из рыцарей, что насквозь пронзил его копьем. После чего Тирант вынул меч из ножен и стал наносить могучие удары во все стороны, походя на разъяренного льва, так что все, кто смотрел на бой, пребывали в изумлении от недюжинной силы и великой храбрости, им проявленных.

Император был чрезвычайно доволен, видя столь выдающееся ристание. Через три часа он спустился с помоста, сел на лошадь и верхом направился в гущу сражавшихся, чтобы разнять их, ибо заметил, что некоторые начинают действовать не без коварства и что имеется много раненых. После того, как рыцари сняли доспехи, все направились во дворец и там вели беседы о турнире, столь необыкновенном, что, по словам чужеземцев, нигде еще не видано было таких великолепных рыцарей, таких прекрасных доспехов и богатого убранства лошадей. Император сел за стол и пригласил всех рыцарей, участвовавших в сражении, разделить с ним трапезу. Когда обед подходил к концу, Императору сообщили, что в порт прибыл какой-то корабль без мачты и без парусов, весь затянутый черной тканью. Покуда рассказывали эту новость, в залу вошли четыре девицы необыкновенной красоты, одетые в траур. У них были удивительные имена. Одну звали Честь, о чем говорил весь ее облик; вторую звали Непорочностью все рыцари и дамы, знавшие толк в любви; третью — Надеждой, потому как была она крещена в водах Иордана; четвертой же по наследству досталось имя Красота. Собравшись перед Императором, они с глубоким почтением поклонились ему, и Надежда, бывшая старшей над ними, начала свою речь таким образом.