Если «сирены» умолкали, то надолго – затыкать уши больше не пришлось. Только Глюк на всякий случай вату не вынимал и успешно притворялся, что не слышит командирского крика: «Отдай СВД!» Припустил по тоннелю побыстрее, но, оказавшись перед лицом бойцов с очередного блокпоста, затормозил, потому что объясняться с постовыми без командира за спиной не хотелось. Полномочий не хватало. И вообще, «штрафбату» было велено помалкивать и не отвечать ни на один вопрос. Пришлось вернуться, хоть расставаться с винтовкой было жаль. Сталкеры уже не торопились и шли медленно.

– Молодец, Денис. – Доронин говорил это уже во второй раз, но не мешало бы подбодрить паренька, который, кажется, даже еще не разобрался, что только благодаря ему половина отряда сейчас не погибла, провалившись черт знает куда. До сих пор вспоминалось с омерзением, как шевелится на дне что-то. На дне ли? Есть ли там вообще дно, или сатанисты не там ищут вход в царство Князя тьмы, а он давно и преспокойно существует, никем не замеченный?

Пищухин не ответил. Доронин подозревал, что тот сейчас, пользуясь темнотой, краснеет от удовольствия и некоторого неудобства, что его так благодарят. Но командир обязан не только ругаться, а когда следует, и похвалить не грех. Навстречу показался Глюк, выковыривающий вату из ушей.

– Блокпост, командир!

Доронин протянул руку за СВД, взволнованный Глюк положил на нее вместо оружия комки ваты… За спиной грохнул такой смех, что Доронин и сам не выдержал, захохотал. Неподалеку раздались голоса:

– Стой! Кто идет? И чего ржете? У нас что теперь, «сирены» в тоннеле начали анекдоты рассказывать?

Доронин крикнул в темноту:

– Сталкеры Бауманского Альянса! – И поднес внушительный кулак к носу Глюка. – Еще раз отойдешь на метр от Нарбекова или шутку какую отмочишь, я с тобой по-другому разберусь и скажу, что тебя в пути потерял. Никто с меня не спросит, будь уверен.

Блокпост уже был предупрежден об отряде, на что Доронин мысленно выругался: не иначе телефон заработал! Вот прямо после их ухода и заработал. Повадки руководителей разных рангов были для него тайной еще большей, чем повадки мутантов наверху. С теми даже как-то проще. Еще раз повторив про себя сочиненную в тоннеле легенду о цели пути, он отправился к начальнику станции.

Шоссе Энтузиастов показалась командиру намного уютнее, здесь уже хотелось присесть и отдохнуть. Но вместо этого приходилось держать в голове кучу названий улиц и предприятий района Авиамоторной, которыми засыпали его Сафроненко с Дятловым. Жаль, сталкеров с собой в начальственный кабинет не возьмешь – «штрафбату» нужны охранники, хотя бы для видимости.

– Мы уже запросили информацию о вас, Валентин Николаевич. Ждем подтверждения.

– Ждите.

Хотелось добавить: «и дождетесь». Потому что Бауманский Альянс не захочет потерять результаты экспедиции. Хоть в этом командир был уверен. Но, насколько подсказывал ему опыт и нюх на взяточников, процесс можно ускорить, если поделиться этими самыми «результатами». Ведь главной целью были не ОЗК и даже не медикаменты. Доронину уже очень хотелось вернуться домой, настолько, что готов был предложить пару защитных комбинезонов, чтобы только немедленно отправиться на Площадь Ильича. Любой другой на его месте так и поступил бы. Теперь в душе командира никак не могли прийти в согласие две вещи: он должен обеспечить четкое выполнение задания и отчитаться в каждой мелочи, и в то же время не давало покоя, что его, боевого командира, использовали в непривычном качестве, как торгаша, ну, ладно, дипломата! Все равно – использовали. Так отчего ж тут не поторговаться? Сошлись на двух ОЗК.

Хозяйственный Лысый сидел на мешке и выдавать защитные комплекты не соглашался, пока не получил команды от Доронина. И даже тогда аккуратно, не открывая остального содержимого, выдал требуемое неохотно.

Усталость брала свое, шествие через уже знакомые станции и тоннели не вызывало интереса даже у Пищухина и Глюка. Только на тесноватой станции Площадь Ильича снова потребовались документы, что внесло хоть какое-то разнообразие.

Оставался последний перегон до Кольцевой линии. Доронину назвали фамилию: Шевченко. Именно с ним связывались по телефону, и именно его следовало спросить, когда отряд придет на Марксистскую. Ганза подбирала под себя соседние станции, не завоевывая их, и командир не переставал удивляться, как потихоньку расползается влияние Кольца. Но его мнения при этом не спрашивали, и он предпочитал помалкивать, хоть и относился к сильному соседу с осторожностью.

Шевченко нашелся быстро, он казался ровесником самого Доронина. Краснолицый мужчина сверил фамилии бойцов и наемников со списком, переданным ему Калининской Конфедерацией. Тщательно проверяя фамилии, мельком оглядывая сталкеров, им соответствующих, он вдруг остановился:

– Першуков… Что-то знакомое. Он числится у нас в розыске за контрабанду наркотиков. И мне придется вызвать службу безопасности!

– Вычеркивайте, он за эту контрабанду уже срок мотает. Вот прямо в настоящий момент, – ответил командир, думая, что нужно было все же выбросить из отряда и Глюка вместе с его дружком Метрополем, не зря интуиция подсказывала неприятности. Но если до сих пор как-то с ними справлялся, то административные барьеры оказались для Доронина не по силам. Старый вояка не привык возиться с бумажками, рука сама тянулась к оружию. Вести себя подобным образом на Кольцевой линии не следовало, а другого способа командир не знал. – Насколько я помню из личного дела, он уж год как должен находиться в заключении.

– Тогда что он делает сейчас здесь? Я могу пропустить весь отряд, кроме него.

Командир помолчал немного, потому что высказать все, что пришло на ум в первую секунду, было бы слишком недипломатичным решением проблемы. И второе – тоже, слова стали еще заковыристее. Конечно, не стоило упираться из-за одного человека, к тому же такого, от которого он, кроме проблем, за время пути мало что видел. Но бойцы решили за него: Лысый, Индеец и Сафроненко сомкнули ряды, заслонив собой маленького Глюка. Да и остальные всем видом показывали, что своих не сдают. Улыбка неудержимо расползалась по лицу Доронина: отряд только сейчас стал тем, чего он ждал от них с самого начала, но и не надеялся дождаться: разношерстная команда объединилась. Ну, лучше поздно, чем никогда.

– Тогда наш отряд застрянет на вашей станции надолго.

Шевченко растерянно оглянулся и снова посмотрел на командира. Тот явно не спешил выполнять требование сдать упомянутого сталкера ганзейскому правосудию, и уж точно не собирался этого делать добровольно. Заставить его силой, позвать охрану? И неприятностей не избежать. Потому что, хоть неблагозвучная фамилия «Першуков» крепко засела в памяти таможенника, но вот в каком году она там обосновалась, он действительно вспомнить не мог.

Ганза славилась своим порядком, и Доронин понимал, что никто не поверит на слово ни ему, ни отряду. Личное дело Глюка осталось на Бауманской, а ничем другим нельзя было подтвердить, что дважды за одно преступление не судят, и уж тем более – не разыскивают. Как бы ни хотелось купить себе свободный проход ценой потери одного бойца, пусть временной и совершенно безопасной для того, но идти на уступки командир не хотел. Теперь он всерьез подумывал о поверхности, где всё просто и любая проблема разрешима без лишних слов и разговоров. Может, Индеец был прав изначально, предлагая этот путь? Или в марте крышу сносит не только собакам, но и излишне премудрым таможенникам, птера ему в задницу?!

Нарбеков шагнул вперед. Командир с опаской оглянулся на Илью, но тот только положил на стопку бумаг в руках Шевченко светошумовую гранату. Такое Доронину в голову не приходило… Может быть, потому что Глюк, по его мнению, не стоил и доброго слова? Но раз отряд решил по-другому, пришлось молча согласиться. Граната исчезла в кармане, и вместе с ней пропали все сомнения в правомерности нахождения Вадима Першукова на территории Ганзы.

До блокпоста перед Бауманской Доронин считал каждый шаг, за шлагбаумом можно было уже расслабиться. Только сейчас немного отпустило бешеное напряжение последних часов. Уполномоченный Альянса отряд не поджидал, поэтому Доронин решил, что раз тот не торопится на встречу, то и им спешить ни к чему. Тем более хотелось отдохнуть, поговорить с Казаковым и уместить в собственной голове полный беспорядок. Нахватался впечатлений и информации, но толкового доклада на этом не выстроишь. Только одна мысль была ясной и конкретной: сорок шесть лет для пенсии достаточно? Или все же рано уходить на покой?..

Есаул поставил чайник на огонь, но Доронин не мог дождаться, когда закипит вода.

– Если уж покрепче нельзя, пусть будет погорячее. – Взяв в руки кружку с чаем, он наконец почувствовал себя лучше. Вопросы только начинались, пока еще неформальные, но нужно было готовиться отвечать на них.

– И как проявил себя отряд?

Дредд покачал головой:

– И не спрашивай! В зеркало теперь боюсь на себя смотреть – поседел небось весь, как дед! В жизни такого бардака не видал. Чтоб я еще раз связался… Ну, Поповкин мне еще ответит! В общем, в Жуковский-то я еще сходил бы, но с такими бойцами, которые кроме «слушаюсь» и «да, товарищ командир» других слов не знают! Это ж не сталкеры – шабашники какие-то… Больше за ними следил, чем вокруг поглядывал, – разбегаются, засранцы, как тараканы.

А если бы в подчинение достались дисциплинированные мужики без малейшей инициативы, лучше стало бы? Результат достигнут, потери минимальны, без них никогда не обходится. Задача в целом выполнена. И скучать ни минуты не пришлось! Сожалеть или радоваться? Доронин еще не определился.

Старый пенек скрипел, но не сдавался, и уже через две недели потащился на заседание Совета, несмотря на все уговоры врача и Елены еще немного полежать. Алексей сам удивился, обнаружив, что ему не хватало Главного Привратника. Впрочем, к симпатии или жалости это чувство отношения не имело. Не хватало врага, который придавал бы жизни необходимый вкус. Можно было считать это генеральной репетицией – когда-нибудь в это кресло сядет другой Привратник, а в перспективе и сам Алексей. Не так много в бункере людей, из которых еще не выдавлены инициатива и честолюбие, и претендентов окажется всего ничего. Не будет же эта ветошь жить вечно, а с другими преемниками можно разобраться и позже. Расчистив дорогу, он останется один. Алексей задумался: а стоила ли власть над послушным стадом его усилий? Он еще не пробовал такой власти, как можно знать, приятно ли это? Но пока верховодил Борис Владленович, Совет разбирал вопрос о наказании виновного.

– У вас был обнаружен дневник вопреки запретам на ведение записей для всех, кроме оговоренного круга лиц. Вы, Марков, в этот круг не входите.

Человек стоял перед Советом, опустив голову, и не отрицал своей вины. А проступок по меркам бункера был серьезным. Все понимали, что с законом этим перегнули, но отменять его не спешили. Начнется с дневников, а потом и до листовок-воззваний на стенах дело дойдет. Народ в бункере скучает, может и на государственный переворот подняться. А кому это надо? Поэтому – никаких письменных принадлежностей ни у кого быть не должно. Самого Алексея это не касалось, поэтому обвиняемому он не сочувствовал. Сейчас переведут мужика на половинный паек на некоторое время, жена ему так мозг вынесет за это, что тот забудет вообще, как буквы-то пишутся, не то чтоб дневники вести! В этой части вопрос был уже решенным, оставалось только выявить того сталкера-иуду, который ему снаружи тетрадку притащил. На этот вопрос допрашиваемый почему-то не отвечал, хотя это зачлось бы при вынесении приговора.

Конечно, детей учили читать, но навыки письма не прививали, да и не так уж много школьников было в бункере. Ну что ж, научатся выводить печатные буквы, как в книгах, когда придет время поработать на благо родного убежища. Сам Алексей попал сюда подростком, поэтому успел усвоить большое количество книжек и другой полезной информации, да и поначалу Совет не закручивал гайки так, как сейчас. Просто в один прекрасный момент придумали: не возиться с цензурой, а решить вопрос радикально, чтоб и ограничивать было нечего – запретить, и всё тут! Хлопот меньше. Изъяли из библиотеки все книги, в которых упоминались бы конфликты с руководством, чтобы изжить саму мысль о протестных настроениях. Даже детские сказки, в которых говорилось бы о злых царях, никому не выдавали. Но уничтожить не смогли, все-таки извергов не было даже среди Совета, поэтому и бродили до сих пор по бункеру устные пересказы похождений Конька-Горбунка.

Мысль опять вызвала улыбку, хоть Привратник Грицких на него уже не единожды недовольно покосился: что смешного в столь серьезном мероприятии? Алексей всего лишь представил, какой бомбой под систему управления бункера стала бы книжка «Три толстяка». Он частенько ее вспоминал, глядя на пятерых заседающих за столом старцев, хоть толстяков среди них было только два. Книгу он читал очень давно, еще в детстве, и тогда его больше интересовали младшие герои, чем политический подтекст. Если б он знал, что будет созерцать подобное явление в действительности… Не поверил бы ни за что. Но вот стоит рядом с длинным столом и наблюдает.

– Еще раз спрашиваю: откуда у вас взялись письменные принадлежности? Они под строгим учетом, и на складе недостачи не выявлено. Значит, кто-то из сталкеров передал их вам?

Убедительно играет роль Нестеров! Настоящий Торквемада. Кто передал… Если сказку про толстяков вспомнить, то местная Суок и передала – Леночка. Кто тут еще такой закононепослушный? Что хочет, то и делает. И наружу выходит в рейды регулярно. Но обвиняемый Марков не сдавался, сталкера не выдавал. Теперь, поди, Лене придется еще и пайком с ним делиться. За молчание. В общем, расследование не стоило потраченного на него времени, разве в качестве устрашения, чтоб другим неповадно, но Алексей был благодарен Совету за интересное представление – жизнь в бункере уж слишком однообразна. Теперь осталось дождаться последнего развлечения: как будет вылезать из своего тесного угла похожий на пузырь Привратник Хлопов. Выругается матерно на этот раз или нет?

– Борис Владленович…

– Что тебе, Алексей? – Главный торопился и не был расположен к разговорам.

– Нет, ничего важного. Это может подождать.

Алексей хотел спросить, нет ли у Привратника предположений по поводу таинственно появившейся тетрадки. И теперь был уверен, что есть, не так уж слеп старый пенек, как можно подумать.

В пересказе Сафроненко история каждый раз звучала по-новому. Будто он шлифовал ее или искал слова, с которыми байка будет звучать лучше. Слушателям нравилось в любом варианте, даже если они присутствовали не впервые, – хорошо умел рассказывать Вирус.

– И когда мы к воротам бункера подошли, Дредд постучал прикладом так спокойненько, как домой на станцию пришел. А вокруг тишина, рассвет близится, лес зловещий такой… Черный, мрачный, весь в снегу. Ворота начали открываться, а оттуда – свет на всю поляну. Командир-то даже рукой не заслонился, только власть завещал Нарбекову, если что, и пропал за дверями! Как свет погас, еще холоднее стало.

– Это кто завещал-то, не расслышал я… – от командирского голоса за спиной Денис вздрогнул, все еще находясь под впечатлением рассказа.

Доронин мог становиться незаметным, особенно среди небольшой толпы, которая неизменно собиралась на вечерние байки. Сафроненко ничуть не смутился, продолжал, как ни в чем не бывало. Дредд был не единственным очевидцем событий, который слегка удивлялся вольному изложению героической истории и не узнавал себя в ней.

– Ну вот… Ждали мы, как приказано. А потом опять явился к нам Валентин Николаевич и дал отмашку, что всех пустят внутрь погреться.

Только местонахождение бункера осталось под строгим запретом к разглашению. Доронин, хоть и посмеивался, не нашел, к чему придраться в рассказе. Каким бы ни был болтуном его бывший подчиненный, но о пункте назначения молчал. А про саму экспедицию все равно растрезвонят, не держится у наемников вода в одном месте! Так пусть хоть врут красиво!

– А девчонки там… – Сафроненко даже зажмурился. – Пищухин, скажи? Он там себе девушку нашел, и нам не оставил!

– А кому ты там нужен, трепло? – подал голос Индеец. – Думаешь, им массовик-затейник понадобится?

Требовалось что-то посильнее, чтобы сбить с толку Вируса, поэтому он просто отмахнулся и продолжал:

– А потом Дредд в сопровождении вот этой приземленной личности, – кивок в сторону Индейца, – Лысого и Пищухина пошли на заседание тамошнего Совета! И вернулись оттуда уже просветленными. По крайней мере, Пищухин – уж точно…

Денис не умел отвечать как следует на подколы, поэтому промолчал. Смешное сейчас переплеталось со страшным, и трудно было осознать, что только недавно он сам был там, далеко от города, замерзал на холодном ветру, утопал в снегу и отстреливался от монстров. Неужели это все в прошлом? И именно так он выглядел в глазах других бойцов отряда? Но никто с Сафроненко не спорил – себе дороже – и Денис поверил. А в собственной голове все было так просто… Ничем не приукрашено. Да и позабылась уже дорога. Не напоминай об этом каждый вечер наемник, он помнил бы одну только Елену. Разве это было что-то необыкновенное? Подумаешь, только устал, как собака, от долгого пути, до сих пор болело ушибленное о край дрезины колено и вспоминалось со стыдом, сколько патронов потрачено впустую из-за того, что не смог сосредоточиться.

Не дожидаясь окончания рассказа и описания его невероятного самообладания в тоннеле с «сиренами», Денис ушел подальше. Только он знал и командир догадывался, почему чарующие голоса не имели над ним власти. Перед глазами молодого сталкера маячила бездна еще более непреодолимая, чем тот провал тоннеля. Сорок километров по прямой. Он немедленно отправился бы к своей цели! Но Доронин быстро растолковал, что Елена предпочтет увидеть живого Дениса, чем получить от каравана печальное известие. Собственная «сирена» не умолкала ни на минуту, звала к себе, но слышал ее один только Денис. От звука этого голоса он чувствовал себя способным на всё. Жаль только, что под взглядом карих глаз так растерялся.

– Что, Денис, надоели байки по сотому разу?

– Да нет вроде, Валентин Николаевич.

– Стрела амура беспокоит? – даже Доронин не смог удержаться от шутки, слишком потерянным выглядел сейчас Пищухин. – Ничего, раненый – не убитый.

Командир жалел, что давно уже не слышит никаких голосов и за тридевять земель его могут позвать только скука от сидения на одном месте да опасения, что сочтут старым и негодным. На спокойной работе он еще скорее сдохнет или вконец мхом зарастет. Будет, как Сафроненко, рассказывать сказки о былых временах. Или пусть молодые расскажут о нем. У них лучше получается…