Глава 26
В норе

Глебу снилось, что он сидит за столом в странной комнате без окон. Стены у комнаты мрачные, сложены из темного красного кирпича. Вдоль одной длинной стены – стеллажи с книгами от пола до потолка. Потолок высокий – или это лишь кажется Глебу, поскольку сам он еще маленький мальчик? – с него свисает жестяной абажур с яркой лампой. Глеб знает, что ток для лампочки дает солнышко, для этого наверху раскладывают специальные пластины. А когда солнышка нет, заводят специальную машину – генератор. Но горючего для машины мало, его берегут, потому включают редко, только когда очень надо. В остальное время зажигают масляные лампы, от которых свет не такой яркий. Но сейчас наверху лето, солнышко светит часто и можно пользоваться электричеством. Что такое электричество, Глеб тоже знает. Еще не очень хорошо, но скоро выучит – Лик ему как раз задал это выучить к следующему уроку. Мама говорит, что ему еще рано знать про электричество, но Лик с мамой спорит, не всегда ее слушается. Он говорит, что Глеб умный мальчик, и что важные вещи… как он их назвал?… прак-ти-чес-кие… надо знать в первую очередь.

Лик тоже очень умный. Но он взрослый. И знает много-много! А еще ему злые морозовцы отрезали пальцы на руке… Зато на другой их – целых шесть!

Ой, вот он, Лик, как раз смотрит строго-строго!..

– О чем задумался, детинушка? Я понимаю, что в космос ты никогда не полетишь, но знать, где ты живешь, все-таки нужно.

– Я знаю… – говорит маленький Глеб.

– И где же?

– В Устюге. В Великом Устюге! Это город на реке Сухона, в Вологодской области.

– А Вологодская область где?

– В этой… В России… Да?

– Ну, а Россия где?

– Нигде… Ну, то есть, она везде.

– Эх ты, глобалист-недоучка! А что я тебе только что рассказывал?

Глеб понуро опускает мохнатую головенку.

– Ладно, повторю. Только слушай внимательно. Мы живем на Земле. Земля – это планета, то есть такой огромный шар, который летит в космосе, где совсем нет воздуха, вокруг Солнца, а вместе с ним – вокруг центра нашей Галактики, где много-много звезд – таких же, как наше Солнце, а еще бывают поменьше и во много раз больше. У нашего Солнца, кроме Земли, еще семь планет, но на них никто не живет. А вот на планетах, что вращаются вокруг других звезд, может быть, кто-то и живет. Даже наверняка живет, ведь звезд в нашей Галактике превеликое множество, да и галактик во Вселенной огромное количество.

– А кто там живет? – вспыхивают глазенки у Глеба. – Храмовники? Или морозовцы? Или эти… «дикие»?…

– Я очень надеюсь, что там все по-другому. Что где-то есть такие места, где живут просто счастливые люди, которые не дошли до того, чтобы сделать из своей планеты помойку, убить ее своими же руками.

– А мы убили?

– Мы убили, – вздыхает Лик. – И что с того, что планет много? Земля-то для нас все равно единственная. Ее реки, моря, леса, горы – все это неповторимо! И почти все безвозвратно потеряно… Если где-то и есть во Вселенной что-то подобное, то все равно в чем-то другое. И нам туда никогда не добраться.

– А люди ведь тоже как эти… как планеты, – нахмурив бровки, говорит после долгого раздумья Глеб. – Они тоже разные. Их ведь тоже нельзя убивать, хоть их и много. Если кого-то убить – точно такого все равно больше не будет.

– Надо же, – с удивлением смотрит на Глеба Лик. – А ты молодец… Жаль только, что многие думают совсем по-другому и продолжают убивать.

– Может, они не знают? Может, им надо сказать?

– Все они знают, – жестко говорит Лик. – Ты вот тоже знаешь, а все варно убил! Не так равзе?

Глеб в ужасе смотрит на Лика… Да нет, какой еще Лик? Почему Лик? Это же Пистолетец! Косноязыкий притвора… Да и сам Глеб вовсе не маленький мальчик, а здоровенный и жуткий мутант.

– Я убил, да, – цедит он сквозь зубы. – Но я убил, защищаясь. И я убил не людей – падаль. А ты сделал еще хуже. Ты не убил, ты предал!

– Я никого не предавал. И уж тебя я не предавал точно. Я могу умереть за тебя, если нужно.

– Не нужно. Мне ничего больше не нужно! Я сам хочу умереть.

Глеб распахнул глаза и снова зажмурился. Он вспомнил! Он что-то определенно вспомнил! Этот сон… Это была не просто игра больного воображения. Комната с кирпичными стенами, стеллажи с книгами, лампочка в жестяном абажуре – все это было на самом деле! И урок такой тоже был. Правда, закончился он по-другому, не так, как во сне.

И учитель по имени Лик… Да, теперь он его тоже вспомнил. Мама звала Пистолетца по имени – Толик. Но Глеб, когда был совсем крохой, полностью это выговорить не мог, у него получалось: «Лик». Так и стал его звать, даже когда стал постарше.

Лик и тогда был его другом. И второй раз, уже в образе косноязыкого Пистолетца, тоже стал им. А потом оказался предателем… Но это опять говорят чувства, горькая обида внутри самого Глеба. А если включить только разум, отбросив чувства? Ведь Дед Мороз прав: Пистолетец, изначально будучи его агентом, остался верен ему. Ну, а самого Глеба разве он предал? Он был с ним с начала и до конца. Да, он его обманул, прикинувшись не тем, кем являлся на самом деле. Но это обман, а не предательство. Да и обман вынужденный. Так кто же для него Лик-Пистолетец – друг, враг, обманщик, предатель?… Нет ответа. Чувства не могут примириться с рассудком.

А что насчет самого Глеба? Он убил уже трех человек. Ведь тогда, в детстве, он искренне считал, что убивать нельзя. Каждый человек – уникален, каждый – это не планета даже, а целая Вселенная! Но какая Вселенная может скрываться в бандитах?! Какая – в хладнокровном убийце ребенка? Вселенная злобы, жестокости, жадности, похоти, лжи? Нужна ли такая «уникальность» кому-то? Вот уж чего-чего, а подобной мерзости в этом мире хватает, он переполнен ею, словно мерзкий гнойник – вот-вот лопнет! Да и лопнул уже, только стал нарывать снова. Врачи вскрывают нарывы скальпелем, Глеб вскрыл ножом. Разве он поступил плохо? Нет, он не готов повесить на себя ярлык «убийца»! Он если и не врач, то санитар – вымел из этого мира немного дерьма, сделал чуть более чистым воздух.

Хорошо, пусть… А как насчет самоубийства? Как быть с этой Вселенной? Он хочет уничтожить ее, несмотря на уникальность, потому что считает ее своей. Только своей и ничьей больше. Но так ли это на самом деле? А его мать? Что, если она его на самом деле любит? Что, если его Вселенная и ее тоже? Имеет ли он право ее у нее отобрать? Не спрашивая, по своему только хотению. Потому что устал, потому что не видит смысла в ее дальнейшем существовании… Но то, что не видит он, еще не говорит о том, что этого смысла нет. Возможно, всего лишь только ее существование – это уже смысл для других. Для матери, для отца, для Сашка, для… Пистолетца… А вот он и смысл! Отец. Где он, что с ним?… Ведь он, Глеб, решил, что не нужен матери, что он ей только помеха. Возможно, это лишь его жестокая, эгоистичная ошибка, но вполне может оказаться и правдой. Предположим, что это правда. И то, что Сашку ничем не помочь… Наверное, это лишь малодушная отговорка, чтобы даже не пытаться что-то сделать. Пусть! Предположим, что правда и это. И что Пистолетец не заслуживает ничего, кроме презрения, а потому на его видение каких-либо смыслов можно закрыть глаза. Предположим и это, чего уж! А вот отец? Тут-то что можно предположить, не зная совсем ничего? А если попытаться узнать? Что, не хочется? Лень?… Слишком сложно бедняжечке напрягаться, пупок развяжется?… Давай лучше повесимся, в реку кинемся, вены перережем! Это же проще. Никакого напряга, никаких сложностей. Глазки закрывай – баю-бай!.. И идите вы все лесом. Мамы, папы, Сашки и Пистолетцы. Можете и Щупа с Ликом с собой прихватить, до кучи. Малыш устал. Малыш хочет баиньки. На веки вечные.

Ух, как разозлился мутант! Разозлился так, что явственно потянуло гарью, только гореть было нечему. Разве только самому вспыхнуть, но его способность на себя почему-то не распространялась. Наверное, тоже берегла его уникальную внутреннюю Вселенную.

А еще он окончательно запутался. Во всех и во всем, а в себе в первую очередь. Чей он или ничей? Жить ему или не жить? Если жить, то ради чего и кого? И если жить, то как теперь это сделать физически – так сказать, на практике? Завал не разрыть. Еды и воды не найти.

«Да? – будто и впрямь кто-то посторонний спросил в голове у Глеба. – А ты искал? Или снова ручки сложить собрался? А дальше по норе свою жопу протащить не пробовал?»

Впрочем, ему и без подсказок было понятно, что если уж что-то и делать, то двигаться по норе дальше. Тут ему судьба даже пошла на уступки, не предоставила вариантов, чтобы не выбирать, зря головушку не напрягать. Осталось решить главное: делать ли что-либо вообще? Или, если уж канонически: быть или не быть?

Ну хорошо, допустим, «быть» (ага, спасибо, сделал одолжение!). Пусть хотя бы ненадолго, чтобы хоть в чем-то попробовать разобраться, а там видно будет. В конце концов, может, эти бандиты явились неспроста? Может, это был знак? Ведь если бы не они, купался бы он уже в Сухоне. Но тогда, может, и нора эта неспроста? И сон, что он сейчас видел, вещий? А вообще в этой жизни что-нибудь «спроста» бывает?… Нет, нужно все-таки посмотреть дальше это представление, данное в его честь. Даже интересно стало!

И он пополз по норе. В буквальном смысле слова пополз, на карачках. Потому что встать в полный рост здесь было невозможно в принципе, а идти вполуприсядку, согнувшись, у него просто не было сил, ноги бы не выдержали. Помогало двигаться еще то, что нора имела заметный уклон вниз, и чем дальше Глеб полз, тем глубже погружался под землю. Правда, так продолжалось не долго; постепенно уклон становился все более пологим, пока не исчез окончательно. Ползти стало тяжелей.

Мутант подумал, что нервная нагрузка выматывает, пожалуй, куда сильнее, чем физическая. Вот тогда, после того как убегал на пределе сил от мутоволков, да еще с двумя людьми за плечами… Мышцы ломило так, что пошевелиться, казалось, не мог! Ровно до тех пор, пока шевелиться не становилось нужно – тогда вроде и боль сама куда-то уходила, и усталость. Потом, правда, накатывали по новой, но не это важно… А вот сейчас, после нервных переживаний и потрясений ноги не держат по-настоящему. И общая слабость – мерзкое такое самоощущение древней развалины. А еще – хочется жрать. Очень-очень хочется жрать! Может, отгрызть себе руку? А что, надо будет подумать хорошенько, если совсем прижмет.

И еще, возвращаясь к своим утомительным размышлениям, в конечных постулатах которых так и остался висеть знак вопроса, он кое-где сумел все-таки поставить точку. Даже две. Он никогда не будет с морозовцами. Точка. Он никогда не будет с храмовниками. Точка. Насчет «диких» сложнее. Тут еще нужно будет подумать. Как-нибудь на досуге. Потом. Пусть пока останется многоточие…

Между тем нора, к радости мутанта, постепенно расширялась. Подняться на ноги еще было нельзя, но уже не приходилось то и дело тереться боками о стенки. Если бы еще найти еды! Тогда жизнь начнет налаживаться. Но о какой еде может идти речь в кротовой норе! Разве что сам крот?… Но, судя по размерам норы, этот кротик может оказаться таким, что сам тебя запросто слопает.

«Кстати, а откуда взялся этот ход?» – подумал Глеб. В вероятности существования «суперкрота» он сильно сомневался. Чем бы такая махина питалась? Случайно проваливающимися мутантами? Слишком жидким, пожалуй, получился бы рацион. Одноразовое питание. Раз в два года. А то и в три, если не реже. Так и ноги протянешь в ожидании очередной порции. Еще безумнее было бы предположить, что под землей живет несколько разных видов тварей, питающихся друг другом. Впрочем, знание биологии не являлось сильной стороной мутанта и утверждать что-либо наверняка он не мог.

Для того чтобы прояснить вопрос происхождения норы, Глеб присмотрелся к ее стенкам. По его представлению, если бы ход проделало какое-то животное, оно бы непременно оставило следы когтей. Но ничего подобного он сейчас не увидел. Стенки были шероховатыми, без характерных для когтей углублений и царапин. Мутанту вообще показалось, что это ход вырыт очень давно, но тогда, если даже это проделал некий «суперкрот», следов могло и не остаться – ведь земля со стенок мало-помалу осыпáлась, и за много лет попросту скрыла бы неопровержимые доказательства «животного» происхождения.

Продвинувшись в глубь норы еще, Глеб обнаружил прямо противоположную прежней версии «улику» – крепи из бревен. Ясно, что животные их установить не могли, тем более что на крепях отчетливо были видны следы топора. Значит, нору (хотя судя по найденным признакам это, скорее, тоннель или подземный ход) проделали люди. Могло быть, конечно, и так, что вырыло нору какое-то животное, а люди использовали ее потом для своих нужд. Но это в любом случае говорило о том, что никаких кротоподобных мутантов здесь быть не должно. Это радовало. Сражаться с кровожадными злобными тварями у Глеба сейчас не было сил. Да и без какого-либо оружия сделать это было бы затруднительно. А умирать почему-то расхотелось. Не то чтобы совсем, но все-таки лучше бы не сейчас. Ведь он же решил посмотреть чуть дальше представление под названием «жизнь мутанта Глеба», чтобы попробовать в чем-нибудь разобраться.

Дальше крепи стали попадаться все чаще. Да и высота тоннеля позволила наконец встать на ноги. Правда, частенько еще приходилось нагибаться, но все равно идти было куда удобнее, чем ползти. К тому же, определенно быстрее.

Первая заминка вышла, когда Глеб очутился у развилки. Вправо и влево шли абсолютно одинаковые ветки. Казалось бы, раз они одинаковые, иди по любой! Но мутант не любил поступать наобум – во всяком случае, это он успел рассмотреть в себе за эти дни. Да и сейчас ему стало не по себе, определенно неуютно. Как это так? Пойдет он по левой ветке, а она, быть может, приведет его в какое-нибудь кошмарное место! Или пойдет по правой, а сам будет думать: вот, пошел бы по левой – и живым бы попал в рай! Он знал притчу о буридановом осле и понимал, что это как раз про него, но ничего не мог с собой поделать.

Глеб опустился на землю. Итак, что же предпринять, какой совершить выбор? Наилучшим вариантом, конечно, было бы знать, куда ведет каждое ответвление, но зачем мечтать о несбыточном. Еще было бы неплохо, если бы кто-то принял решение за него. Но и этот вариант, конечно же, отпадал. А если не «кто-то», а «что-то»? Например, жребий. Найти два камешка: один будет означать «лево», другой «право». Положить их, скажем, в шапку, потрясти и вытянуть один. Но шапки нет. Можно снять сапог… Или нет, жребий – это слепой случай, на него полагаться тоже не хочется. Что, если поискать какие-нибудь знаки? Знаки судьбы. Смешно звучит, но… А вдруг?… Какие могут быть знаки? Цифры? Буквы?… С цифрами вроде ничего не придумать. А с буквами? Буквы есть в именах. Если принять, что «лево» – это буква «Л», а «право» – «П», то в его имени есть только «Л». Значит, налево и пойдем!

Такой нехитрый и, мягко говоря, сомнительный прием придал мутанту уверенности. Он поднялся на ноги и зашагал по левому ответвлению подземного хода. Однако прошел не так уж много – и снова увидел разветвление. Причем не двойное, а тройное. А теперь как быть? Опять идти по левому? Но левых относительно крайнего правого два. И вообще, Глеб начал злиться на себя, что занимается ерундой. Знаки какие-то, буквы-цифры! А если бы его звали, например, Семен? Ни «Л», ни «П» нету. Зато есть «Н». И что, прикажете теперь идти «назад»? Или «С» – это значит «сидеть»? Про «Е» вообще страшно подумать…

Но как же выбрать направление? Прямо хоть по запаху определяй!.. А что? Это идея! Причем, вполне разумная.

Мутант принюхался, поводил носом из стороны в сторону. Пахло землей и сыростью. Нет, нужно нюхать не все сразу, а каждый ход по отдельности. Глеб зашел в левое ответвление и втянул носом воздух. То же самое – земля и сырость. Перешел в средний ход – та же картина. Уже отчаявшись, но решив тем не менее довести дело до конца, сунулся в крайнюю правую ветку. Понюхал – и… Что это? Примерещилось с голодухи, или на самом деле пахнет едой?… Принюхался снова – точно, еда! Во всяком случае, запах определенно «жилой».

«Интересно, – подумал мутант, – вот бывают зрительные галлюцинации, бывают слуховые. А “нюховые” случаются?» Как бы то ни было, он больше не стал ломать голову и пошел направо.