Глава 7
СНОВА В ПУТЬ
Через несколько часов Лера пришла в себя. Ее лихорадило и колотил озноб; правда, сказывалось еще и то, что под подоткнутым шерстяным одеялом девушка была абсолютно голой. Оставалось надеяться, что раздевалась она сама, без посторонней помощи (разве что Тахо- мы), находясь в горячечном полубреду. Ботинки стояли у двери, одежда и белье аккуратно развешаны на спинке стула у койки. Значит, все-таки американка. Девушка мысленно поблагодарила ее за заботу.
Но сейчас Леру упрямо беспокоило совсем другое. Чудовищное воспоминание о том, что чуть было сгоряча не совершила накануне.
Самоубийство. Страшное, выворачивающее наизнанку слово. Эгоистичное, мерзкое. И самое жуткое заключалось в том, что она достигла бы цели, если бы не успевший вовремя остановить руку Батон. Она ведь даже выстрелила, на что прибежали другие — Лера смутно помнила мелькавшие перед глазами силуэты, пока охотник нес ее на руках в каюту.
Коснувшись пылающего лба, Лера сняла с него давно высохшую от жара тряпочку и нетвердой рукой обмокнула в тазик на столике возле койки. Прохлада на несколько мгновений принесла облегчение.
Ноющее сердце стальным раскаленным обручем стиснул стыд. Горькое раскаяние. Жгучая брезгливая обида на саму себя. Как смела она обвинять остальных в трусости, когда сама, поджав хвост, первая попыталась спастись бегством, надеясь обрести вечное спокойствие от ледяного укуса свинца?
Да, было тяжело, но никто из мужиков не дрогнул перед лицом очередной страшной опасности, приготовившись с новыми силами преодолевать готовящиеся невзгоды. А она…
Чуть не застрелила себя.
Посмотрела в самую бездну. Прислушавшись, Лера не узнала себя. Словно покончить с собой пытался кто-то другой. Слабый, отчаявшийся. Лишенный веры.
И все-таки она была виновата. Не возьми она этот чертов подсумок, ничего бы, может, и не произошло. Паштет и Треска не нашли бы цилиндр… Но кто, в конце концов, мог знать? Хотя и дураку понятно, что без тщательной проверки приносить что-либо с Двести одиннадцатой категорически запрещено.
Да и Батон был прав. Что бы изменила ее смерть? Да ничего бы не изменила. Ровным счетом ничего. На одного выжившего попросту стало бы меньше, вот и все. Легла бы в глыбе льда рядом с родителями.
Это был предел. Господи, что же она наделала? Дошла до самого края жадно разверзшейся пропасти и чуть было не полетела вниз. И до сих пор бы падала, падала, падала… Падала без конца.
«Господи, если Ты меня слышишь, если Ты действительно есть и живешь на небе… Прости меня, пожалуйста, за вчерашний поступок. За убийство прости. Но и я больше так не могу. Я устала бояться, не доверять, шарахаться от каждой тени, словно прокаженная. Я устала так жить. Да и не жизнь это вовсе, так, просто существование. Видимо, Мигель прав. Ничего мы уже не сможем вернуть и тем более изменить. Слишком поздно. Просто у меня уже совсем ничего не осталось. Да и не было ничего, если честно, кроме горстки воспоминаний. Любовь, доброта, тепло, — не знаю я, что это такое. Просто слова, лишенные смысла. А верить в Тебя так и не научилась. Подсказал бы кто, как это делается. Да зачем? Так никто давно уже не умеет. Мы все давным-давно уже ни во что не верим, год за годом умирая под землей или на краю света. А Ты смотришь на нас и ничего не делаешь.
Почему? Заслужили? Или Тебя все-таки нет. Тогда к чему весь этот самообман…»
Снова поменяв тряпку и завязав ее на затылке узлом, Лера откинула одеяло и медленно — так, чтобы снова не закружилась голова — села на кровати, оглядывая покачнувшуюся перед глазами каюту. Чучундры не было. Обвив ноги руками, Лера уперлась подбородком в коленки. Как же ей сейчас было одиноко.
Повернув голову, она посмотрела на столик и тазик с чуть теплой водой, рядом с которым лежала Библия, на страницах которой тоже жил Бог.
И, со вздохом свесив босые ноги на пол, стала медленно одеваться.
Судя по тому, что уже вечерело, в беспамятстве Лера пролежала почти весь день. Стресс и переживания были слишком сильны. Сколько ее организм сможет это выдерживать? Ведь утренний надлом — это всего лишь первый сигнал. Первый в длинной череде выстроившихся в ряд тревожных звоночков. А сколько их еще будет? Думать об этом не хотелось.
Мышь Лера искать не стала. Пусть себе бегает. Да и не до нее было сейчас.
На этот раз она в церковь не торопилась. Просто шла по извилистой тропинке, низко натянув на голову шапку и плотнее кутаясь в «натовку», сунув руки в перчатках во внутренние карманы, поближе к теплому свитеру.
Вопросов к Мигелю не было. Просто хотелось выговориться, а она знала, что священник выслушает, несмотря на их разлад. Лера помнила о поступке дяди Миши, который, по сути, спас ей жизнь, но с ним говорить сейчас не хотелось.
Мигель, стоя на одном колене, возился с печкой, подкидывая в нее ломаные веточки вереска. Обернувшись на скрип двери, он отложил хворост и, кочергой закрыв печную заглушку, над которой доходил закипающий чайник, поднялся, вытирая руки о подрясник.
— Привет, — боясь встретиться с ним взглядом, севшим голосом сказала застывшая у входа Лера.
— Здравствуй.
— Не помешала?
— Конечно же, нет. А Батон…
— Забудь про него.
— Я тут печку топлю. Проходи, садись. Котлетки твои, кстати, очень понравились.
— Спасибо.
— Что-то случилось? Есть новости с танкера?
— Завтра отплывают. Обещали «Грозного» починить.
— Ну, видишь, как хорошо.
Опустившись на предложенный табурет, Лера впервые подняла глаза на священника. Он действительно выкинул из головы их последний разговор — или старательно делал вид, что ничего не было?
— Чай будешь? — Мигель взял с полочки две жестяных кружки. — Свежий. Сейчас закипит уже.
— Я утром застрелиться хотела.
За заглушкой негромко потрескивал пожираемый пламенем вереск. Кружки так и не опустились на стол.
— Ты… что?
Лера сморгнула, но по щеке упрямо побежала слезинка.
— Я позавчера на базу немецкую ходила. Одна. Никому не сказала. Думала, сама вирус из огнемета пожгу. А перед тем, как все сделать, сумку увидела, одного из наших, который с нами приплыл, но от заражения погиб.
— Ежи, — отставив кружки, кивнул Мигель, присаживаясь напротив девушки. — Слышал о нем.
— Да, он, — всхлипнула Лера. — Огнемет взорвался, и я чуть не погибла, хаски бешеных встретила, хорошо, трос выдержал, правда, порвался потом. А потом выяснилось, что я в этой сумке на лодку новый вирус принесла. Паштет с Треской отравились. А теперь, возможно, и все остальные… Правда, говорят, в Южной Америке такая же база есть.
Мигель вздрогнул.
— Что, может, там окажется противоядие, — она судорожно выдохнула. — Я ведь просто помочь хотела. И вот опять все к чертям собачьим…
— Но это не стоило того, чтобы стреляться, — покачал головой священник.
— Батон не позволил. Остановил.
— Слава тебе, Господи, — перекрестился Мигель.
— Да как ты не поймешь, из-за меня все это. Я во всем виновата. Все, за что ни возьмусь… все не так получается, — Лера заплакала и закрыла лицо руками. — Не знаю уже ничего. Не могу… Не хочу.
Он сел напротив нее.
— Нагнись. Наклони голову, — неожиданно попросил придвинувшийся к ней Михаил. — Наклони-наклони, не бойся.
Когда Лера, не понимая, послушалась, Мигель накинул ей на макушку край своей епитрахили и, перекрестив, тихо прочитал молитву.
— Зачем это? — спросила Лера, когда священник сделал ей знак поднять голову.
— Чтобы все было хорошо, — мягко улыбнулся Мигель, глядя в ее заплаканное лицо. — Сними перчатки.
— Ты что, нельзя! — воспротивилась Лера, посмотрев на свои руки, зажатые между колен. — Инфекция…
— Да какая там инфекция. Нет в этом доме ничего. Это просто человеческие руки, и все. Твои и мои. Давай, снимай…
Не дожидаясь ответной реакции, Михаил осторожно взял руку девушки и медленно стянул с нее перчатку. Потом так же бережно снял вторую, пока Лера молча следила за ним.
— Вот видишь, — прошептал Мигель. — И ничего страшного.
Он мягко взял ее дрожащие ледяные пальцы в свои.
— Просто тепло, и все.
— Просто тепло, — тихо повторила Лера и, неожиданно подавшись вперед, обняла Михаила за шею. — Спасибо тебе.
Он, гладя ее по спине, смотрел в окно, на которое опускались первые снежинки приближающейся пурги. А она, прижимаясь к его плечу, глядела на мятущийся за щербатой заглушкой огонь, слушая, как с тоненьким свистом начинает закипать чайник.
— Пожалуйста, поплыли со мной.
Наблюдая усиливающуюся метель, Мигель не ответил. Сейчас он видел совсем другую картину.
* * *
После совещания, на котором внезапно выяснилась новая угроза заражения, «Иван Грозный» стал напоминать корабль-призрак. Коридоры были пусты, многочисленные отсеки — тоже. Со стороны камбуза не пахло едой. Внутри лодки не раздавалось ни единого звука, кроме работающих кое-где механизмов.
Члены команды разбрелись кто куда или просто заперлись по каютам, полностью отдав лодку на откуп ремонтникам «Дракона». Встречаясь в узких коридорах, скупо перебрасывались несколькими фразами, предпочитая побыстрее скрыться друг от друга. Недоверие росло с каждым часом, предшествовавшим запланированному корейцами отправлению.
Томившиеся в изоляторе Паштет и Треска забились по углам, изредка стреляя друг в дружку настороженно-недоверчивыми взглядами.
— Тоска смертная. Говорил я тебе, не надо было эту заразу на борт тащить, — по новому кругу завел шарманку Треска. — Так нет же. Консервы, блин. Тьфу!
— Ой, да брось, — фыркнул кутающийся в ватник Паштет. — Между прочим, о консервах ты сам первый сказал. Сам же и пробовал.
— А кто меня заставил? — ткнул пальцем в соседа кок и тут же поморщился, снова зачесавшись. — Ты и заставил, черт веревочный.
— От пресноплюя слышу. Чешешься, как блохастый.
— А сам-то.
— Мог бы и не жрать, курощуп. Теперь вот мыкайся тут до Второго пришествия.
Лязгнуло окошечко в двери, и в него одна за другой просунулись две миски с какой-то клейкой, слипшейся в комочки едой.
— Что это?
— Ужин, — бесцветным голосом доложил снаружи Савельев.
— Это кто ж так над ухой надругался? — принюхался поморщившийся Паштет.
— Эй! Постой, братуха, — разобрав паек, повара прильнули головами к узенькому отверстию. — Как там остальные-то? Ничего?
— Не знаю. Пока вроде тихо. Пора мне, ребята.
— Да погоди ты! Куда спешишь? — Треска оттолкнул от окошка Паштета, и тот, усевшись на полу и скрестив ноги по-турецки, принялся наворачивать еду, зачерпывая из посуды прямо рукой. — Может, ты нам хоть домино принесешь, а? А то тут скука смертная, хоть на стены лезь.
— Коробка в щель не пролезет, — критически оглядев оконце, заключил Савельев. — А дверь открывать Тарас строго-настрого запретил, пока до Чили не доплывем.
— В гробу мы видели ваше Чили! Хоть до гальюна выпусти. Я же ща лопну.
— Пока не положено. Потерпите.
— Да чего ты как не родной-то!
— Кстати, а почему Лерки с нами нет? — подал голос жующий Паштет. — Она ведь тоже на камбузе работает.
— Потому, что в тот момент ее с вами там не было. Ладно, сидите, попозже еще проведать зайду и миски забрать. Ешьте, — оконце с лязгом захлопнулось, и послышались удаляющиеся шаги.
— Тьфу, едрить твою, — разочарованно зыркнув на рифленый пол, Треска с кряхтением уселся рядом с ужинавшим Паштетом.
— Руки оборвать тому, кто готовил это говно, — глубокомысленно отозвался тот. — Такими темпами мы не от вируса, а от несварения или голодухи тут скопытимся.
— Да? — ехидно поддел Треска и поставил свою плошку на колени. — А чего жрешь тогда за обе щеки?
— Есть охота, — просто ответил приятель.
— Слушай, — оторвался от еды осененный Треска. — А если они нас тут оставят?
От внезапной мысли Паштет подавился очередным комком ужина. Об этом он явно не задумывался.
— Не-е, — наконец, с трудом проглотив, неуверенно протянул он. — Тарас нас тут ни за что не бросит. Мы же теперь на борту все наперечет.
— Расскажи это ребятам, которых к нам в качестве новой команды с танкера направляют, — прочавкал Треска.
— Забыл, — уныло отозвался Паштет. — Но все равно он нас не выбросит. Столько вместе прожили да в походе перенесли. Не по- офицерски это.
— Твои слова да Богу в уши.
Некоторое время ели молча.
— Слышь, помнишь, Савельич сказал, что эта дрянь, по запискам Ежи, не передается воздушно-капельным.
— Ну.
— А с кем мы еще после этого общались? Ну, касались кого?
— Так, — посмотрев в потолок, Треска нахмурил и без того испещренный морщинами лоб. — Мы были на камбузе, потом эта дура драконовая к нам приплыла. Лерки и вправду не было, у себя отлеживалась, видать. Потом нас всех на танкер согнали.
— Так.
— Потом, после Императора этого, мы тут на «Грозном» покемарили малеха, а наутро в кают-компании собрались. Батон подрался с Ворошиловым. Что еще… А! Ты ведь заистерил и стал бумаги поляка перебирать, чуть не сморкался в них.
— А бумаги-то те у Савельева, — упавшим голосом ответил Паштет.
— И кружки еще, — добавил толстяк. — Мы же все из них чай пили. Ты их хоть помыл?
— Не успел, — виновато ответил долговязый повар. — Нас ведь сразу сюда отправили. А предупредить не додумался.
Отложив миски, сидевшая на полу парочка с тревогой переглянулась.
— Выходит, это все, — вздохнул Паштет, смотря куда-то сквозь стену их камеры.
— Что — все? — не понял Треска.
— Интересно: вот умру я, а часы мои так и будут идти?
— Откуда они у тебя? — решился, наконец, задать так долго мучивший его вопрос Треска.
— Подарок отца. Последний, — Паштет бережно провел пальцами по стеклу выпуклого циферблата. — Когда я только из университета специалистом выпустился. Гордился мной, как уже взрослым мужчиной. Все говорил, что жизнь только новая начинается. Горизонты, перспективы, карьера. С тех пор без запинки так и работают. В них словно частичка той жизни все идет и идет. Будто стремится вместо меня к чему-то. А передать, видишь, некому.
— Жалко, чувак.
— И мне. Отплавались мы с тобой, видать, брат. А даже перед концом цапаемся, как старик со старухой. Хотя без этого было бы неинтересно. Да и привык я давно, — Паштет протянул руку, впервые за много лет назвав приятеля по имени. — Было приятно с тобой дружить, Витя.
— Ведь если бы я тогда, в семнадцатом, первые сети не утопил, а ты меня не отмазал, так бы и не познакомились, — Треска как-то задумчиво посмотрел на приятеля.
— Помню. Обоим влетело. Как всегда.
— Мне тоже, Женя, — Треска крепко пожал протянутую руку соседа. — Мне тоже. Не думал, что все вот так…
— И я не думал.
Они помолчали. Потом Паштет скосился на миски.
— Дохавать, что ли.
— Да и то верно, — сгреб свою плошку Треска. — Утопчем. Раз уж помирать, так с полным брюхом, чувак.
Невесело улыбнувшись, повара снова принялись за еду.
Склонившись над расстеленной картой мира, Тарас задумчиво водил по ней циркулем. Туда-сюда. Туда-сюда. Думая совершенно о другом. О том, что они все потеряли. Мысли никак не хотели складываться в хоть какой-нибудь мало-мальски приемлемый план действий. А ведь именно это от него сейчас и требовалось.
«Циркуль, циркуль две ноги,
Циркуль делает шаги.
Шаг один и два и три Одинаковы, равны» —
вспомнил он детский стишок, который во времена его разбитной юности подвергался весьма смелым лингвистическим преобразованиям. Южная Америка, значит. Угроза нового заражения. Карантин, который всеми правдами и неправдами нужно было держать в секрете. «Ох, Лерка, и устроила ты нам проблем…» Час от часу не легче. Сколько они так продержатся? Да и смогут ли?
Да и ко всему свободу передвижений, даже в случае, если лодку починят, ограничивала примостившаяся по левому борту громадина корейского танкера, будь он неладен. Хотя если бы не они…
Если бы не они.
— Легли бы мы все здесь, Юрка, — еще раз оглядев покрытую выцветшими фотокарточками стенку над столиком в капитанской каюте, Тарас отпил из кружки. Поморщился, теребя вислый ус. — К чему мы все стремимся? Куда плыть-то теперь? Команду всю растеряли, мир не спасли. Дала нам война бой, мать ее, который не под силу нам выиграть. Да и что теперь спасать-то. Взяли нас за жабры, Юрка. Не осталось ведь ничего, ты погляди вокруг.
Посмотрев на пожелтевший снимок двух улыбающихся пацанов в мундирах выпускников мореходного кадетского корпуса, он грустно добавил:
— Ты только погляди вокруг…
Вспомнилось первое погружение, и как проходили обряд посвящения, целуя кувалду или запивая это дело морской водой. После этого Юрка так и шепелявил слегка всю жизнь. Много воды утекло… От тяжелых дум отвлек настойчивый стук в дверь каюты.
— Кого там еще черти несут, — буркнул старпом, большим глотком осушая кружку, и, отложив на карту циркуль, громче ответил: — Да-да, входите.
На пороге оказался Яков с неизменной папкой. За его спиной держались двое рослых корейцев в иссиня-черных камуфляжах «Дракона», державшие под мышками «звериные» шлемы с поднятыми забралами.
Тарас присмотрелся к новым лицам, по шлему одного из них сразу узнав человека, руководившего солдатами во время их первой встречи. Острые черты восточного лица, короткий ежик черных волос с легким налетом седины, уверенный, отливающий непоколебимой выдержкой взгляд.
Его спутник, абсолютно лысый, был густо покрыт татуировками даже на лице; глаза скрывали матовые черные гогглы на тугом, обтягивающем череп ремне, — словно были его неотъемлемой частью. Из- за массивного плеча возвышалась рукоять висящего за спиной меча.
Приняв стойку, первый воин произнес, обращаясь к Тарасу, несколько коротких фраз.
— Это Линь Им, — объяснил Яков. — Правая рука Императора и начальник группы, выделенной вам для пополнения команды. А это Дан. Его помощник и телохранитель.
— Вот это ты вовремя поправился, — буркнул Тарас, вставая из-за стола и накидывая на плечи капитанский китель. — Выделенных мне. Это у себя он правая рука, а здесь все, что касается судна и людей, находится в моей юрисдикции.
— Разумеется, — педантично кивнул Яков. — Люди построены, если вы готовы провести смотр.
— Ладно, показывайте, что за хлопцы там у вас, — ответил Тарас, надевая фуражку и выходя из каюты.
Поднявшись на палубу, он оглядел два ряда выстроившихся в шеренги лицом друг к другу моряков. Все как один в серых комбинезонах, на головах фуражки с лентами. Сердце кольнуло. Уж больно сцена напоминала прощание с погибшими товарищами после сражения с морским гигантом. Только не было завернутых в пропитанную кровью парусину тел.
В стороне были сложены ящики с оружием, припасами, какой-то техникой, и укрытые перетянутым веревками брезентом цинки с разнокалиберными патронами. А ведь подготовились, черти. Ммать!
— Три дюжины, как и обещали, — вставил за-за его спины Яков.
— Такие все разные.
— Какие есть.
— Откуда набирали?
— Кто из первоначальной команды. Кого по всему свету. Долго перечислять.
— Русские есть?
— Скорее — русскоязычные. Немного.
— Посмотрим, — заложив руки за спину, ответил Тарас, проходя мимо шеренг и всматриваясь в каменные застывшие лица. — Вольно!
Яков перевел.
— Кто-нибудь до этого ходил на подлодках или подобных судах? Если да, шаг вперед!
Линь Им отдал пару коротких команд. Шеренги разбились, когда некоторые из солдат вышли из строя — негусто, но сойдет, заключил быстро подсчитавший Тарас.
— Вы наверняка уже введены в курс дела, поэтому буду немногословен. Нам предстоит автономка в непредсказуемых условиях зараженного мира. Одному Господу Богу известно, что нас ждет впереди! Атомный крейсер класса «Борей» — это не ваш плавучий рай. Да, он меньше. Но маневреннее и быстрее. Здесь все будет по-другому. Нас ждет долгий путь, и каким он станет, никто не знает. Скажу только, что, добираясь сюда, мы успели многое повидать и перенести. Вас отрядили ко мне на борт. Я не знаю ваших присяг и кодексов, но на флоте и перед морем едины все. В любые времена, в любых условиях, какими бы тяжелыми они ни были. Приказом вашего начальства вы поступаете под мое командование. Меня зовут Тарас Лапшов, я — капитан «Ивана Грозного». Теперь мы — одна команда! И только от нас зависит, выживем мы или нет!
Вернувшись в начало шеренг и щелкнув каблуками, он повернулся лицом к застывшим морякам.
— Что ж. Добро пожаловать на борт!
Выступившие вперед солдаты вернулись в строй, и все как один отдали честь. Козырнув в ответ, Тарас посмотрел на Якова.
— Проследите, чтобы всех разместили.
— Будет сделано, — кивнул переводчик.
Линь Им опять что-то произнес скороговоркой по-корейски. Дан-скала явно не отличался многословием.
— Как только лодку починят, нам нужно будет немедленно отправиться к Фарерам, — дослушав его, сказал Яков.
— Овечьи острова? — удивился старпом, оглядывая цепи, которыми «Грозный» был пришвартован к танкеру. Каждая из них терялась в полукруглой бойнице высокого борта, не давая возможности рассмотреть внутреннюю систему крепления. Плохо. — А какого лешего мы там забыли?
— Специальная миссия, от самого Императора. О ней немного позже.
— Дело ваше. Но учтите, без моего ведома этот кит никуда не поплывет. Сначала — что да для чего, а потом уже распоряжения отдавать. Я остатками команды рисковать не намерен. И так нахлебались по самые уши.
Сняв бронированную перчатку, Линь Им произнес несколько торжественных слов и протянул Тарасу руку.
— Что он сказал? — отвечая на рукопожатие, спросил Тарас.
— Пусть нас поддержит Удача.
— Скорее уж Господь или Никола Чудотворный, — глядя в полные решимости раскосые глаза, устало вздохнул старпом.
— А еще он говорит, что готов отправиться с вами на край света. Благо всего человечества!
— Да мы и так уже на краю, братуха. Дальше некуда.
Собирался Мигель недолго. Пока Лера по его просьбе тушила свечи, попутно осматривая иконы, переходя от одной стены к другой и стараясь запечатлеть в памяти лики святых, священник упаковал свои немудреные пожитки в кожаную дорожную суму, все эти годы пылившуюся в одном из ящиков, и, прибавив к ней самодельный деревянный посох, надел скуфью-. Они вышли в морозный вечер, и священник запер церковь.
Спустившись по скрипучей лесенке, Мигель обернулся и, сотворив короткую молитву, совершил поясной поклон, перекрестив покидаемую обитель. Принятое решение далось ему нелегко. Оставить все, сорваться. Что же станет со всем этим в его отсутствие?
— Что-то не так? — осторожно спросила Лера, видя, что Мигель не торопится идти дальше.
— Я прожил в этой церкви двадцать лет и теперь покидаю ее навсегда, — вздохнул священник, посмотрел на ключи в своей ладони и сжал ее в кулак.
— Все будет хорошо, вот увидишь. Я бы все равно не оставила тебя здесь.
— А как же Батон?
— Его никто не спрашивает, — ответила Лера, накидывая на шапку капюшон. — Идем.
Но перед тем как спуститься к пирсу, они по просьбе девушки зашли на кладбище. Пройдя мимо свежих насыпей, Лера и Мигель остановились у двух уже порядком обветшавших.
— Прощайте, — спустив на шею прикрывавший половину лица мамин платок, сказал Лера, смотря на могилы родителей. — Знаю, что больше никогда не вернусь сюда. Но мы всегда будем вместе. Обещаю.
Приблизившись, она бережно поправила покосившуюся перекладину на кресте отца.
— Я люблю вас. И никогда не забуду.
Мигель с короткой молитвой перекрестился; последний раз обернувшись, Лера натянула на нос платок и, сопровождаемая священником, стала спускаться к пирсу, где дожидались громадины кораблей.
Они наконец-то покидали Антарктику. Долгожданный момент наступил так внезапно и при таких невероятных обстоятельствах, что Лере до сих пор в это не верилось. Они уплывают отсюда! Домой! Неужели это и вправду произойдет? Хватит с нее снега и вечной мерзлоты! Как там деда, Юрик, баба Дина и все остальные? Женился ли ее «суженый» на какой-нибудь вертихвостке из свиты почитательниц? Как дела на грибной ферме, что изменилось в Убежище за время ее отсутствия? Дом. Какое же это восхитительное слово. Поскорей бы добраться туда.
Первым приближавшуюся к пирсу девушку и опиравшегося на посох священника заметил с палубы Тарас, утрясавший с Яковом последние детали предстоящего плавания.
— Это еще что за новости, — хмурясь, пробормотал он, поправляя козырек фуражки, пока мужчина и женщина, держась за поручни, поднимались по трапу на борт.
— Отец Михаил хочет плыть с нами, — ответила на немой вопрос старпома Лера.
— С вашего позволения, — сунув большой палец за лямку сумы, кивнул священник. — Мне не имеет смысла оставаться здесь одному, с «Новолазаревской» было хоть как-то уютнее. Да и, опять же, близость людей. А теперь, когда ничего не осталось, толку мне здесь… В одиночку мои шансы не так велики. К тому же, я слышал, вы хотите плыть в Чили, а я, как-никак, оттуда. Там мой дом. Да и это — неплохая возможность миссионерской деятельности, мало ли кого удастся по пути поддержать и укрепить словом Божиим.
— Ладно-ладно. Добре. Одному действительно шансов нет, а нам лишние руки не помешают, — явно занятый чем-то другим, нетерпеливо согласился Тарас и, понизив голос, добавил: — Лера, размести его где-нибудь. Только не особо распространяйся о…
— Есть, я поняла, — радостно выпалила девушка, пропуская Мигеля в башню рубки.
— Значит, сначала к мысу, — Тарас снова повернулся к терпеливо дожидавшемуся окончания его разговора с девушкой Якову.
— Да, к мысу Горн. Император желает поохотиться на мигрирующих гренландских китов. Это был наш первоначальный курс, пока мы не перехватили ваш сигнал. Это займет не более суток. Охота проходит скорее ради развлечения, нежели для добычи мяса.
— День так день, — выдыхая в холодную ночь закручивающийся клуб пара, ответил Тарас, думая об остальных.
Как ни крути, а по всему выходило, что они теряли целые драгоценные сутки. И, вдобавок, — что команда «Дракона» надумала искать на Фарерах?
«Судовой журнал.
Земля королевы Мод. Исследовательская станция „Новолазаревская“.
Время стоянки — … — ые сутки.
Новый мир не дает передышки. По неосторожности на борт снова занесена зараза, с той лишь разницей, что в этот раз все намного сложнее и непонятнее. Кто инфицирован, кто — нет? Каким именно образом передается вирус? Сохранившиеся записи и переводы немецких дневников указывают на еще одну базу Рейха, возможно, располагавшуюся на территории Южной Америки. Судя по ним, только там еще можно попытаться обнаружить антидоты от штаммов, занесенных на „Грозный“ с Двести одиннадцатой. Образцы вируса и противоядие на Антарктической станции сожжены одним из членов команды — Лерой Степановой, которая после этого пыталась покончить с собой.
Нам нужно торопиться, ремонт почти закончен, а Императору приспичило поохотиться на китов возле мыса Горн. Ситуация кажется патовой, поскольку в данный момент двигаться самостоятелъно мы еще не в состоянии. К тому же команда корейцев во главе с неким Линь Имом, назвавшимся их руководителем, толкует о необходимости захода на Фарерский архипелаг по дороге домой. Какого лешего они там забыли?
И снова толки о панацее. Снова призрачная надежда.
Пока о заражении знают всего несколько человек. Не знаю, сколько мы сможем еще таиться. Готовимся отплывать вместе с танкером. Команда пополнена, но проверить ее можно только морем.
Вот только сработает ли? Не превратить бы корабли в плавучие склепы…
Принявший командование судном старший помощник Тарас Лапшов».
— Ну что, рад что сваливаешь? — спросил у приятеля Рэнди, пока они с Зэфом, закинув на плечи кирки и лопаты, шли от разрушенной «Новолазаревской», где по приказу Тараса среди заметенных руин выкопали глубокую яму, сложили на дно остававшиеся в трюме «Грозного» контейнеры со штаммами вируса и колбы, принесенные с базы Лерой, и как следует поджарили огнеметом, потом все засыпав.
Вход на Двести одиннадцатую, не мешкая, с улюлюканьем завалили оставшимся динамитом, вместе с грохочущим пламенем подняв в воздух фонтаны снега и льда.
— Еще как, бро, — согласился Мичиган, тянущий за собой связку из двух санок: на одних лежал огнемет, на других покоились инструменты. — Скорей бы уже. А то все работа, в последний момент — нет-нет да и найдется. А сделай-ка то, а закопай это.
— Разумеется, нетерпеливый ты мой крепыш, — фыркнул техасец. — Грязную работенку всегда поручают американцам, м?
— Но теперь уже точно все, бро, говорю тебе. Старина Зэф забьется в свою теплую каюту и просидит в ней, пока эта чертова железяка на хрен не свалит отсюда куда подальше. Хватит с меня уже всех этих снежных Пингвизилл и прочей нечисти.
— Понимаю тебя, старик, — перехватив лопаты, Рэнди остановился и посмотрел назад, на разрушенную станцию. — И все-таки…
— Чего?
— Это как покидать дом, понимаешь. Странное такое чувство.
— Твой дом не здесь, а в Америке, — резонно заметил приятель.
— Верно. Которой уже, скорее всего, давным-давно нет. Хотя кто знает? Но здесь мы проморозили свои задницы последние чертовы двадцать лет. Ты хоть представляешь себе, что мы можем с тобой там увидеть?
— Не представляю, бро.
— И я не представляю, — вздохнул Макмиллан, стиснув зубами палочку. — Ладно, погнали отсюда, не люблю долгих сопливых прощаний. Да и поторапливаться нужно, а то уж больно не нравится мне вся эта мутная история с заражением.
— Мне тоже, приятель. Мне тоже.
Снова потянув санки, американцы стали спускаться по тропинке к берегу.
— Ну как, тебе нравится? — спросила Лера у Мигеля, оглядывавшего отведенную ему каюту.
— Знаешь, после двадцати лет отшельничества и спартанских условий, — присев на койку священник положил свою сумку на стул, — о таком можно только мечтать. Ой, а это кто?
Юркнувшая в комнату мышка проворно забралась по штанине и тельняшке на плечо девушки.
— Это Чучундра, мой самый верный друг, — объяснила Лера и протянула зверьку кусочек гриба, который извлекла из кармана. — Да, Чученька? На, покушай.
Мышь послушно захрустела угощением.
— Забавная, — улыбнулся Мигель.
— Она с нами из самого Пионерска плывет, — не без гордости продолжала рассказывать Лера. — На лодке жила. Тут с ней и встретились.
— Вот и отрада тебе во всех испытаниях.
— Еще какая. И помощник в приключениях, — согласилась девушка и спохватилась: — Есть хочешь?
— Честно — не отказался бы, — виновато ответил священник и потеребил намотанные на запястье четки.
— Пойдем. Посмотрим, что удастся найти на камбузе.
Потом Лера сидела напротив и, подперев кулачком щеку, молча смотрела, как ест Мигель. Закуска была не ах: немного кислых овощей, пресная хлебная лепешка с танкера да пара котлеток из хека — все, что осталось. Остальной провиант, оставленный для ужина, команда давно разобрала по своим каютам. Но даже этого оказалось достаточно: священник уплетал с довольным видом, стараясь не слишком явно торопиться, хотя вилка дрожала в руках.
Сколько же он нормально не ел, думала Лера, всматриваясь в его лицо. Да и чем мог питаться отшельник с момента разрушения станции? Чайным отваром и вересковыми кореньями? От этой мысли девичье сердце сжималось.
Интересно, а как он выглядит без бороды? Наверняка моложе. И симпатичнее. Лера не особо любила бороды, не всем они шли. А вот Макмиллану была к лицу, наверняка из-за его необычной шляпы. Тем более американец ее периодически подстригал.
У самой Леры живот тоже призывно урчал, но сначала хотелось накормить Мигеля. Девушка мысленно улыбнулась, вспомнив, как баба Дина когда-то тоже вот так сидела и смотрела, как маленькая Лерочка уплетала с остатками чая слепленные ее заботливыми руками грибные пирожки.
— Ну, прямо комната милосердия матери Терезы, — пьяный комментарий вывел девушку из раздумий. — Идиллия.
Она с тревогой посмотрела на появившегося в дверях Батона, облокотившегося о косяк. Охотник был мертвецки пьян.
— Что тебе нужно? — моментально напряглась она.
— Нет. Это что ему здесь нужно? — ткнув пальцем в замершего Мигеля, сквозь зубы процедил Батон. — Ишь, присосался. А тебя вообще от камбуза отстранили, разве нет?
— Не твое дело. Я его привела. Он давно нормально не ел. И он поплывет с нами, хочешь ты этого или нет.
— Думаю, мне лучше уйти, — отложив приборы, сказал Мигель.
— Нет, ты останешься, — твердо ответила Лера и сверкнула глазами на Батона. — Пускай он уходит.
— Вот-вот. Дуй обратно в келью, молитвы читай! От тебя там больше проку будет. У нас тут карантинчик, если ты не знал, — пропустив мимо ушей слова девушки, согласился охотник, демонстрируя руки в перчатках. Он подошел к столу и навис над священником. — Я, кажется, доходчивым языком тебе объяснил: не лезть к ней, нет? Не достанется она тебе, понял!
— Прекрати! Кто ты такой, чтобы делить меня? — вскочила Лера, но охотник, взяв за плечо, без труда усадил девушку обратно.
— Сядь! Раз уж все в сборе, так давайте и разберемся уже, наконец.
— Мне больно! — пыталась стряхнуть его хватку Лера.
— Убери от нее руки, — сжимая вилку, тяжело поднялся Мигель.
— А то что? — в притворном испуге развел руками пошатывающийся Батон. — Ударишь меня? Этим? Да ты, оказывается, смельчак. Ну, попробуй. Давай.
— Я не хочу с тобой драться.
— Чё, дерзкий? А так!..
В следующую секунду Батон без предупреждения смахнул со стола на пол брызнувшую кипятком кружку и тарелку с недоеденным ужином.
— А ну пшел отсюда, святоша!
Мигель успел двинуть ему кулаком в массивную челюсть. Отпрянув, Батон клюнул затылком галерею подвешенных на сушилке сковородок, градом посыпавшихся на него. Это только больше разъярило охотника. С ревом он набросился на противника, выставив перед собой руки. Лера с криком вскочила, опрокидывая стул.
— Прекратите! Что вы делаете? Отстань от него, урод!
Она замолотила кулачками в обтянутую тельником медвежью спину Батона. Выбив вилку из руки священника, тот схватил его за грудки и, съездив покатым лбом в хрустнувшую переносицу, повалил на пол, награждая жестокими ударами кулаков.
— Кто-нибудь, да помогите же! — понимая, что одной не справиться, истошно завыла Лера и, схватив первое, что попалось под руку — суповой черпак — огрела им по затылку наставника. Тот зарычал и, не оглядываясь, ударом локтя в живот отбросил ее в сторону. Упавшая девушка зашлась удушливым кашлем.
Начавшемуся кровопролитию успел помешать ввалившийся в камбуз чем-то сильно перепуганный Ворошилов, удивленно оглядевший сцену драки.
— Это что это тут?
Поднявшийся Батон, несмотря на съежившуюся на полу Леру, вытирал руки кухонной тряпкой. Та навзрыд рыдала над распростертым на полу окровавленным Мигелем.
— Будь ты проклят! Я не хочу тебя больше видеть! Слышишь? Никогда!
— Тебе чего надо? — тяжело дыша, словно пребывая в прострации и еще не до конца осознавая, что наделал, грубо огрызнулся охотник.
Лицо спелеолога было белым, как мел. В этот момент по стальным внутренностям «Грозного» пульсирующей волной пробежала дрожь. Жалобно зазвенела посуда. Забулькал самогонный аппарат в своем закутке.
— Повара и Савельев, — цепляясь руками за дверные косяки, трясущимися губами сбивчиво пролепетал Ворошилов. — Они пропали! Кто-то открыл изолятор. Кровь…
Его слова заглушил ударивший по ушам громоподобный сигнальный рев танкера, донесшийся снаружи.
Неторопливо давая задний ход, «Черный дракон» с прикованной к нему цепями субмариной медленно отчаливал от пирса, выходя в открытое море и беря курс на пролив Дрейка.
Антарктика провожала корабли безмолвием. Ледяной плен, на- П. конец, уступил и разжал объятия.
