Разбуженная посреди ночи странным шумом, Наташа приоткрыла глаза и тут же не удержалась, чертыхнулась: Герман, вместо того чтобы спать в своей ямке как все члены племени, ходил взад-вперед, сложив руки за спиной. Его шаги и стали тем шумом, который разбудил Наталью.

– Опять его колбасит. Когда же это прекратится… – простонала женщина. Обычно Ната поворачивалась на другой бок и засыпала, но сегодня она поняла: терпение лопнуло окончательно. Ночным бдениям Германа надо было положить конец.

Стараясь не разбудить мужа, на которого сольные концерты космонавта не действовали – спал как убитый, Наташа вылезла из ямки и направилась в сторону Германа, вышагивающего по кругу, словно сомнамбула. Его шаги не давали спать не только ей. Из ямки Маши Остриковой в сторону Германа полетел увесистый камень. С нулевым эффектом.

– Герман, сталактит тебе в зад, кончай! – прорычала Мария. Космонавт никак не отреагировал. Наташа камнями кидаться не собиралась. Она надеялась, что успокоить Германа можно будет менее радикальными методами.

– Слушай, Булыков, прекращай эти прогулки, – произнесла Наталья, становясь напротив Германа. Она на всякий случай выставила вперед руки, чтобы марширующий по кругу космонавт не сбил ее.

На ходу придуманное обращение произвело должный эффект.

Герман застыл на месте. Поднял на Наташу мутные глаза.

– К-кто? Булыков? Почему Булыков? – спросил он, медленно приходя в себя.

– Можно Лыбудов. Больше нравится? Да потому, что я уже не знаю, как к тебе обращаться, – скривилась Ната, – то ты Буданов, то ты Лыков…

– Я тоже не знаю, – отвечал мрачно Герман.

Его слова немного охладили пыл Наташи. Она видела, она чувствовала, что Герман ужасно страдает. Наталья не знала, о чем прочитал Герман на последних страницах дневника. Он не сказал ей. Никому не сказал ни слова. Но состояние, в которое впал космонавт, после того как дочитал бортовой журнал, иначе, как шоком, назвать было трудно. Лыков смотрел в одну точку, бормотал что-то себе под нос, ни с кем не желал говорить. Потом он уснул, и Наталья вздохнула с облегчением. Как оказалось, расслабилась она рано.

– Я все понимаю, – произнесла женщина мягче, подходя ближе к Герману. – Но пойми и ты: мы хотим спать.

– Да-да, – кивнул Герман, усаживаясь на край своей спальной ямки, – вижу. Простите.

– Проехали, – отозвалась из соседней ямки Маша.

В пещере снова воцарилась тишина.

Герман молчал.

Наташа поняла, что больше он этой ночью ходить не будет. Если и не выспится сам, то хотя бы не будет мешать другим. Но поняла она и другое: сейчас лучший момент, чтобы «расколоть» Лыкова. Выведать, что открыли ему записи капитана Николаевой.

«А потом – сразу на боковую», – заключила Наташа сама с собой договор.

Но Наташа не успела задать Лыкову ни одного вопроса. Он вдруг начал говорить сам. Говорил ли он для нее, или сам для себя, или просто бредил, – Сорокина не поняла. Но уйти и не подслушать его слова оказалось выше ее сил. Наталья осторожно опустилась рядом на корточки.

– Я вижу, как мы пробираемся через лес. Даже не лес, там и деревьев-то нормальных мало, зато трава и кусты – выше человека. Нам тяжело. Мы рубим ножами лианы и упругие побеги, но все равно идем слишком медленно. Вот мы уже выбиваемся из сил. Почему я не вижу, что за ними по пятам идет зверь? Точнее, я-то вижу. А этот я – нет.

«Мой мозг сейчас взорвется», – подумала Наталья, но продолжала слушать, пытаясь разобраться в той несуразице, которую нес Герман.

– Он ужасный, этот зверь Огромные клыки… когти… Он следует за нами. Ждет, когда добыча устанет. Как же я хочу крикнуть самому себе: «Осторожно! Опасность!» Но не могу. Я лишь наблюдаю со стороны, как охота близится к развязке. Вижу, как зверь решается на атаку. Я и Света пытаемся спастись бегством. Куда там! В скафандрах, по кустам… Он почти настигает нас. Еще несколько прыжков – и зверь вцепится в спину Светы. В последний момент нам улыбается удача: мы успеваем скрыться в каком-то здании. Эта постройка словно вжалась в скалу. Откуда у меня взялись силы закинуть Свету в окно и забраться следом?!

«Когда по пятам мчится зубастая тварь, силы возьмутся у кого угодно», – слегка улыбнулась Наталья.

– И вот мы внутри. Я не вижу, что с нами происходит там. Но еще несколько секунд передо мной расстилается удивительный пейзаж. Я вижу, что у стены строения, в котором мы спаслись, лежит поезд. Забавный маленький поезд.

– Эге, – прошептала женщина, придвигаясь ближе, – да это же он про станцию «Входные ворота» говорит! И про поезд «Турист». Точно-точно. Был второй поезд. Он стоял на путях на улице. Там, кажется, был тупик для мойки составов…

Больше Сорокина не отвлекалась, она жадно ловила каждое слово Германа. Его видение проливало свет на загадку, как попал космонавт в пещерное метро. Но не это взволновало женщину. Сейчас она могла в первый раз за двадцать лет «увидеть», что случилось наверху со знакомыми ей вещами.

– Поезд лежит, накренившись, и сквозь него растут деревца. Больше ничего не видно, все заросло. А, нет. Успеваю увидеть еще кое-что: монастырь на вершине холма. Монастырь цел. Обветшал, облупился, но он все еще стоит. Даже лианы не оплели церкви и колокольню. Не чудо ли…

Голова Лыкова наклонялась ниже и ниже. И едва последнее слово сорвалось с его губ, как Герман, точно марионетка, у которой обрезали нити, завалился на бок. И захрапел. Так он и проспал до самой побудки.

А вот Наталья за весь остаток ночи ни разу не сомкнула глаз. Она лежала на спине, смотрела в потолок, и картины из далекого, почти забытого прошлого одна за другой вставали перед ней.

– Спасибо, Герман, – повторяла женщина снова и снова. Слезы катились по ее щекам. Слезы счастья.

Они появились неожиданно. Сама тьма извергла три зловещие темные фигуры, при одном взгляде на которые сердце замирало и трепет пробегал по телу.

Сотканные из мрака и зла, возникли они посреди гигантского пустого зала и стремительно двинулись на меня, беря в кольцо, окружая, отрезая путь к спасению. Двигались быстро, бесшумно, как будто парили над полом. Огромные черные дыры зияли на месте глаз. Длинные уродливые хоботы торчали из вытянутых, приплюснутых голов. Ни ртов, ни волос, ни ушей – только аспидно-черная кожа, покрытая странными наростами. И еще существа источали неописуемое, нестерпимое зловоние. Миазмы гнили и разложения. Запах смерти.

Дикий страх охватил меня. Ничего подобного не испытывал я даже тогда, когда спасался от гип-гиперов или впервые столкнулся с Черепом. Бежать! Спасаться! Забраться в самый укромный уголок и не вылезать оттуда! Не вылезать, пока эти чудовища не уйдут. Но та самая паника, которая гонит меня прочь, не дает сдвинуться с места. Он был таким липким, этот страх, что ноги мои словно приклеились к полу. Я не мог сделать ни шага. А мрачные тени были уже совсем рядом. Уши ловили тяжелое, сдавленное дыхание существ… Людей? Зверей?

– М-м-м! – произнес один из них, протягивая бесформенную руку-лапу и указывая на меня.

Остальные члены отряда-стаи дружно замычали в ответ.

«Сейчас бросятся!» – понял я. Закрыл глаза. Присел, пытаясь стать крошечным и незаметным…

И проснулся.

Второе видение за ночь. Какой ужас. Так скоро я совсем спать не смогу. Пора что-то делать… Пора. Бум решать проблему радикально.

Итак, дело постепенно идет к развязке. Очень скоро все тут изменится. Изменится к лучшему.

Туся и Дуся следят за стариком и старухой. Теперь они до меня не доберутся, хе-хе. Это Дашкина идея – вести наблюдение за обоими. Как же она сказала?.. «Муж да жена – одна сатана». Велика вероятность, что покушения они готовили вдвоем. Вдвоем и ответят. Кстати, это как раз тот случай, когда одним выстрелом убиваешь двух зай-цев. Алекс убедил меня, что Кондрат и Ханифа могут спокойно сорвать переселение. Сами упрутся и других убедят не ходить. Очень вероятный сценарий, что и говорить… Судьба не оставляет мне выбора. Наверное, так даже лучше.

Алекс и Рада пока трудятся в системе Окро одни, я снова вынужден отлеживаться, но это уж Алекса вина. Ничего, скоро присоединюсь к ним. Один раз ребята водили меня туда, показывали, что уже сделано, и какие работы еще предстоит выполнить. Я почти ничего не разглядел. Отчасти потому, что спотыкался на каждом шагу, отчасти потому, что светильник едва освещал пятачок площадью метра в три. Зато я понял, почему нельзя просто взять и увести все племя через систему имени Арсена Окроджанашвили. Половина людей при этом погибнет – как пить дать. Тут повсюду расщелины, впадины, лужи подозрительной на вид грязи, шаткие камни и скалы, острые, как бритва. Есть скользкие, влажные участки пола, на которых ноги мигом начинают разъезжаться. А как навернешься, так сверху на голову еще, чего доброго, сталактит рухнет. В общем, гиблое место.

Поэтому и трудятся Алекс и Рада второй год, прокладывая безопасный маршрут. Они хорошо продвинулись. До того места, где система Окро, судя по картам, кончается, осталось метров триста.

А дальше… Бум надеяться, что там мы найдем вход в Большие пещеры. Именно туда, в дальний конец системы Окро, пролетали летучие мыши. Это вселяет надежду. Как только я присоединюсь к Алексу и Раде, дело пойдет быстрее. Скорее бы…

Про решение наладить контакт с Машей я не забыл. Но чтобы привести мою задумку в исполнение, нужно, блин, ее сначала поймать, Мышку эту. Она опять где-то прячется. Кошка тоже так и не появилась. Что на них обеих нашло?.. Ладно. Пусть бегают, где хотят. Разберусь со стариками и с Окрошкой, тогда и поговорю серьезно с этой Мышкой. Никуда она от меня не денется.

И вот я маюсь вынужденным бездельем. Коротаю время в беседах с Наташей. Сегодня утром она сказала интересную фразу: «Человек может привыкнуть ко всему».

Меня эти слова сильно удивили, даже возмутили. В первый раз решился поспорить с Наташей.

– Возражаю! – воскликнул я. – К жизни в аду привыкнуть нельзя!

Я еще много привел примеров и аргументов. Сам не ожидал, что на меня нахлынет такая охота философствовать. Вспомнил ее же поучение: «Нет слов более лживых, чем “всегда” и “никогда”». Заодно толсто намекнул, что существование племени в пещерах – и есть ад. Самый натуральный. Самого себя я давно убедил, что отсюда надо рвать когти. Оставалось убедить других. А тут – такой случай. Приятное с полезным, так сказать. Пока Дуся и Туся не знают, что я записался в клан искателей Больших пещер, а союзников вербовать никогда не поздно. Чтобы потом без лишних сложностей собраться и переехать.

Минут пять говорил, не умолкая. Только остановился передохнуть, и тут же с ужасом увидел, как нахмурилась Ната, как сжала она губы. Сомнений не оставалось: мои слова пришлись наставнице не по нутру. Очень не по нутру. Как пожалел я в тот момент, что нельзя взять свои слова обратно!

Вообще-то она сама просила чаще спорить, не соглашаться, но обычно мне не хватало смелости обсуждать наставления Наташи. Мне казалось невероятным, непостижимым, что чурбан вроде меня может слово поперек сказать этой необыкновенной женщине, проводящей часы, дни, годы в неустанной работе над телом и духом. К счастью, причина Наташиного гнева оказалась совсем иная. Да и не гнев то был, а скорее грусть.

– Ты все еще считаешь жизнь в пещерах адской, – вздохнула она. – Это печально. А что касается правила «всегда и никогда»… Да, ты прав. Никогда нельзя говорить «всегда». Именно поэтому исключения есть из любого правила, – она немного подумала и добавила: – Даже из этого.

А-а-а! Взрыв мозга эта философия!

У Наташи всегда так. Просто и сложно одновременно. Скажет – и понимаешь, что сам это знал, да не мог сказать так коротко и емко.

И хоть расшибись в лепешку, не найдешь, к чему прицепиться! Первое время я слушал Наташины по-детски простые, но в то же время поразительно глубокие рассуждения о смысле жизни с трепетом, боясь лишний раз шевельнуться. Затем в голове моей, отошедшей от первого потрясения, стали возникать вопросы. И вот пришел тот день, когда я осмелился открыто возразить Наталье. Ответ ее застал меня врасплох. Точно совсем несмышленый юнец, я замотал головой, заморгал глазами. Хитрое переплетение слов и истин, которое для Наты было легкой забавой, мою голову каждый раз заставляло трещать по швам.

– Ничего не понял, – честно признался я.

– Никогда не говори «ничего», – тут же со смехом парировала она. – И «не понимаю» тоже не говори. Не зомбируй себя. Ты понял то, что мог понять. Остальное поймешь потом. Теперь отдохни.

– А я что делаю целый день?

– Голове тоже отдых требуется. И, помяни мое слово, очень скоро ты будешь счастлив, что попал сюда, в наш мир.

Я промолчал, но не согласился. Да, тут чудесно, просто замечательно. Ни одного печального сюрприза, за исключеньем пустяка, как любит повторять Проха. Замогильные звуки, доносящиеся из глубин подземелья. Иногда вместе со звуками являются те, кто их издают. Подумаешь, ерунда какая. Безумное озеро, то и дело выходящее из берегов. Обвалы, ядовитые газы, летучие мыши, уже дважды при мне нападавшие без всякой причины. Мелочи жизни, право. Острые камни и расщелины на каждом шагу. Одно неосторожное движение – и ты покойник. Сколько тут полегло народу – подумать страшно. Их призраки постоянно являются выжившим, особенно в метро. Ну очень милое соседство.

И Туся еще утверждает, что я напрасно считаю их жизнь адской.

Я, конечно, безмерно ее уважаю, но тут Наташка не права. Просто она боится посмотреть правде в глаза и признать то, что уже давно поняли и приняли Рада и Алекс. И Лада. Боится сказать себе, что жизнь в пещерах – не жизнь вовсе, а медленное, мучительное вымирание. Совсем как в жестоком анекдоте, который обожает Алекс. Про то, как хвост собачки из жалости к бедному животному отрубали по частям.

Эх, Алекс… Видя, с каким упорством бьется он столько лет, пытаясь спасти кретинов-соплеменников, я проникся к Алексею глубочайшим уважением. Иногда для того, чтобы полюбить человека, его надо возненавидеть. Тоже Наташкины слова. И тоже верные, черт побери. Короче. Хватит валяться. Не так уж сильно болит шишка. Терпимо. Пора. Займусь делами.

Вот и финал.

Долго слепой дед охотился за мной, сегодня утром он чуть было не взял верх. Не иначе, ангел-хранитель, которому я молился, уберег. Отвел костлявую руку Дамы с косой.

Почему я не стал есть ту рыбу? Почему отложил? Не знаю. Видит Бог, не знаю. Я ем быстро, плохо прожевываю. Начал бы завтракать – сразу большой кусок бы откусил. И проглотил. И сдох бы, да-а…

В результате рыбкой полакомился Проха. Он откусил крохотный кусочек, мне – на один зубок. И почти сразу за живот схватился. Скрутило Прошу в бараний рог. Хорошо, Наташка быстро сообразила, что творится. Жена вождя заставила его пальцы в рот засунуть, чтобы назад кушанье вернулось, а потом водой отпаивала. Кое-как прочистился Прошка. Лежит сейчас, отходит.

Что ж, поздравляю, старик. Попытка была отличной. Еще бы чуть-чуть… Но «чуть-чуть» не считается. Теперь роли поменялись. Теперь охотник – я.

Он взволнован, он растерян. Шарит руками по скале, бормочет… Что, не ожидал? Сюрприз удался, хе-хе. Старик просто охренел, другого слова не найти. Он слишком занят сейчас, потерял бдительность. Лучше момента, чтобы подкрасться и нанести удар, не будет. А я всего лишь выцарапал на стене каньона лишний значок. Палка, палка, огуречик – вот и вышел человечек. Ничего умнее не придумал. Но фигня. Главное: сработало. Черт возьми, сработало! Обнаружив, что кто-то добавил в его любимый календарь этот идиотский рисунок, Кондрат сначала впал в ступор, потом пришел в ярость, начал рвать и метать.

Вперед, парень. Второго шанса не будет. Сейчас или никогда.

Я мог бы включить фонарь, чтобы метнуть нож наверняка, не вслепую. Нельзя. Динамо-машина издает ужасный шум. Кондрат хоть и слепой, но не глухой же.

Я прицеливаюсь, задерживаю дыхание, чтобы предательская дрожь не мешала… В следующий момент клинок летит в цель. Сдавленный хрип. Глухой стук упавшего тела.

Вот и все.

Недаром Дуся меня тренировала нож метать на слух, не глядя. Пригодилась наука. Радости нет, но нет и ужаса. Ни угрызений совести, ни злорадства. Ничего. Никаких ощущений, никаких мыслей. Только тяжесть и пустота в душе.

Да, мне не оставили выбора. Да, я сделал то, что должен был сделать. Но разрази меня гром, если я рад этому. Жаль, что так все обернулось. Кондрат Филиппович – мудрый, сильный человек. Был… Какой силой мы стали бы вместе!

Дело, однако, надо довести до конца.

Я медленно, слегка пошатываясь, приближаюсь к трупу слепого старика. На ощупь нахожу труп. Пульс не прощупывается. Мертв. Упокой, Господи, его душу.

Теперь осталось вынуть нож и скинуть тело в расщелину. Заранее нашел рядом, глубокая. Не найдут. Не успеют. Как закончу тут, сразу рвану в систему Окро, к Алексу и Раде. Наши планы придется корректировать на ходу.

Тяжело вздохнув, я поднял бездыханное тело моего врага и поволок к краю обрыва. Прощай, Кондрат. Думаю, на том свете мы еще встретимся. И, может, хоть там сумеем поговорить… Просто поговорить.

Первой неладное заподозрила Лада.

Каждый день, следуя давно заведенному порядку, прощупывала девушка биополе подземелья. Проверяла, нет ли опасности, не грозит ли кому беда, не нарушилось ли Равновесие. Делала она это раз в сутки, не реже и не чаще.

В прежние времена Лада совершала проверку каждый час, и даже такой интервал казался ей слишком большим. Ощущение надвигающейся угрозы не покидало ни на минуту, и девушка до изнеможения, до тошноты и головокружения искала опасность.

– «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои»! Не перегрейся, радар, – зубоскалил Алекс.

Лада делала вид, что не замечает его колкостей, но день за днем все яснее видела: нет необходимости каждый час проверять Равновесие. Каждый раз, когда в пещерах происходило что-то сверхъестественное, она это ощущала и успевала принять меры.

«Стоит ли нырять в этот омут так часто?» – размышляла девушка.

– Нет! – говорил Проха. Он видел, как Дар высасывает все соки из его возлюбленной, и очень волновался.

– Да! – настаивал Афанасий. Не то чтобы судьба Лады его совсем не волновала, но в первую очередь вождь заботился о благе племени.

Кондрат Филиппович лишь пожимал плечами, предоставляя Ладе самой решить эту дилемму.

А ситуация с годами становилось все сложнее. Да, вылазки Лады в «темный мир» были необходимы и жизненно важны для племени. Но для самой Бушуевой-старшей эта работа давно превратилась в обыденный, рутинный кошмар, в ежедневную пытку, изматывавшую душу и тело. Каждое пробуждение Дара отнимало у Лады так много сил, что девушка походила на выжатый до корки лимон. Она едва могла говорить и с трудом понимала, что происходит вокруг.

Была и другая беда. Больших усилий стоило ей каждое возвращение из той призрачной, зыбкой реальности, в которую приоткрывал лазейку Дар.

– Господи, не дай пропасть в царстве тьмы! – шептала Лада, стоя на коленях перед крестом, молитвенно сложив руки.

Она ощущала порой, как под напором неведомой силы рвется тонкая ниточка, связывающая ее с телом. Нить Ариадны. Минотавр, с которым много лет упорно, неустанно боролась Лада, только этого и ждал. Попади она один раз в его лапы – и конец. Девушка-экстрасенс навеки исчезнет в пучине первородного зла, и душа ее никогда уже не воссоединится с телом.

– А эти идиоты, ты только подумай, завидуют мне! – жаловалась Лада мужу в те минуты, когда самообладание изменяло ей.

За час, проходивший до нового погружения, Лада едва успевала отдышаться и хоть немного собраться с силами. В конце концов, доведенная до отчаяния, девушка сдалась. Перерывы увеличились с одного часа до пяти. А потом и до двенадцати часов.

Проха ликовал, Лада и сама вздохнула с облегчением. Какое-то время не было в пещере человека счастливее ее. Потом пришло осознание, что чем реже пробуждается Дар, тем сложнее с ним совладать и тем больше времени надо на концентрацию… И все равно жить Ладе стало немного полегче. Она расслабилась, успокоилась. Постоянное ощущение надвигающейся беды, не дававшее ни секунды покоя первые годы, ослабло. Не чувствовал опасности Кондрат Филиппович, спокоен был Афанасий.

День шел за днем, Равновесие не нарушалось. Лада уделяла тренировкам меньше и меньше внимания…

Этим утром Лада едва смогла перебороть себя.

– Может, увеличить перерыв в два раза? – бормотала она, кое-как усаживаясь в позу лотоса. Но все же заставила себя начать сеанс.

Лада сосредоточилась, отогнала мельтешившие в голове мысли-помехи, собрала в комок энергию… И в тот же миг вскочила, точно ее ударило током. Глаза ее лихорадочно сверкали, руки дрожали, ноги подгибались.

– Где Наставник?! – зашипела Лада.

Люди, собиравшиеся на завтрак, с удивлением переглянулись. Не все сразу сообразили, что речь идет о Кондрате Филипповиче. Но и те, кто понял, про кого говорит Лада, лишь пожали плечами. К чудачествам слепого Наставника все давно привыкли.

– Где старик?! Где он?! – надрывалась Лада. – Я не улавливаю его мыслей, я не чувствую его! Он пропал из пещер!

– Рыбачит, как всегда, – небрежно отмахнулась Даша, возвращаясь к прерванной трапезе.

Арс отнесся к волнению Лады серьезнее. Он вскочил, помчался к озеру Голубое, оттуда ринулся на берег Анатолии, и через десять минут вернулся, озадаченно пожимая плечами. Пока Арсений Петрович искал Кондрата, выяснилось, что куда-то пропали Герман, Рада и Алекс. Все помнили, как недавно Алекс едва не убил Германа.

– Кажется, ребята пошли выяснить отношения… – прошептала Дарья, побледнев.

– Нет-нет, с ними все в порядке, – поспешила объяснить Лада, – они просто пошли в систему Окро. Про… Прогуляться.

– Куда-куда? Какого черта они там забыли? – выпучил глаза Афоня.

– В систему Окро?! То есть как это «прогуляться»?! – зарычала Ханифа.

На это Лада ничего не ответила.

Напряжение росло. Люди все яснее видели: в пещере творится что-то странное. Пропажа четырех человек – не шутки. Тут вспомнили и загадочное исчезновение кошки. Рыжего зверька с позавчерашнего дня никто не видел. Не явилась к завтраку и ее хозяйка Маша. Конечно, Мышка часто опаздывала на завтрак, но сегодня она побила все рекорды.

В этот момент Федя, который странно вел себя с самого утра, без конца болтал, кривлялся и кидался едой, начал радостно кричать:

– А дедушку съели, а дедушку съели! И Германа съели! И Алекса съели! Ням-ням-ням!

Наташа густо покраснела и отвела сына в сторонку, но слова мальчишки окончательно рассеяли последние следы спокойствия. Многие не одобряли излюбленное занятие старика. Люди давно опасались, что Кондрат Филиппович упадет в воду и в итоге сам станет кормом.

– Да вы что, совсем идиоты?! – рявкнул Афанасий. – Неужели думаете, они могли сожрать его целиком, и мы ничего не услышали? Но искать Наставника надо, – Афанасий решительно поднялся на ноги, – если Лада чувствует опасность, значит, она есть. Ты ничего не почувствовала? – повернулся вождь к Ханифе.

Та неуверенно повела плечами:

– Сказать по правде… Было что-то такое в голове. Как будто укол какой-то. А может, показалось. А может, сама себя накручиваю.

– Понятно. Действуем. Наташа, ты прочесываешь залы с Анакопии до Москвы. Я возьму на себя каньоны и зал Гиви Смыра. Арс и Даша – дуйте в систему Окро. За уши оттуда выведите эту веселую компанию, и сразу ко мне их. Интересно, что учудил на этот раз ублюдок Алекс?

Лада попробовала протестовать, но вождь не стал ее слушать:

– Лада – ты останешься здесь с Федей, Прохой и Ханифой. Все. Хватит жрать. Встали! Быстро-быстро!

Договорить вождь не успел. Его сын, еще секунду назад сидевший около матери и молча слушавший ее наставления, вдруг с недетской силой оттолкнул Наталью, подпрыгнул и, весело смеясь, помчался через весь зал. Во тьму. Такой прыти от всегда спокойного мальчика не ждал никто, включая мать. Лишь Афанасий не растерялся. Реакция отца была молниеносной. Вождь опрометью кинулся следом за сыном. Несколько минут из мрака доносился удаляющийся топот. Потом раздался отчаянный визг, и еще спустя несколько томительных минут, во время которых никто не решался шелохнуться, Афанасий появился, неся на руках сына. Федя, только что с такой прытью удиравший от отца и оравший во всю глотку, был снова молчалив и угрюм.

– Ты что творишь, сын? Что это было? Что? Это? Было? – строго спросил вождь, ставя мальчика перед собой и пытаясь заглянуть ему в глаза.

– Не знаю, – пожал плечами маленький Федор, отводя взгляд. – У меня голова закружилась. И я голос слышал. Красивый, добрый голос. Он звал меня. И песенку такую пел, странную. Даже не песенку, а как будто колокольчики звонят. Дин-дон, дин-дон.

Афанасий страшно побледнел.

– Матерь Божья… Да это же Зов! – ахнули все.

Страшное проклятие пещер, казавшееся навсегда побежденным, вернулось.

Это случилось на седьмом году жизни племени в пещерах.

В самый обычный день, ничем не отличавшийся от сотен других, один парень по имени Колян вдруг улыбнулся во весь рот, встал и, весело смеясь, скрылся во мраке. Коляну вслед кричали, но остановить чудака, вздумавшего гулять в темноте, никому в голову не пришло. Николай часто вел себя странно, люди к его фокусам привыкли. Люди ждали час, ждали другой. Колян не возвращался. Он не вернулся ни в этот день, ни на следующий.

Зато едва не пропала молодая женщина Карина. Ситуация повторилась в точности. Еще минуту назад Карина вела себя нормально, а потом вдруг тоже засмеялась безо всякой на то причины и двинулась прочь. Тут неладное заподозрили даже те, кто не верили в чертовщину и смеялись над всеми, как они говорили, «суевериями» товарищей. Девушку догнали и общими усилиями остановили. Карина сначала брыкалась и вырывалась, глаза ее при этом были пустыми, словно остекленевшими. Потом девушка резко успокоилась, точно какая-то невидимая сила отпустила ее, оставила в покое. Именно Карина и рассказала всем про загадочный звук, раздавшийся в ее голове.

Паника охватила племя. Всех, кто улыбался и тем более смеялся, тут же хватали и запирали в Грот. Впрочем, один юноша умудрился уйти и оттуда. Что делать, куда бежать, как укрыться от страшной напасти – никто не знал. Были приняты все мыслимые меры предосторожности. Спать племя легло, оставив часовых, которые должны были следить друг за другом.

Против Зова, так окрестили аномалию, это не помогло. Когда люди проснулись, из трех часовых нашли только одного. Парень лежал без сознания. Его стукнули по голове. Остальные пропали.

Надежда оставалась только на Ладу и ее Дар. К счастью для племени, девушка-экстрасенс, у которой недавно открылись необычные способности, сумела отвести беду. Больше никто не уходил во мрак. Люди убедили себя, что кошмар позади, что опасность не вернется…

Он вернулся. Вернулся тогда, когда обитатели пещер меньше всего ждали удара.

Какое-то время в пещере царила мертвая тишина. Люди оцепенели от ужаса. Застыли. Окаменели.

Только слышно было, как Наташа шепчет, точно в бреду:

Потом Лада, не до конца оправившаяся от последствий Дара, с трудом подняла голову и медленно тихо заговорила:

– Вы хотите знать, что делают Алекс, Рада и Герман в системе Окро? Отвечу. Прокладывают шоссе в Большие пещеры. Чтобы вы в пути, упаси Боже, не споткнулись. Заткни пасть, старуха!!! – мгновенно сорвалась она на крик, едва увидев, что Ханифа недовольно хмурится и хочет что-то сказать. – Я молчала много лет! Хватит!

Я все это время была верным союзником Алекса. Единственного тут разумного человека среди стада баранов. Я давно осознала: Большие пещеры – наш последний шанс. Кто желает поспорить, – она опять прожгла Ханифу насквозь ненавидящим взглядом, – пусть закроет варежку. И остается тут. Насильно спасать никто не будет. А пока слушайте. Алекс давно предупреждал, что из этих пещер надо бежать. Он говорил: эта «стабильность» однажды кончится, и мало не покажется. Говорил?

– Говорил, – отозвалось несколько голосов.

– Алекс говорил, что надо искать выход в Большие пещеры, потому что другого пути нет. Говорил?

– Говорил… – вздохнули люди.

– А я, – Лада стукнула себя кулаком в грудь, – сто раз предупреждала: Зов может вернуться. И тогда всем крышка. Без вариантов.

– Но ты же обещала… – робко произнесла Наталья, прижимая к себе бледного испуганного ребенка.

– Я вам не Гидрометцентр, чтобы что-то обещать! – опять сорвалась на крик Лада. – Я одна против всей этой потусторонней хрени! Вам говорили, что отсюда валить надо – нет, уперлись как бараны. «Не пойдем никуда». Получайте!

Афанасий не дал ей закончить. До этого вождь сидел, обхватив голову руками, сраженный мыслью о том, что едва не потерял единственного сына. Потом он резко вскочил на ноги и двинулся на Ладу.

– Нотации прочтешь в другой раз, – говорил вождь, наступая на старшую сестру, – не время сводить счеты. Говори, что надо делать.

Лада, до этого пятившаяся, замерла, тряхнула головой. Встала, уперев руки в бока. В глазах ее запрыгали злые чертики.

– Да-да, вождь, конечно. Я скажу. Отчего не сказать. А вы опять ответите, что ничего менять не будете, потому что «тут и так хорошо». Да, старуха? – повернулась Лада к Ханифе. – Это вы каждый раз рогом упирались. Доупирались, старичье!

Афанасий не выдержал. Он подошел к Ладе, схватил ее за плечи и встряхнул.

– Истерику прекращай! – зарычал вождь страшным голосом. – Говори быстро, что делать надо. Тебя послушают! – с нажимом произнес Афанасий, обращаясь уже ко всем. – Послушают. А старуху, если вякнет, прибью.

Ханифа, услышав это, побледнела, мелко перекрестилась и осела на пол. Остальные люди подошли ближе к Ладе.

– Если кратко… Все дело в кошке, – тихо произнесла Бушуева-старшая.

– Ты хотела сказать «в Мышке»? – осторожно переспросил Афанасий.

– Я сказала то, что хотела сказать! – выпалила, сверкнув глазами, Лада. – Или вы до сих пор не поняли, что эта кошка оттуда?

– Откуда? – переглянулись люди.

– Из Больших пещер, разумеется. Да вы что, ребят, совсем слепые, что ли? Я видела обычных, нормальных кошек, пока они у нас не перевелись. Эта – совсем другая. Как она смотрит, как смотрит! Вы в глазищи-то ее звериные заглядывали? Бывало, Маша разыграется, прыгает, тискает Рыжку, а у кошки на морде выражение примерно такое, – Лада скорчила гримасу, – как будто сказать хочет: «Хозяйка, ты чё, дура?» Странная кошка была. Нездешняя какая-то.

Последние слова вызвали улыбку даже у вождя, до этого момента старавшегося сохранять маску невозмутимости. Лада обожгла Афанасия стремительным злым взглядом, но продолжала раскручивать нить рассуждений:

– Но это была присказка. Сказка впереди. Где еще могла эта рыжая хвостатая пропадать сутками? «Кошка, гуляющая сама по себе», пусть так. Но не на Мертвую же станцию она бегала, не в зал Москва, не в Бездонную яму. Тогда куда она убегала от Маши? И где подобрал этого зверя покойный Степаныч? Поразительно, все кошки передохли, не вынеся таких райских условий, а эта рыжесть – хоть бы хны! Кто-то хоть раз задавался этими вопросами? Только честно?

По мере того, как Лада говорила, речь ее выравнивалась, аргументы выстраивались один к одному. Сначала она почти кричала, но под конец декламировала ровно, уверенно, строго. Менялись и лица членов племени. Шутки смолкли. Улыбки исчезли с лиц людей. Наступила полная тишина.

– Что же из этого следует? – воскликнула Лада, наслаждаясь триумфом и вниманием племени. – Следует, что эта рыжая бегает к себе домой. Значит, в Больших пещерах есть еда, что-то же она там ест. И мыши летучие, а они именно туда летают, чем-то питаются. Значит, и мы там сможем выжить. Найдем Большие пещеры – найдем и кошку. Машу, боюсь, мы уже потеряли… И потеряем еще немало людей, если не одумаемся. Я все сказала. Теперь решайте что-нибудь, а я буду бороться с Зовом.

И Лада, не обращая внимания на соплеменников, опустилась на пол.

– Но мы не знаем, куда убежала кошка, – воскликнул Прохор, – а значит, все зря! И мы не знаем, есть ли в Больших пещерах этот дьявольский Зов!

Многие закивали. Радость, охватившая на миг племя, тут же улетучилась. Никто не представлял, как искать маленького зверька, скрывшегося неведомо куда.

– Закрой рот. Не сей панику, – Наталья, до этого внимательно слушавшая слова Лады, оттолкнула Проху, встала рядом с Ладой и заговорила, обращаясь ко всему племени: – Да, друзья мои. Заросли наши мозги паутиной. Что бы ни ждало нас в Больших пещерах – это шанс. Неужели ты забыла, Ханифа, как говорила нам тогда, когда все начиналось, что надо скорее уходить из метро в пещеры. «Пещеры – это шанс». Твои слова?

– Мои, – вздохнула старуха, – но тут совсем другая ситуация…

– Точно такая же! – резко отвечала Наталья. – Просто ты уже другая.

Эти слова задели Ханифу за живое. Лицо ее окаменело от гнева. Как ни велико было уважение племени к супруге вождя, последние ее слова встретили неодобрительным шепотом.

– Я слышу слова осуждения, – лицо Натальи потемнело, она нахмурилась, сжала губы. – «Чего лезешь не в свое дело, твое место – на разделке рыбы». Так, любезный супруг? Слепцы, вы снова ворчите. Что ж, ворчите. Цепляйтесь за привычную жизнь. Осталось не так много. Я вижу, Лада совсем без сил.

Лада действительно уже не сидела, а полулежала, запрокинув голову. Это значило, что она из последних сил сдерживает то зло, с которым борется. Наталья между тем говорила дальше:

– Да, я много лет повторяла поговорку «от добра добра не ищут». Да, я считала, что мы должны жить здесь, не пытаясь ничего изменить. Но теперь, когда в пещерах опять зазвучал Зов, погубивший столько наших братьев, когда мой сын оказался в смертельной опасности. Теперь, когда выяснилось, что дорога в Большие пещеры почти проложена, я, Наталья Сорокина, говорю вам – вперед, друзья!

И так прекрасна была Наташа в эту минуту, столько силы и грации было в каждом движении, что Афанасий, хотя в душе и осуждал жену за своеволие, невольно залюбовался.

Наступила тишина. Чаши весов колебались.

Проха, Арс и Даша чесали в затылках, хмурились, глядели то на Наташу и Ладу, то на старуху и вождя, не зная, чью сторону принять. Наташа никого не умоляла, не уговаривала. Она сказала все, что хотела. Сейчас супруга вождя ухаживала за медленно приходящей в себя Ладой. Федя тоже не реагировал на то, что происходило в пещере. Наконец вождь, видимо, собравшись-таки с силами и мыслями, поднялся на ноги, чтобы произнести ответную речь.

– Слышите? – воскликнула Наташа в тот же миг. Она повернулась в сторону станции метро, которую соединял с пещерой пробитый в скале коридор.

Оттуда доносились резкие, лающие выкрики: «Раз! Раз! Шагом!», и тяжелые, гулкие шаги сапог. Солдатских сапог. Эти страшные звуки слышали пещерные люди давно и всего один раз. Но спутать их с какими-то другими они не могли даже по прошествии стольких лет.

– Они вернулись, они вернулись, – выдохнул Проха, покрываясь холодным потом.

Перед глазами помощника вождя предстала картина из далекого прошлого.

Грубые голоса миротворцев. Командир пришельцев, падающий на камни с простреленной головой. Автоматы, изрыгающие поток свинца, превращающий в решето тело его лучшего друга Бориса.

Кровь. Трупы. Пороховой дым, выедающий глаза.

Никто не верил, что спустя столько лет кто-то может вернуться с поверхности, чтобы поквитаться с ними. Ложная тревога с Германом окончательно всех расслабила. И вот теперь оцепеневшие, окаменевшие люди слушали, как приближается смерть. На этот раз неминуемая.

Проха, едва пришедший в себя после отравления, не выдержал первым. Он захрипел, упал на пол и потерял сознание.