Книга: Слепцы
Назад: Глава 11 Замурованные
Дальше: Глава 13 Охота на снарков

Глава 12
Враг?

Маша Острикова, как обычно, проснулась раньше общей побудки и тут же выбралась из своей ямки.
Безумно хотелось спать. Вчерашние прогулки с пришельцем сильно вымотали девушку и физически, и морально. Тело Маши ныло и канючило, упрашивая поваляться лишние десять минут.
«Поспи, отдохни… Что тебе стоит?» – умоляли руки, ноги. Но Мария была непреклонна. Ранние подъемы стали для нее за долгие годы почти ритуалом. Это было единственное время суток, которое целиком и полностью принадлежало ей и только ей. Ее время. Невзирая на отчаянные протесты тела, Мария рывком подняла себя на ноги и тут же, чтобы взбодриться, несколько раз подпрыгнула на месте.
Вчерашний день остался в прошлом. Забылся, растворился, и не имело значения, что было вчера. Наступал новый день.
– Ну, с бодрым утром, Маша! – улыбнулась девушка.
Маша Острикова знала: если начать день с этих простых, обыденных слов, то утро, в самом деле, будет добрым. А следом и день.
– Такое вот волшебство, хи-хи-хи! – рассмеялась она, шагая к озеру.
Старушка Ханифа называла это «психологический установкой», но для Маши слово «волшебство» казалось намного проще, доступнее и понятнее.
Повсюду в своих ямках спали остальные члены племени. В стороне раздавался богатырский храп космонавта. На груди Германа – девушка расширила глаза от удивления – свернулась калачиком Машина кошка Рыжка. Острикова знала, что кошка, как заправский лекарь, всегда приходит по ночам к тем, кто плохо себя чувствует, но и предположить не могла, что зверек не испугается чужого человека.
– Вот куда ты делась! – ахнула Мышка и зашипела, стараясь никого не разбудить: – А ну слезай с него. Брысь!
Но Рыжка никак не отреагировала на шепот хозяйки.
В пещере царил таинственный полумрак: соседи людей по пещерам, друзья и помощники – светлячки – тоже нуждались в отдыхе. Днем они сияли в полную силу, а вот в остальное время суток либо совсем гасли, либо едва мерцали. Так в пещерах и определяли смену дня и ночи.
– Интересно, какой сегодня день? – задумалась Мария, но не смогла вычислить. Надо было дождаться начала занятий в школе.
* * *
Каждый урок Кондрат Филиппович, их наставник и учитель, знавший о прежнем мире больше, чем все остальные, начинал стандартной фразой:
– Открыли тетрадки, записали сегодняшнее число. Классная работа.
Тетрадок у учеников не водилось. Не из чего было их тут изготовить. Конечно, люди иногда писали острыми камешками на глиняном полу. Именно так поступала Наташа, боясь забыть новые стихи. Но строгий наставник так и так заставлял учеников учить все наизусть, поэтому в записях не было нужды. Тем не менее каждый урок неизменно начинался со слов Кондрата: «Открыли тетрадки».
Никто уже давно не смеялся над причудами старика. Такому мудрецу, как он, можно было себе позволить немного подурачиться. Со временем эта фраза Кондрата Филипповича стала почти ритуалом.
С замиранием сердца ждала Маша, когда хриплый старческий голос объявит с трогательной торжественностью:
– Десятое мая две тысячи тридцать третьего года!
Или любую другую дату. От осознания того, что они знают, какой сегодня день и год, сердца людей переполняла гордость. Они чувствовали: связь с внешним миром еще не совсем потеряна. Пусть они изгнанники, но точно – не изгои.
Именно благодаря Кондрату Филипповичу обладали они этим бесполезным, но важным знанием. С самых первых дней заточения в пещерах бывший сотрудник пещерного метро вел календарь. На стенах извилистого длинного каньона Аюхаа он каждый день, как бы плохо себя ни чувствовал, оставлял одинаковые зарубки и каждое воскресенье подчеркивал их общей чертой. Так неделя за неделей складывались годы. И если Кондрат Филиппович и пропустил несколько дней, – а во время войны с каннибалами ему было не до календаря, – на общую картину это мало влияло.
Восьмое, девятое, десятое… Май, июнь, июль…
Эти дни никак друг от друга не отличались. Неважно, февраль был на поверхности или март – тут, в пещере, погода всегда была одинаковая.
– Безветренно. Влажность: примерно семьдесят пять процентов, – говорил Кондрат Филиппович в конце каждого занятия. – Температура восемнадцать градусов по Цельсию. Хорошего вам дня, увидимся.
Вот такими веселыми шутками, неизменно вызывавшими у всех улыбки и смех, заканчивались уроки Кондрата Филипповича. Но между классной работой и прогнозом погоды смешного было мало. Маша диву давалась, как это люди в прежнем мире могли придумать столько сложных ненужных вещей с непроизносимыми названиями.
– Зачем столько барахла? Для жизни ведь так мало нужно, – недоумевала она. – «Обувь на шпильках», например. Как в этом можно было ходить?! Или это орудие пытки, как и «испанский сапожок», а старик просто перепутал?
Когда Маша пыталась понять, для чего люди использовали все эти загадочные «домкраты» и «рефрижераторы», то обычно горько жалела. Кондрат подробно рассказывал, что как работало, и в итоге ничего, кроме головной боли, Маша от этих объяснений не приобретала.
Еще бывало, что во время уроков всем становилось не по себе. Самым ярким примером был рассказ Кондрата Филипповича про различные виды ядерного оружия.
– И зачем? Уничтожать Землю шестьдесят восемь раз, или как вы сказали. Зачем? – спросила Маша, выслушав рассказ про атомные и водородные бомбы.
Тот задумался, нахмурил испещренный морщинами лоб. Потом произнес:
– Зачем? Хех. Зачем… Хороший вопрос. Никита Сергеич им едва ли задавался. А вопрос-то важный. Как говорится, устами младенца глаголет истина.
– Я не младенец, – надулась Мария, но учитель не обратил внимания на ее реплику.
– Отвечу тебе так. И остальные послушайте. Что должен сделать человек, если его ударили по левой щеке?
– По Библии или по жизни? – уточнила Кружевницына.
– По жизни.
– Сделать обманное движение, потом резкий выпад. Заломить гаду руку, чтоб орал и молил о пощаде, – выпалила Дарья и радостно заулыбалась.
На нее почти все посмотрели с осуждением. Иногда Дарья всех здорово доставала.
– Можно просто кулаком в челюсть… – заметил Алекс.
Маша думала, что старик начнет ругаться, но Кондрат промолчал. Еще немного подумал, а потом заговорил снова, обращаясь главным образом к Даше и Алексу:
– Верная логика. Именно так рассуждали люди во все века. Иисус Христос, пожалуй, один из немногих был иного мнения. Но ответьте мне тогда вот на какой вопрос: а если этот «гад» сжег твой дом, что надо сделать?
– Сжечь его дом, – не думая ни секунды, отвечала Даша.
– А если пришло много «гадов» и спалили вашу деревню?
– Пойти и стереть с лица земли их деревню!
Алекс не успел вставить ни слова, но энергично закивал, давая понять, что он согласен с Дарьей Сергеевной.
– Верно, – кивнул Кондрат Филиппович. – Так люди и поступали во все времена. А теперь представьте себе, что одна страна сбрасывает на другую бомбу… Множество бомб, способных стереть в пыль целые города. Превратить цветущие луга в пустоши, чтобы везде, где раньше цвели цветы и порхали птички, были лишь трупы и смрад. Что должна сделать пострадавшая страна в ответ?
– Ответить тем же. Если успеет, конечно, – последовал ответ Дарьи.
– Молодец. Умница, – улыбнулся старик, и вдруг лицо его изменилось, голос стал злым и желчным, полным рвущегося наружу негодования. – Именно поэтому мы и сидим тут двадцать лет. Именно поэтому мы жрем рыбу на завтрак, обед и ужин, ожидая, когда сами обрастем чешуей. Именно поэтому о том, что такое «закат» и «рассвет», вы знаете только из моих рассказов! И не надо верещать, что это неправда. Никакого другого объяснения нет и быть не может!
Учитель замолчал. Он тяжело дышал, отдыхая от яростного монолога. А ученики сидели, оглушенные, растерянные, не понимая, что делать с внезапно свалившейся на них горькой правдой.
О том, почему они оказались заточены в пещерах, в племени предпочитали не говорить. Эта тема считалась запретной. Много лет назад вождь сказал так:
– Нет смысла судить о том, о чем ничего не знаем.
И все приняли эту версию. Знать истинный ответ никому и не хотелось. Все осознавали: случилось что-то жуткое. Что-то, находящееся за пределами понимания. И вот завеса тайны приподнялась. Люди молчали. Даже Алекс сидел понурый, плотно сжав губы. Лишь Дарья решилась нарушить молчание.
– Но простите… Простите, если я что-то не понимаю… Вы хотите сказать, что надо жить, ведя себя, как последняя тряпка? Вы хотите сказать, что, когда бьют по щеке, надо улыбаться и благодарить подонков? Вы это хотите сказать?
– Нет, – спокойно отвечал Кондрат Филиппович. – Это я не имел в виду.
– Но тогда что делать? Что делать?! – воскликнула, вскакивая, Дарья Сергеевна.
– Не знаю, – устало зевнул старик. – Но задача решения больше не требует. Поздно. Все всех уже убили.
После этого в пещере наступила такая тишина, что, казалось, еще немного и станет слышно, как звенит воздух. Кондрат Филиппович встал и, гулко шаркая ногами, скрылся в полумраке. Больше в тот день уроков не было. А спустя пару часов Маша увидела, как Дарья Кружевницына промчалась через зал и забилась в самый дальний угол пещеры. Там она долго-долго горько, безутешно рыдала…
Больше, насколько помнила Мария, никто и никогда не заводил снова разговоров о загадочном Катаклизме. Когда появился Герман, у людей затеплилась надежда узнать, была ли все-таки война или нет. И если да, то кто победил в ней? И что творится снаружи, если за столько лет о них никто не вспомнил? Надежда не погасла и сейчас. Память ведь может и вернуться.
– В пещерах все возможно! – говорила Ханифа. И она была права.
* * *
Вспоминая тот памятный день, когда они в первый и последний раз говорили о ядерном оружии, Мария достигла берега Анатолии – самого красивого озера их пещеры.
Наташа Сорокина сравнивала озеро с изумрудом, вставленным в оправу. Мария не знала толком, что такое изумруд и почему этот камень так ценился в старые времена. А вот озеро девушка обожала больше, чем все подземные красоты, вместе взятые, и готова была любоваться им часами напролет… если бы у нее были эти часы. И все же каждый раз, сбегая к воде по ступенькам, Маша на миг замирала, любуясь открывающимся видом.
Озеро Голубое, чьи воды поблескивали немного дальше, Маша не любила. Оно выглядело слишком уж грустно, неприютно, на его берегу хотелось плакать. А Маша слезы лить терпеть не могла. Мимо весело пузырившейся Купели девушка проходила равнодушно. Возможно, потому, что слишком много времени проводило племя на берегах теплого источника.
А вот Анатолия… Глубокие, спокойные воды цвета ультрамарин омывали обрывистые берега, покрытые от подножия до потолка разноцветными полосами и разводами. Говорили, что это – следы катастрофических наводнений, но Мария не очень-то в это верила. Она не могла себе представить, чтобы небольшое озерцо затопило всю пещеру, хотя и сама видела пару раз, как вода Анатолии вдруг вздувалась, поднималась, захватывала ступеньки выбитой в скале лестницы… чтобы вскоре, обессилев, откатиться назад. В озере, точно в зеркале, отражалась душа Маши – задумчивая, слегка печальная, погруженная в себя…
Но время шло, побудка приближалась, а с ней суета и шум, поэтому дальше медлить было нельзя. Торопливо спустившись к воде, Мария сбросила одежду и, крепко держась руками за край рыбачьей площадки, погрузила тело в ледяную воду Анатолии.
– У-у-ух! – выдохнула девушка.
Вода обожгла кожу. Озноб, похожий на судорогу, молнией пронизал все тело, и когда Мария секунду спустя выскочила на площадку, ей показалось, что в пещере наступили тропики. Зато сонливости – как не бывало.
– Теперь хватит на целый день. Бодрое утро, Маша! – улыбнулась Острикова, натягивая куртку прямо на мокрое тело. Простудиться она не боялась – шкуры летунов обладали очень полезным свойством: мгновенно впитывали влагу и почти сразу высыхали.
Мышка уже поднималась по лестнице навстречу просыпающемуся племени, когда за ее спиной воду вспенил мощный удар широкого, раздвоенного хвоста озерной твари. Маша замерла, оглянулась. Рыба исчезла. И все же девушка чувствовала: в озере у самого берега кто-то есть. И этот кто-то пристально смотрит на нее.
В этом и заключалась вторая причина, по которой Острикова так любила окунания: Маша обожала щекотать себе нервы. Понимала, что это глупо, что одно из таких купаний может стоить ей пальца.
А может быть, и не только пальца. Маша сама не помнила этого, но ей рассказывали, что, когда пятнадцать лет назад в озеро сбросили раненого миротворца, рыбы разорвали его на куски за считаные минуты. Правда, тот человек истекал кровью и был не в силах бороться… Да и помочь ему было некому, а ее, если что, вытащат товарищи. Если успеют.
Так что опасность была более чем серьезной. Маша понимала это, но ничего не могла с собой поделать.
* * *
Я просыпаюсь от того, что над самым моим ухом раздается оглушительное: «МЯУ!»
Открываю глаза и начинаю лихорадочно озираться по сторонам в поисках источника шума.
«Мяу!» – раздается опять.
Только тут я замечаю, что на животе у меня лежит, свернувшись клубком, кошка. Мохнатый зверь рыжеватой масти с белыми пятнышками. Но кошка спит, а значит, издавать этот отвратительный звук точно не может.
«Мя-я-яу!» – звучит откуда-то сзади.
Эта глупая шутка начинает меня раздражать. Снимаю с живота недовольно фыркающего зверька и приподнимаюсь на локтях.
Ба, какие люди! Явился, не запылился… Алекс. Тот самый дикарь, который стукнул меня тогда на станции. И громче всех кричал: «Убить!» Он стоит, сложив руки на груди, нахально улыбается во всю физиономию и повторяет снова и снова: «Мяу! Мяу!»
– У тебя все в порядке с головой? – я стараюсь максимально смягчить свой вопрос.
– А это не я. Это вот она, – отвечает с притворной обидой парень, тыкая пальцем в рыжего зверька.
– Дураком не притворяйся, – я понимаю, что выспаться не удастся, потягиваюсь и сажусь на край спальной ямки.
Впрочем, очень может быть, что он вовсе и не притворяется.
– Еще скажи, ты не знаешь, как кошки мяукают.
– Еще скажу, – говорю я в ответ, – не разбираюсь я в вашей фауне.
Дикарь фыркает:
– М-да…
– Что «м-да»? И, кстати, с кем имею честь мяукать? – я отлично вижу, что этот пещерный житель явился доводить меня. Неясно только, чем я ему не угодил.
– Алекс, – отвешивает собеседник иронично-церемонный поклон. – Можно Алексей. Только «Лёшенькой» не называй, а то зубы выбью. Охотно сообщаю, что по вашей милости, господин космонаф-нафт, меня наградил наш горячо любимый вождь. Доверил почетную обязанность по чистке сортира. И два дня, два дня потом не пускал обратно в пещеру! Ждал, когда проветрюсь.
Только теперь я понимаю, чем несет от наглеца. Раньше так же пах я сам.
– Искренне сожалею, – отвечаю я без тени сожаления в голосе, подстраиваясь под манеру Алекса, – но при чем тут я?
– А ты еще тупее, чем кажешься. Это наказание. За тот самый, мать его, удар. И за то, что я предложил тебя, козла, завалить.
Ха-ха. Так я и поверил. Нет. Это наказание за неповиновение вождю. Как мне стало ясно за то время, что я провел в пещерах, даже просто спорить с Афанасием тут не принято, не говоря уже об открытом бунте. А тогда, на станции, я был свидетелем именно бунта. Но Алекс считает так, как ему приятнее. И удобнее.
Что же касается вождя племени, то он нравится мне все больше и больше. Правда, сейчас Афанасия поблизости не видно. Жаль. Вообще никого, кроме Алекса и кошки, в пещере не наблюдается.
Без драки не обойтись, это ясно. Очень не хочется начинать свою жизнь в племени с войны, но, видимо, рукоприкладства все же не миновать. Поняла это и кошка. Не дожидаясь, когда люди вцепятся друг в друга, рыжий зверек проворно убегает и прячется среди камней.
– Кстати, а чего это ты разлегся, а, гость дорогой? – наседает Алекс. – Работать будешь, гад?! Или думаешь, мы тебя просто так кормим? Не дождешься!
Отвечать не хочется. Ясно, что Алекс собрался выместить на мне всю злобу, которую затаил на вождя. Не важно, что я скажу, все равно окажусь виноват. Про то, что у меня после приключений в зале Гиви Смыра болит почти все тело, тоже говорить нет смысла. Его одного там не было, он ничего не видел. Значит, и не поверит.
– Мне поручили…
– Тогда чё лежишь?!
– …помогать Кондрату Филипповичу вести вечерние занятия, – заканчиваю я фразу.
Имя старика в первый момент возымело действие: Алекс слегка смущается. Теряется. Тупит взор. Но тут же снова встряхивает непослушными волосами и цедит:
– Да уж, это хорошая работа. Это не в говне возиться.
Одному Богу известно, чем могло все это кончиться, но в этот момент откуда-то издалека раздается зычный голос вождя:
– Алекс! Иди сюда, поможешь Арсу!
Пронесло. На этот раз. Задира, сжав кулаки и хрипя от злости, поворачивается в ту сторону, откуда прозвучал приказ, но ослушаться не смеет.
– Иду-иду! – кричит он. – Повезло тебе. Но мы еще поговорим, пришелец. Не здесь, в другом месте, без свидетелей… – шипит Алекс, удаляясь.
– Жду с нетерпением, – устало бросаю ему вслед, опускаясь обратно на подстилку.
Но уснуть снова не могу. Мох изрядно помялся, лежать стало не-удобно. Да и настроение, с самого утра подпорченное идиотской побудкой, ухудшилось окончательно. И еще ужасно хочется открыть наконец бортовой журнал, доставшийся мне от погибшего капитана. Прочесть строки, написанные рукой человека, с которым я провел вместе много лет, и узнать ответы на все вопросы… Но боязно. Что-то мне подсказывает: мое прошлое скрывает такие ужасы, которых лучше и не знать.
Поворочавшись еще минут пять, выбираюсь из ямки, усаживаюсь на краю, сложив ноги по-турецки. Надо собраться с мыслями.
За прошедшие сутки я более-менее разобрался, кто какое положение занимает в этом крохотном племени.
Афанасий, попавший в пещеры двадцать лет назад еще совсем ребенком и получивший власть от Кондрата Филипповича, здесь непререкаемый лидер. Случай на станции, когда племя отказалось подчиняться его приказу не трогать меня, – первый сбой системы за много лет. Мой враг Афанасий? Не похоже. С трудом верится. Но кто знает, что варится в его башке. Лучше держать ухо востро.
За вождем всюду следует Прохор, своеобразная тень Афанасия. Предан ему всей душой. Как, впрочем, и все остальные пещерные жители. Возможно, что-то против власти Афанасия имеет Алекс, но задире хватает благоразумия об этом молчать. Мой враг Проха? Не вижу смысла. Исполнитель приказов вождя – это да, но сам по себе он угрозы не представляет. Странного помощника выбрал себе вождь. Самостоятельно мыслить вообще не способен, а я считаю, что голова работать должна всегда. Но одним умным человеком меньше – мне же лучше.
Есть один человек, которого я вычеркиваю из списка подозреваемых сразу, – Даша. Она к обвалу отношения точно не имеет. Ну, или это какая-то очень уж изощренная игра. И еще мальчик. Пацан странный, но меня убить не сможет. Даже если вдруг захочет. Кишка тонка.
Арс? Теперь, если он что-то заподозрил, может и убить… А вообще есть что-то зловещее в том, что этот крепкий, здоровый мужик все время молчит. Вообще ни звука. За этим вечным молчанием может что угодно скрываться.
Сестры? Рада точно мимо. Кукла. Милая, улыбчивая, тело – загляденье, голова – пустая. А вот Лада… Эта совсем не так проста. Хм. В мыслях копаться умеет опять же. Оставим в списке подозреваемых.
Наталья? О ней я вообще ничего пока не знаю. Старался на жену вождя лишний раз не смотреть, а то мало ли… Теперь присмотрюсь.
Маша? Ее положение в племени тоже вызывает вопросы. Почему эта здоровая, неглупая, довольно милая девушка живет одна, обособленно? Почему так и не стала за много лет ничьей женой? Свободных мужчин нет? Не думаю, что это проблема. Не та тут, в пещерах, ситуация. Что-то есть в ее одиночестве… ненормальное. В чем дело, пока понять не могу. Есть тут какая-то тайна. Одно ясно: она не враг мне. Наоборот, единственный друг.
Алекс? О! Кажется, я на верном пути. Конечно, организовать нападение летучих мышей и наводнение он бы не смог. И никто бы не смог. Но это, скорее всего, совпадение. «Счастливое» стечение обстоятельств. А вот обвал… Алексу камни в кучу стащить вполне по силам. Правда, обвал тоже можно списать на случайное стечение обстоятельств. А можно и не списывать.
Кто он вообще, этот Алекс? По словам Маши, он родился до того, как случился Катаклизм, попал сюда ребенком. То есть ему где-то лет тридцать. Судя по всему, драться умеет и любит. И характер скверный – слова сказать не может, чтобы не поддеть кого-нибудь. Сложный тип… Положение моего недруга в племени очень точно определила Маша – изгой. Алексей держится особняком. Почему его до сих пор не изгнали совсем? А изгонять-то некуда. Только если в мифические Большие пещеры, разговорами о которых изводит Алекс все племя, но вход в них буян и сам ищет уже много лет. А главное, в этом случае придется выгнать и его жену Раду. А против этого выступит сестра Рады Лада… А вождь на это не пойдет, так как Лада – местный медиум, победитель темных сил. Вот и получается замкнутый круг. Поэтому Алекс живет со всеми, ест со всеми, работает. Но при этом остается как бы сам по себе.
Мой враг Алекс? Лучшая кандидатура. Злой, желчный, надменный. Шлялся непонятно где, когда остальные с мышами бились. Много времени проводит в нежилой зоне пещер. Значит, возможностей сделать ловушку – хоть отбавляй. Да и мотив есть: ненависть ко мне. Одно лишь смущает. Слишком явно все на него указывает.
Не совсем ясна роль, которую играют в жизни племени старик и старуха, Кондрат и Ханифа. Молодые обитатели пещер относятся к ним с уважением, переходящим в обожание. Включая и самого Афанасия. Вождь даже не обращается к Кондрату Филипповичу иначе, как с поклоном, хоть тот этого и не видит.
Кто же из них главнее? Старик или вождь? Вероятнее всего, Афанасий и Кондрат просто поделили обязанности. Первый следит за порядком, заставляет работать, наказывает. Второй – предводитель иного рода. Афанасий заботится о том, чтобы племя не голодало и не сидело впотьмах. Кондрат тоже несет людям свет и пищу. Духовную.
Мой враг Кондрат Филиппович? Чушь какая. Ему-то какой резон? Да и сил не хватило бы приготовить ловушку.
Эта модель в целом объясняет ситуацию. Вопросы остаются, но черт с ними. Не буду ломать голову. Впереди достаточно времени, чтобы все узнать об этом странном месте… И успеть возненавидеть его. Если меня не укокошат раньше.
– Господи… Услышь меня! Господи… Я не хочу жить тут всю жизнь! Не хочу!!!
– А придется, – хихикает кто-то.
Я поспешно открываю глаза. Алекс. Принесла нелегкая.
– Соблаговолите, господин гость, пройти в Музыкальный зал на вечер поэзии, – декламирует он, выгибаясь в шутовском реверансе.
– Издеваешься, да?
Синяки и ссадины, конечно, уже не так болят. Но все равно двигаться тяжело.
– Так можно весь день проваляться! Скучно же, – из-за спины Алекса высовывается Мария. – Идем с нами.
– Идем! – раздается голос Натальи, она, как мне объяснили, главная певица в племени. – Тут недалеко. Десять минут в метро – и мы на месте. А не пойдете – я обижусь.
– А я в глаз дам, – добавляет Алекс.
– Иду-иду, – с ворчанием встаю я на ноги.
В глаз мне сейчас не очень хочется.

 

Полчаса спустя я сижу в небольшом, но невероятно высоком зале и с восхищением внимаю чарующей, неземной музыке, льющейся из простенькой костяной флейты.
Незатейливая мелодия, всего пять-шесть нот, повторяющихся снова и снова. Но потрясающая акустика зала усиливает звуки, придает им волшебные, фантастические краски. И вообще, есть что-то колдовское в этом нехитром сочетании нот. Маша будто бы специально придумала эту мелодию, чтобы заставить трепетать потайные струны души…
Маша играет, а Наталья поет. Ее голос, звонкий и нежный, точно маленький колокольчик, наполняет воздух. Снова и снова повторяются простые, но сильные слова:
Только вижу во мраке
Их глаза голубые.
И кажется, скалы зрячие,
А люди слепые.

Гулкое, раскатистое эхо подхватывает ее голос, играет им, обтачивает, обкатывает до тех пор, пока последние отзвуки не замирают высоко, под сводами зала.
– Невероятно! Бесподобно! Превзошла сама себя… – шепчутся люди.
Потом свои стихи декламирует Лада. Она обходится без музыки. Даже на импровизированную сцену из камней не залезла. Просто встает и начинает читать:
Мы поставлены на колени, но
Не сломлены до конца.
Поредевшему поколению
Под землей зажигать сердца.

В ожидании и волнении
Год за годом проходят дни.
Поредевшее поколение…
Может быть, мы уже одни?

Произнося эти слова, она с надеждой смотрит на меня. От этого взгляда у меня аж сердце защемило и слезы навернулись на глаза. Захотелось провалиться сквозь землю или растаять в воздухе, только бы не видеть тех полных грусти взглядов, которые украдкой бросают на меня пещерные люди. Они ждали, что я поведаю им о судьбе внешнего мира. Они надеялись узнать от меня, что творится там, наверху. Крушение надежд, причем такое быстрое и жестокое, вынести нелегко. Что я могу сказать им? Заявить, что память вернулась, и наврать с три короба? Смешно… Ничего. Успокоятся, смирятся. А там, глядишь, возьмет память и взаправду ко мне вернется. Это же волшебное место, почему нет.
А врага надо вычислить скорее и тихонько грохнуть, списав на несчастный случай. Жить, черт побери, хочется даже здесь. И желательно – подольше.
Назад: Глава 11 Замурованные
Дальше: Глава 13 Охота на снарков