Закрыв окна кабины защитными ставнями, путники оказались в кромешной темноте.

– Объявляю двенадцатичасовой отбой, – несмотря на все заверения о сне, которого «ни в одном глазу», Володя вырубился, едва закончив фразу. Его с головой выдал молодецкий храп.

Позавидовав способностям старшего товарища к «управляемой потере сознания», Ник приготовился к длительному и мучительному переходу в блаженное царство сна – неудобное пассажирское кресло не располагало к быстрым перемещениям от реальности к грезам, – но впал в беспамятство, отстав от Ареха на жалкие полминуты.

Двенадцатичасового сна, вопреки приказу, не получилось: гораздо раньше тишину нарушила какая-то возня и скрежет металла по металлу. Недовольный Ник продрал глаза, и первое, что предстало перед его разгневанным взглядом, были ноги Володи. Их обладатель возился с люком на крыше, пытаясь зафиксировать его в полуоткрытом состоянии.

Заметив Никиту, он коротко буркнул «дышать нечем» и вернулся к прерванному занятию.

– Сколько времени? – Нику показалось, что спал он не дольше часа или двух. Уж больно отвратительно себя чувствовал – болела голова, непонятно с чего налившаяся дурной, ничем не мотивированной тяжестью.

– До официального подъема еще восемь часов. Дрыхни пока, не отсвечивай, за ночь надоел, – Володя явно пребывал не в лучшем расположении духа.

– Взаимно! – вяло отпарировал парень и повернулся на другой бок.

Следующее незапланированное пробуждение Ника состоялось минут через сорок – по реальному времени. По субъективному – он даже не успел сомкнуть очей!

– Что за херь? – первый пришедший на ум вопрос адресовался внешнему, совершенно непотребному виду Ареха, на котором из одежды оставались лишь трусы и респиратор. – Зачем ты снял химзу?!

В поспешности и глупости своей чересчур грубой реакции Никита с огромным неудовольствием убедился в течение нескольких секунд. Пока он ждал вразумительного ответа от огорошившего его товарища, собственное тело, мокрое от пота, ответили само: в броневике было нереально душно и жарко!

– Ты печку включил, что ли? – парень блеснул случайным знанием о древних самодвижущихся аппаратах, оснащенных отопительным оборудованием.

– Нет, блин, кондишен только вырубил!

– Какой кондишен? – на этот раз Никита ничего ждать не стал, а сразу последовал примеру Ареха – принялся стягивать химзу, находиться в которой далее было просто невозможно.

– Какой-какой, обыкновенный. Только без фреона… Твой дядя ни фига не позаботился о микроклимате помещения!

– Дядя Володя, по-человечьи скажи, что происходит? – освободившись от удушающего костюма, Ник почувствовал себя чуточку лучше.

– Я – старый идиот, – лаконично выразил суть проблемы Володя и замолчал, отрешенно глядя в сторону.

– Эт я давно в курсе, а можно конкретнее? – не унимался юноша.

С тоской в глазах Арех посмотрел на докучливого собеседника, тяжело вздохнул и вновь отвернулся.

– Блин, че ж так жарко?!

Не поворачиваясь водитель ткнул пальцем вверх, указывая на приоткрытый люк. Несмотря на то что образовавшаяся в крыше щель была совсем маленькой, проникающего внутрь яркого света вполне хватало, чтобы осветить кабину.

– К сожалению, еще не жарко… Самое пекло будет в полдень. Я не думал и не представлял, что солнце может разогреть железо до такой степени… Не вздумай трогать ничего металлического! А поставить броневик лицом на восход – это вообще идея, достойная Шнобелевской премии…

– Чего?

– Премии за самоубийственный идиотизм. Или за такое Дарвиновскую давали? Не помню… Вот сижу я и гадаю: поджаримся мы здесь или запечемся? Как считаешь, камрад юнга?

– Мозги у тебя точно спеклись! – перспектива, нарисованная недальновидным товарищем по несчастью, вызвала у Ника приступ ярости. – Чего делать будем? Дальше в душегубке сидеть?!

Володя на резкость никак не среагировал, только плечами пожал:

– Была у нашего народа многострадального забава такая – баня называлась. Ты – человек темный, да и в силу малолетства вряд ли о ней слышал, но на шкуре своей все скоро ощутишь… Жаль водицы нет, пару поддавать, да веничков дубовых… Садистская такая потеха, я тебе честно скажу, но мужики и даже некоторые бабы это дело до крайности уважали… Я тоже. Одно плохо: станет невмоготу, никуда ты из парилки не денешься, до победного придется сидеть.

– Иди ты! – Никита злился на непредусмотрительного взрослого мужика, который облажался так не вовремя… А можно ли в принципе облажаться вовремя? Риторический вопрос не задержался в голове юноши. – Дерьмовый ты сталкер, дядя Володя.

– Зато хорошо прожаренный, с аппетитной хрустящей корочкой, – без выражения произнес дерьмовый сталкер. – Добро пожаловать в наш микроволновый солярий «Солнышко»! Акция для новых посетителей: закажи восьмичасовой нон-стоп и получи автообугливание бесплатно!

– Древний черный юмор?

Володя едва заметно кивнул:

– Раньше его висельным называли. Но «древний» тоже неплохо звучит.

– Мы не выдержим восемь часов… Нужно выбраться наружу.

– Не очень разумное решение – там мы будем, как слепые котята, совершенно беззащитны. Любой мутант с удовольствием заколбасит неспособного к сопротивлению человека. А стоит открыть один глаз, ласковое солнышко тут же выжжет сетчатку. Захочешь оставшимся глазом проверить, что случилось с первым, – минус оставшееся зыркало.

– Не смешно.

– Я и не смеюсь. При опасности или от испуга очи распахнутся сами собой. Инстинкт, ёшкин кот!

– Может, обвязать голову? Ну, чтоб… – начал Ник, но Володя его перебил:

– На крайний случай, если Карачун совсем одолеет, на пару секунд из машины выскочим, чисто дух перевести. Эту возможность будем иметь в виду. Легче тебе?

Никита с трудом улыбнулся:

– Хоть что-то. Всяко лучше, чем полная безнадега.

– Договариваемся на берегу: у нас есть три выхода, не чаще одного раза в полчаса, каждый выход не длиннее пяти секунд.

– Почему три? Почему полчаса? Почему пять секунд? – изнывающий от нестерпимого жара Никита «врубил» зануду на полную катушку.

Арех выразительно помолчал. Похоже, он считал про себя до некой успокоительной цифры. Затем ровным тоном ответил:

– Свежеиспеченным, извини за каламбур, нудистам местный загар крайне вреден для здоровья. Рак кожи обеспечен через десять секунд, ожог жутко нехорошей степени – через… – Володя потер наморщенный лоб, – короче, тоже весьма шустро. Я не силен в онкологии и ожоговой медицине, как и во всякой прочей эскулапщине, но заслуживающие доверия люди не рекомендовали принимать солнечные ванны.

– «Нудисты» и «эскулапщина»… – Ник больше не спрашивал, просто перечислял непонятности.

– Нудисты – голожопая голодрань, чей гардероб для выхода в свет состоит из одних лишь труселей и противогаза на голое тело.

Про «эскулапщину» коллега по несчастью ничего рассказывать не стал, сразу перейдя к трехразовым спасительным выходам:

– Каждый выход наружу – это серьезный риск, мы можем привлечь совсем ненужное внимание. Потому настоятельно предлагаю количество данных мероприятий сократить до разумного минимума. Волевым усилием, так сказать.

– Садомазо для силы воли?

– Самоограничение для выживания.

– Понятно… – пересохший язык во рту еле ворочался. Беседу оба продолжали, лишь бы хоть как-то скоротать вялое, никуда не спешащее время и отвлечься от тягот температурного режима. – «Не чаще одного раза в полчаса» – тоже из области героического идиотизма?

– Иначе ты будешь скакать туда-сюда, аки горный козел – каждые пять минут.

Тягучий, вязкий разговор под аккомпанемент озверевшего Солнца вымотал обоих. Сил на речь просто не оставалось. Напарники полулежали на своих сиденьях, откинутых назад, и считали сначала минуты, а с приближением полуденного испепеляющего зноя – секунды.

– Дядя Володя, мне выйти надо…

– Не надо! – обрезал Арех. – Нех подходы тратить!

– Подходы? Ты ж вещал о выходах?

– Подходы-выходы… Какая, в нашу баню, разница?! Сиди смирно, дыши ровно. Полный ахтунг еще не наступил.

– Разве? Сколько до полудня? По моим подсчетам, часов пять минуло…

– С последнего раза, как ты на часы мои глядел, прошло тринадцать минут и сорок секунд.

Никите захотелось выкрикнуть что-нибудь жутко оскорбительное и непотребное, но губы слиплись, и разлепить их он не смог – не хватило сил.

– Пить! – первые слова, сказанные юношей за последние восемь тысячелетий, – по летоисчислению нудного Ареха равнявшиеся сорока двум минутам.

– Рюкзак… за… сиденьем…

Несколько веков Ник боролся со слабостью, не дававшей ему поднять руки. На его счастье, жажда все-таки сломила сопротивление врага, одержав убедительную победу в маленькой столетней войне.

– Ты… будешь… – для вопросительной интонации не хватило энергии.

Володя раскрыл затуманенные глаза, которые долго пытался сфокусировать на фляге. А сфокусировав, что-то жалобно промычал.

– Как хочешь, – поняв его по-своему, парень попытался убрать воду в рюкзак.

Кажущуюся вялость компаньона сняло как рукой. Выхватив вожделенный сосуд, Арех жадно припал к горлышку.

– Шутник, твою мать! – едва оторвавшись от фляжки, просипел он. – В следующий раз шутилку сломаю…

– Злой ты, дядя Володя…

Злой дядя Володя облизнул пересохшие губы и, как полагается злобным дядям, зло зыркнул на осмелевшего юношу:

– Силы не трать… скоро самая жопа начнется.

Произнеся безрадостное предсказание, он откинулся на своем кресле.

То, что Арех назвал безобидным термином «жопа», в реалии оказалось адом. Самым настоящим. Температура в кабине поднялась до запредельных значений, тело Ника от корней волос на голове до кончиков пальцев на ногах покрылось горячим, резко пахнущим потом, от нестерпимого запаха которого затуманивалось и без того едва цепляющееся за реальность сознание. Даже собственное дыхание обжигало легкие и горло.

Воду они теперь не только пили, но и поливали себя ею. Никита опасался, что при соприкосновении с кожей или волосами живительная влага начнет шипеть и испаряться, но она пока, слава богу, не вскипала, даря недолгое облегчение перегревшемуся в адской парилке туловищу.

– Володя… я… больше не… пошел…

Арех медленно поднял опущенную на грудь голову, направил мутный взгляд на Ника:

– Ссс… ссс… – Сплошное шипение вместо слов. Потом: – Ссстой… глаза…

Голова старшего вновь опустилась, тяжелые веки закрылись.

Ник мысленно поблагодарил товарища. Глаза, конечно! Их следовало беречь. Навалившись всем телом на дверь, он толкнул ее, та не поддалась. Сильнее! Толкнул плечом, уже сползая с кресла. Без результата. Оказавшись на полу, понял, что не сможет подняться.

Внизу было еще жарче… Кузнецов уткнулся лицом в сидушку и попытался умереть. Нужно только… он не знал, не умел умирать, до сих пор его учили только жить. Какое упущение в образовании… Прежде всего нужно закрыть глаза. И ни о чем не думать. Если долго и старательно ни о чем не думать, то… Он прервал ненужную мысль, освободил мозг.

Без мыслей было очень хорошо, только здорово мешала боль. Эта сука не могла сконцентрироваться в одном месте и терзала все тело, не отдавая предпочтение никакой его части. Тварь! Боль мешала сосредоточиться на смерти, отвлекала старательного юношу.

– Уйди, уйди, лярва! Оставь меня, проститутка!

– За проститутку после ответишь! – у боли оказался очень знакомый голос, он уже слышал этот хрип… – Вставай, юнга!

Володя, шатаясь, сам едва стоя на полусогнутых ногах, подхватил сложившегося на полу Никиту под мышки и рванул вверх.

– Тяжелый сучонок! Да не сопротивляйся ты! – усадив юношу на сиденье, Арех без сил рухнул рядом с ним. – Мудила, дверь забыл, как открывается?

Ник сделал усилие, пытаясь вспомнить. Какая-то ручка… Где и зачем? Вернувшиеся в голову мысли закружились в диком хороводе, они сводили его с ума.

– Не могу больше. Отпусти, дядя Володя.

– Никитка, не… не… – Арех никак не мог прийти в себя, дышал прерывисто и как-то сбивчиво, будто разучился правильно вдыхать и выдыхать воздух. – Ты… молодец… держись… Сможем…

Никита раскупорил последнюю флягу и плеснул в лицо Ареху. Последние сорок пять минут, отмеренные страшно медлительными часами, он не открывал глаз, а дыхание его, теперь уже ровное, казалось юноше слишком слабым – даже для глубокого сна. Или забытья.

– Дядя Володя, очнись.

Ничего.

– Дядя Володя! – Ник тряхнул его сильнее. Компаньон не реагировал.

– Очнись! – осторожные шлепки открытой ладонью по щекам. – Очнись!

Он продолжал тормошить Володю, но все без толку.

Черт! Ник полез в рюкзак, судорожно выискивая походную аптечку.

– Да где же ты? Есть!

Среди бинтов и немногочисленных лекарств склянка с нашатырем нашлась почти сразу. Не теряя времени, юноша сунул открытый бутылек под нос отрубившемуся Ареху. Тот мгновенно встрепенулся и отпрянул подальше от резко пахнущего аммиаком раствора. Ошалело прокряхтел что-то похожее на «твою мать» и бессмысленно уставился на Ника.

– Ч… что?

– Уже ничего, – юноша расплылся в улыбке. – Очнулся.

Арех с неодобрением посмотрел на бутылку с нашатырным спиртом, которую Никита продолжал держать в руках:

– Подобрее способа разбудить не нашел?

– Крики, пощечины и удары по корпусу не помогли, – Ник немного приврал, исключительно для образности.

– То-то у меня все тело ломит… Прикладом, что ли, бил, окаянный? – Взгляд у Володи еще оставался мутным, но сознание, похоже, прояснялось.

– Жара чуть спа́ла, – игнорируя ставшее привычным бурчание, юноша поспешил поделиться с товарищем хорошими новостями.

Тот недоверчиво хмыкнул, но спорить не стал. То ли сил не хватило, то ли запас вредности иссяк.

– Кажись, продержались, дядя Володя!

Арех скосил глаза на часы:

– Расслабляться рано, пик жары прошел, но париться еще долго. Береги силы, Никитка.

– Может, прогуляемся наружу? Один выход точно заслужили!

– Ты вроде бодрядчком?

– Может, второе дыхание открылось, не знаю. Но чувствую себя чуть лучше.

– Раз отпустило, значит, и без улицы пока перебьешься. Не надо транжирить… – Володя устало откинулся в водительском кресле, говорить он больше не мог.

– А ты? Может, стоит…

– Не сто́ит, – одними губами прошептал Арех и погрузился в сон. Или забытье.

Никита проследил, как секундная стрелка совершила три полных оборота по циферблату, и на четвертом круге последовал примеру старшего товарища.

Пробуждение оказалось значительно страшнее тех кошмаров, что мучили Ника все три часа, проведенные в беспамятстве. Виски́, словно сдавленные раскаленным шипастым обручем из садистских арсеналов инквизиции, трещали от нестерпимой боли. Сотни иголок впились в мозг, насквозь пробив черепную коробку. Юноша хотел застонать, но не смог – в иссушенных легких совсем не было кислорода, он задыхался. Вместе с удушьем пришел страх: лютый, невыразимый ужас заставил сомкнувшиеся в судороге челюсти разойтись. Раскаленный воздух, обжигая гортань, ворвался в трахею, заставил легкие расправиться. Дышать! Дышать! Жить!!!

Он больше не хотел умирать. Он выдержал самые тяжелые часы, не сдастся и сейчас. Собственное ослабшее тело хотело покончить с мучениями тихо, во сне, но разум отказался от капитуляции.

Ему срочно нужно на воздух, на пять секунд, этого будет достаточно. Только перевести дыхание – получить пусть крохотную, но до безумия необходимую передышку. В этот раз он сможет открыть двери: где-то сбоку спрятана ручка, потяни ее – и свобода. Пять секунд свободы и избавления! Еще зрение – защитить глаза, нельзя открывать, нельзя смотреть. Конечно, он закроет глаза и ни за что не откроет, только бы найти ручку…

Пальцы нащупали железную скобу на дверке, глаза зажмурились сами собой. Потянуть ручку на себя, толкнуть дверь плечом, прикрыть глаза. Плотно-плотно! И ничего не бояться!

Запорный механизм замка клацнул, дверка поддалась и чуть приоткрылась, в образовавшуюся щель немедленно ударил дневной свет. Глаза!

Ник закрыл глаза, для верности прикрыв их еще и ладонью. Так, отлично! Осталось спуститься…

Писк. Оглушительно резкий и высокий, бьющий по ушам. Писк множества невидимых существ, которые притаились совсем рядом, которые только ждали, когда неосторожный человек поддастся своей слабости и покинет безопасное убежище.

Никита отпрянул – он испугался, но об опасности ослепнуть не забыл ни на секунду! – потянул дверь на себя. Похоже, прогулка не задалась…

Что-то мешало двери закрыться до конца, он тянул ее и тянул, но заветное «клац», возвещающее о том, что замок сработал, никак не раздавалось.

«Твою мать!» Никита отвел дверку и с размаху захлопнул. Металл оглушительно ударил по металлу, но лязг перекрыли истошные вопли – дверь перерезала и придавила нескольких рвавшихся вслед юноше зверьков. Открыв глаза, Никита сразу же увидел окровавленные мохнатые тушки, перерубленные острой кромкой пополам.

Однако далеко не все вторгшиеся в машину мутанты погибли под «гильотиной» – выжившие копошились на полу, а некоторые уже взбирались наверх по ногам Ника.

Закричав от неожиданности, превозмогая отвращение, он принялся сбивать с себя проклятых животных. Те уворачивались, впивались в плоть зазубренными коготками, пытаясь удержаться на достигнутых «высотах», но неизменно оказывались на полу.

Никита, не прекращая кричать – так он заглушал в себе страх и боль от когтей существ, оставляющих на его ногах глубокие резаные раны, – давил голыми ногами поверженных, пищащих противников. Перед смертью самые ловкие из них вцеплялись в ступни и пятки юноши маленькими, но удивительно острыми зубками.

В пылу борьбы он не услышал скрежета, с которым великое множество когтистых лапок взбиралось по бортам машины на крышу. Лишь когда лавина коричневых мохнатых комочков посыпалась прямо на него – на его голову! – из люка, юноша заверещал от дичайшего ужаса.

– Володя!!!

Володя спокойно сидел в водительском кресле и безучастно смотрел на исчезающего под растущей горой из все прибывающих и прибывающих мутантов юношу. В его пустых глазницах деловито копошились напоминающие Хвоста крошечные звери. Из раскрытого в безмолвном крике рта показалась перепачканная в крови зубастая мордочка.

И тогда Ник заорал – изо всех стремительно покидающих его тело сил…

– Хватит орать! – громкий шлепок по лицу. – Никита! – еще шлепок, уже значительно сильнее. – Кузнецов, ершь твою медь! – целая серия звонких и хлестких оплеух.

Ник раскрыл расширившиеся от ужаса глаза.

– Дядя Володя? Ты жив? Но…

– Слава небесам, гребанный ты… – Арех запнулся, – гребанный ты гребун, перепугал меня до полусмерти! Орал, как резаный!

– Мыши! Арех, полчища мышей! Они же…

– Нет здесь никаких мышей, крыс и прочих гадов!

– Но… – не договорив, Никита указал на покрывающие его бедра и голени кровоточащие раны.

– Ты визжал, как свинья на бойне, и сам себя полосовал ногтями.

– Дядя Володя, я видел, сотни, тысячи мышей, они были…

– Глюки это были. Юнга, послушай меня: глюки, просто глюки. Обезвоживание, слабость, нервы, все такое. Ты глюканул, бывает, наверное. Я не врач, Кузя, диагнозы не ставлю, симптомы не объясняю… но ничего не было, никаких мышей, никаких мутантов и зверей, только усталость и дурные сны.

– Дядя Вова, я…

– Никитос, тайм-аут на десять секунд, ладно? Один, два, смотри на меня! Три, четыре, молодец, пять, шесть, семь, отлично, парень, ́ восемь…

– Дядя…

– Погоди! Девять и десять. А теперь рассказывай.

Живописуя в подробностях свою неудачную попытку подышать свежим воздухом, Никита не прекращал нервно поглядывать на оставшийся открытым люк.

– Дядя Володя, – взмолился он, наконец, – давай херню эту закроем! Вдруг твари снова полезут…

– Юный мышефоб, я одного понять не могу, – Арех его мольбу демонстративно проигнорировал. – Если ты потоптал кучу злосчастных зверюшек, то где лужи крови, разлетевшиеся по всему салону мозги, сами трупы где?

Юноша опасливо скосил глаза себе под ноги, где, по его подсчетам, должно было остаться целое мышиное кладбище, в крайнем случае, братская могила или курган из мертвых тел. Никаких следов недавней бойни на полу не наблюдалось: ни изувеченных тушек, ни литров крови – ничего.

– М-может, они мертвых с собой утащили? – запинаясь, предположил Ник.

– Ага, и заодно прибрались после себя, говнищу-кровищу стерли, пол вымыли, только пластырь тебе на рану не налепили! Что у тебя с правой пяткой? – перегнувшись через трансмиссионный тоннель, заинтересовался Володя. – Ты с такой силой ножкой по полу сучил, что в кровь разбил? Ну дела, видать, крепко тебя вштырило!

– Я их голыми ногами давил!.. – возмущенно начал юноша, но закончил уже полушепотом. Неужели правда пригрезилось? Не может быть, ведь он собственными…

Мохнатых трупиков не было. Из обеих глазниц Ареха на него смотрели не сожравшие глазные яблоки мыши, а насмешливые буркалы старшего товарища. Да и изо рта его, скривившегося в странной смеси жалости и презрения, не торчало никаких грызунов – только зубы скалились в дурной ухмылке.

«Могут ли зубы ухмыляться?» – невпопад подумалось несчастному растерянному пареньку. Судя по физиономии Ареха – еще как могут! Сволочь!

– Никитос, не пыли. Ничего постыдного нет, сам галюны с голодухи как-то словил… До сих пор трясет, как вспомню. Но есть и хорошие новости: наше солнышко ненаглядное садится… Сдюжили мы, товарищ компаньон, – он протянул руку Никите, – принимай поздравления.

Володя улыбался во все «ухмыляющиеся» зубы. Ник же не верил своим ушам, ведь глаза совсем недавно обманули его.

– П-правда?

– Ты только заикой не останься, – Арех несильно хлопнул его по плечу. – Крепко я виноват перед тобой, дружище, да и перед самим собой тоже, за баньку эту… Лет под сраку, а ума так и не нажил… Прости, юнга, старого идиота. Обещаю, больше ни одного плохого слова про ваше поколение от меня не услышишь. Как тебе компенсация за причиненные неудобства?

– Неудобства? – Никите хотелось бы возмутиться, наорать на «старого идиота», только вместо заслуженных матов в адрес провинившегося героя на свет появилось невменяемо счастливое выражение обалдевшего юношеского лица.

– Ну, удобствами я бы это точно не назвал, – Володя обвел рукой кабину. – Сидеть несколько часов под палящим солнцем, посреди застрявшей навсегда пробки… да еще в одном исподнем… Славное вышло приключение, до смертного одра точно не забуду.

– Ночью косяк с паркингом, днем – с парилой-душегубкой… какие у тебя планы на вечер, дядя Вова?

– Ах ты злопамятный засранец! – деланно оскорбился провинившийся Арех. – Я нам такой насыщенный досуг организовал: подземный дрифт с экзотическими животными, банька, солярий, красочные галлюцинации и незабываемые видения! Только девчонок для полного кайфа не хватает! А ты, обалдуй неблагодарный, не ценишь ничегошеньки!

– Знаешь, Арех, не надо мне девчонок, я как представлю… – но договорить Ник не смог: эйфория, ощущение победы, понимание того, что жизнь здесь и сейчас не кончится, разом нахлынули на измотанного суровым испытанием юношу. Он расхохотался, и смеялся долго, с облегчением, от всей души. А Володя с нескрываемым удовольствием вторил своему юному компаньону. Они выжили.