– Понимаете, старый паровоз – это легенда, – сказал Водяник. – И одновременно – не совсем.

– То есть? – переспросил Иван. – Какой-нибудь мифический поезд-призрак, который проезжает из ниоткуда в никуда? Я про такие слышал. Там еще свет горит и люди сидят, нет?

Профессор поморщился.

– Нет, это другая легенда. У нас тут вообще сплошные Мифы Древней Греции, издание «Советская литература», 1969 год под редакцией Соколовича…

Иван мотнул головой. Иногда информация начинала бить из Водяника, как из прохудившегося шланга. Какая еще «Советская литература»? Какой еще шестьдесят девятый год?

– Проф, – сказал он. – Покороче.

– Конечно, конечно. Начну с экскурса в историю…

Блин, Иван даже говорить ничего не стал. Профессор неисправим.

– Советский Союз серьезно готовился к ядерной войне, – начал Водяник. – Да и вообще к войне. Одно из последствий войны – перебои с электричеством. Выгорание приборов от электромагнитного импульса, что дает ядерная вспышка… Кстати, существовали специальные атомные бомбы, так называемые графитовые, для уничтожения электросистем противника…

– Проф!

– Да, да, я понимаю. На такой случай при каждом железнодорожном депо было приказано держать один паровоз. Настоящий, работающий на угле. Вот представьте. Ядерная война, паралич системы электроснабжения, мазута для тепловозов – и того нет. Мы берем дрова или уголь, набираем воды и едем на локомотиве времен Великой Отечественной. Это Европа встанет, если у них чего не будет.

А мы обойдемся своими силами.

Кстати, танки Т-34, стоящие чуть ли не в каждом городе страны – из той же оперы. Они все на ходу. Просто законсервированы. Они своим ходом заезжали на постамент, и там их глушили. Сливали солярку, заливали маслом двигатель и все механизмы. Потом, через много лет, я неоднократно читал, как танки самостоятельно съезжали с постамента, чтобы отправиться на реставрацию. Представляете? И еще я слышал случай про угон тэ-тридцать четыре. Мол, залили солярку и проехали метров двести, дальше танк заглох. Двести метров! Без расконсервации по правилам. Но он завелся и поехал – через пятьдесят лет после установки в качестве памятника.

– Ничего себе, – сказал Иван. Может, доехать на танке? – подумал он. Вот это был бы номер. – Так что с Балтийским вокзалом?

– Думаю, там есть паровоз, – сказал профессор. – И вполне возможно, в хорошем состоянии. В советские времена консервировали технику на совесть. Там слой масла, наверное, сантиметров десять толщиной.

– А! – сказал Иван. – Понимаю.

Вернулся Звездочет. Постоял, покачиваясь, оглядел каморку, забитую хламом. На крошечном столике Уберфюрер с Седым отлаживали оружие. Убер, матерясь, спиливал у Ижевской двустволки автоматический предохранитель – не нужен. Когда счет на секунды, после перезарядки тратить еще пару секунд на его отключение – непозволительная роскошь.

Проф собирал из нештатных дозиметров один штатный.

В воздухе висел запах горячего припоя, оружейного масла и металлической стружки.

– Вижу, все заняты, – сказал Звездочет своим характерно высоко-низким голосом. – А у меня для вас хорошая новость.

Иван улыбнулся.

– Нам дают добро?

– Нам не только дают добро, нам еще дают снаряжение. С Балтийской тоже договорено, свободный выход – и возвращение, что немаловажно – вам обеспечат. Это хорошая новость.

Уберфюрер выпрямился, вытер руки тряпкой. Иван его опередил:

– А есть плохая? – спросил он.

– Есть, – Звездочет вздохнул. – Меня с вами не отпускают. Но я все равно пойду.

– Ты когда-нибудь был наверху? – Иван легко и просто перешел на «ты».

– В том-то и дело, что не был. Но я готовился! У меня разряд по айкидо и боевому самбо. Вы не пожалеете, что взяли меня с собой.

Интересно было бы посмотреть, как сойдутся в рукопашном бою Блокадник и этот научный тип.

Н-да. Такой диковинной дигг-команды я на своем веку не припомню.

– Исключено, – Иван покачал головой. – За твою жизнь нас потом на Техноложке вывернут наизнанку. Лучше бы ты…

Звездочет улыбнулся. Так, что Иван остановился на полуслове…

– Что?

– У меня есть предложение, от которого вы не сможете отказаться.

Уберфюрер привстал.

– В воздухе витает явственный аромат «Крестного отца», – сообщил он. – И дона Вито Корлеоне.

Иван посмотрел на одного, затем на другого.

– О чем вы вообще говорите, а?

Звездочет с таинственным видом запустил руку в сумку, сделал торжественное лицо.

– Але, оп!

Иван помолчал. Ну, блин. Шантажисты чертовы.

– Ладно, уговорил. Но одно условие: делать все, что я скажу. И как я скажу. Беспрекословно. Согласен?

– Идет, – сказал Звездочет.

В руке у него был тепловизор – починенный и работающий.

Они снова сидели в том учебном классе, где начинали планировать экспедицию. Только теперь у доски стоял не Звездочет, а Иван.

– Теперь коротко о том, с кем нам, возможно, предстоит столкнуться на поверхности, – сказал Иван. – Первое: собаки Павлова. Впрочем, вы про них все слышали. Встречаются часто. Опасны, когда их много… так, еще у них бывает гон. Дальше.

– Кондуктор. Встречается редко, лучше обойти стороной. Он не особо обращает внимание на людей… но все равно, лучше с ним не пересекаться.

– Дальше. Голодный Солдат – этот обычно встречается в бывших воинских частях, складах и прочем армейском. Не всегда именно там, но в театре или церкви пока замечен не был. Не знаю, почему. Если встретиться с ним лоб в лоб, очень опасен. Но вообще, его можно отвлечь, принести жертву… Когда знаешь объект, можно заранее «сделать филина» – то есть проследить за объектом с какой-нибудь высокой точки. Потом сделать вроде отвлекаю щей заначки: тушенка, старые консервы – можно просроченные, похоже, ботулизм его не пугает – и, лучше всего, сигареты. И вот на эту нычку он ведется, как последний салага. И тогда полчаса минимум у нас есть. Вне объектов Солдат встречается редко, практически никогда.

– А Блокадник? – подал голос Звездочет.

Все зашевелились. Поднялся шум.

Иван помолчал. Когда-то он так же жадно выспрашивал Косолапого об этих тварях.

«Привет, Иван». Голос, от которого мороз по коже.

– Блокадник – это диггерский фольклор, – сказал Иван. Шум стих. – Никто их не видел. А кто видел – ничего не рассказывает. Потому что не вернулись. Как-то так. Еще вопросы?

Звездочет изогнул бровь.

– Но они существуют?

– Может быть. – Иван пожал плечами. – Говорят, им тысячи лет и они лежали глубоко под землей до Катастрофы. В каких-то очень глубоких слоях земли. И Катастрофа могла их разбудить. И теперь они вышли. Говорят, что Блокадника видели и в метро. Но это сведения из разряда: я слышал, как кто-то слышал, что его знакомый знает того человека, которому рассказывали… и так далее. Короче, – подвел итог Иван. – Думать нам надо отнюдь не о Блокадниках. Вряд ли они будут нашей проблемой… Ну, я надеюсь.

«Привет, Иван». Скрипучий голос, звучащий внутри головы.

Иван взял тряпку и тщательно затер надписи на доске. Блока… стерто.

«Я тебя давно жду».

«Иди на фиг, сволочь, – подумал Иван. – Ты – фольклор. Понял?!»

На Балтийскую они прибыли на следующий день. Станция встретила их деловым неустанным гулом. До Катастрофы здесь было Управление МВД метрополитена, станция была полна людей в старой серой форме.

Целая станция аристократии, – подумал Иван с удивлением. – Бывает же.

Для прохода в служебную зону станции Звездочет предъявил документ, подписанный Ректором Техноложки. Местные стражи порядка уважительно кивали, читая фразы вроде «прошу оказать содействие». Хорошо быть посланцами могущественной и уважаемой станции. И только внутри воз никли осложнения.

– Этот еще куда? – охранник брезгливо ткнул Манделу в грудь. – Не положено!

Негр от удивления отшатнулся.

Иван хотел вмешаться, но не успел. Звездочет среагировал раньше:

– Руки!

Движением плеча Звездочет сбросил сумку на пол. Грохот. Ученый даже ухом не повел, продолжая смотреть в глаза охраннику. И тот вдруг замялся, отступил.

– Проходите, – охранник старательно смотрел в сторону.

Иван с уважением оглядел молодого ученого. Вот это молодец. А говорили, настоящие ученые повымирали. Вон тот же Платон был чемпионом по кулачным боям – как говорил Водяник. Мол, в свободное от философии время бил морды ближним…

Разместились с удобствами. Отдельная комната для сна, отдельная для снаряжения и подготовки. Кормили в общей столовой – для местного начальства.

– Когда идем наверх? – спросил Звездочет.

Иван прищурился.

– Завтра.

Они сидели перед шлюзовой камерой на скамейках.

– Надеть противогазы! – скомандовал Иван. Вроде как начинаем.

Звездочет удивленно огляделся, снял очки. Подержал в руках, явно не зная, куда их девать.

– Ты еще надень их поверх маски, – предложил Уберфюрер, скалясь в ухмылке. – А то ничего там не увидишь.

– Очень смешно, – Звездочет заглянул в свою сумку, пошарил по карманам. – Куда же я его положил? Ага! Вот, – лицо его осветилось. – Нашел!

Он достал из кармана сумки желтый пластиковый футляр для очков, аккуратно сложил их, положил внутрь, на тряпицу, и закрыл.

– Быстрее, – сказал Иван. – Время!

– Айн момент, ван минит. Уна минута, пер фаворе.

Звездочет уже лихорадочно натягивал лямку противогаза на затылок. Иван посмотрел и мысленно сплюнул. Все надо проверять заранее! Эх. Противогаз у Звездочета был модный, с цельным пластиковым стеклом… и яркими зелеными вставками. Демаскирующими его с расстояния примерно двести метров.

Мда, подумал Иван. Встал. Подошел к Звездочету и некоторое время внимательно его рассматривал.

– Маркер дай, – сказал Иван наконец. – Пожалуйста.

– Зачем? – Звездочет вздернул брови.

– Дай, говорю, не съем.

Звездочет вытащил из кармана на колене свой знаменитый маркер. Иван забрал маркер, открыл. Черный. То, что надо. Отлично. Говорите, по металлу рисует? И на пластике?

Левой рукой Иван ухватил Звездочета за маску противогаза. Тот было дернулся…

– Спокойно, – велел Иван.

Удержал. И начал закрашивать яркие зеленые окантовки штуцеров черным цветом. Старательно.

– Пикассо. Брюллов в расцвете, – комментировал его действия Уберфюрер.

Закончив, Иван полюбовался сделанным. Больше никакого ярко-салатового. Радикальный черный цвет.

– Вот так лучше.

Иван вручил обалдевшему Звездочету маркер, вернулся на свое место и стал натягивать противогаз ИП-2М, изолирующий, с клапаном для питья. Резиновая маска плотно стянула лицо. Иван сделал пробный вдох, выдох. Дыхательный мешок сдувается-надувается, регенеративный патрон работает. Все в норме.

– Готовы? – Иван натянул резиновые перчатки с отдельным указательным пальцем – чтобы можно было нажимать на спуск автомата. Армейское снаряжение. На Техноложке такого добра завались и больше…

– Почти, – сказал Уберфюрер, с треском распечатывая моток скотча.

– Помогаем друг другу! – велел Иван. Голос из-за маски звучал глухо и словно издалека.

Теперь зафиксировать швы и стыки в одежде скотчем. Незаменимая все-таки штука – клейкая лента.

– Ну, все. С богом, – сказал он, когда процедура «упаковки» завершилась.

Иван огляделся. Каждый готовился к заброске по-своему. Бледный Кузнецов, настоявший, что он тоже пойдет, сидит и пытается скрыть волнение. Пальцы подрагивают. Нога отбивает лихорадочный неровный ритм. Это ничего. Это нормально для первого раза. Даже для десятого – ничего.

Звездочет почти спокоен. Уберфюрер ржет и скалится – но он всегда скалится. Седой равнодушен и словно слегка вял. Водяник пытается что-то рассказать, но его никто не слушает. Мандела то встает, то снова садится, словно на пружинках весь.

Иван выдохнул. Прикрыл глаза. Сосчитал до пяти. Открыл.

– Пошли!

Балтийцы запустили их в шлюзовую камеру – темная, маленькая, пустая. Закрыли за ними дверь. Иван услышал, как щелкнул металлом замок, как пришли в движение механизмы гермодвери. Фонари освещали лица напротив, отсвечивали от стекол противогазов. Иван присел на корточки, положил автомат на колени. Теперь подождать минут пять-десять до полной герметизации внутренней двери. Потом еще минут десять – пока в тамбур подкачают воздух, чтобы создать избыточное давление. Затем открыть внешнюю дверь…

Стоп. А это еще что?

Звездочет уже взялся за внешнюю дверь, начал крутить рукоять.

– Стоп! – приказал Иван. Встал, сделал два шага и положил руку ученому на плечо. – Без команды не дергаться. Я предупреждал.

Звездочет повернулся. Похлопал глазами от света Иванова фонаря. Лицо за прозрачным стеклом маски недоуменное.

Да уж. Придется нелегко. Команда ни фига не сработанная, кто еще знает, какие фокусы они мне выкинут…

– Та герма, – показал Иван на внутреннюю дверь, – еще не схватилась.

– А! – Звездочет наконец сообразил. – Виноват.

– Действовать, когда я скажу. По моей команде, – напомнил Иван то, о чем уже сто раз переговорили, когда готовились к заброске. – Пока ждем.

Десять минут тянулись дольше, чем предыдущие два дня.

Зачем мне это? – вдруг подумал Иван. – Этот геморрой?

Посмотрел на часы. Зеленоватые мерцающие обозначения. Пора.

– Открывай, – велел он Седому. Тот кивнул. Иван почувствовал, как набирает обороты сердце и руки начинают подрагивать от выброса адреналина. Все вокруг стало ярче, более объемное, выпуклое, рельефное.

Ну, с богом. Поехали.

С угрожающим скрежетом дверь начала открываться…

Серая громадина вокзала застыла, как чудовищный зверь, изготовившийся к прыжку. Обычно Иван старался избегать таких зданий. Громоздкие, внутри огромное пустое пространство. С одной стороны это хорошо – есть место для маневра группы. С другой: часто в таких зданиях встречались гнезда. А с этими птичками толком и не поговоришь.

БАЛТИЙСКИЙ ВО ЗАЛ, – прочитал Иван надпись над входом. Буква «К» почему-то выпала.

Они поднялись по ступеням – боевым порядком. Один бежит, другой прикрывает. Остановились на крыльце.

Глухая резиновая тишина.

«Входим», – показал Иван жестами. «Смотреть в оба».

Вокзал был огромен – даже по Ивановым меркам больших помещений. Диггер прищурился, огляделся. Справа ряды ларьков. Раньше противоположная от входа стена была почти целиком из стекла, теперь это скорее напоминало огромный дверной проем. Ворота в железнодорожную вечность. Стальные балки, перечерчивающие проем крест накрест, были оплетены тонкими лианами.

Дальше – за противоположной стеной – начинались перроны. Иван увидел зелено-ржавый поезд, стоящий на одном из путей.

Пасмурное небо почти не давало тени. Но Иван все равно рефлекторно переступал бледные тени балок на полу.

– Смотри, – его толкнули в плечо. Иван повернул голову.

Семья скелетов расположилась у справочной стойки. Папа, мама, двое детей – видимо. Голые костяки, обрывки одежды. Рядом с мертвецами застыли чемоданы – распотрошенные, с выпущенными наружу внутренностями; светлые некогда вещи стали желто-черными от пыли, окаменели. Семья ехала на отдых. Или от бабушек… Или еще куда.

Вперед!

Диггеры пересекли зал ожидания и перебежками вышли к путям.

«Направо», – показал Иван. Там, дальше вдоль путей находилось раньше железнодорожное депо.

Составы ржавели, заброшенные так давно, что успели забыть, кто такие люди. Громоздкие железные звери, стянувшие свои тяжелые тела, чтобы умереть в одном месте. Но не все умерли…

Паровоз был такой, как его описывал профессор.

– Отлично! – сказал Иван. – Проф?

– Увы, нет. Бесполезно, – профессор покачал головой.

– Проф, вы что? Вот же он стоит – смотрите! Ваш паровоз.

Черный, солидный. Краска слегка облупилась, местами потеки ржавчины – но выглядит куда крепче своих более современных собратьев. Иван даже залюбовался. Рабочая машина.

– Пути, – сказал Водяник.

– Что пути? – не понял Иван. – Так он на путях и стоит – вон, смотрите. Просто другая ветка…

– Пути перекрыты, – в голосе профессора была космическая усталость. – Видите состав, Иван? Сколько нам таких, по-вашему, нужно сдвинуть?

Иван прикинул. Скинуть вагоны с путей им вряд ли удастся, значит, придется толкать.

– Один, ну два.

– Нам не хватит мощности, – сказал Водяник. – Во времена этого черного красавца составы были гораздо короче. А тут мы один состав будем толкать до самого Соснового Бора. Тут вагонов шестнадцать, если не больше. А маневрового тепловоза, чтобы распихать их по запасным путям, у нас нет. Я-то надеялся… – он вздохнул, махнул рукой в двупалой перчатке. – Плакал ваш Сосновый Бор, Иван.

Расклеился Проф.

Иван дернул щекой. Еще бы не расклеиться.

В этом момент он снова услышал этот звук – сдавленный скрежет прогибающегося под чудовищной тяжестью металла. Все-таки не зря он не любит такие здания.

– Все назад, – приказал Иван. – Быстро! Отступаем.

Поздно.

Звездочет скинул автомат с плеча, прицелился.

Грохот автомата разорвал пустоту вокзала.

Тварь перепрыгнула с балки, спустилась вниз. Иван махнул своим рукой – отступайте, побежал обратно. Автомат – к плечу.

Чертова тварь слишком быстрая.

Огнем двух автоматов они отогнали ее – ненадолго. Тварь прыгнула наверх по стене вокзала, зацепилась за балку и исчезла. Почему я не мог ее рассмотреть? – подумал Иван. Очень быстрая. Чертовски быстрая.

– Отступаем.

Они вернулись к вестибюлю Балтийской, Иван пропустил всех вперед. Звездочет бежал последним.

– Быстрее!

Добежал. Встал перед Иваном. Лицо за пластиковой маской довольное, улыбается.

– Видел, как я его?

– Видел, – сказал Иван. – Давай внутрь.

Он отвернулся, чтобы отогнуть лист жести. Странный звук заставил его повернуться…

– Звездочет, – сказал Иван. – Звездочет, не надо так шутить.

Звездочета не было.

На растрескавшемся асфальте остался лежать желтый футляр для очков.

Скрип двери. Иван даже не обернулся. Так и остался лежать на койке, глядя в точку перед собой – каверна в бетонной стене, если поковырять ногтем, вываливается крошка. Звук шагов. Сейчас он услышит насмешливый голос Убера или ломающийся – Кузнецова.

Это точно не Профессор, тот слегка подволакивает ноги – шелестит, демаскирует команду…

– Простите, – сказали сзади низко.

Иван повернулся. На Убера гость не походил, на Кузнецова тоже. Высокий, плечистый, в черной морской шинели. Крупная челюсть. Почти белые волосы – недостаток меланина. Глаза темные и блестящие. Что-то в облике гостя показалось Ивану подозрительным. Легкая рыхлость, что ли? Красноватый нос. А не прикладывается ли товарищ моряк временами к фляжке… которая, скажем, у него в нагрудном кармане шинели?

Черная морская шинель. Вот почему я сразу не послал его подальше, понял Иван. Кмициц носил такую же. Как называется это чувство? Ностальгия?

«Один приличный человек на всю Адмиралтейскую, и тот…»

Умер.

– Вы – Иван? – спросил моряк. – Меня зовут Илья Петрович. Красин. У меня к вам предложение.

Опять диггить? Нет уж.

– Я этим больше не занимаюсь, – сказал Иван. – Так что зря тратите время. Могу сказать вам «до свидания», если хотите. Я сегодня подозрительно вежливый.

Красин как будто удивился.

– Вы же диггер?

– И что из этого? – Иванов «День вежливости» закончился.

– Скажите, а на набережной Лейтенанта Шмидта вы бывали? – Красин смотрел с непонятным терпением.

– Само собой. – Иван пожал плечами. – Я почти весь Васильевский остров облазил. Но какая разница? Раз я все равно не собираюсь диггить… – он снова лег.

– То есть, были? – Красин кивнул. – Чудесно. А лодка там все еще стоит? У набережной?

Иван даже привстал. Черт, а ведь действительно…

– Какая лодка?

Красин улыбнулся – на удивление обаятельно.

– Подводная.

Метро вбито всеми своими тюбингами в сырую питерскую землю, в жид кую грязь, которую месили еще гренадеры Петра Великого.

Город, в котором исчезает время.

– А теперь объясните мне, как можно доплыть до ЛАЭС на подводной лодке? – потребовал Иван.

– Да легко доплыть, – сказал Красин. – Выйти из Гавани в Залив и потом курс держать вдоль берега. И так до самого Соснового Бора. Девяносто километров примерно получается, чуть больше, чем по железной дороге. ЛАЭС у самой воды стоит, она охлаждается водой из Залива. И генераторы на той же воде работают.

Иван кивнул. С виду все логично.

Водяник почесал черную, продернутую белыми волосками, бороду. Дернул за нее, словно собрался оторвать.

– В общем, подведу итог, – сказал профессор. – Нам предстоит пройти от Техноложки до Английской набережной, затем через мост к набережной Лейтенанта Шмидта. Там должна быть старая подводная лодка. И, возможно, нам удастся ее завести. Я очень на это надеюсь. Если нет – что ж… Нам придется искать другой способ добраться до ЛАЭС. У меня все. Иван? Мне можно идти собираться?

– Простите, профессор, но вам придется остаться, – сказал Иван. – Вы не в той форме сейчас… понимаете? Там, наверное, придется быстро бежать. Быстро стрелять. И прочие «быстро».

Профессор вскинул голову.

– И что же такое со мной случилось, – спросил он с ядом в голосе, – что два дня назад я еще мог отправляться в экспедицию с вами, Ваня, а сегодня уже нет? А?!

Иван впервые видел профессора в таком гневе. Даже немного страшно стало. Только нет времени на всякие глупости.

– Хорошо, я объясню. – Иван выпрямился. – С вами ничего не случилось, профессор. Вы остались прежним. Вам по-прежнему почти пятьдесят с лишним лет и вы довольно грузный человек умственного труда. Зато изменилась ситуация. Одно дело – добраться до паровоза, пройдя триста метров. Совсем другое – пробежать через три километра в набитом всякими тварями городе. Отстреливаясь. И заметьте, профессор – в противогазе и полной химзащите. Как вам такая ситуация?

Профессор молчал, как в воду опущенный. А нефиг, подумал Иван. Надо быть жестоким – буду жестоким.

– Но… – наконец сумел выдавить тот.

– Это не обсуждается.

Водяник сник. Шаркая ногами больше обычного, вышел из комнаты. Иван посмотрел ему вслед, чувствуя себя последней сволочью. Мда. Словно ребенка обидел.

– Я пойду с вами, – сказал Мандела, до того угрюмо молчавший. Иван покачал головой. В этот раз он не собирался брать добровольцев. Поигрались и будет.

– Глупости не говори. Хватит мне на совести и Звездочета.

– Я иду с вами, – Мандела смотрел упрямо, белым, раскаленным, как вольфрамовая дуга, взглядом. – И точка.

Когда негр ушел, Уберфюрер сказал:

– А парень-то кремень. Хоть и черный.

А сейчас ему предстояло идти на поверхность с необкатанной, необстрелянной командой, имеющей о дигге весьма смутное представление. Иван посмотрел на сияющее лицо Кузнецова. Н-да.

Зато энтузиазма у нас хоть отбавляй.

– Запомните главное, – Иван оглядел компанию, передернул затвор автомата, поставил на предохранитель. – Не останавливаться. Ни в коем случае. Всем понятно? Ведем огонь короткими очередями и продолжаем движение. Если остановимся, нас загонят в угол и съедят. Понятно? Убер?

Тот кивнул. А что тут не понять? – словно говорила его резиновая физиономия. Даже в противогазе он умудрялся выглядеть арийцем. Уберфюрер поднял и положил пулемет себе на колени (РПД и цинк патронов к нему). У Седого – автоматический дробовик «Сайга». У Манделы двуствольное ружье. У Миши АК-103 с пластиковым прикладом. В общем, почти все дальности мы накрываем при необходимости.

– Мандела? – спросил Иван. – Не останавливаться. Ты понял?

– Понятно, командир.

– Миша?

– Д-да. Понял.

– Красин? – моряк кивнул. Поверх химзащиты у него была надета морская шинель. Блин, у всех свои причуды, подумал Иван.

– Седой? Убер?

Иван кивнул каждому по отдельности и сказал:

– Присядем на дорожку.

Присели. Иван оглядел свою команду. Два бритоголовых, один молодой, четвертый как вакса, пятый алкаш. Веселая компания. Сейчас наденем противогазы и станем близнецами, попробуй отличи. Что объединяет людей мира после Катастрофы? – подумал Иван. – Противогаз и химза? Это уж точно.

Из всех участников экспедиции на поверхности раньше бывали только он сам, Иван, да скины. Что-что, а скучать не придется.

– Ну все, с богом. Надеть противогазы.

Как под водой оказался. Гул в ушах. Вдох, выдох. Вдох, выдох.

– Ни пуха, ни пера, – сказал Водяник. Голос профессора доносился словно из соседнего помещения.

– К черту! – Иван встал. – Ну, – он набрал воздуху в грудь. – Бато-ончики!

Петербург, боль моя.

Полуразрушенный, заброшенный Исаакий. По монолитным гранитным колоннам, что устояли даже под ударной волной, поднимаются серо-голубые лианы. Возможно, ядовитые. И уж точно радиоактивные. Иван надвинул на глаза тепловизор – ты смотри, действительно светятся на экране. Лианы вокруг гранитных столбов выглядели через тепловизор голубыми с легким зеленым отсветом. И давали едва заметный туманный след, когда Иван резко поворачивал голову…

И туда мы тоже не пойдем.

Здорово было бы однажды забраться внутрь Исаакиевского собора – Иван много слышал от стариков, как внутри офигенно, но вот все не доводилось. И не доведется, возможно.

– Ван!

Он развернулся, забыв поднять окуляры тепловизора. Блин! Отшатнулся. В первый момент Ивану показалось, что перед ним – ядерная вспышка.

В поле зрения тепловизора оказался человек-Армагеддон, пылающий в желто-красно-зеленом спектре. Иван поднял руку и сдвинул окуляры тепловизора на лоб. На какую-то ненормальную яркость эти приборы выставлены. Глаза горят, точно обожженные.

Вместо человека-Армагеддона перед ним был Уберфюрер.

– Ван, слышишь?

– Что? – спросил Иван.

– За нами вроде идет кто-то. Чуешь?

Им повезло с погодой и временем года. Сейчас в Питере стояли знаменитые белые ночи, если календарь Профа не врал. Впрочем, календарь Звездочета расходился с ним всего пару дней, так что…

«Время гулять до утра и фотографироваться у мостов», как сказал профессор.

Угу. А до утра им нельзя. Глаза, привычные к искусственному свету метро, наверху не выдержат и нескольких минут. А вот серые сумерки, вроде тех, что сейчас – самое то для диггеров.

И светло, и глаза не режет.

Все-таки тепловизор отличная вещь – он отмечает разницу в температуре тела в десятую долю градуса. Через него практически любой человек, любая тварь, как бы она ни пряталась, видна как на ладони. Главное, чтобы она была хоть чуть-чуть теплокровной.

Тепловизору не помеха туман, отсутствие света, дым. С тепловизором можно идти по туннелям метро без всяких фонарей, чего даже прибор ночного видения не позволяет – тому нужно хотя бы слабое освещение. В общем, идеальная вещица для диггера. И еще удобнее тепловизор на поверхности, в городе. Даже глаза, привычные к слабому свету, не могут отличить тварь с расстояния в километр. А тепловизор – легко.

Кстати, насчет километра.

Иван повернул голову, всмотрелся. Так и есть.

– Что там? – спросил Уберфюрер, уже сообразив, что просто так им не отделаться.

– Собаки Павлова, – сказал Иван. – Запалят нас – и конец. Замерли и стоим как можно тише, и чтобы ничего не звякнуло. А то сожрут с потрохами. Тихо, я сказал! Предохранителями не щелкать, яйцами не звенеть, – вспомнил он обычное наставление Косолапого. – Они в основном на звуки реагируют. Ти-ши-на.

Ожидание длилось бесконечно.

Огромная стая собак светящейся зелено-красно-желтой массой перетекала Дворцовый мост, разбивалась на тонкие цветные струйки, затапливала набережную.

Подводная лодка с номером на рубке С-189. Некогда серая, а теперь потемневшая, с пятнами ржавчины. Много лет назад ее подняли со дна гавани для старых кораблей, починили, залатали, отремонтировали и перегнали к набережной Лейтенанта Шмидта.

Сделали из нее музей.

– Ну и зачем нам лодка-музей? – спросил тогда Иван у Красина, в первую их встречу.

– А вот зачем… там, на ней, внутри все законсервировано. И вполне возможно, все уцелело. Корабельный дизель. Приборы. Да много чего. Возможно, это единственный корабль во всем Питере, который сможет двигаться своим ходом.

…Своим ходом, значит. Иван покачал головой. Вот мы сегодня и проверим.

Он надвинул на глаза тепловизор и пригляделся. Идти в нем не очень удобно, а вот находить цель и стрелять – одно удовольствие.

Собаки – красно-желто-зеленая светящаяся масса – перетекли Дворцовый мост и теперь спускались вниз по Дворцовой набережной, вдоль Эрмитажа. Сколько же их? В окулярах тепловизора они сливались в яркую медузу, в единое существо, выбрасывающее в стороны тонкие щупальца.

Вот и последние капли этой биомассы перетекли вниз, вот они уже у Троицкого моста…

– Теперь побежали, – Иван поднял тепловизор на лоб. – Быстрее!

Они рванули. Стук сапог и ботинок по мостовой, плеск воды. Мокрое эхо, отлетающее от пустых домов. Теперь диггеры бежали по Английской набережной. Если не сворачивать на мост, а двигаться прямо, то скоро они пробегут мимо мертвых судов: черный рыболовецкий, затонувший, весь из тупых углов, какое-то экспериментальное судно – Иван в прошлый раз подходил и видел надписи (хотя больше похоже на военный катер), желто-синий, весь такой игрушечный корабль с ржавыми ветками кранов… Иван забыл, как он назывался. Какой-то «Тони» или «Том»? Неважно. Впрочем, сегодня нам не туда.

Теперь к мосту. Быстрее!

Забежав, Иван поскользнулся на мокрых ступенях, начал падать. Вот придурок! В тепловизоре толком же не видать…

Блин. В последний момент выставил руки… Гранитная набережная толкнулась в ладони. Звяк! Прибор ударился о гранитный парапет, слетел с головы – старые ремешки не выдержали, лопнули. Иван поднялся, вокруг было все серое. Красота, блин. Уберфюрер уже стоял рядом, прикрывал. Остальные диггеры, тяжело дыша, подбежали и остановились.

– Ты в норме, брат? – спросил Убер, не поворачивая головы.

– Да, – Иван наклонился, поднял прибор. Окуляры треснули, точно. Приложил к стеклам противогаза – темнота. Отнял.

Выругался. Положил на парапет.

Вот и все. Недолго тепловизор проработал. Иван вздохнул. Придется по старинке.

Через мост прошли без приключений. Вышли на Лейтенанта Шмидта. У самого берега застыла, уткнувшись носом в каменный бок набережной, ржавая баржа с надписью… Иван прищурился…с надписью «Косино» на борту. За ней еще баржа, почти такая же. Но та уже почти погрузилась на дно реки, только кормовая надстройка возвышалась из темной невской воды.

Подводная лодка должна быть дальше. В последний раз он ее видел дальше по набережной в сторону Залива.

И она была на плаву, вспомнил Иван. Точно.

В серой вязкой темноте, когда вот-вот и рассвет, тихо плескалась невская вода. Иван оперся на гранитный парапет, перегнулся и посмотрел вниз. Набережная в растрескавшихся гранитных плитках, между ними даже ничего не пробивается.

Тихий плеск воды о камни. Черная, подкрашенная изнутри ненавистью, гладь Невы. Река несет свои холодные воды к Заливу, минуя мосты и мертвые набережные.

Едва слышный, скрежещущий звук справа. Это в стороне моря. От этого звука продрало спину, мурашки собрались в затылок и там забрались внутрь. Иван поежился. Чаячий крик. Сейчас, правда, чаек совсем не осталось. Какие-то летающие крокодилы, смотреть страшно.

Иван поднял голову. Крик снова ударил с высоты, заскреб по сердцу.

А слушать – еще страшнее.

Напряг глаза. Включать фонарь – это все равно что предложить зверью, обитающему на поверхности, ужин из пяти блюд с десертом и (Иван посмотрел на Красина внимательно) дешевой выпивкой. Но без фонаря в темноте не много увидишь. Особенно в такой туман.

Иван решился. Повернулся и знаками показал – налево, потом вниз. Они прошли мимо гранитного парапета, свернули на лестницу, спустились по ней к мокрой набережной. Теперь путешественники (искатели) стояли почти вровень с причалом. В сырой серой мгле Иван видел остатки белых надписей, что шли когда-то по периметру причала. Зеленый настил перед входом в пассажирский терминал был сейчас почти черного цвета…

Стекла терминала выбиты.

– Смотри, – сказал Уберфюрер. Дрожь в его голосе показалась Ивану странной. Иван обернулся, посмотрел в направлении вытянутой руки, вздрогнул от неожиданности. Хотя вроде примерно знал, что увидит.

Это было своеобразное ощущение.

Пятнисто-серая, в лохмотьях ржавчины, шкура подводной лодки, стальной барракуды вытянулась вдоль причала. Лодка стояла под углом к набережной, слегка заглубившись носом («Легкий дифферент на нос, – сказал Красин. – Если наполнить кормовые цистерны, все выправится. Только у С-189 все цистерны заварены на заводе после последнего ремонта…» Но Иван уже не слушал).

Рубка с надписью. Цифры белеют в полутьме, в белесых петербуржских сумерках. С-18… последняя цифра была не различима. Корпус лодки местами был в огромных белых пятнах – помет летающих ящеров.

– Плавучий музей, – сказал Уберфюрер, неизвестно к кому обращаясь. Повернул голову к Красину. – Получится у нас, брат?

Пауза.

Пока Красин думал, Иван смотрел на подводную лодку. Хорошо, что сейчас белые ночи, фонари можно не включать. Пора выдвигаться.

– Лейтенант, – окликнул он замершего Красина. Тот стоял, подняв плечи, высунув крупную голову в коричневом противогазе из ворота черной шинели и смотрел на лодку. – Пора.

– Да, конечно. – Красин встрепенулся, поднял СКС. Движением, выдававшим человека, не слишком привычного к оружию, повесил карабин на плечо. – Выдвигаемся.

Они подошли к краю набережной. Холодный усталый плеск невской воды, темнеющей между каменным краем и корпусом лодки, напомнил Ивану про последний заброс Косолапого. Нелепая глупая сцена смерти стояла у Ивана перед глазами – словно дубль кинохроники. Черная вода, бурлящая от множества тел, каменные ступени, бегущий из воды Косолапый… улыбающийся Косолапый…

Мелькнувшая тень. Росчерк красного. Черного. Падающий Косолапый. Словно улыбка стала свинцовой и потянула его вниз. Бамц. И мертвый диггер, лежащий на холодном влажном граните. Это было осенью.

– Вперед, – скомандовал Иван. – Держаться рядом.

Безумие.

Подводная лодка-музей пойдет своим ходом. А больше ничего вам не надо, господин лейтенант?!

Если с современными судами не вышло толку, почему бы не попробовать другой способ?

Иван приставил приклад к плечу, закрыл левый глаз. Посмотрел на лодку сквозь прорезь прицела. Отлично.

– Ну, с богом, – сказал он. – Первый пошел!

Иван спустился вниз, в отсеки. Луч фонаря плясал по переборкам, краникам и трубкам. Часть стен была завешана рамками с фотографиями – моряки на фоне лодки, лодка в походе, встреча на берегу. Радостные лица. Белые фуражки, черные робы.

Двигаясь с фонарем, Иван ступал по щиколотку в черной маслянистой грязи. За двадцать лет она загустела. Когда он поворачивал голову, луч выхватывал из темноты улыбающиеся лица тех, кто умер еще много лет назад. Они смотрели теперь на Ивана.

Лодка неплохо сохранилась. Видно, что все внутри было покрашено как раз перед Катастрофой, вещи расставлены по местам. Лодка-музей.

– Говорят, хозяином лодки был бывший подводник.

Иван вздрогнул.

«И услышал он голос из темноты…»

– Где вы?

Через мгновение из другого отсека вынырнул Красин, подсветил себе лучом лицо снизу. Бррр. Жутковатая, грубо вырубленная топором древняя маска. Красин усмехнулся.

– Я был в двигательном отсеке, – сказал он.

– И? – Иван в нетерпении шагнул вперед и напоролся на выступ. Какой-то пульт в сером металле.

– Могу утешить, – сказал Красин. Усмехнулся, коснулся рукой шинели – там, где во внутреннем кармане у него была спрятана фляжка с коньяком. – Если хотите.

– Спасибо, я как-нибудь сам, – отказался Иван. – Что с дизелем?

– Законсервирован.

Иван выдохнул. Ну, слава богу. Повезло.

– И, на наше счастье, очень основательно. Думаю, даже солярка в баках есть – хотя я бы не рисковал, если честно. С аккумуляторами хуже. За столько лет они должны были совершенно высохнуть. Думаю, мы их даже минимально зарядить не сможем. То есть, электродвигатели для нас бесполезны.

– Ну и что из этого? – Иван повел фонарем левее. Лицо Красина почему-то его пугало. – Дойдем на дизеле, а?

– Хорошая мысль… Осталось только его запустить.

Иван провел лучом еще дальше по переборке, потом выше. Дернулся так, что чуть не уронил фонарь. В первый момент ему показалось, что на него смотрит привидение. Суровый седой человек в черной морской пилотке. Иван беззвучно выматерился.

Призрак одного из кронштадских моряков? Потом понял – портрет. «Командир С-189 капитан второго ранга Гаврилин Д.Ж.» – надпись на рамке.

– Так что, командир? – спросил Красин. – Что будем делать?

Иван повернулся к моряку.

– Как нам запустить дизель?

Красин пожал плечами. За это движение Иван был готов его сейчас убить. Что, значит, не умеет?! На фига мы сюда вообще приперлись?

– Я знаю об этом только в теории, если честно, – сказал Красин. – Я же не судовой механик, а штурман… к тому же, двадцать лет без практики, сами понимаете. Но вкратце, у нас два варианта: сжатым воздухом или электростартером…

В темноте наверху завозились.

Потом вдруг грохнуло, по обшивке лодки загремело, словно уронили что-то железное. А потом потащили. Лодка покачнулась.

– Палево! – закричали сверху. Иван вскочил, быстро пошел к трапу. На воде под трапом было светлое пятно.

По лестнице скатился Кузнецов, глаза бешеные. Плюх – прямо в пятно.

– Там… там!

– Понятно, – сказал Иван. – Всем вниз, закрыть люки!

Бамм. Клац. Потом тишина. И снова: клац.

– Слышите? – спросил Кузнецов. – Там эти птички прилетели. Птеродактили чертовы. Штуки три. Расселись как у себя в гнезде. Что делать, командир?

Иван огляделся. Резиновые морды друзей, стекла окуляров. Кучи неизвестных приборов.

Лучи фонарей пляшут в брюхе лодки, отражаются в черной жиже под ногами.

– Работать, – сказал Иван.

В подлодке Иван разрешил снять противогазы – работать в них сложно. Лодка была закрыта во время Катастрофы и после, так что радиоактивной пыли не должно быть. Дозиметр Ивана показывал вполне божеский уровень.

Теперь диггер ждал, пока моряк разродится идеей.

– Конечно! – Красин поднял голову. – Можно прокрутить маховик – в инструкции по консервации говорилось, что так дизель можно случайно запустить… Если случайно можно, то и специально – не проблема. Только холодный он не заработает, наверное.

Дождался. Уже хорошо.

– Так в чем дело? – теперь Иван пожал плечами. – Согреем. Карбидка подойдет?

Они разогревали двигатель пламенем форсунки. Маслопроводы, топливная магистраль. Цилиндры.

– Пробуем, – Красин махнул рукой. – Раз, два… взяли!

Иван с усилием крутанул маховик. Давай, давай, пошел, родимый. Маховик поддался. Пошел медленно, внатяг, но пошел. Оно и понятно. Для начала надо разогнать по артериям и венам дизеля загустевшее масло, чтобы оно как следует смазало механизмы. Там еще и в цилиндрах смазка наверняка – как утверждал Красин. Стандартная процедура. Если, конечно, консервировали надолго… А если только на зиму, тогда нам повезло. Если бы Катастрофа случилась летом – можно было бы забыть про дизель. Без консервации он бы давно заржавел намертво.

Дизель чихнул и дернулся. Подчиняясь движению маховика, закрутился коленвал; потянул и толкнул за собой поршни. Густо смазанные застывшим маслом цилиндры нехотя поддались. Поршни двинулись, с силой выдавливая белесое густое масло из патрубков и клапанов. Еще раз. Еще. Не схватилось. Иван крутанул маховик. Но, пошла!

Возни с дизелем оказалась масса. Иногда Иван начинал думать, что все это напрасно, ничего не получится из их затеи…

Заранее продули систему водяного охлаждения и трубопроводы, чтобы удалить остатки консервирующего масла. Все работает. Единственное, соляра в баках передержанная, выпал мощный осадок – профильтровать его нет никакой возможности.

Выход предложил Кузнецов – Иван удивился простоте решения.

Взяли резиновый шланг и бросили в бак сверху. Более легкие фракции остались вверху, а вся грязь – внизу бака. Шланг подсоединили к трубопроводу. Ручным насосом подкачали солярку. Ручным же пустили масло. Черт его знает, что с ним… Впрочем выбирать не приходится.

Дизель чихнул.

Иван подумал: ну все – опять заново.

Ну, же. Ну!

Пот тек у Кузнецова по выпачканному маслом лбу, заливал глаза. Все перемазались в этой железной коробке по уши.

Еще раз.

Не схватилось…

– По моей команде, – сказал Красин. Бывший штурман преобразился. Вместо алкоголика перед ними был настоящий командир. Мандела ручным насосом пытался откачать за борт воду из лодки.

– Есть, по команде – сказал Иван.

Красин глубоко вдохнул, медленно выдохнул. Лихорадочный блеск глаз…

Ну, морская душа, выручай.

– Давай! – и дал отмашку.

Иван крутанул, Кузнецов крутанул. Дизель дернулся, чихнул, и вдруг – пауза – выстрелил! Задергался, точно в судорогах. Несколько раз неровно отсчитал удары… Сердце Ивана замерло, он ждал, практически не дыша… Ну, давай же, прошу тебя, давай!

Румм-румм-румм-румм.

Офигительный звук. Иван выдохнул.

Получилось!

Чувствуя ногами вибрацию корпуса лодки, Иван стоял и не верил. Они это сделали. Подводная лодка спустя двадцать лет вышла в свой последний боевой поход. И плевать, что балластные цистерны заварены и из штатного оборудования мало что работает.

А можем по два. Красин смотрел на диггера и улыбался…

– Командуйте, товарищ капитан, – сказал Иван.

– Лейтенант Красин командование принял. По местам стоять, с якоря сниматься, – приказал моряк, – поднять паруса. Полный вперед.

– Есть полный ход! – отозвался Уберфюрер.

– Кто-нибудь наверх… Нельзя, – вспомнил Красин, – а там ходовой мостик. Когда лодка в подводном положении, пользуются им. Как нам выйти из устья реки, даже не знаю…

Иван огляделся.

– А иначе как-нибудь можно?

– Можно, – сказал Красин, подумав. – Но это будет цирковой номер. Одноглазый ведет слепого, а тот упирается.

– То есть?

Красин ткнул пальцем в металлическую трубу, окрашенную в желто-серый цвет.

– Через перископ. Как в боевом положении. Причем поле зрения ограничено, потому что гидравлика пока не работает и повернуть его мы не сможем.

– О, – Иван почесал глаз, – и что мы увидим?

– Понятия не имею, – честно ответил Красин. Он шагнул к перископу. – Сейчас и узнаем.

По корпусу лодки заскрежетали чем-то острым. Когти? Иван почесал подбородок, затем лоб. Выходить наружу категорически не хотелось.

– Попробуем?

– Электрика пока не работает, аккумуляторы высохли, а перископ вручную не повернешь. На улице ночь – но белая. В принципе можно и попробовать. – Красин на мгновение задумался. – А чем мы рискуем? Врежемся в берег или в затопленную баржу. Фигня война. Поехали. Эй, парень, – он тронул Мишу за плечо. – Давай к штурвалу.

Иван посмотрел на моряка и усмехнулся. Хорош.

Кстати…

Иван прошел мимо застекленных стендов, нашел, что искал. Попробовал открыть шкаф, не смог, выдернул замок. Треск. Хрупкое плохое дерево расслоилось на щепки. Иван достал то, что находилось в шкафу и вернулся.

– Держи, – протянул он моряку черную морскую пилотку, принадлежавшую некогда, если судить по надписи, старшему помощнику командира С-189. Да и у командира была точно такая же.

Минуту Красин молчал, глядя на пилотку. Потом бережно расправил ее ладонями, надел.

Выпрямился. Тускло блеснула кокарда.

– Товарищ начальник экспедиции, – обратился Красин к Ивану. Голос его звучал хрипло от волнения. Он словно стал выше ростом. – Подводная лодка С-189 «Арго», – он улыбнулся, – к походу готова. Жду ваших приказаний. – Красин, торжественный и красивый, как жених, приставил ладонь к черной пилотке. – Докладывал командир лодки лейтенант Красин.

Все невольно выпрямились. Кузнецов прямо светился.

Торжественная пауза.

– Идем на Залив, – сказал Иван.