- Папа, а расскажи ещё про Поверхность.

- Верочка, я уже тебе рассказывал много раз. Подрастёшь, сама всё увидишь. Вот выучишься на учёного и пойдёшь исследовать свою поверхность. Или вот, Костик, уже совсем скоро сталкером станет, будет выходить и тебе всё рассказывать. Ему уже через два месяца пятнадцать будет. А я на поверхности уже давно был и совсем уже забыл – как там оно.

- Не-а. Костик сразу женится, не понятно что ли? Он уже с Лилькой своей целуется и дни считает, когда жениться можно будет, - я сама слышала. Он с Лилькой будет жить. И ей всё рассказывать будет. А со мной он и сейчас разговаривать не хочет.

- О чём с такой козявкой бестолковой и вредной разговаривать? Тебе в самую пору с Надькой общаться. – улыбаясь, отозвался Костя. Вера тут же задиристо выпалила:

- Сам ты козявка бестолковая. А Надька ещё и разговаривать толком не умеет.

Отец бросил на Константина недовольный взгляд, но ничего не сказал. Вера поджала губки и скорчила капризную гримасу, сделав вид, что обиделась.

Их посёлок назывался Мегабанк. Назывался так, потому что расположен был в подземном хранилище огромного банка под названием «МегаБанк». Массивное строение с глубоким и объёмным подземным хранилищем на Юго-Западе столицы – одна из задумок последнего Президента Беларуси. МегаБанк должен был стать финансовым оплотом страны в условиях надвигающейся угрозы. Никто не думал, что Последняя Мировая сотрёт в прах цивилизацию, а золотой запас, валютная наличность и другие ценности перестанут что-то значит для тех, кто выжил. Когда над Минском выросли ядерные грибы, МегаБанк едва успели достроить. И пустые хранилища стали прекрасным убежищем для трёх десятков человек.

По меркам Муоса жизнь в посёлке была спокойной и относительно безопасной. Метровые железобетонные стены делали Мегабанк непреступной крепостью. Попасть в Мегабанк можно было только через тамбур с двумя толстыми металлическими дверьми. Одна дверь вела наверх – в само здание бывшего банка. Вторая - в короткий туннель, сливавшийся с другими поземными коммуникациями Муоса, которых было так много построено в предвоенные годы. Тамбур соединялся с холлом – так мегабанковцы называли самое большое помещение своего посёлка. По двум сторонам от холла располагались помещения поменьше: квартиры, кладовые и мастерские жителей Мегабанка.

Картофельное поле мегабанковцев – распаханный ими же мёртвый сквер – находилось рядом со зданием банка, то есть практически рядом с их домом. И это позволяло быстро скрыться при появлении редких хищников, которым чудом удавалось пересечь добротное ограждение их поля. В этой части города не падали боеголовки, поэтому уровень радиации не был столь высок и не убивал так быстро, как на других сельхозугодьях. Взрослые мегабанковцы, одевшись в прорезиненные костюмы, два раза в день выбегали из здания Мегабанка, рассыпались по полю, в течении трёх часов обрабатывали его или собирали урожай и возвращались домой. Они научились это делать быстро и слаженно. В течении трёхчасовых вылазок никто не позволял себе передохнуть не секунды, но больше трёх часов на поле они не задерживались. Такой «щадящий» режим выхода на поверхность давал мегабанковцам надежду не «схватить» летальную дозу и дожить хотя бы до сорока.

Почти все взрослые выходили на поверхность и возделывали картофель. Отец Веры – ветеран Великого Боя Владимир Пруднич, на поверхность не подымался. Потому что он был инвалидом – во время сечи с ленточниками он потерял руку и ногу. И потому что он был администратором их посёлка, входящим в Республику. А последнее время ещё и потому, что он был одиноким отцом троих детей: пятнадцатилетнего Кости, десятилетней Веры и маленькой Надежды, которой недавно исполнилось два года. Их мать погибла четыре месяца назад.

Анастасия Пруднич ушла собирать слизней и не вернулась. Слизневый питомник находился недалеко, поэтому мегабанковцы не боялись ходить туда по-одному. После недолгих поисков её тело нашли в коллекторе. Кто-то её изрешетил ножом, оставив своё оружие со странной рукояткой в теле убитой.

Ещё день они ждали следователя. Тело убитой лежало на том же месте: Закон Республики запрещал нарушать обстановку места убийства до прихода следователя. Работы отменили, возле тела выставили охрану. Пруднич, разом постаревший лет на десять, не находил себе места. Помимо нестерпимой боли утраты изнутри его сверлила невыносимая жуть: знать, что его жена так и лежит в луже крови на холодном бетоне коллектора.

В семьях Муоса превалировало средневековое грубое отношение к женщинам. Но старый Пруднич относился к своей Анастасии с каким-то неестественным для подземелий трепетом. Он любил её настолько сильно, что отказался от второй жены. После Великого Боя, сократившего мужское население Муоса почти наполовину, Законом Республики сроком на двадцать лет было введено многожёнство. А для управленцев, к коим относился и Пруднич, право взять вторую жену и показать тем самым пример другим мужчинам, было негласной обязанностью. Но от второй жены он отказался наотрез, не смотря на согласие Анастасии, не смотря на откровенные сватанья вдов, не смотря на требования инспекторов.

Они сидели при лучине в своей просторной квартире. Костя возился возле Надиной кроватки, украдкой вытирая постоянно бегущие из глаз слёзы. Прудничу бы остаться одному, да приглушить образовавшуюся в сердце пустоту изрядной долей браги. Но он сидел на топчане рядом с Верой, прижимая к себе единственной рукой постоянно вздрагивающую от рыданий дочь.

- Ничего-ничего, Верочка. Мама не умерла. Мама ушла на небо к Боженьке. Она теперь с Ангелами. Ей хорошо, не больно, ни холодно, ни голодно. И когда-нибудь мы встретимся с нею. И мы будем каждый вечер молиться Боженьке за маму. И мама будет на небе молиться за нас.

- Мама не на небе, она в коллекторе лежит, ты же сам говорил. И ты её в землю хочешь закопать, а не на небо к Богу отправить.

- В коллекторе осталось тело мамино, а душа её уже у Бога. Она смотрит оттуда на нас и очень огорчается, что ты всё грустишь и плачешь.

Пруднич сам поднял голову к потолку, как будто хотел там, на небе, увидеть Анастасию. У них было почти настоящее небо, нарисованное Настей. После Великого Боя, люди Муоса по какому-то всеобщему наитию потянулись к примитивной форме искусства – разрисовыванию потолков и стен своих жилищ и общественных помещений. В Центре заработала целая мастерская по производству красок, спрос на продукцию которой был несоразмерен с достатком жителей Муоса. Разрисовать изнутри свою конуру, пусть коряво и неумело, пусть трясущейся от голода рукой, было делом принципа уважающего себя республиканца. Это был ещё один вызов беспросветной действительности; отчаянный плевок в душащий мрак подземелий. Творения большинства таких художников ужасали, или в лучшем случае смешили. Но Анастасия рисовала очень хорошо. Пруднич поначалу противился столь неразумной покупке: обменять почти полный мешок картошки на пять банок краски. Но, когда он увидел, в какую сказку Настя превратила их квартиру, сам застыдился своей скупости. Над входной дверью у них подымалось огромное красное солнце. Верх стен и потолок – голубое небо, кое-где с сиреневым отливом, с редкими кудрявыми облаками. Стены – это сказочный лес с избушками, серыми волками, чебурашками и прочими зверюшками, срисованными с иллюстраций из детских книжек, взятых в поселковой библиотечке.

Куда бы Пруднич не повернул голову, он везде натыкался глазами на что-то, что вопило о незримом присутствии Анастасии. Их просторная квартира в одну комнату была пропитана её заботой, тягой к красоте и умением создать уют, такими редкими в их голодном, жестоком мире. Скупой интерьер из четырех топчанов, самодельного стеллажа под самый потолок, стола и четырех стульев она сумела превратить в продолжение нарисованной на стенах сказки: ножки мебели были обкручены проводами в разноцветной изоляции; спинки стульев и кроватей раскрашены весёлыми цветами; тут и там свисала бахрома из распушённых ниток и отходов кожи. В этой яркой квартире, наполненной смехом, плачем и разговорами неугомонных детей, нельзя было быть несчастливым! И Пруднич, в который раз закусывая губу, тихо бесился от того, что просто вовремя не заметил десятилетий счастья, которые подарила ему эта женщина.

Воспоминания волнами захватывали сознание администратора, вызывая жгучую тоскливую истому в сердце. Вот он, молодой ходок-партизан в длинном кожаном плаще, солдатской каске, въезжает с другими ходоками на велодрезине на Площадь Независимости. Как и подобает ходоку, пренебрежительно хмуро общается с высокомерными и насмешливыми УЗ-3 и УЗ-4. Но на самом деле под его напускной угрюмостью скрывается натура жизнерадостного любопытного юноши. Его душа рвалась осмотреть всё, что есть на самой роскошной станции Муоса. На время торгов они заселились в гостиницу. Наспех перекусив, он выходит изучать станцию и окрестности. У него всего два часа – об этом неприязненно ему сообщил администратор гостиницы, в случае неприбытия - тревога. Трижды обежав все лавки, конторки, осмотрев термитники квартир и муравейники многочисленных переходов, как минимум два раза получив пинка от постовых в переходах, ведущих на запретные объекты Центра, Владимир не спеша возвращался назад. Он везде был, но в гостиницу возвращаться не хотелось.

Он спрыгнул с платформы на рельсы, решив пройтись по туннелю до ближайшего заслона в сторону Института Культуры. И тут же услышал плач и увидел автора этого плача. Автор сидела на рельсе, уткнув голову в колена и обхватив её руками. Владимир бы развернулся и пошёл, чтобы не мешать человеку. Но не смог из-за волос. Да, именно из волос. Он никогда не видел таких волос: у партизанок они обычно были обрезаны, немыты и не ухожены. А у этой девушки они были густыми, длинными. Они опускались до земли и прямо так и лежали на рельсах и шпалах. Он просто должен был увидеть лицо человечка, обладавшего таким чудом. Пусть бы она оказалась страшненькой, и он бы пошёл восвояси… Владимир неуверенно произнёс:

- Эй, ты-ы..

Плач прекратился, голова резко поднялась, и из-под водопада волос вынырнула симпатичная мордашка с заплаканными глазами и раскрасневшимся носиком. Мордашка, чмыхнув носом, совсем незлобно спросила:

- Тебе чего?

- Ну я это… иду тут… А ты тут плачешь…

- Да ты кто такой вообще?

- Я – Вол.

Вообще-то, Волом Владимира никто раньше не называл, да и потом называть никогда его так не будет. Это он прозвище себе сам такое придумал. У каждого ходока есть свое прозвище и Прудничу хотелось бы, чтобы его называли Волом. Но вслух он об этом никому не говорил – неуместно во вторую ходку, ещё не разу не достав из ножен меча, себе прозвища навязывать. А вот перед этой почему-то вырвалось само-собой. Девчонка, моргнув глазами, ответила:

- Настя.

- Так плачешь чего?

Но вместо ответа её головка снова брякнулась на колени и зарыдала. Владимир присел на корточки перед новой знакомой. Уходить он просто так, не дознавшись всего, не собирался. На её комбинезоне он рассмотрел цифру 6. Уровень значимости девушки его, конечно, не интересовал. Также как и девушку не интересовало партизанское происхождение незнакомца. Вытирая сопли и периодически чмыхая носом, Анастасия рассказала ходоку, что мать у неё – УЗ-3, врач. Она тоже хотела стать врачом и три года подряд сдавала какие-то тесты в Университет. Но каждый раз ей не хватало каких-то пару баллов. После первой неудачи её разжаловали в УЗ-6 и она вынуждена была уйти из квартиры матери в другую квартиру. Благо, устроилась санитаркой в госпиталь. Сегодня у неё был последний шанс, больше пересдавать ей не дадут.

Владимир слушал в пол-уха, не отрывая глаз от лица девушки. Ему ужасно хотелось потрогать её волосы, но позволить себе этого, он, конечно, не мог. Он, решив успокоить Настю, сказал первое, что пришло в голову:

- Ну 6-ой уровень тоже не плохо… У меня вот вообще никакого нету – и ничего… Вот… Даже девятого…

- Дурачок. Девятый только у мутантов в верхних помещениях.

Девушка чуть улыбнулась. А может быть Владимиру это показалось. И они разговорились. Рассказчик Владимир был не ахти какой, да и похвалиться ему было особо нечем. Поэтому он рассказывал про то, что знал от других: про змеев, лесников, шатунов и прочие страхи Автозоводской линии. Анастасия слушала его, раскрыв рот. До неё, конечно, доходили кое-какие слухи про этих кошмарных существ. Но рассказывали это её же ровесники, которые толком сами ничего не знали. Но теперь ей рассказывал это чуть ли не очевидец! И Владимир постепенно, но неуклонно, вырастал в её глазах. Через два часа для пятнадцатилетней Насти семнадцатилетний Владимир стал героем, невесть откуда свалившийся прямо к ней в этот туннель между Площадью Независимости и Институтом Культуры. Они не обращали внимания ни на время, ни на центровиков, проходивших мимо и косившихся на странную пару.

- Вот он!, - послышалось со стороны платформы. Владимир обернулся и увидел шедшую процессию. Визгливого администратора гостиницы, уже два часа назад заявившего местной службе безопасности о неявке из увольнительной партизана. Двух мордоворотов-центровиков в военных комбинезонах. И однорукого Митяя. Собственно, последнего Владимир боялся больше всех. Он, отходя, сказал Насте:

- Мне пора. Может быть ещё встретимся?

Девушка испуганно переспросила:

- Ты уже уходишь?

- Я тебя найду. В госпиталь приду и найду.

- Извини, я забыла, как звать тебя?

- Во… Владимир. Владимир меня звать.

Для того, чтобы унизительная сцена его бичевания не происходила на глазах Насти, он сам подбежал к приближающейся процессии и, не обращая внимания на визги администратора, ловко увернувшись от хватки мордоворота и стараясь не смотреть в глаза Митяя, быстро пошёл в направлении гостиницы.

В гостинице они пробыли ещё два дня. Митяй лишил Владимира увольнительных. Ему оставалось только сидеть и восхищённо рассматривать запечатлевшийся в памяти образ необыкновенной девушки с великолепными волосами. Когда они уходили с обозом обратно в партизанские лагеря, Владимир обшаривал глазами платформы, ища Анастасию, но её нигде не было.

Через две недели с новым обозом они пришли в Центр. Митяй отпустил Владимира в увольнительную, многозначительно продемонстрировав ему сжатый кулак здоровой руки. Владимир бежал в госпиталь. Подловив какого чернорабочего с семеркой на куртке, он стал расспрашивать про санитарку Анастасию. Тот хотел от него убежать, когда это не удалось, пытался увильнуть от ответа, но, видя настойчивость Владимира, злорадно заявил:

- Да наверху твоя девка. Сразу как с тобой пообщалась, ей за предательство и связь с иностранными агентами присвоили почётный девятый уровень и отправили картошечку полоть.

Он проклинал тот день, когда спрыгнул в этот злосчастный туннель. Владимир, не обращая внимание на оскал чернорабочего, поплёлся в гостиницу. Нет, прекращение ещё не начавшегося общения с центровичкой его бы сильно не расстроило. Но до конца жизни знать, что из-за своего сумасбродства он фактически убил мучительной смертью не в чём не повинную девушку… С этим он просто не сможет жить. Он побежал и, ворвавшись в гостиницу с юношеской горячностью бросился к Митяю, сумбурно рассказал ему обо всём и потребовал немедленного спасения Анастасию. Митяй хладнокровно ответил:

- Даже и не думай об этом! Всё! До ухода из Центра никаких увольнений. А вернёмся на Тракторный, подумаем, стоит ли тебе вообще ходоком быть.

В этот день у Владимира закончилась юность. Его мысли в бешеной скачке носились по кругу, раздирая душу на куски и изматывая её от осознания своего бессилия. Он не хотел бы об этом думать, но сознание само дорисовывало ужас пребывания хрупкого прекрасного создания в логове мутантов. Он не мог этого допустить, этого просто не должно было быть.

Они снова возвращались в лагеря. Прошли Нейтральную. Помогли нейтралам закатить на место бронедрезину. Решение родилось спонтанно. Владимир кинулся обратно, к бронедрезине. Протиснулся в узкую щель между бронёй и стеной туннеля.

Догадавшись, в чём дело, Митяй бросился за ним, пытаясь схватить за руку. Нейтрал с бронедрезины удивлённо спросил:

- Малой, ты чего?

- Я хочу стать нейтралом.

Митяй, несвойственным ему почти ласковым голосом, как будто больному, говорил:

- Владимир! Вернись. Ещё не поздно. Давай пойдём домой и всё забудем. Не горячись.

- Нет, Митяй. Я всё решил. Я остаюсь с нейтралами. Прости.

- Ты понимаешь, что это – дезертирство. Возврата обратно не будет.

Нейтрал с бронедрезины примирительно поддержал Митяя:

- Пацан, ты слушай, что командир твой говорит. У нас, знаешь ли, ничего хорошего нет. Лучше иди домой.

Владимир поднял голову. Митяй, изловчившись, схватил его за руку и сильно потянул назад. Пруднич, понимая, что с Митяем ему не тягаться, крикнул нейтралам:

- Я хочу быть нейтралом!

Сверху без воодушевления спросили:

- Ты уверен?

- Да!, - ещё громче крикнул Владимир.

Не хотя, нейтрал обратился к командиру Ходоков:

- Извини, Митяй. Сам Конвенцию знаешь: каждый желающий стать нейтралом имеет право им быть. С этим ничего не поделаешь. Пацан сделал свой выбор.

Митяй отпустил хватку и, ничего больше не говоря и не оборачиваясь, пошёл к велодрезинам.

Владимир стоял в главном доте Нейтральной – апартаментах атамана Головы. Он рассказал ему историю своей встречи с Анастасией и то, как стал невольным виновником её казни. Голова не особо вслушивался в рассказ молодого партизана и совсем не проникся его идеями. Он вяло спросил:

- Ну и что ты хочешь?

- Помогите её освободить и забрать сюда!

- Ты дебил или прикидываешься? Из-за какой-то бабы, пусть молодой и смазливой, я должен нарушить Конвенцию и объявить войну Центру? У меня что, врагов не хватает? Вот только центровиков в их число приписать осталось для полного счастья! Чтобы Нейтральную раскатали; а меня, да и тебя-дурня, из-за этой целки твоей к мутантам отправили! Охеренная перспектива!

Волна отчаяния вмиг вскипятила кровь и без того находившегося на пределе Пруднича. Он, стиснув кулаки, в два шага подошёл к массивному люку дота:

- Я сам пойду!

- А вот это – правильно. Подожди-ка.

- Что – правильно? – остановившись, спросил Владимир.

- То-то и правильно, что ты ещё – не Нейтрал. В нейтралы мы тебя ещё не посвятили и ты можешь делать всё, что хочешь. Это нейтрал, по Конвенции, не может нападать на её членов. А ты пока что рискуешь только собой. Сдохнешь, так сдохнешь. А приведёшь центровичку свою – милости просим: обоих тогда в Нейтралы и посвятим.

Пруднич молчал, не понимая к чему клонит атаман.

- Мне: что твои браты-партизаны, что центровики, что американцы – все по боку. Вот поэтому я тебе могу, как бы невзначай, помочь в твоём деле. Например, продать в кредит, в счёт будущих твоих заслуг, кое-какую амуницию; подсказать кое-какие входы-выходы. И, кстати, на Нейтральной сейчас два мужичка ждут посвящения в нейтралы. Они такие же вольные птицы, как ты. Пойдут с собой – их дело - не-нейтралов удерживать не имею никакого права.

Владимира подташнивало – радиация пробивалась через марлевые фильтры и прорезиненную ткань. На поверхности он был в первый раз. От бесконечной бездны неба кружилась голова. Было жарко. Они прошли два квартала. Вернее проползли по руинам. С Нейтральной на поверхность с ним вышли двое: центровик-повстанец с Института Культуры – Николай Окуневич. Экс-центровик предпочитал, чтобы его называли только по фамилии. После подавления революции, он в течении нескольких лет блуждал по переходам, чудом остался жив, и, насытившись голодной свободой, пришёл на Нейтральную. Вторым был беглый раб с Америки по имени или кличке Бони. Первый ненавидел государственный строй Центра, второй – рабство. То есть никаких предрассудков насчёт нападения на центровиков они не испытывали. Но с Владимиром они пошли неохотно. Просто атаман «порекомендовал» им помочь пацану таким тоном, что отказать они просто не могли.

Они карабкались по руинам домов. Проще было идти по улицам, превратившимся в лесные заросли. Но Атаман, не раз предпринимавший такие вылазки, не рекомендовал это делать. Человек в лесу был беззащитен перед кишевшими там тварями. Поэтому безопаснее было пробираться по руинам, подальше от деревьев и высоких кустарников. Но даже на расстоянии чувствовалась чудовищная враждебность серо-зелёной, коричнево-зелёной растительности и населявших её тварей. Дважды им надо было пересекать улицы. Они искали прогалины в зарослях, карабкаясь сотни метров вдоль улицы по относительно безопасным руинам. При проходе по одной из таких прогалин, из леса молниеносно выбежал ящер. Чудище метровой длины вяло раскрыло пасть, но к людям приближаться не стало. Владимир подумал, что будь он один, монстр вел бы себя более смело.

Они шли к «Динамо» - стадиону, превращённому центровиками в плодородную плантацию, защищённую со всех сторон брустверами обваливающихся трибун. К самому стадиону под землёй центровики прокопали подземный ход.

Они шли почти наугад. Голова рассудил, что центровики не такие дураки, чтобы разбрасываться рабами. Хрупкую девчонку они вряд ли направят на открытую плантацию. На такие направляли обычно мутантов и более крепких репрессированных центровиков. Чтобы они могли при случае сами защититься он набегов врагов и хищников. Поэтому, скорее всего, «соплячку» надо искать в амфитеатре «Динамо». Владимиру оставалось надеяться, что атаман не ошибся.

К стадиону они решили пробираться со стороны квартала по улице Ленина. В других местах вокруг стадиона вздымался высокий лес и только здесь было относительно чистое пространство, до самого вала амфитеатра. Появления людей охранявшие амфитеатр УЗ-8 боялись меньше всего, а поэтому именно этот участок стены практически не охранялся – дозорных на нём не было. Дозорные стояли там, где могли появиться хищники – со стороны леса.

Владимир и его спутники подбежали к стене стадиона и по полуразрушенной кладке стали карабкаться вверх. Забравшись на гребень, Владимир посмотрел внутрь. Он увидел огромное поле, расчерченное ровными лоскутами. Было время прополки. Четыре десятка рабов УЗ-9, скованные цепями друг с другом, выстроившись в шеренгу, шли с тяпками вдоль зелёных картофельных рядов. За ними вяло топтался только один надсмотршик УЗ-8, на стенах – трое постовых. Под гермолюком выведенного на средину поля подземного хода прячется от ненужных доз радиации ещё с пять-шесть надсмотрищиков. Они появятся по первому сигналу тревоги.

Пока что им везло. Втроём они юркнули на трибуны и быстрым шагом стали спускаться вниз – прямо к группе рабов. Надсмотрщик увидел их приближение и поднял арбалет.

Центровик Окуневич с нарочитой грубостью произнёс:

- Эй, ты на кого арбалет подымаешь, недоделок. Не видишь – инспектора идут.

В тяжёлых мозгах мутанта вяло двинулся мыслительный процесс. Что-то ему подсказывало бессмысленность сообщения о появлении здесь трёх инспекторов. Но недавно начертанная чётвёрка на груди говорившего, шедшего в сопровождении двух «пятёрок», заставили его неохотно опустить арбалет.

Караульные, которые стояли на стенах, насторожились. Они все с удивлением рассматривали непонятно откуда появившуюся тройку центровиков.

Они медленно подходили к надсмотрщику. Неестественно маленькую голову широкоплечего, горбатого мутанта, скрывала защитная маска, крупные затемнённые очки и ватиновые фильтры. Но по тому, как он переминался с ноги на ногу, сильно сжимал в своей руке арбалет, можно было догадаться: ещё чуть-чуть и нервы мутанта не выдержат. Надменным, но спокойным тоном Окуневич излагал заранее придуманную легенду:

- Я – инспектор сил безопасности. По полученной информации среди этой группы УЗ-9 есть девушка-ленточница. Мы должны проверить всех УЗ-9, найти её и доставить в лабораторию для исследований.

До этого молчавший мутант недовольно прогундосил:

- Фо фтаршим рефайте.- и направился в сторону люка.

Окуневич выстрелил в мутанта, стрела вошла ему в затылок, убив насмерть. Тут же закричали надсмотрщики, стоявшие на брустверах. Они уже бежали, спускаясь к полю.

Владимир крикнул растянувшимся по полю УЗ-9:

- Настя!

Никто не отозвался.

- Анастасия.

Одна фигурка на самом краю поля, обтянутая грязным комбинезоном, опираясь на тяпку разогнулась. Владимир подбежал к ней.

- Меня когда-то звали Настей. Теперь я – Шавка. Такое имя дал мне господин Дракон.

Владимир не узнавал этого сиплого слабого голоса. Он подбежал к девушке и на секунду приподнял её очки. Глаза узнал: серые, немножко раскосые. Только теперь их обрамляли синюшные кровоподтёки.

Девушка была прикована к общей цепи. Она стояла крайней в ряду. Наверное надсмотрщики меньше всего опасались её побега.

- Как снять цепь?

- Ключи у господина Дракона.

Охранники уже сбегали с трибун на поле. Скоро они будут на расстоянии прицельного выстрела из арбалета; или еще хуже – смогут вызвать тех, кто сидит за люком.

Бони дёрнул Владимира за плечо:

- Давай, партизан. Стреляй, у вас это лучше получается.

Владимир кивнул. Он снял с плеча свой арбалет и стал целиться. В середину отверстия трубки-прицела он словил жирную цифру восемь на комбинезоне приближающегося надсмотрщика. Плавный спуск. Стрела вошла как раз в середину верхнего круга восьмёрки.

Окуневич выстрелил во второго надсмотрщика. Промах. Владимир быстро перезарядил арбалет. Прямо над головой пролетела стрела. Мутант целился именно в него.

Прицеливание и спуск. Не так удачно. Попал в плечо. Мутант схватился рукой за торчащую стрелу, одновременно пятясь назад. С другой стороны уже целился третий надсмотрщик.

- На землю! – крикнул Владимир всем, но переживал он только о Насте.

Рабы упали на землю среди картофельных рядов, громко брязнув цепями. Окуневич и Бони сделали по выстрелу. Они были плохими стрелками, в отличии от целившегося в них надсмотрщика. Бони согнулся от впившейся ему в бок арбалетной стрелы. Владимир снова выстрелил и второй надсмотрщик, глухо ухнув, упал на землю.

Раненый в плечо мутант понял, что перестрелку со снайпером ему не выиграть. Он побежал к люку, одновременно крича и зовя на помощь засевшее там подкрепление. Окуневич бросился за ним. Владимир обратился, громко крича, к подымающимся с земли УЗ-9.

- Вы свободны. Мы – с Нейтральной. Идёмте с нами. У нас мало времени, идёмте.

Секундное молчание, а потом слабые голоса:

- Мы боимся…

- Мы не дойдём…

- Я слишком слаб…

- Я и так скоро умру…

- Лучше умереть здесь…

В отчаянии Владимир сделал то, о чём в дальнейшем и он и Анастасия старались не вспоминать. Он подбежал к тощему рабу, который был прикован к Анастасии, схватил его левую руку, от которой шла цепь к правой руке Насти, и гробовым голосом спросил:

- Ты идёшь с нами?

Тощий медленно покачал головой.

Владимир в секунду выхватил из ножен меч и, размахнувшись, отрубил рабу большой палец у самого основания. Рывком дёрнул кольцо цепи, и она с глухим хрустом соскочила с руки раба.

Анастасия вскрикнула:

- Нет.

Не обращая внимание на её протест, а также на вопли и проклятия раненного, он схватил за цепь у самой руки Анастасии и потащил её за собой.

- Уходим.

Окуневич убил убегавшего надсмотрщика и уже возвращался назад. Но сидевшие за люком услышали призывы о помощи. Пять надсмотрщиков выбежали на поверхность. Окуневич схватил ослабевшую девушку за другую руку и они втроем побежали в сторону трибуны, с которой спустились на поле. Бони отставал.

Преследователи сразу же разрядили свои арбалеты. Но на бегу им не удалось хорошо прицелиться – не одна стрела не попала в убегавших. Когда они забегали на трибуну, Пруднич оглянулся. Надсмотрщики бежали только с мечами и дубинами, арбалеты они побросали, надеясь вскоре достигнуть беглецов.

Бони почти перешёл на шаг. В середине подъёма трибун Окуневич остановился и крикнул:

- Бони. Отстреливайся. Потом догонишь нас.

Окуневич знал, что «потом» для Бони не будет. Об этом догадывался и Бони. Он остановился, сам себе кивнул, и устало сел на растрескавшееся от времени сидение. Медленно вскинул к плечу арбалет и прицелился в надсмотрщиков.

Когда они достигли вершины трибун, Владимир ещё раз посмотрел вниз. Двое надсмотрщиков обегали Бони с разных сторон. Трое возвратились на поле за брошенными арбалетами. Дальше на поле стоял двухголовый мутант, наблюдавший происходящее. Больше Бони он никогда не видел, но он задержал центровиков и дал им шанс спастись.

Они пришли на Нейтральную. Через неделю из Центра пришли военные и следователь. Они убедились, что Бони, Окуневич и Пруднич не числились нейтралами на момент нападения. Формально нарушения Конвенции не было и они ушли. Правда старший военный злобно сказал усмехающемуся Голове, что доложит Учёному Совету о необходимости пересмотра Конвенции. Но дальше пустых угроз дело не пошло.

Владимир и Анастасия поселились в одном из пустующих дотов. Две недели в верхних помещениях Центра подорвали её здоровье и враз размазали в ничто её детские мечты и мысли. Симпатичную длинноволосую девушку присмотрели себе начальники надсмотрщиков УЗ-8 – сиамские близнецы, считавшие себя одной личностью и называвшиеся Драконом. Ей предложили стать постоянной любовницей. За это обещали освободить от вылазок наверх. Когда Настя отказалась, её избили и изнасиловали, заставили отзываться на унизительную кличку «Шавка» и изгнали к другим УЗ-9.

УЗ-9, брошенные на самое дно социальной лестницы Центра, быстро скатывались к дикости. Обычным делом в их общинах были жестокость и убийства, полигамия и извращения. Слабенькую и миловидную Анастасию ждала страшная участь. Но за неё заступился один УЗ-9. Это был казнённый учёный-медик, отказавшийся участвовать в экспериментах по выведению морлоков. Его так и называли – Профессор. Он лечил соплеменников, насколько это было возможно при почти полном отсутствии лекарств и медицинских инструментов. И за это его уважали. Нарушить запрет Профессора трогать девушку не решался никто из УЗ-9. Профессор ничего от неё не требовал взамен, хотя спали они рядом. И что им двигало, для Насти так и осталось загадкой. Именно он стоял на поле в цепи рядом с Настей и именно ему Владимир отрубил палец.

Сидя, обнявшись, в своём тесном доте, они решили больше никогда не вспоминать того, что произошло с момента их встречи до момента их прихода на Нейтральную. И они никогда об этом больше не говорили, и почти никогда не думали.

Нейтральная не стала для Владимира родным домом. Злобные и постоянно конфликтующие между собой жители станции-форта, становившиеся одним народом только на время нападений, были очень не похожи на шумных и дружных партизан. Особенно тяжело было Владимиру наблюдать постоянно проходившие мимо родные партизанские обозы. Он бы хотел их вообще не видеть, но это было невозможно: каждый нейтрал должен был заступать в дозоры возле бронедрезины и у ворот в Большой Проход. В первый раз в таком дозоре, встретив своих ходоков, он спрыгнул с дрезины и выбежал к ним на встречу, радостно приветствуя друзей. Митяй от него отвернулся. Никто из ходоков не протянул ему руки, как будто не видели и не слышали Владимира. Для них он был дезертиром.

Надвигались ленточники. Настя была беременна и их кокон хрупкого счастья обволакивала чёрная давящая угроза, запах которой он чувствовал почти физически.

Потом через Нейтральную прошёл странный обоз, в сопровождении людей, назвавшихся москвичами. А ещё через несколько месяцев на станцию пришёл монах, назвавшийся Посланным. Кто был этот человек и был ли он человеком вообще, осталось загадкой. Но его дар говорить простыми словами о великих вещах, оправдывали данное ему имя. Пруднич, как сейчас помнит себя и Настю, стоящих на одном колене и в едином порыве со всеми жителями Нейтральной приветствующих Посланного.

Он вспомнил Настю, когда пряча слёзы, сидя у него на коленях и держа на руках месячного Костика, шептала ему неизвестно где услышанные ею заговоры от смерти. Она провожала его на Последний Бой.

Он помнит гараж и строй, в котором стояли почти все мужчины Муоса, чувствуя себя непобедимой силой, монолитом, о который непременно разобьётся нашествие людей-червей. Потом был Последний Бой, который позже назвали Великим Боем. Сознание Владимира, заботясь о его психическом здоровье, прикрыло туманной вуалью память о длившемся сутки кровавом кошмаре. Также смутно он помнит лицо усталого Мясника, быстро и неаккуратно зашивающего ему кровоточащие обрубки руки и ноги, матерясь в ответ на его просьбы уколоть опий.

Потом возвращение к Насте. Он быстро научился ходить на протезе. Быстро утратил чувство неполноценности из-за увечья, потому что оказался одним из немногих выживших и одним из многих калек.

Потом Нейтральная вошла в Республику. По призыву Республики он, Анастасия и Окуневич, собрав небольшую группу добровольцев, заселили освобождённое от ленточников поселение Мегабанк, администратором которого был назначен Пруднич. Жизнь у них была не сытая, но относительно спокойная. И оглядываясь назад, Пруднич понял, что жили они в общем-то счастливо, честно трудясь и рожая детей.

Пруднич был не только руководителем посёлка. Он также являлся единственным священником их поселения. Пройдя двухнедельный курс в монастыре, он получил право на ведение церковных служб и таинств. Мегабанковцы выходили на молитву и принимали причастие от Пруднича, на время становившегося отцом Владимиром, но исповедоваться к нему не шёл никто. Потому что он был для них «в доску» своим, да и без исповеди знал недостатки каждого из них.

Когда все взрослые посельчане уходили наверх, Пруднич становился учителем и воспитателем. Девятеро ребят разных возрастов собирались в холле, чтобы получить от Пруднича те немногое знания, которые он получил за три года учёбы в Партизанской школе. К этому скромному багажу Пруднич старался кое-что добавить в ходе самообучения, самостоятельно читая и истолковывая на свой лад малопонятные для него учебники.

Пруднич не был талантливым учителем, и его ученики не проявляли особых рвений к овладению новыми знаниями. За исключением одной ученицы – его собственной дочери Веры. Она, открыв рот, сидела на всех уроках, внимательно слушала своего отца, аккуратно выводила на обратной стороне серых банковских бланков буквы и цифры. Вера цыкала на других учеников, которые шумели и отвлекались на уроках. И даже один раз подралась с Колькой, который передразнивал её отца. Она зачитала до дыр все учебники в их скудной библиотеке; выкачала из отца все его знания и заваливала его кучей вопросов, на которые он просто не знал ответов. В своих мечтах Пруднич видел Веру студенткой Университета; а потом - великой учёной в одной из уютных лабораторий Центра, создающей средства для спасения Моуса.

Вера обожала рассказы отца про Поверхность. Вот на эту тему бывшему партизанскому ходоку было, что рассказать. Он рассказывал ей про огромные строения, удивительные растения, кошмарные животные и про прекрасное, высокое, голубое небо. И Вера готова была его слушать бесконечно. Однако сейчас она думала только про маму. Ей казалось, что маму на небо насильно тащит за руку Бог, а за ноги её пытаются укусить те кошмарные чудовища, о которых рассказывал ей отец.

В этот момент дверь их квартиры открылась, вбежала запыхавшаяся дозорная Нина – вдова из соседней квартиры. Взрослых мужчин в посёлке было всего восьмеро, поэтому дозор к единственному входу в Мегабанк перекрывали и женщинами. Да и никакой опасности пребывание в таком дозоре не несло: через массивные двери в холл всё равно никто проникнуть не мог. Вера не любила Нину за то, что она не раз недвусмысленно набивалась в число жён администратора. А Нина взволнованно протараторила:

- Аркадьевич, там это. Следователь из Центра.

Несмотря ни на что, слово «следователь» даже видавшего виды Пруднича заставило вздрогнуть. Об этих сверхлюдях ходили легенды. Их боялись и уважали. Они были наделены огромными полномочиями и обладали почти сказочными способностями. Они были лишены страха и равнодушны к голоду и боли.

Пруднич неуклюже встал, и суетливо, опираясь на палку и заваливаясь на корявый протез, покульгал к двери. Ему на миг показалось, что следователь каким-то чудом может вернуть ему его жену. Вере передалось настроение отца, и она тоже поднялась с кушетки. Следователь совсем не был страшен, как это рисовали старшие ребята в своих рассказах. Среднего роста, худой человек, с суровым, словно вылитым из стали, неподвижным лицом. На вид - лет сорок пять. Тёмно русый, с сединой на висках. Одет просто, как обычный житель обычной станции: серая укороченная матерчатая куртка, серые широкие брюки, затянутые на лодыжках. Вот только сапоги были необычные – высокие из прорезининой материи – они позволяли передвигаться беззвучно. За спиной – ножны с двумя короткими мечами и рюкзак. Об этих рюкзаках тоже ходили легенды. Говорили, что там лежат сложные, почти волшебные приборы и инструменты, при помощи которых следователи узнают Истину.

Следователь, не поздоровавшись, спокойным властным тоном обратился к Прудничу:

- Идём к месту происшествия. Подробности сообщите там.

Следователь развернулся и вышел, не заботясь о том, успевает ли за ним инвалид.

Следователь осматривал труп и местность возле убитой не больше часа. Два спецназовца, сопровождавших следователя, Пруднич и другие жители Мегабанка стояли вдалеке. Им было видно мерцание фонарика следователя, который то нагибался, то подымался, что-то изучая и осматривая. Следователь ничего не писал. Всю информацию следователи складировали исключительно в своей памяти. Потом он подошёл к сопровождавшим и сообщил:

- Осмотр закончен, можете хоронить.

Кто-то из Мегабанковцев спросил:

- Что там?

Следователь невозмутимо ответил:

- До приведения приговора в исполнение вся информация по происшествию - тайна следствия. Мы уходим.

Пруднич растерянно спросил:

- Как уходите? Куда?

- Приводить приговор в исполнение. Вы остаётесь здесь. Из селения никто не выходит до моего разрешения.

- А если вы не вернётесь?

- Это маловероятно. Но и в этом случае вы не выходите из посёлка до прихода другого следователя, который будет выслан, если я не представлю рапорт в течении недели.

Командор посёлка Окуневич, который отвечал за оборону селения и был негласным заместителем Пруднича, неуверенно спросил:

- Но вас только трое. Мы можем пойти с вами?

Следователь приглушенно ответил вопросом на вопрос:

- Кто-то не понял, что я сказал?

- Мы сделаем так, как вы скажете, следователь, - вмешался Пруднич, - только найдите тех, кто это сделал.

Следователь едва заметно кивнул, развернулся и, не попрощавшись, ушёл вместе со спецназовцами.

На следующий день, после похорон, все собрались в холле, бывшем одновременно столовой и залом совещаний, гостиной и гостиницей для гостей, церковью, учебным классом и библиотекой. Теперь это было местом поминок. На столах варёная картошка в кожуре, вяленые слизни да бутыли с брагой – нехитрая пажить Мегабанковцев. Стандартные слова, тихий разговор. Вера сидела на лавке, на своём месте – там, где она всегда сидела во время праздников. Только вот мамы не было. Вера не притронулась к еде. Она косилась на пустое место на лавке, между ею и отцом – там раньше всегда сидела мама. Иногда Вера бросала злобные взгляды на тётю Нину. Молодая вдова, которая и при жизни не могла пройти мимо её отца, вырядилась на поминки, как на праздник, распустила волосы. Она через чур назойливо успокаивала её отца, то и дело ложа руки ему на плечи и с неестественным сочувствием пыталась «приголубить» детей администратора посёлка. А старый Пруднич ничего вокруг не замечал. Он выпивал подливаемую ему Ниной брагу и замирал, уставившись на нетронутый стакан с лежащими рядом картофелинами – для его жены.

Мегабанковцы подпили, и теперь гул голосов стал громче. Кто-то вспоминал эпизоды из жизни жены администратора, а кто-то разговаривал уже на совсем посторонние темы. Дети начали шалить. Костя подсел к Лизе, они беседовали о чём-то серьёзном, хотя вряд ли о его погибшей матери. И если бы не угрюмый администратор, да его мрачная дочь, всё походило бы на обычный совместный вечер жителей посёлка.

Вдруг дозорный сказал одно лишь слово, которое вмиг погрузило холл в тишину:

- Следователь.

Кто-то повставал со своих мест, Пруднич поднял голову.

Следователь вошёл в сопровождении тех же спецназовцев. Остановившись, он, как всегда не здороваясь, монотонным канцелярским голосом сообщил:

- Именем Республики! Оглашается приведённый в исполнение приговор. Вчера мною получено сообщение о гибели гражданки Республики, жительницы поселения Мегабанк Анастасии Пруднич. В сопровождении двух солдат особого отряда Республики мною осуществлено выбытие на место происшествия. При осмотре были установлены явные следы ритуального убийства, указывающего на причастность к нему членов секты так называемых чистильщиков. Признаки этого: крестообразное нанесение пяти ударов ножом: в шею, пах, обе груди и в солнечное сплетение убитой и оставление ритуального ножа в ране в области живота. Осмотром трупа установлено, что раны – прижизненны, и причинили потерпевшей тяжёлые предсмертные страдания. На месте обнаружены средства связывания и кляп, а также следы обуви. В соответствии с параграфом 19 мною организован поиск сектантов. Средства и методы поиска составляют государственную тайну, оглашению не подлежат и будут мною изложены в письменном рапорте руководству Республики. В действиях преступников содержится состав преступления, предусмотренного пунктом 12 параграфа 447 – ритуальное убийство с особой жестокостью. В связи особой опасностью преступников, а также в виду отсутствия доказательств их принадлежности к гражданству Республики, в соответствии с параграфом 237 я заочно вынес в отношении них смертный приговор, исполнение которого принял на себя лично и поручил двум сопровождавшим меня солдатам особого отряда. В течении 16 часов нами была обнаружена группа сектантов в количестве шести человек. В ходе скрытого наблюдения была установлена их причастность к убийству гражданки Пруднич, так как детали преступления они обсуждали между собой. Приговор до оглашения был приведен в исполнение. Приговорённые оказали сопротивление, что лишило их права на выбор способа казни. При осмотре казнённых установлены дополнительные доказательства их причастности к убийству: наличие ритуальных ножей, совпадение следов обуви с обнаруженными на месте происшествия, обнаруженные при посмертном обыске вещи убитой. В соответствии с параграфом 239, требующем при наличии возможности предоставлять в распоряжение родственникам убитых головы казнённых, мною осуществлено расчленение трупов…

постапокалипсис на: http://www.bookflash.ru

Один из спецназовцев бросил к ногам Мегабанковцев завязанный мешок, по контурам которого было видно, что в нём лежат круглые предметы. Мешковина пропиталась кровью. Несколько женщин и детей, оказавшихся ближе других к казнённым, отшатнулись от чудовищного трофея. А следователь бесстрастно продолжал:

- В соответствии с параграфом 184 вам, потерпевший, предоставляются на опознание вещи убитой.

Следователь, переступив мешок с головами, подошёл к столу, небрежно стряхнул разбросанные на нём картофельные лупины и на освободившееся место высыпал из пакета деревянный крестик на бечёвке и латунное обручальное кольцо.

- Это её вещи?

Пруднич рассеянно ответил:

- Её, кажется… Да, конечно, это вещи моей Насти – я узнаю их.

- Вещи убитой остаются вам. В соответствии с параграфом 254 вы имеете право на реквизицию имущества казнённых: одежду, обувь, аксессуары, ручная кладь. Солдаты объяснят, где найти трупы…

- Не нужны нам их вещи.

- Отказ принят. С настоящего момента ограничение на выход из вашего посёлка снимается. Однако, обязан предупредить, что чистильщики могут придти снова. Возможно, в их маниакальные планы входит полное уничтожение Вашего посёлка. В своём рапорте я изложу о необходимости проведения операции по их уничтожению в этой части Муоса, но когда власти Муоса примут такое решение и примут ли его вообще – я не знаю. Настоятельно рекомендую покинуть эту территорию до уничтожение клана чистильщиков. До ухода из посёлка принимайте исключительные меры предосторожности. Всё. Оглашение приговора окончено. Именем Республики.

Следователь и его два спутника повернулись и пошли на выход из хранилища. Недоумённые посельчане молча смотрели им вслед.

Владимир Пруднич кое-что слышал о чистильщиках – подобную информацию ему, как администратору, передавали из Центра. Чистильщики – так себя называли члены секты, родившейся сразу после Великого Боя. По слухам, основал её офицер-Партизан, переживший эту кошмарную битву с ленточниками. Возможно, ужас этой схватки оставил неизгладимый след в его сознании. Бросившись в религию, посредством психопатичных умозаключений он пришёл к выводу, что его миссия – уничтожить всё население Муоса, после чего убить и себя. О том, что Последняя Мировая – это предсказанный Библией апокалипсис, - думали многие. Но основатель клана чистильщиков пошёл дальше: он считал, что скрывающиеся в подземельях – грешат, противясь воле свыше, порешившей свести счёты с человечеством. И наступление рая на земле возможно только после смерти последнего живущего на ней. Как не странно, он нашёл много единомышленников. Действительно, жизнь в Муосе многие считали адом. А лже-мессия предлагал такой простой и понятный способ спасения душ. Они назвали себя чистильщиками – от слов «чистилище» и «чистить». Каждый вступавший в клан давал клятву убивать жителей Муоса, не входящих в клан, вплоть до последнего человека; когда останутся только члены клана – умерщвлять и их; а когда останется последний чистильщик – он должен был умертвить себя. Когда у главного чистильщика спрашивали насчёт Москвы и других убежищ, он заверял, что там тоже есть чистильщики, которые делают своё дело.

Кровавый пророк увлёк за собой в неметрошные переходы десятки фанатиков. Они выжигали клеймом кресты у себя на лбу – знак принадлежности к клану. Их жертвы умирали в мучениях – каждого ударяли ножом пять раз. Исступленные сектанты прыгали и выкрикивали заклинания, а когда пленник умирал, умилёно радовались его агонии. Захваченным в плен чистильщики обычно предлагали вступить в свои ряды. Для этого надо было лишь выжечь крест у себе на лбу и совершить ритуальное убийство хотя бы одного необращенного. Видя мучения других, многие захваченные пленники соглашались. А после клеймения и участия в ритуальном убийстве у них уже не было пути назад. Со временем они пьянели от крови и сами становились фанатиками. Клан чистильщиков рос и со временем стал угрозой, сравнимой с угрозой ленточников.

Когда-то Пруднич сообщения о чистильщиках от инспекторов слушал в пол-уха. Ему не думалось, что сумасшедшие кровожадные сектанты появятся где-то рядом и, тем более, что в их руки может попасть кто-то близкий.

Пруднич на собрании посёлка предложил оставить Мегабанк и уходить в Центр. Там они убедят власти быстрее уничтожить клан чистильщиком, а потом снова вернутся в Мегабанк. Но посельчане не приняли его идеи:

- И что дальше? Кем мы там будем?

- Даром кормить нас никто не будет, отправят на необжитые места и подохнем там с голодухи или от мутантов.

- Да и картошку убирать через месяц уже.

- А тут у нас крепость – такую другую пойди-сыщи в Муосе.

Пруднич хмуро смотрел на своих земляков.

- Ладно. Будь по вашему. Согласен, что напасть на нас могут только вне Мегабанка. Поэтому с сегодняшнего дня разрешаю выходить из Мегабанка только группами и с оружием. От всех требую предельной осторожности. При малейшей опасности бежать к Мегабанку. Понятно?

Через неделю Пруднич лично пошёл в Центр с просьбой найти и уничтожить клан чистильщиков. Он уже не ходил так далеко больше года – на протезе с костылями три километра по переходам нужно было идти сутки. Весь разбитый после дороги, он стоял в кабинете перед заваленным бумагами столом инспектора сектора «Юго-Запад», в который входил и посёлок Мегабанк. Пруднич, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, умолял чиновника:

- Я прошу вас послать военных и найти клан. Да поймите же вы, в моём посёлке 32 жильца, из них мужиков – восемь человек, включая меня (он поднял культю и стукнул ножным протезом по полу. Чиновник даже не поднял голову, с показной отрешённости изучая какой-то документ на столе). У нашего поселения мощные стены и дверь, но на нас могут напасть в переходах или даже на поверхности, откуда мы не сможем добежать до своего убежища…

- Я в который раз объясняю: всем поселением приходите сюда, получите статус беженцев, мы вас заселим на какое-нибудь вымерш..., вернее нежилое поселение и живите себе на здоровье. Кстати, Восток и Борисовский Тракт после ленточников так и не заселены. Мы готовим группы переселенцев туда. Ну, конечно, жизнь там поначалу не сладкая будет: где-то и потрудиться надо и ленточников недобитых по неметрошным переходам погонять. Но кому сейчас легко?

- Вы не зря оговорились: ни на что, кроме вымершего поселения или анклава в урочище ленточников нам рассчитывать не приходится. А Мегабанк – это хороший, удобный посёлок. У нас плодородное поле на поверхности. Не забывайте, мы исправно платим налог и собираемся со временем даже расширить посадку картофеля.

При этих словах инспектор быстро заглянул в какую-то папку, и едва заметно кивнул. Редко какое поселение в последнее время отличалось такой аккуратностью. Ободрённый этим, Пруднич заговорил быстрее:

- Ну хотя бы пересилите к нам с десяток крепких мужиков, и мы организуем оборону сами. Мы справимся – наше поле может прокормить ещё с десяток человек… Да и невесты у нас есть.

Пруднич улыбнулся, надеясь, что инспектора эти слова как-то смягчат. Но эффект получился обратный.

- Ну вы и придумали? Невест и у нас – три четверти Муоса и половину из них с детьми. Вот таких можем к вам переселить. А мужчины нужны на линиях: для обороны, для самых важных работ. Да и где вы мужчину неженатого видели? У большинства по две, а то и по три жены, да детей куча. Это только вы у нас такой капризный, видите ли. Однолюба из себя строите, моральный дух подрываете. Короче так: я знаю, что погибла ваша жена. Поэтому ваша назойливость мною толкуется только, как желание свести личные счёты с чистильщиками, вопреки интересам Республики. Если вы будете продолжать в том же духе, я сообщу, куда следует.

Пруднич в сердцах махнул рукой и поковылял на выход. А инспектор, уже совсем разгорячившись, кричал вслед, перейдя на ты:

- А тебе, Пруднич, я даю два месяца, чтобы женился. Не то время, чтобы трауры по году блюсти. У меня самого две жены: обе старые и нелюбимые. Но я не ною. Республика сказала, что так надо, – значит так надо.

Закрывая дверь, Пруднич обернулся. Инспектор выкатился на инвалидном кресле из-за стола. У него не было обеих ног. Ноги бывшего центровика-военного, ставшего чиновником, остались лежать где-то в куче трупов в гараже Великого Боя.

Прошло уже четыре месяца. Чистильщики нигде не появлялись и Мегабанк стал забывать о трагедии своего администратора. К тому же был собран небывалый урожай картофеля. Излишек продали, и на вырученные муони купили оружие, инструменты, витамины, овощи. Их посёлок ещё никогда не был таким процветающим. По этому случаю устроили праздник. Кульминацией была раздача муоней. Пруднич оставив часть муоней на общие нужды в тайничке своей квартиры, остальные решил разделить поровну на каждого жильца. Уже пять лет, как власти Республики ввели денежную систему, запретив натуральный обмен. Якобы это должно было способствовать развитию экономики. Но Пруднич считал, то это – всего лишь очередная попытка хотя бы сделать вид, что в Муосе становится всё так, как было «ДО».

Но, не смотря не на что, раздача денег привела жильцов Мегабанка в неописуемый восторг. Пруднич впервые улыбнулся за последние несколько месяцев, глядя на счастливые лица посельчан, бережно берущих в свои руки маленькие разноцветные ассигнации, по-смешному их рассматривающих, общупывающих и даже обнюхивающих. Раньше практически все деньги, вырученные от продажи картофеля, тратились на покупку товаров на рынке – поэтому почти никто из Мегабанковцев их не держал в руках. Своим намерением раздать деньги он поделился только с Командором Окуневичем и тот во время последнего похода на Вокзал обошёл весь рынок и все магазинчики, составив длинный прайс-лист. Теперь несколько мелко исписанных листков ходили по рукам посельчан. Мегабанковцы громко обсуждали предстоящие покупки, приценивались, важно цокая языками, решали что купить, тут же меняли своё решение, увидев какой-то более нужный товар в списке. Они допоздна смеялись, спорили, шумели. Они впервые могли купить что-то, что было не связано с устранением угрозы голода, болезни или нападения. И казалось, что дальше будет становиться всё лучше и лучше.

Было поздно, но в посёлке никто не спал. Все ждали группу, которая была послана в Центр с длинным списком заказов и стопкой муоней, собранных на их оплату. Свет в посёлок был проведен, но освещение было только в холле. Вера то и дело подбегала и меняла лучину. Она иногда о чём-нибудь спрашивала засыпающего отца или подбегала к Надьке, чтобы по-деловитому, «как взрослая» поправить ей одеяльце. Она могла бы в холле порассматривать книжки из их поселковой библиотечки, но все они казались какими-то блеклыми на фоне тех невероятных учебников с Поверхности и про Поверхность, и фантастических сказок с картинками, которые заказал ей отец на их долю муоней. Вера уже представляла, как она выйдет в холл ни с какой-то там библиотечной, а со своей личной книгой, важно сядет за стол и начнёт вслух читать. Другие дети тут же подбегут, будут слушать, просить почитать, обсуждать картинки. Она, конечно, даст им, может даже на общую полку в библиотечке поставит, но потом – когда начитается сама. Костик своей Лизке заказал подарок, но не признаётся – какой. Даже в общий список его не внёс, а записал его на отдельной бумажке и передал Ленке-торговке. Ему тоже неймётся, он то и дело подходит к двери и выглядывает в неё, надеясь, что Лизка тоже выглянет из двери напротив.

Вдруг в дверь хранилища постучали. Дозорная радостно закричала: «Возвращаются». Поселковцы и так уже выбегали из своих жилищ к входу в хранилище. Открыли массивную металлическую дверь. Ленка-торговка и четверо из торговой группы, предвкушая радость дарить другим радость весело заталкивали тележки с большими баулами. Старый Пруднич, пропустив выбегающих Веру и Константина, остался у входа, наблюдать со стороны картину продолжающегося праздника на их станции.

Глухие щелчки – кто-то нажал на спусковые крючки арбалетов. Старый Пруднич понял это, ещё прежде чем упала Ленка-Торговка и закричали другие посельчане.

- Дверь! Дверь закрывайте!, - проорал Пруднич.

Но как раз на пороге стояла тележка и лежала Ленка с торчащими из спины стрелами. Пока выталкивали тележку и втаскивали Ленку, прозвучал ещё один арбалетный залп. Двое Мегабанковцев свалились у двери и в тот же миг дюжина волосатых чистильщиков с выжженными крестами на лбах налегли плечами в почти закрывшуюся дверь. Пруднич закричал:

- Держите дверь! Вера, Костя назад!

Вера остолбенела, Костя схватил её за руку и потащил в квартиру. Отец мечом в руке выходил из квартиры. Он быстро сказал Косте:

- Ты знаешь, что делать.

Он поковылял к двери в хранилище, неуклонно открывающейся внутрь холла.

Окуневич вырвал меч у убитой дозорной и сделал несколько резких выпадов в сторону чистильщиков, пытавшихся просунуться в щель. Один из них с рассечённым животом ввалился внутрь как раз у дверного косяка, забрав надежду замкнуть дверь. Стойки с оружием стояли в другом конце холла, добежать до них – несколько секунд. Но этих нескольких секунд у Мегабанковцев не было – если дверь распахнётся, чистильщики ворвутся в холл. Мечи и арбалеты были у торговой группы, но все они были убиты и лежали на полу, придавив своё оружие. Пруднич подошёл к расширяющейся щели. Он увидел, что чистильщиков за дверью толпилось больше, чем жильцов Мегабанка. Они с отрешенными лицами шли выполнить свою сумасшедшую миссию. Пруднич с ходу вогнал меч в шею самому здоровому из них. Но достать меч из трупа ему было не суждено. Сразу два вражеских клинка рубанули по его туловищу и он рухнул на пол. Гибель администратора сломила дух оборонявшихся. Они отпрянули от двери. В течении нескольких секунд их повалили на землю и вязали наводнившие холл чистильщики.

Несколько лет назад отец подозвал ещё совсем маленького Костю и показал ему на тайный лаз в их квартире. Это была вентиляционная шахта, расположенная за выступом стены. Жерло шахты находилось над полкой, на которой была сложена разная домашняя дребедень. Шахта была не широкой, но ребёнок и даже подросток туда мог влезть. Шахта уходила на метра четыре вглубь стены, вернее, вглубь другого помещения хранилища, а потом изгибалась и отвесно шла вверх.

После убийства матери отец снова напомнил Косте об этой шахте и сказал:

- Если что случится, хватаешь Настю и Веру и туда. Ждёте, пока не минует опасность.

- Какая опасность, папа?

- Какая-нибудь.

Как только Костя и Вера вбежали в квартиру, парень сразу бросился к Надиной кроватке, схватил ребёнка на руки и подтолкнул Веру к полкам. Он показал Вере шахту и потребовал, чтоб она лезла в неё. Вера медлила и тогда, он её больно схватил одной рукой за ногу и подсадил так, что девочка почти юркнула внутрь шахты. Костя попытался втолкнуть в шахту Надю. Но Надя начала вырываться и плакать. Она громко кричала, не оставляя никакого шанса спрятаться им всем. В это время чистильщики уже вязали поселковцев, а трое из них, услышав крик, направлялись в квартиру Прудничей. Костя выругался, держа в одной руке Надю, схватил со стены свою саблю и в отчаянной попытке прорваться из посёлка побежал в сторону холла. Трое чистильщиков преградили ему путь. Он замахнулся саблей. Чистильщик парировал удар, сабля вылетела из рук Кости. Костю вместе с Надей схватили и вытащили в холл.

Вера смутно помнит, что происходило дальше. Она слышала, как чистильщики бегали по квартире, задевая мебель. Потом, в течение нескольких часов, они совершали свой кровавый ритуал. Под дикие крики приносимых в жертву они исступлённо орали бессмысленные молитвы, дико ухали и танцевали над жертвами. Она слышала плаксивый голос тёти Нины, её крик, потом снова её причитания.

Вера тихонько выла, лежа на животе в шахте. Ей было страшно. Она отказывалась верить в то, что происходит. Она по-прежнему надеялась, что всё это – дурной сон. Сейчас Костя, смеясь её достанет из этой шахты и они пойдут рассматривать долгожданные покупки. Экзекуция длилась долго. Потом чистильщики собрали продукты, вещи и оружие и ушли. Наступила тишина. Такой тишины в Мегабанке Вера не помнит. Всегда, даже ночью, кто-то храпел, шуршал, шептался, чем-нибудь скрипел. Сейчас только Верино дыхание, усиливавшееся эхом вентиляционной шахты, было единственным звуком в этом безмолвии.

Вера боялась покидать своё убежище. Даже в этой тишине она продолжала лежать в шахте и в конце-концов заснула. Проснулась от того, что затекли руки и ноги. Еле-еле выползла из шахты. В её квартире было всё как всегда: как будто отец с Костиком пошли на ужин в холл, а Надю забрала на время соседка. Ноги не шли к входной двери, потому что Вера знала, что за ней кончается её детство. И всё же она осторожно приоткрыла дверь. Дальше Вера ничего не помнила…

Она не помнила, когда пришли торговцы. Слава об урожае в Мегабанке разошлась по этой части Муоса и они спешили реализовать внезапно разбогатевшим посельчанам кое-какой товар. Дверь Мегабанка была закрыта, но не заперта. Возле неё толпились падальщики. Торговцы, войдя внутрь, увидели чудовищную картину самого страшного из известных в Муосе ритуальных убийств. И девочку, которая молча сидела возле трупа однорукого и одноногого мужчины, держа на руках убитого ребёнка. Неизвестно, сколько девочка провела времени среди уже начавших разлагаться трупов. Но когда её пытались забрать, она, как зверёныш, вырывалась, царапалась, кусалась и кричала. Они просто побоялись, что крик девочки привлечёт тех, кто устроил это побоище и поэтому оставили её. Торговцы немедленно вернулись на станцию и сообщили об обнаруженной находке.

Следователь и группа спецназовцев через несколько часов прибыли в Мегабанк. Следователь, закончив осмотр места происшествия, просто спросил у Веры:

- Идёшь с нами?

Девочка узнала следователя. Она молча поднялась и пошла. Она не отходила от следователя всю дорогу. Командир спецназа спросил:

- Полковник. Не надо, чтоб ребёнок шёл с нами. Давайте я пошлю кого-нибудь из солдат отвести её к ближайшему поселению.

- Я без него не пойду, - резко сказала Вера, схватив следователя за руку.

Следователь вырвал руку, но с офицером не согласился:

- Пусть идёт с нами. Мы не можем разбрасываться солдатами.

Офицер остался при своём мнении, но промолчал. Со следователями в Республике не спорил никто.

Они шли долго. Следователя не заботило, успевает ли за ним маленькая спутница. Поэтому большую часть пути её несли на руках спецназовцы, передавая друг-другу. Следователь шёл первым, в метрах тридцати от остальных. Его шагов не было слышно – умение бесшумно передвигаться было одной из многих сверхспособностей следователей. Он внимательно осматривал всё, что видел под ногами, на стенах и над головой. В какие-то моменты он останавливался, всматриваясь в какие-то следы или знаки на стенах. Спецназовцы тоже останавливались – никто не смел подойти к следователю, когда он ведёт осмотр. Потом он сделал знак рукой и отряд подошёл ближе. Следователь тихо, почти шёпотом, объявил:

- Именем Республики. Мною вынесен приговор в отношении неопределённого числа членов клана чистильщиков, совершившего нападение на поселение Мегабанк. В связи с особой опасностью преступников, а также в виду отсутствия доказательств их принадлежности к гражданству Республики, в соответствии с параграфом 237 приговор выносится заочно и будет оглашен после приведения в исполнение. Исполнение приговора принимаю на себя лично и поручаю вам. В соответствии со вторым примечанием к параграфу 447 приговорены все члены клана, не зависимо от их участия в нападении на поселение Мегабанк. Приговорённые, которые не будут оказывать сопротивление и явным образом заявят о добровольной сдаче, имеют право на выбор способа умерщвления. Всем всё понятно?

Следователь выхватил из ножен за спиной два коротких меча, в порядке разминки осуществил несколько молниеносных взмахов и, словно хищник, пригнувшись, бесшумно направился вперёд по коридору. Командир спецназовцев зачем-то дал в руку Вере небольшой нож, и, отходя, коротко ей сказал:

- Остаёшься здесь.

Сначала Вера оставалась на месте, но как только спецназовцы выключили фонари, Вера оказалась во тьме и чуть не закричала. Кое-где слегка светились подземные растения и Вере казалось, что это чистильщики хищно смотрят на неё. Она побежала за ушедшим отрядом, то и дело спотыкаясь и ударяясь плечами о стены. Она услышала шаги спецназовцев: они старались, но не умели, передвигаться так бесшумно, как следователь. Потом увидела слабое фосфорецирующее свечение от сложенных вместе нескольких светящихся грибов. За этим светильником находился уничтоженный дозор чистильщиков – три лежащих на полу истекающие кровью волосатых трупа.

Она бежала дальше, к свету в конце прохода. От стука сердца и крови в висках, от своего надрывного дыхания и топота она не слышала звуков схватка. Вера, остановилась только когда оказалась в большом помещении, похожем на холл Мегабанка, только ещё больше. В центре горел костёр, вокруг костра шла битва. Вера не убежала, а лишь крепче сжала в руках подаренное солдатом оружие. Мёртвые и умирающие чистильщики валялись возле костра – там, где их застал спецназ Республики. Живых было ещё много, больше чем спецназовцев. Но это были в основном женщины и подростки. Они неумело отбивались от теснивших их в угол солдат и падали на пол, один за другим. В тёмном углу, со спины было тяжело рассмотреть, кто и где дерётся, но Вера сразу различила метущуюся тень следователя, который, вертя мечами, раз за разом делал безошибочные смертельные выпады. Наконец, всё было кончено. В маленьком Верином сердце не было никакой жалости к тем, кто разрушил её детство. Её жалость навсегда осталась в холле Мегабанка. И она, не отрывая глаз, внимательно смотрела на следователя.

После того, как пал последний вооружённый чистильщик, из угла, к середине помещения за волосы вытащили сдавшуюся женщину. Она умоляла:

- Пощадите, простите. Я не с ними… Они меня заставили.. Я прошу вас.

Вера узнала её по голосу. Лицо с затёкшими глазами и распухшим от недавнего клеймения гноящимся лбом мало походило на того человека, кому принадлежал этот голос. Вера спросила:

- Тётя Нина? Вы?

Она не могла поверить увиденному. С детьми тёти Нины – Сашей и Машей – она часто игралась в холле и у себя дома. Их трупы она видела среди убитых. На отсутствие их матери она не обратила внимания. Но неужели тётя Нина, которая почти стала её приёмной матерью, согласилась быть чистильщиком? Значит, она тоже убила кого-то из Мегабанковцев. Может быть Костика или Надю… или своих детей. Тётя Нина Вере никогда не нравилась, но она никогда бы не подумала, что она могла из страха смерти пойти на такое. Приговорённая узнала Веру:

- Верочка, доченька… Скажи им… Прошу тебя…

Вера молчала. Следователь зачитал приговор и предложил казнимой выбрать способ казни. Та только кричала:

- Пощадите! Не убивайте! Я никого не убила, клянусь вам..

Следователь, сославшись на какой-то параграф, заявил:

- … при отказе казнимого выбрать способ казни, выбор остаётся на усмотрение следователя. Вам не будет больно.

Он взял женщину за шею. Та схватила руками его руку, но тут же обмякла. Через несколько секунд всё было кончено.

Затем следователь потребовал осмотреть помещение. Командир спецназа слегка ткнул мечём ворох тряпья под топчаном и оттуда выскочил мальчик. Он бросился к выходу, туда, где стояла Вера, но командир схватил его и отбросил к стене. Мальчик, поднял с пола меч кого-то из убитых чистильщиков и, неуклюже держа его в дрожащих руках, вжался в стену. Командир, стоя перед мальчиком, сказал:

- Брось меч.

Мальчик не пошевелился. В отблесках догорающего костра Вера видела его лицо. Мальчику было лет двенадцать. Грязные волосы клочьями свисали до плеч. Сквозь грязь на давно немытом лице проступало клеймённое распятие на лбу. Губы у него тряслись – он знал, что его ждёт смерть. А командир спецназа медлил:

- Меч брось, говорю.

Командир тоже знал, что мальчик будет казнён. Но он не хотел быть палачом. Несколько секунд следователь наблюдал это со стороны, потом подошёл к спецназовцу и спокойно ему сказал:

- Отойди!

Тот покорно отошёл, а следователь сделал два молниеносных взмаха, и рассечённое тело, оставляя кровавый след, сползло по стене. Следователь повернулся к спецназовцу и бесстрастно сказал:

- Ещё немного, и я бы расценил ваши действия, как неподчинение приговору следователя. А это – трибунал. Какой вы пример подаёте своим солдатам?

Спецназовец молчал.

Они возвращались тем же проходом. Поначалу чувство справедливого возмездия приглушило Верину боль. Но когда они проходили мимо Мегабанка, весь ужас необратимой утраты навалился на неё с новой силой. Она стала плакать. Папа ей говорил: «Когда тебе грустно – молись. Когда тебе страшно - молись. Когда не можешь молиться – молись». Вера, всхлипывая, стала шептать молитву, сжимая в ладошке висящий у неё на шее крестик.

Следователь шёл уже не впереди, а вместе со всеми. Услышав Верин шёпот, он холодно спросил:

- Что ты делаешь?

- Молюсь.

- Кому?

- Богу.

- Какому богу? Тому же, которому молятся чистильщики?

- Нет, тому которому молится… молился мой папа.

- Твой папа и чистильщики молились одному Богу, читали одну Библию, носили одинаковые кресты, и метили попасть в один и тот же рай.

Вера молчала. Недетские мысли медленно ворочались в её голове. До сих пор она на веру принимала всё, что ей говорил папа. Но папа часто ей говорил «не знаю». Следователь, похоже, знает всё. Папа не смог защитить маму, сестру, брата, себя и всех, кто жил в посёлке. Папа часто ошибался. Значит, он мог ошибаться и во всём остальном. Следователь, конечно, не ошибается никогда – он просто не способен допускать ошибки. Как мог Бог услышать молитвы чистильщиков и уничтожить их посёлок? Значит, Бог помогает чистильщикам или… Следователь точно знает всё. Вера резко спросила:

- Мои мама и папа в раю?

Следователь молчал.

- Ответьте, Бог есть?

- Нет.

- А что есть? Ведь кто-то помогает вам убивать чистильщиков. Что-то же есть такое?

- Есть! Сила и Закон!

Спокойные и уверенные слова следователя мигом выжгли в Верином сердце и без того сомнительную надежду увидеть «где-то там» своих родных. И всё же ей стало спокойней. «Сила и Закон» - такие простые и вместе с тем мощные слова. Вера дёрнула со всей силы крестик, висевшей на её шее на бечёвке, имеющей множество узелков. Бечёвка была ветхой, несколько раз рвалась раньше. Она сначала хотела выбросить крестик. Но потом, посмотрев на эту незамысловатую деревянную поделку, которую когда-то для неё, ещё совсем крохотной, сделал отец, передумала. Она сунула крестик в карман. С разрывом бечевки она порвала со всеми своими сомнениями и неожиданно сказала идущему рядом мужчине:

- Я хочу быть такой, как вы.

- Какой?

- Я хочу быть следователем.

- Женщины не бывают следователями.

- Я буду следователем, - уверенно сказала Вера.

- Хмм.. Посмотрим, - ответил следователь, прибавив шаг и дав тем самым понять, что больше не желает общаться с девчонкой.

- Куда мы идём?, - спросила Вера, еле поспевая за следователем. Час назад он о чём-то переговорил с командиром спецназа и, забрав девочку, отделился от основного отряда. Они шли тесными переходами.

- Я веду тебя к своему знакомому. Ты же не хочешь в приют?

Вера, поборов стеснение, попросила:

- Сделайте меня своей дочкой.

- У следователей не бывает дочек.

- Как нет дочек? А сын у вас есть, и жена?

- У следователей не бывает ни сыновей, ни жён, ни дома. Не отставай…

- А что есть у следователей?

- У следователей есть Сила и Закон.

Следователь второй раз произнёс эту магическую формулу.