Глава 7

Оба Шолк схватил курицу за шею и вытащил из гнезда. В его огромном кулаке голова курицы выглядела кро–шечной. Другой рукой он выудил из углубле–ния в соломе теплое коричневое яйцо, осто–рожно положил в корзину к другим яйцам.

Назад класть курицу он не стал. Ухмыль–нулся, поднял ее на уровень своих глаз, гля–дя, как она крутит головой в разные сторо–ны, а клюв ее то открывается, то закрывает–ся. Потом приблизил губы и дунул изо всех сил прямо в открытый клюв.

Курица издала квохчущий звук, забила крыльями, обезумев и пытаясь вырваться из похожего на тиски кулака. Из горла Обы вырвался утробный рокочущий смех.

– Оба! Оба, где ты!

Голос матери раздался совсем близко от сарая. Оба тут же сунул птицу назад в гнез–до. Испуганно кудахча, курица вспорхнула на шесток. А Оба поспешил к двери.

Неделю назад прошел редкий для зимы ливень. День спустя вода в водоемах замерз–ла, а дождь превратился в снег. Снег повсю–ду запорошил лед, и ступать по нему теперь стало опасно. Тем не менее, несмотря на свой рост, Оба без особого труда проходил по наледи. Он был горд тем, что имеет лег–кую походку.

Хотя, дело не только в походке. Для человека важно не допу–стить, чтобы притупился мозг. Оба был уверен: важно узнавать новые вещи. Необходимо расти и использовать то, чему обучил–ся. Ведь именно так люди взрослеют.

Вот хотя бы, к примеру, взять сарай и дом… Они представля–ют собой единое помещение, изготовленное из мазанки – пе–ревитые ветви покрыты смесью глины, соломы, навоза и поме–та. Но внутри дом и сарай разделены каменной стеной. Оба сде–лал стену из принесенных с поля плоских серых камней. Он на–учился этому, наблюдая, как сосед укладывает камни по краю своего поля. Такая стена была самой настоящей роскошью – ведь почти ни в одном хозяйстве каменных стен не имелось…

Мать по-прежнему пронзительным голосом звала его, и он попытался вспомнить, что такое мог натворить. Мысленно про–смотрел список каждодневных домашних забот, которые она возложила на него, и не смог припомнить ни одного не сделан–ного дела. По природе он не был забывчив, а кроме того, все его обязанности повторялись изо дня в день. Все, что надо сделать в сарае, давно сделано, и у матери нет причин спускать на него всех собак.

Впрочем, разве можно оградить себя от ее сокрушительного гнева. Ведь она вполне могла придумать ему такую работу, в ко–торой раньше попросту не возникало необходимости.

– Оба! Оба! Ну сколько раз я должна тебя звать!

Он мысленно представил себе ее маленький злобный рот, кривящийся, когда она произносит его имя. Ведь мать считает, что он обязан появляться в тот самый миг, как только она позо–вет. У этой женщины голос, от которого порвется даже крепкая веревка.

Оба прошел боком, чтобы не задеть плечом боковую дверь. Повсюду пищали крысы, шмыгали у него из-под ног. Наверху сарая был сеновал, а внизу размещались дойная корова, две свиньи и два быка. Корова все еще находилась в сарае. Свиней выпустили к дубу, где они могли выискивать под снегом желу–ди. Быков Оба видел через большую дверь – они паслись во дворе.

Мать стояла на холмике из замерзшего навоза, уперев руки в бока. Из ее ноздрей вырывались клубы пара. Словно дым у разъяренного огнедышащего дракона…

Мать была женщиной крупной, широкой и в плечах, и в бед–рах. Короче, широкой во всех местах. Даже лоб у нее был ши–роким.

Оба слышал от людей, знававших ее в молодости, что рань–ше она была привлекательной женщиной. И в самом деле, когда он был еще мальчиком, у нее было несколько поклонников. Од–нако шли годы, и постоянная борьба за существование привела к тому, что красота ее увяла, лицо превратилось в мешанину глу–боко прочерченных временем морщин и обвисших складок кожи. Давно уже перестали захаживать ухажеры.

По черной с наледью земле Оба прошел внутрь хлева и, дер–жа руки в карманах, встал перед матерью. Она огрела его по плечу увесистой палкой:

– Оба! Он вздрогнул, и она саданула его еще три раза, с каждым ударом произнося:

– Оба!.. Оба!.. Оба!.. Несколько лет назад такая трепка оставила бы на его теле синяки и шишки. Но теперь он был слишком крупным и силь–ным, чтобы испытывать боль от ударов палки. Это злило мать еще больше. А у него начинали гореть уши от злости, с которой она произносила его имя. Со своим маленьким злобным роти–ком она напоминала Обе паука. Черную вдову… Он ссутулился, стараясь казаться поменьше.

– Что случилось, мама?

– Где ты болтаешься, когда тебя мать зовет? Ее лицо скривилось. Когда-то гладкое, как слива, теперь оно превратилось в мятый сухой чернослив.

– Оба – ты бык. Оба – ты осел. Оба – ты придурок. Где ты был?

Оба поднял руку, защищаясь от очередного удара палкой.

– Я собирал яйца, мама. Собирал яйца.

– Посмотри на этот бедлам! Тебе никогда не приходило в голову прибрать здесь, прежде чем тот, у кого хватает мозгов, скажет тебе об этом?

Оба огляделся, но не увидел ничего, что могло бы так завести ее. Работы всегда находилось предостаточно. Из-под бревен в стойлах высовывали свои носы крысы, их усики шевелились, когда они принюхивались, глядя на людей черными бусинками глаз и слушая своими маленькими ушками.

Он обернулся на мать, но спрашивать не было смысла. Она всегда будет недовольна, в любом случае.

Мать ткнула пальцем на землю у себя под ногами:

– Посмотри сюда. У тебя никогда не появлялось мысли уб–рать этот навоз? Как только придет оттепель, он потечет под сте–ну и в дом, где я сплю. Ты думаешь, я кормлю тебя за то, что ты бездельничаешь? Тебе не кажется, что за свое проживание здесь надо отрабатывать, ты, ленивый придурок? Да-да, Оба, ты про–сто придурок!

Этим словом она уже обзывала его не раз. Оба удивлялся иногда, что мать остановилась на одном уровне и не учится ни–чему новому. Когда он был маленьким, ему казалось, что у нее непревзойденный дар читать мысли и такой острый язык, что она может ранить его словами. Сейчас, когда он вырос, ему ста–ло иногда казаться, что дар читать мысли и язык ее тоже стали менее внушительными. И вообще не является ли ее власть над ним чем-то… искусственным, иллюзией? Подумаешь, пугало со злобным маленьким ртом!..

И все же у нее еще имелись какие-то особые приемы, при помощи которых она превращала его в полное ничтожество. И кроме того, она была его мать. А человеку следует почитать свою мать. Это – самое важное из того, что обязан знать человек. Она хорошо преподала ему этот урок.

Оба не представлял себе, что можно сделать еще какую-то ра–боту, помимо той, что делал. Он работал от восхода до заката. Он был горд тем, что не ленив. Он был человеком действия. Он силен и работает за двоих. Он все делает лучше, чем кто-либо из извест–ных ему людей. С мужчинами у него не было никаких проблем, однако женщины обескураживали его. Он никогда не знал, что делать, когда поблизости оказывалась женщина. Он был таким большим, но при женщинах ощущал себя ничтожным…

Оба шаркнул ногой по темной скользкой куче под ногами, оценивая эту твердую, как камень, массу. Желудки животных знали свое дело; навоз замерзал прежде, чем он успевал его уб–рать; за долгую холодную зиму слой нарастал за слоем… Время от времени Оба разбрасывал поверху солому, чтобы ступать было безопаснее. Ему вовсе не хотелось, чтобы мать поскользнулась и упала. Но проходило совсем немного времени, и снова солома покрывалась заледеневшей жижей, и приходила пора настилать новую…

– Мама, все кругом замерзло.

Он всегда вычерпывал грязь с пола, как только она размора–живалась и появлялась возможность ее подцепить. Весной, с по–теплением, когда хлев заполняли жужжащие мухи, он запросто снимал грязь целыми слоями. Но не сейчас. Сейчас она пред–ставляла собой спаянную воедино твердую массу.

– Вечно эти оправдания! Разве не так, Оба? Для своей мате–ри ты находишь только оправдания. Ты, никому не нужный вы–родок…

Она сложила руки на груди, сердито глядя на него. Оба не мог говорить неправду, не мог притворяться, и она хорошо зна–ла об этом.

Оба пристально оглядел темный хлев и увидел тяжелую стальную лопату-черпак, прислоненную к стене.

– Я все уберу, мама. Возвращайся домой прясть, а я хоро–шенько вычищу весь хлев.

Он не очень представлял себе, как отскрести твердую замерз–шую грязь, но знал: придется сделать это.

– Начинай прямо сейчас, – рявкнула мать. – Используй остаток дня. Когда стемнеет, я хочу, чтобы ты сходил в город к Латее за лекарством для меня.

Теперь он знал, почему она искала его в хлеву.

– Колени снова болят, – пожаловалась она, как бы желая оборвать все возможные возражения с его стороны.

Он никогда не возражал. Хотя и желал бы. А она всегда зна–ла о чем он думает.

– Сегодня ты начнешь в хлеву, а завтра можешь убирать грязь повсюду, пока все не вычистишь. А до конца дня ты дол–жен сходить мне за лекарством.

Оба потянул себя за ухо и уставился в пол. Он совсем не хо–тел видеть Латею, женщину с этими снадобьями. Он ее не лю–бил. Она всегда смотрела на него, как на ничтожного червяка. Она была злобной, как фурия. А что еще хуже, она была колду–ньей. Тот, кого Латея не любила, непременно подвергался стра–даниям. Все боялись Латею, поэтому Оба не чувствовал себя в своей нелюбви к ней одиноким.

– Я схожу, мама. Я принесу лекарство. И ты не беспокойся, я начну отдирать эту грязь, сделаю все, как ты сказала.

– Мне приходится растолковывать тебе каждую мелочь, да, Оба? – Мать прожгла его взглядом. – Не понимаю, какой смысл растить такого бесполезного выродка, – добавила она чуть слышно. – Мне бы следовало в самом начале прислушать–ся к совету Латеи.

Обе часто доводилось слышать, что ей жаль себя, что ухаже–ры больше не приходят, что никто так и не захотел жениться на ней… Оба был проклятием, которое она несла, сожалея о соде–янном. Незаконнорожденный сын с самого начала доставлял ей одни хлопоты. Не будь Обы, она, может быть, смогла бы заполу–чить себе мужа, который обеспечил бы ее…

– И чтобы никаких глупостей в городе… Не задерживайся там.

– Не буду, мама. Мне очень жаль, что у тебя сегодня так болят колени.

Она снова огрела его палкой:

– Они бы так не болели, если бы не надо было пасти боль–шого тупого быка, приглядывая, чтобы он делал, что следует.

– Да, мама.

– Ты яйца собрал?

– Да, мама.

Она с подозрением оглядела его, затем сунула руку в карма–шек льняного передника и вытащила монетку.

– Скажи Латее, чтобы она тебе тоже сделала средство. Мо–жет быть, мы сможем избавить тебя от зла Владетеля. Если удаст–ся изгнать из тебя зло, может быть, ты не будешь таким ни–кчемным.

Время от времени мать искала средство от того, что она на–зывала его «греховной натурой». Она пробовала разные снадо–бья. Когда он был мал, она часто заставляла его пить жгучий по–рошок, который смешивала с мыльной водой. Затем она запира–ла Обу в загон в хлеву, надеясь, что зло не захочет там сгореть, что вылетит из запертого в неволе земного тела.

В том загоне не было перегородок, как в стойлах у живот–ных. Загон был сделан из плотно пригнанных друг к другу досок. Летом там было жарко, как в духовке. Когда она заставляла Обу принимать жгучий порошок, а затем тащила его за руку в загон и запирала там, мальчик чуть не умирал от страха: а вдруг она не выпустит его или никогда не даст попить воды?.. И он радовался, когда она приходила бить его – ведь для этого приходилось вы–пускать пленника, – и он визжал от радости, а она своими побо–ями пыталась заставить его замолчать…

– Ты купишь у Латеи мое лекарство и средство для себя. – Мать держала в руках маленькую серебряную монету, злобно прищурив глаза. – И не трать ничего на женщин.

Он знал, что, говоря о женщинах, она насмехалась над ним.

У Обы не доставало смелости заговаривать о чем-либо с жен–щинами. Он всегда покупал только то, что говорила ему мать. И никогда еще не тратил деньги на что-нибудь постороннее – он боялся гнева матери.

Оба очень не любил, когда она велела ему не тратить день–ги зря. Ведь он никогда их зря и не тратил. При этом у него возникало ощущение, что она пытается заставить его думать так, как он никогда не собирался. И еще – чувство вины, хотя он и не делал ничего плохого. И это превращало любые его мысли в преступление, даже если преступных мыслей у него не было.

Он потянул себя за ухо, которое уже пылало.

– Я их не потрачу, мама.

– И оденься поприличнее. Не как безмозглый бык. Мне уже и так за тебя стыдно перед людьми.

– Хорошо, оденусь, мама. Посмотришь.

Оба сбегал в дом, принес фетровое кепи и коричневую шер–стяную куртку. В такой одежде было не стыдно пойти в Греттон, находящийся в паре миль на северо-запад. Мать наблюдала, как он повесил вещи там, где они не запачкаются, пока он не собе–рется в город.

Совковой лопатой Оба начал счищать твердую, словно ка–мень, грязь. Стальная лопата звенела, будто колокол, каждый раз, когда он с рыком вгрызался в замерзшую землю. Осколки черного льда, как от взрыва, разлетались во все стороны, пачка–ли штаны. Каждый из них был всего мельчайшей песчинкой, вырванной из темной горы грязи. Обе предстояла долгая рабо–та. Но он не боялся. Времени у него было в избытке.

Мать несколько минут наблюдала за ним из дверного про–ема, чтобы удостовериться, что он работает в поте лица. Оставшись довольной тем, как идет дело, она исчезла, оставив Обу размышлять о предстоящем посещении Латеи.

Оба замер.

Крысы, снова вернувшиеся в норки, тоже затихли. Их чер–ные глазки следили за тем, как он наблюдает за ними. Оба услы–шал, как за матерью закрылась дверь. Мать отправилась прясть шерсть. Господин Тачман приносил ей шерсть, из которой она пряла нити для его ткацкого станка. Жалкая плата за такой труд поддерживала существование матери и ее незаконнорожденно–го сына.

Оба хорошо знал этот голос. Он его слышал с тех пор, как помнил себя. Матери он никогда о нем не говорил. Она бы ра–зозлилась и решила, что его зовет Владетель. Она бы заставила его глотать еще больше настоев и снадобий. Он стал слишком большим, чтобы его можно было запереть в загоне. Но он еще не настолько вырос, чтобы его нельзя было заставить пить сна–добья Латеи. Когда одна из крыс прошмыгнула мимо, Оба насту–пил ей на хвост.

Крыса издала короткий писк. Маленькие лапки засеменили в попытке удрать. Коготки заскреблись по черному льду. Оба наклонился и схватил толстое, покрытое мехом тельце. Он не–отрывно смотрел на усатую мордочку. Голова крысы крутилась из стороны в сторону. Черные глазки-бусины наблюдали за че–ловеком.

Эти глаза были наполнены страхом.

Оба подумал о том, что жизненно необходимо изучать новые вещи.

И с быстротою лисицы откусил крысе голову.