Глава 1

Ощупывая карманы мертвеца, Дженнсен Даггет наткнулась на то, чего никак не ожидала найти здесь. Широко раскрыв глаза, она озадачен–но смотрела на четкие печатные буквы, и холодный ветер шевелил ее волосы. Бумаж–ный листок сложили дважды, превратив в маленький аккуратный квадратик. Дженн–сен зажмурилась, словно надеялась, что, пока она не видит бумагу, слова исчезнут, подобно ночному призраку. Но они остава–лись на месте, разборчивые и реальные.

Хотя Дженнсен и знала, что мысль эта глупа, ей показалось, что мертвый солдат наблюдает за ее действиями. Не проявляя внешне своих эмоций, она украдкой взгля–нула в его глаза. Они были тусклыми и не–подвижными. Говорят, покойники выгля–дят, как спящие. Этот не был похож на спя–щего. Его бледные губы были плотно сжа–ты, лицо – как восковое. На могучей шее багровело пятно.

Конечно, он не наблюдал за ней. Он во–обще ни за кем теперь не наблюдал. Но по–скольку голова его была повернута в сторо–ну Дженнсен, было похоже, что он на нее смотрит.

Вверху, на каменистом утесе за спиной, голые ветви стукались друг о друга. Словно бряцали кости… Казалось, и лист бумаги в дрожащих руках Дженнсен тоже громыхает на ветру. Сердце ее, и так учащенно бившееся, заколотилось еще сильней.

Дженнсен похвалила себя за смелость и попыталась успоко–иться. Попросту она позволила своему воображению зайти слишком далеко… Но ведь раньше ей никогда не приходилось видеть мертвеца, человека, который столь неправдоподобно не–подвижен. Человека, который не дышит. Это просто ужасно! Дженнсен судорожно cглотнула, пытаясь сдержать собственное бурное дыхание.

Ей не нравился этот мертвый взгляд, поэтому она встала, при–подняла подол длинных юбок и обошла вокруг тела. Потом тща–тельно сложила листок бумаги по уже имеющимся сгибам и по–ложила себе в карман. Ей еще придется побеспокоиться об этом. Дженнсен знала, как мать отреагирует на эти два слова на листе.

Намереваясь завершить поиски, она вновь присела около мертвеца на корточки. Теперь, когда его лицо было повернуто в другую сторону, казалось, будто он оглядывается назад, на тро–пу, с которой сорвался. И удивляется тому, что оказался на дне скалистой пропасти со сломанной шеей.

На плаще мертвеца не было карманов. Зато к его ремню были приторочены два подсумка. В одном находилось растительное масло, точильный камень и ремень для правки бритв. Другой подсумок был наполнен вяленым мясом. И ничего, что могло бы подсказать имя погибшего.

Знай он местность так же хорошо, как Дженнсен, он бы вос–пользовался длинным путем вдоль подножия утеса, а не тропой, проходящей по вершине, где пятна черного льда делали дорогу в это время года предательски опасной. Даже если бы он пожелал спуститься с тропы в пропасть, было бы умнее пройти по лесу, несмотря на густую чащобу и бурелом.

Но что случилось, то случилось!.. Вот бы найти вещь, которая могла бы подсказать его имя. Тогда, может быть, удастся отыс–кать его родственников или знакомых. А они бы захотели уз–нать, как он погиб…

Дженнсен изо всех сил старалась держаться за эту никчем–ную идею, потому что это придавало ей чувство безопасности. Но против своей воли опять стала размышлять, что же делал здесь погибший. Разумеется, тщательно сложенный лист бумаги говорил обо всем слишком очевидно. Однако не исключено, что есть и другая причина!

Если бы Дженнсен могла обнаружить эту причину!..

Надо проверить карманы. А для этого придется немного ото–двинуть его руку.

– Милостивые духи, простите меня, – прошептала она и взялась за мертвую плоть.

Негнущаяся рука мертвеца сдвинулась с большим трудом. Дженнсен с отвращением поморщилась. Он был холодным, как земля, на которой лежал, как редкие дождевые капли, па–давшие со свинцового неба. В это время года перед таким рез–ким западным ветром почти всегда шел снег. Сменяющие друг друга изморось и туман наверняка сделали заледенелую тро–пу еще более скользкой. Доказательством тому был мертвый человек.

Дженнсен понимала, что если останется здесь дольше, то на–верняка попадет под приближающийся зимний дождь. Она хо–рошо знала, что люди в такую непогоду рискуют своей жизнью. По счастью, дом ее находился не слишком далеко. И если она задержится, обеспокоенная мать скорее всего придет за дочкой. Однако Дженнсен не хотелось, чтобы мать тоже промокла под дождем.

Она ждет рыбу, которую Дженнсен сняла с удочек, забро–шенных в проруби на озере. Сегодня улов был большим. Сейчас рыба лежала с другой стороны от мертвеца…

Его не было здесь раньше, иначе бы Дженнсен наверняка обнаружила тело по дороге к озеру. Глубоко вздохнув, чтобы укрепить свою решимость, она заставила себя вновь взяться за поиски. Дженнсен представила, как в далеком краю неизвест–ная женщина ждет этого красивого великана, беспокоясь – в безопасности ли он, тепло ли ему, сухо ли…

Женщина не зря беспокоится.

Дженнсен не хотелось бы, чтобы кто-нибудь сказал матери, что ее дочь упала с утеса и разбилась… Нет, мать поймет, если дочь задержится немножко, чтобы выяснить, кто этот погибший. Дженнсен снова задумалась. Да, мать сможет понять, но вряд ли захочет, чтобы Дженнсен находилась рядом с одним из этих сол–дат. Правда, он мертв и не мог сейчас никому причинить зла – ни ей, ни матери…

Еще больше мать обеспокоится, когда Дженнсен покажет ей, что написано на листке бумаги.

Дженнсен знала, что именно надежда найти объяснение и подвигнула ее на поиски. Она отчаянно хотела, чтобы нашлось какое-нибудь объяснение. И насущная необходимость в этом удерживала ее рядом с мертвым телом, хотя больше всего ей хо–телось сейчас убежать домой.

Если она не отыщет ничего, объясняющего присутствие сол–дата здесь, то лучше всего будет спрятать тело и надеяться, что никто никогда его не найдет. Даже пусть разразится дождь, ей следует спрятать его как можно быстрее. Тогда никто никогда не узнает судьбу солдата.

Она заставила себя засунуть руку в карман его брюк до са–мого дна. Бедро мертвеца было, как дерево. Пальцы Дженнсен торопливо захватили горсть мелких предметов. Судорожно вздохнув от страха, она вытащила сжатый кулак, низко склони–лась в сгущающихся сумерках и раскрыла ладонь, чтобы посмот–реть. Сверху был кремень, костяные пуговицы, маленький мо–ток веревки и сложенный носовой платок. Дженнсен пальцем сдвинула веревку и кремень. Под ними оказалась горсть мо–нет – серебряных и золотых. Дженнсен тихо присвистнула. Она никогда не думала, что солдаты могут быть настолько богаты, но у этого человека было пять золотых марок и много серебряных. По любым стандартам это был настоящий капитал. И серебря–ные пенни (не медь, а настоящее серебро!) казались незначи–тельными рядом с золотыми монетами, хотя, видимо, и они одни составляли сумму большую, чем та, что Дженнсен потратила за все свои двадцать лет жизни.

Ей пришло в голову, что она впервые в жизни держит в ру–ках золотые – и даже серебряные – марки.

А еще мелькнула мысль, что ее действия очень смахивают на мародерство.

И не было в карманах никакого пустячка, так или иначе свя–занного с неизвестной женщиной. И ничего не поясняло, кем был погибший солдат.

Дженнсен снова поморщилась, когда ей пришлось исполнить очередную неприятную обязанность – положить вещи обратно в карман. Несколько серебряных монет выскользнуло у нее из руки. Она подняла их с влажной, мерзлой земли и заставила себя вернуть на место.

Пролить свет на личность погибшего мог его заплечный ме–шок. Но Дженнсен не была уверена, что хочет заглянуть туда, тем более что там могут оказаться одни лишь припасы. Все са–мое ценное он скорее всего носил в карманах.

Как листок бумаги…

Она решила, что осталось осмотреть оружие и амуницию. На солдате были прочные кожаные доспехи, прикрытые темным плащом и мундиром. На бедре висел зловеще острый меч в по–трепанных ножнах из черной кожи. Посередине меч был сло–ман – несомненно, в результате падения с тропы.

Взгляд Дженнсен остановился на ноже, прикрепленном к ремню. Увидев нож, она похолодела, но тут же вспомнила, что владелец его мертв. Рукоять ножа, поблескивающая в полумра–ке, привлекла ее внимание прежде всего. Дженнсен была увере–на, что ни один обычный солдат не должен иметь столь дорогого ножа. Это явно один из самых дорогих ножей, которые она ви–дела в своей жизни.

На серебряной рукояти была затейливо выгравирована бук–ва «Р».

Как же все-таки красива эта вещь!

С юного возраста мать учила дочь обращению с ножом. Как было бы хорошо, окажись у матери такой нож!..

Она вскочила.

Не сейчас! Добрые духи, не сейчас! Не здесь…

Дженнсен принадлежала к числу людей, которые мало что не любят в жизни, но этот голос она не любила.

И она проигнорировала его, как и всегда, заставив свои паль–цы ощупывать тело. Проверила кожаные ремни. Нет ли в них потайных мест?.. Увы, нет. И мундир простого покроя, без кар–манов…

Она стиснула зубы.

– Оставь меня, – произнесла она вслух, но тихо.

На этот раз голос прозвучал по-другому. Будто был не в голо–ве, как это казалось обычно.

– Оставь меня в покое, – простонала она. Сдавайся, – прозвучал безжизненный невнятный голос. Дженнсен подняла голову и увидела, что глаза мертвеца при–стально смотрят на нее.

Первый порыв завывающего ветра, предвестника холодного дождя, обрушился на нее. Словно ледяные пальцы духов начали ласкать лицо…

Сердце Дженнсен бешено застучало. Она задышала преры–висто и со свистом. Словно шелк цеплялся за сухую кожу… Взгляд широко раскрытых глаз был устремлен на лицо мертво–го солдата. А потом она отскочила, поскальзываясь на мелких камнях.

С ее стороны так вести себя было глупо, и она это знала. Че–ловек мертв. Он не смотрит на нее. Он просто не может смот–реть на нее. Его немигающий взгляд мертв. Он сейчас, как связ–ка снулой рыбы. Рыбины ни на что не смотрят. И он не смотрит. Это ей только кажется.

Но даже если его глаза мертвы, она будет следить за ним, чтобы убедиться, что он на нее не смотрит…

Над высоким гранитным утесом раскачивались на ветру со–сны. Оставшиеся без листвы клен и дуб размахивали своими ске–летообразными ветвями, но Дженнсен ничего вокруг не видела. Она не сводила глаз с мертвеца. И прислушивалась, не раздастся ли голос.

Однако губы мертвеца были неподвижны. Дженнсен знала, что так и должно быть. Голос раздавался в ее голове.

Лицо погибшего по-прежнему было повернуто в сторону тропы, откуда он упал, хотя сейчас Дженнсен казалось, что они обращены в ее сторону. И она крепко сжала рукоять своего ножа.

– Оставь меня. Я не сдамся. Она никогда не понимала, почему голос желает, чтобы она сдалась. Он был с нею всю ее жизнь, но никогда ничего не объяс–нял. И в этой двойственности она находила успокоение. Как будто отвечая на ее мысли, голос раздался вновь:

Дженнсен не могла вздохнуть.

Она в ужасе сглотнула. Он никогда не говорил так раньше – чтобы она могла понять все слова.

Она едва различала этот голос, когда засыпала. Он звал ее издали, безжизненным шепотом. Он произносил разные фра–зы – она знала это, но никогда не могла различить ничего, кро–ме собственного имени да пугающего короткого призыва сдать–ся. Это слово всегда звучало более отчетливо, чем остальные. Она всегда слышала его и не могла расслышать других слов.

Мать говорила, что это голос мужчины, который почти на протяжении всей жизни хотел убить Дженнсен. Мать говорила, что он хотел замучить ее.

«Джен, – обычно говорила мать. – Все в порядке. Я здесь, с тобой. Он не причинит тебе никакого вреда».

Дженнсен не хотелось перекладывать этот груз на мать, и часто она не рассказывала той, что снова слышала голос.

Но даже если он не мог причинить ей зла, это мог сделать обладатель голоса, если найдет ее. И как никогда Дженнсен за–хотелось очутиться в защищающих объятиях матери.

Когда-нибудь он придет за нею. Они обе знали, что так слу–чится. Пока же он посылал к ней голос. Во всяком случае, так считала мать.

Поскольку такое объяснение пугало, дочь предпочитала ду–мать, что она – сумасшедшая. Ведь если Дженнсен не в себе, значит, голоса не существует.

– Что случилось?

Дженнсен задохнулась от крика и развернулась, выхватывая нож. Полуприсела и широко расставила ноги, готовая броситься на неведомого противника.

Ведь сейчас это был не бесплотный голос. Какой-то человек шел оврагом по направлению к ней. Ветер завывал вокруг, да еще ее пугал мертвый солдат, поэтому она и не услышала, как человек приблизился.

Он выглядел очень крепким и находился уже совсем рядом, так что она поняла – удрать не удастся, он с легкостью ее до–гонит.