На календаре было 11 января 2144 года, когда в середине дня в окно, наглухо заложенное ставнями, негромко постучали. Квартира Филиппа находилась на седьмом этаже, и только в кошмарном сне могло привидеться, что действительно постучат в окно.

Филипп Костелюк только что вернулся в свою спальню, и на теле еще сохранялась легкая боль от остреньких сладких поцелуев скромницы Жанны. Недовольно он повернулся на спину и прислушался. После паузы стук повторился.

«Наверное, какой-то предвыборный трюк, — подумал Филипп. — Наверное, во все окна во всем городе стучат. А когда я подойду и спрошу, кто там, мне по секрету шепотом назовут фамилию одного из одиннадцати кандидатов в президенты. Все-таки завтра выборы».

Лениво он сполз с постели, расстелил коврик и помолился. Не помогло. В ставни опять постучали.

— Кто там? — спросил сонно Филипп.

— Откройте окно. Впустите меня, — прошептали снаружи. — Это Иван Лопусов. За мной гонится патруль. Если вы теперь же не откроете, они возьмут меня и я вас выдам.

Капитан шагнул через подоконник в невыносимо ярком сиянии искусственных солнц и втянул за собой длинную веревку, на которой, оказывается, висел.

— Мы вынуждены прятаться на кровлях, — пояснил он, складывая пыльную веревку кольцами посреди маленькой уютной спальни. — В доме есть чужие?

Капитан снял защитные очки и перчатки. Он выглядел очень усталым. Синяя военная форма казалась черной. Она вся была в угольных следах.

— Никого. Жены спят. — Филипп пожал плечами. — В комнате для гостей сутенер один. Эдуард засиделся у меня, настал день, и я решил оставить его. Больше никого нет.

— А тарелочка, как я понимаю, из той самой комнаты графа Алтуфьева? Интересная тарелочка. — Лопусов прошелся по спальне, оставляя на желтом ковре черные отпечатки своих ног, и, протянув руку, кончиками пальцев дотронулся до фарфоровой тарелки. — Вы, Филипп Аристархович, действительно отмеченный Богом человек, — сказал он. — Мы ждали вас больше ста лет. Но на такую удачу даже и не рассчитывали. Вы знаете, что это такое? — Ноготь капитана чиркнул по медальону на груди пастушки, по монограмме. — Не знаете?

Филипп отрицательно покачал головой, он все еще не мог проснуться. Он все еще не мог осознать, что его спокойной счастливой жизни по чужим документам пришел конец.

— Мы искали подземную комнату все последние пять лет, — сказал Лопусов. Он присел в кресло и закурил сигару. — Монограмма на медальоне — это ключ к спасению. — Он говорил медленным голосом очень уставшего человека. — Не исключено, что при помощи этой монограммы нам удастся наконец уточнить формулу и укрепить солнечный фильтр. Вы понимаете, что это значит?

Сквозь черные клубы дыма Лопусов вопросительно смотрел на Филиппа.

— Это значит, что нам удастся избавиться от посевов. Но как? При чем здесь я?

Иван Лопусов положил сигару на край туалетного столика и постучал пальцем в свой висок.

— Вы, Филипп Аристархович, — сказал он медленно, — единственный человек на Земле, в мозгу которого прижился ЛИБ. Вы можете управлять, и вы можете спасти человечество…

— Не понимаю! — резко оборвал его Филипп. — Прибор в моей голове способен воздействовать только на земные организмы… — Он с трудом скрывал свое раздражение. — И даже это не совсем так. ЛИБ не работает. Я не умею им управлять. Я не знаю, как им пользоваться…

Лопусов смотрел на него задумчиво.

— Конечно, конечно, вы не знаете! Пока не знаете! Прошу вас, успокойтесь, Филипп Аристархович.

Я уверен, у вас все получится. Поверьте, у вас получится!

— Завтра, между прочим, выборы, — сказал после продолжительной паузы Филипп и, осторожно взяв чужую сигару, затянулся. — В каком смысле получится? — спросил он. — Что вы имеете в виду?

— Тише! — Лопусов приложил палец к губам. — Прошу вас, говорите тише, нас могут подслушивать.

На боку у капитана висел армейский пистолет, и достаточно было Ивану Лопусову вытащить оружие и выстрелить в самую середину стены, обитой голубым шелком, все могло бы сложиться совсем иначе. Пистолет капитана, в отличие от пистолета Филиппа, принесенного из прошлого и теперь завернутого в надушенный платочек и лежащего в верхнем ящике туалетного столика, был заряжен разрывными пулями. Правильный выстрел уж наверное снес бы полголовы Эдуарда Разина.

Далеко не случайно задержавшийся на день сутенер как раз в эту минуту прикладывал к теплому шелку маленькое ухо и морщился. Он все хорошо слышал, переборка была совсем тоненькая, но ухо колола собственная серьга.

Через час Иван Лопусов вынужден был покинуть квартиру Филиппа. Проскочить незамеченным до одной из бетонных опор и подняться наверх можно было лишь в перерыве между двумя дневными зачистками города.

Веревку Филипп Костелюк спрятал на антресоли.