20
Я оттолкнул тарелку с недоеденным тортом и тяжело откинулся на стуле. Живот вздулся так, что, казалось, вот-вот лопнет резинка спортивок. Машура была умнее и от десерта отказалась. В тепле ее разморило, и теперь она клевала носом над коктейлем убойно-оранжевого цвета, кажется, безалкогольным.
Я легонько пихнул девчонку под локоть.
– А? Что? – Она уставилась на меня сонными глазами. – Нам уже пора?
– Мне позвонить надо. Ты посиди здесь, ладно?
Телефон нашелся у барной стойки. Воспользоваться им мне дали без пререканий. Я нашел в ватнике влажный тетрадный листок и набрал Вовкин номер. Длинные гудки раздавались в ухе, как сирена уходящего парохода. Наверное, все там уже спят. Я как раз собирался повесить трубку, когда в ухе зашуршало, и мальчишеский голос флегматично протянул:
– Алё-ё?
Наконец-то мне повезло!
– Здорово, Вов. Псих это.
– Лиан?! – Голос на другом конце проснулся и рявкнул так, что у меня в голове зазвенело. – Привет, старик!
– Я тоже рад тебя слышать, – проворчал я, – только орать не обязательно – не глухой.
– Что случилось? – раздалось в трубке уже тише.
– С чего ты взял, что у меня что-то случилось? – хмыкнул я, косясь на бармена, протиравшего неподалеку пивные стаканы.
– Ну, – замялся Вовка, – ты же звонишь, только когда у тебя горит, вот я и подумал…
Что-то остро кольнуло в боку – наверное, совесть. Ведь приятель прав: в последний раз я набрал его номер, когда мне было так хреново, что не мог больше держать это в себе. В итоге я вывалил на бедного Вовку кучу дерьма и повесил трубку.
– В общем, ты угадал, – я понизил голос и повернулся к бармену спиной, – у меня горит. Нужна хата на ночь. Вот я и подумал… Твои там дома?
– Дома, – извиняющимся голосом подтвердил друг. – Мать только что вернулась из экспедиции, спит уже.
– Какой экспедиции? – хихикнул я. – В распивочную, что ли?
– Археологической, в Казахстан, – обиженно буркнула трубка. – Она завязала, ясно?
Вот это новости! Я вспомнил, как маленький Вовка днями сидел голодный, запертый в комнате, пока его мамаша валялась в спальне с очередным ухажером и бутылкой водки. Вспомнил выражение непонимания на круглом детском лице и слезы, которые пацан стыдливо прятал, рассказывая о выходных с мамой единственному другу.
– Поздравляю, – недоверчиво протянул я в телефон. – И давно?
– Уже год.
– Солидно. Ладно, всего вам…
– Погоди! – В трубке тяжело задышали. – Тебе что, ночевать негде? Так давай ко мне. Я поговорю с Андреем… Это отчим мой. Он мировой мужик, поймет.
– Боюсь, не поймет, – усмехнулся я. – Есть одно осложнение. Я не один.
– С Сашкой что ли? – испугался Вовка.
– Не, с девчонкой.
В трубке наступила глубокомысленная тишина. Я вздохнул:
– Ладно, потопал я…
– Постой, – решился вдруг Вовка. – Хватайте маршрутку и сюда. Купчинская, 128 А, квартира 116. Сразу за «Шайбой». Это универсам такой…
– Вов, ты там ничего не хлебнул? – усомнился я. – Мужик-то мировой тебя вместе с нами на улицу не выставит? Хоть спросил бы его сначала…
– Не выставит! – горячо заверил меня друг. – Он реальный, вот увидишь. Езжайте сюда, а я пока почву подготовлю. Бабло-то есть? – вдруг спохватился Вован.
– Без проблем, – заверил я. – Только я должен тебе еще кое-что сказать…
– Вот при встрече и скажешь. 730-я маршрутка, – весело отозвалась трубка и запищала гудками отбоя.
После расчета с официанткой стопка бумажек в моем кармане значительно похудела. Наверное, разумнее было бы потерпеть и обнести Вовкину кухню, но ведь еще не факт, что мировой Андрей хоть на порог нас пустит.
– Куда теперь? – поинтересовалась Машура, поеживаясь на холодном ночном воздухе. – В гостиницу?
Эх, быстро же женщины привыкают к хорошей жизни! Или просто мне попалась такая, с запросами?
– Ты что думаешь, я миллионер? – нахмурился я, но короткое пребывание в роли звезды вернуло Машуре ее обычную заносчивость:
– Нет, я думаю, ты обчистил банк! То мы зайцами ездили, а теперь по ресторанам ходим. Откуда у тебя деньги?
– Скопил, заработал, – окрысился я. – Думаешь, ты одна у нас талантливая? И вообще, чего ты в чужие карманы заглядываешь?
Не оборачиваясь, я целенаправленно попер к метро – маршрутки не будут всю ночь ходить. Через десяток метров замедлил шаги – не слышно было привычного хлюпанья кроличьих ушей по асфальту.
– Ты чего, корни там пустила? – бросил я вполоборота Машуре, так и торчавшей у выхода из ресторана.
– Я хочу знать, куда мы идем, – облитая неоновым светом вывески, саттардка то вспыхивала зеленым, то темнела, как голограмма принцессы в «Звездных войнах».
– К моему другу, – объяснил я, но Машура не двинулась с места.
– А с ним ты тоже будешь драться?
– Зачем? – не понял я.
– Ну не знаю… Причина найдется. Просто с того момента, как ты притащил меня в этот мир, я успела вломиться в чужой дом, незаконно проехаться в общественном транспорте, стать жертвой насмешек твоих знакомых и свидетелем домашнего насилия, – голос Машуры звучал как-то напряженно. – И вот теперь хотелось бы знать, что ожидает меня дальше. Чтобы успеть морально подготовиться.
Я подбоченился и окинул мерцающую фигуру критическим взглядом:
– И это говорит малолетняя угонщица и похитительница махайр? Интересно, а у меня было время подготовиться, когда твой братец меня из-за твоих подвигов под замок посадить собирался? Или когда меня исуркхи поджарить решили?
– Из-за моих?!.. А из-за кого Саттрад разорили? Не за мной же туда крылатые явились?!
– Ах, значит, это все-таки я во всем виноват?! Может, надо было мне послушать Ла Керта и оставить тебя у ангелов гребаных в гостях? Кормили тебя там вроде не хуже, чем вон… – я дернул подбородком в сторону неоновой вывески. – И Торбук был бы цел, и властелин миру Оси уж покомпетентней бы сыскался…
Машура задохнулась и топнула ногой так, что от тапка разлетелись каскады мелких брызг, вспыхнув изумрудами:
– А я просила меня спасать?! Да я бы сама с этими косокрылыми справилась! И вообще, зачем ты меня притащил в этот… – девчонка прищурилась на разливы осенней грязи, – на эту помойку ледниковую?!
Я осознал, что мы стоим в десятке метров друг от друга и орем на всю округу, но в тот момент мне все стало по фигу:
– Значит, помойка, да?! А твой мир, что – розовый сад? Тут меня хоть убить никто не пытался, – я невольно потер ноющее горло, – ну, по-настоящему. И знаешь, что? – Я нацелил в Машуру указательный палец, будто хотел вырубить трансляцию. – В следующий раз, когда тебе какой-нибудь хорек вроде Ноала мозги на стену вынесет, я собирать их не буду!
Я развернулся на пятках, поставив точку в дискуссии, и зашагал к метро. Там, у автобусной остановки, редкие пассажиры переминались на холодном ветру, настороженно поглядывая в мою сторону. Я почти поравнялся с ними, когда сзади послышалось торопливое плюх-плюх-плюх. Машура дернула меня сзади за рукав, развернула к себе:
– Что ты там про Ноала сказал? – быстро зашептала она, заглядывая в лицо.
– Ничего, – буркнул я, стараясь выдернуть руку и ища глазами фары маршрутки.
– Нет, ты сказал… – саттардка провела ладонью по лбу, будто у нее голова болела. – Я ведь не помню ничего. Только как мы из Крома на су-бонге вылетали. А потом – темнота и…
– Я же тебе уже объяснял, – нехотя проворчал я, – не получалось у нас по-другому от исуркхов уйти. Пришлось разделиться, летуны погнались за нами двумя, и мне ничего не оставалось, как волчок крутануть…
– Ага, а потеря памяти у меня – это последствие перелета с Ветром Времени, – оборвала меня Машура. – Только вот ты сам что-то ничего не забыл. Или забыл? Например, рассказать, что Ноал меня… – она замялась, подбирая слово.
В этот момент из темноты вынырнула, уютно светя желтыми запотевшими окошками, маршрутка. Я пристроился в хвост торопившихся попасть в тепло пассажиров и облегченно перевел дух. Даже если бы мне отдельно заплатили, я не собирался посвящать Машуру в то, как я тащил ее серое тело через поток, как всю ночь держал руку на угасающем пульсе, как боялся спать, чтобы поутру не проснуться рядом с трупом…
К счастью, машина была плотно укомплектована поздними пассажирами, и охота поболтать у девушки пропала. До Купчино мы доехали в отрадной тишине. Машура глазела на огни в окне и дулась. Когда мы, порядком разомлев в тепле, вылезли у «Шайбы», снова зарядил дождь. До номера 128 было метров двести, но мы все равно успели поцапаться. Саттардка согласилась назваться Машей из Саратова, но вот сиротой, потерявшей семью в автокатастрофе, быть не желала.
– Мои родители живы! – упрямо повторяла она, сверкая глазами, и как я ни объяснял, что соврать надо для легенды, дальше этой точки дело не двигалось.
На двери подъезда оказался кодовый замок – в действующем состоянии. Я набрал номер квартиры. После пяти нервных гудков, динамик хрюкнул неопознаваемым голосом:
– Кто?
– Лиан, – коротко сообщил я.
Настал момент истины: либо дверь нам откроют, либо придется снова действовать по плану Б. Только вот на сей раз плана этого у меня не было. Наверное, фантазия истощилась.
В железной двери что-то заурчало, послышался щелчок замка. Я радостно рванул ручку на себя, обернулся…
– Эй, ты чего?
Машура стояла в световом квадрате, падавшем из окна первого этажа, и попыток последовать за мной не делала. Я тяжело вздохнул: в обществе этой девушки я вечно чувствовал себя словно волк, собирающий яйца в электронной игре. Как быстро я бы ни метался со своей корзиной, все равно не успевал, и что-нибудь смачно падало на пол.
– Ну, что на этот раз не так? – обреченно спросил я.
– Решетки, – Машура вытянула руку в направлении ярко освещенных окон. – Только не ври, не надо. Это тюрьма, да?
Я не удержался и прыснул, подпирая спиной тяжелую дверь:
– Угу. Воспитательная колония для малолетних угонщиц из чужих вселенных.
Не двигаясь с места, девчонка пожирала меня настороженным взглядом – неужели поверила?
– Простите, – послышалось у меня за спиной под аккомпанемент скулежа и царапанья когтей по бетону, – разрешите… Мне с собачкой надо…
Интеллигент в пальто протиснулся мимо меня, влекомый жирной таксой, до предела натянувшей поводок. Псина на мгновение притормозила перед Машурой, обнюхала ее тапки, чихнула и потащила хозяина дальше под дождь.
– Ну что, пойдешь в тюрьму, – подбодрил я «собачью радость», – или тут будешь грибами обрастать?
Не говоря ни слова, девчонка протиснулась мимо меня в подъезд.
116-я оказалась на втором этаже. Я зачем-то пригладил волосы, но позвонить не успел – дверь распахнул Вовка собственной персоной. За прошедшие два года он совсем не изменился – то же круглое лицо, смешливый рот, чуть полноватая фигура. Только вверх парень вытянулся и приоделся: штаны с дизайнерскими дырами стольник за штуку, оранжевая кенгуруха…
– Чего такой жизнерадостный? – поприветствовал я друга, пропихивая капавшую на коврик Машуру в коридор с зеркалами.
– Тебя рад видеть, – чуть застенчиво пробормотал Вовка, отступая в сторону. – Вот, знакомьтесь. Это Андрей Юрьевич. А это…
– Маша из Саратова, – зло буркнула Машура, посылая взгляд исподлобья высокому нестарому мужчине.
– Очень приятно, – улыбнулся «мировой Андрей». Улыбка была печальная, будто в его жизни случилось что-то непоправимое, и он никак не мог забыть об этом, даже когда спал или заваривал чай. – И без Юрьевича, пожалуйста. А ты, значит, Лиан?
Он протянул мне длинную узкую руку, которую я после секундного колебания пожал. Машура тоже сунула хозяину кончики пальцев. Глаза мужчины скользнули по растекающейся на мраморных плитках грязной лужице и плавающим в ней кроличьим ушам – уже не розовым, а черным.
– Переодеться бы вам, – холеные пальцы почесали гладко выбритый подбородок. – А может, и в душ сразу, а? Согреться? Хотите?
Да, надо отдать «новому хахалю» должное: нашел тактичный способ отправить в ванну бомжеватых пасынковых гостей. Я припомнил, что последний раз мылся где-то неделю назад, и решительно кивнул. Машура вопросительно глянула на меня.
– Давай-давай, Маш, а то от тебя уже псиной воняет, – подбодрил я сироту саратовскую. – И это… дамы вперед.
После моего короткого инструктажа девчонка перестала пугаться бьющей сверху воды и освоила систему самополива. Оставив ее в ванной с мылом и стопкой полотенец, я проследовал за Вовкой на кухню. Там хозяйственный Андрей без Юрьевича уже разливал чай. На круглом столике красовалась вазочка с печеньем и блюдо, полное ярких экзотических фруктов – гигантских желтых апельсинов, манго и, кажется, маракуй.
– А может, вы есть хотите? – обернулся ко мне новоявленный отчим. – У нас тут котлеты в холодильнике…
Я вежливо отказался и присел на край табуретки – не хотел подушки на стульях мочить. Ноги сунул как можно глубже под стол – аромат фруктового чая, к счастью, пока заглушал все остальные запахи. Но глазастый хозяин заметил мой маневр:
– Сапоги мои тебе как, не натерли? Сорок третий размер все-таки. – И как ни в чем не бывало зачерпнул ложечкой сахару.
Вовка недоуменно перевел взгляд с отчима на меня и обратно:
– Какие сапоги?
– Извини, не успел тебя предупредить, – я тоже решил обнаглеть и положил себе песку. Две ложки. – Мы тут заняли кое-что у тебя с дачи, – я нарочито обращался напрямую к приятелю. Дача-то была именно его и материна, так что пусть не забывает «дядя Андрей» – его сапожищи там только временно стояли.
Вовка смущенно заерзал на стуле:
– Андрей, это… Им же наверняка ночевать негде было, а тут еще холодрыга такая, дождь… Мы с Лианом и раньше не в сезон в Толмачево ездили, помнишь, я тебе рассказывал…
– Вдвоем ездили, – уронил мужчина c ударением на «вдвоем» и подтолкнул ко мне синюю вазочку. – Печенье хочешь? Домашнее.
Наши глаза встретились. У Андрея они были темно-коричневые, почти черные, как очень зрелые черешни. Это создавало странный контраст с почти белыми коротко стрижеными волосами. Вспомнилось почему-то, что мама говорила, будто люди, у которых глаза очень темные, а волосы светлые, или наоборот, добрые по натуре. Хотя она, наверное, меня имела в виду, голубоглазого брюнета. Это я-то добрый?! Я тряхнул головой, отгоняя бредовые мысли, и сунул печенину в рот. Юрьевич перевел взгляд на несколько потерянного Вовку.
– Вов, ты не поищешь какую-нибудь смену для гостей? Лиану, наверное, из твоего что-нибудь подойдет. А для Маши возьми из маминого, она не обидится. Только смотри тихонько там, не разбуди.
Вован радостно сорвался со стула, словно щенок, которому хозяин бросил палку.
– Лена только что из Темиртау приехала, – зачем-то пояснил Андрей, размешивая сахар в высоком бокале. – Там замечательный курган раскопали – погребение сакского воина и мальчика… Да ты, может, слышал, об этом в газетах писали, в интернет-новостях?
Я покачал головой:
– Вы ее закодировали? Или насильно в диспансер укатали?
Блондин обжегся чаем, поджал губы и отставил бокал на стол.
– Лиан, почему ты так мать Владимира не любишь? Она тебе что-то сделала?
– Она Вовке сделала, – я подцепил из вазочки вторую печенину. – Вкусно, кстати. Вы испекли?
– Нет, это Лена, – спокойно ответил Андрей, карие глаза снова поймали мои. – Владимир простил ее. У них теперь прекрасные отношения.
– А у вас с «Владимиром»? – я не отводил взгляд. – Тоже прекрасные?
Мужчина откинулся на спинку стула, длинные пальцы поглаживали бока чашки. Почему-то он напомнил мне ящерицу, рассматривающую Алису в телескоп.
– Лиан, пойми, отчим не является сволочью по определению. Если ты от сожителя твоей матери не видел другого, то это не значит…
Печенина громко хрустнула у меня в кулаке. Я ничего не сказал только потому, что слова Машуры «а с другом ты тоже подерешься?» все еще звучали у меня в ушах. Сверлил доброго отчима взглядом и мысленно считал до десяти. К счастью, у Андрея хватило ума заткнуться. В неловкой тишине раздались музыкальные трели – моя спутница во всю драла горло под душем, талант развивала. По коридору прошлепали тапки, и в кухне появился Вовка с кучкой цветного тряпья.
– Вот, я тут нашел… Может, великовато…
– Спасибо, – улыбнулся Юрьевич. – Ты грязное собери, пожалуйста, в мешок и выброси.
– Стирать не будем? – удивился пасынок.
– Не будем.
Вован сгрузил одежду на стул, вытащил из шкафа черный пластиковый мешок и утопал обратно в прихожую. Карие глаза снова заползали по моему лицу. Я выдержал взгляд, хотя хотелось смахнуть его, как липкую муху.
– Я же помочь тебе хочу, дурачок, пойми. Владимир мне все про тебя рассказал…
– Все? – повторил я, чувствуя, как немеют и плохо слушаются губы. Вован – предатель, урыть его мало…
– Достаточно, чтобы догадаться, чьи пальчики у тебя на шее.
Рука у меня непроизвольно дернулась к горлу. Все правильно, мокрые ватник и свитер я давно стащил, а что недавняя семейная «беседа» оставила следы, как-то не подумал…
– Это работа взрослого мужчины. Гена – так ты его зовешь?
– Что-то не пойму, – прищурился я на Андрея, – вы психолог или патологоанатом?
– Вообще-то я логистик, – улыбнулся тот несколько растерянно, – но по образованию врач.
– А-а, – протянул я. – А что возить важнее, чем спасать человеческие жизни?
– Я не вожу, я руковожу перевозками, – спокойно пояснил логистик. – Фрукты для супермаркетов.
Только линии в углах его губ показывали, что спокойствие – всего лишь маска.
– Ну да, за это, небось, лучше платят, да и работа не нервная, – кивнул я, вылавливая с блюда увесистый грушеобразный «апельсин». – Поэтому вы души теперь взялись спасать, раз тела не можете. Сначала Вовка и его мамка, теперь друзья Вовкины на очереди… А вы не подумали, что меня спасать не надо? – У меня вдруг мелькнуло, что я повторяю слова Машуры.
– Просить о помощи не стыдно, Лиан, – Андрей среагировал так же, как и все взрослые, – сделал вид, что не слышал меня. – А я реально могу тебе помочь. У меня есть знакомый юрист, опытный и с мозгами. Завтра надо сходить к врачу, зарегистрировать повреждения, сделать фотографии – к утру синяки еще больше расцветут, жуткая будет картина. Потом написать заявление в милицию…
– Спасибо за заботу, но боюсь, из этого проекта ничего не получится, – с нажимом произнес я. Взял нож и стал резать толстую бледную кожу апельсина-мутанта. – Мне помощь не нужна, ни ваша, ничья. Зато я знаю человека, который в ней очень нуждается, – я сделал печальные глаза и ткнул ножиком в сторону ванной, откуда раздавались звуки, затмевающие «Полет валькирий».
– Твоя девушка? – вскинулся удивленный логистик.
– Знакомая, – уточнил я и сунул в рот сочную дольку, оказавшуюся удивительно сладкой. – Она одна-одинешенька в этом мире, только я у нее, но меня она не любит.
– А родители где? – недоверчиво протянул Юрьевич, в котором начал просыпаться отцовский инстинкт. По крайней мере, я на это очень рассчитывал.
– В ином мире, – прочавкал я, слизывая с подбородка сок. – Несчастный случай.
– Маша, что же, – на гладком лбу блондина залегла вертикальная морщинка, – из детского дома сбежала?
– Не, – я отхватил ножом кусок побольше, – все только что произошло. А у нее ни дяди, ни тети. Одна как перст. Опекуна бы ей хорошего. Жалко такую девчонку в приют сдавать, – и я начал расхваливать Машуру, попутно кромсая загадочный фрукт. – Умная, по-английски шпрехает, талантливая – во, поет. Летчицей стать хочет…
– Как Валентина Терешкова? – вставил Вован, вваливаясь в кухню, – видно, выполнил помоечное задание.
– При чем тут Терешкова? – Я вытер губы тыльной стороной руки. – Она ж не в космос хочет, а самолеты водить. А с детдомом какие самолеты? Вы подумаете, Андрей Юрьевич? – И я заглянул прямо в растерянные карие глаза, корча при этом умильную морду. Катька в свое время сказала, что при желании у меня здорово получается.
– О чем это? – поинтересовался Вовка, непонимающе хлопая ресницами.
– Э-э, Лиан, ты, по-моему, горячку порешь… – начал было логистик, но я уже поднялся с табурета:
– Я в душ пойду, там Машка вроде все. А вы поговорите с ней. Вот увидите, она хорошая. Ей не надо со мной. А вот с такими, как вы, надо.
На этой глубокомысленной фразе я покинул сцену, прихватив по пути сменную одежку. Машура выпорхнула из ванной мне навстречу, окутанная халатом, белыми облаками и шампунными запахами.
– С легким паром, – поприветствовал ее я. – Дуй на кухню, чаи с Юрьичем гонять. Там тебя уже дожидаются, – и запер за собой дверь.
